Львица и ее маленький львенок

      Кенго смотрел на Пекин у своих ног и считал машины, чтобы хоть как-то усмирить свою ярость. Вспышки гнева и необдуманные решения еще никому и никогда не помогали. Тем более Морияма прекрасно понимал, что все это — один большой спектакль, срежиссированный Вейдуном.       Было глупо надеяться на благоразумие Натана, однако, чего Кенго не ожидал — что Хэтфорды появятся с детьми. Если с Мэри можно было еще что-то сделать, предсказать реакцию каждой из сторон, предотвратить их встречу… но пришел и Натаниэль. Мальчик, его сын, его драгоценность, которую он не знал, как беречь и хранить. Глупец, что не смог побороть своих демонов. Кенго долго думал, как человек может кричать о безграничной любви к своему ребенку и в то же время делать такие ужасные вещи. Морияма наводил справки. Узнавал. И про тренировки с малых лет, и про наказание за малейшую ошибку или слабость, и про все шрамы на теле мальчика.       Кенго долго думал над этим, пока наконец не понял всю суть извращенного ума своего подчиненного. Натан хотел, чтобы его сын стал лучшим, чтобы не повторил судьбу самого Веснински. Он вырос на улицах с алкоголиками, среди которых насилие было нормой. Натан руководствовался логикой: «Я же пережил, значит, и ты сможешь». Любовь Веснински была вывернутой наизнанку, грубой, кровавой и извращенной. Совершенно непонятной адекватным людям. Даже то же нападение на музей — не достанешься мне, значит, не достанешься никому. Вероятно, когда пыл эмоций спал, Натан молился о том, чтобы операция провалилась. Именно поэтому он не набросился на ребенка этой ночью на банкете у Лю, когда увидел, а застыл. В своей извращенной манере Натан скучал по мальчику.       Конечно, Ломбарди вмешался в ту же секунду, когда увидел. Разумеется, он тут же постарался увести ребенка, а Натан вспылил. Веснински просто не мог отпустить сына вот так, а потом, как и всегда, начал сначала говорить, а потом думать. Как и раньше, он забыл свое место. Натан был слишком неуверенным в себе, чтобы признать, что в этом мире есть люди сильнее, есть высоты, на которые ему никогда не забраться. Как же чертовски глупо… Натан был прекрасным боевиком и силовиком, но вот выдержки, трезвости ума, самоконтроля ему не хватало. — Если хочешь жить дальше, отпусти, — заговорил наконец Кенго, поворачиваясь к своему подчиненному, что вот уже час глушил виски, сидя на диване. — У тебя больше нет ни сына, ни жены. А если уж мы будем честны друг с другом, у тебя их никогда не было. И Мэри, и Натаниэль всегда были Хэтфордами. Знаешь, что они говорят? Я родился Хэтфордом, я живу Хэтвордом и умру я только Хэтфордом. Лучше смирись. — Он моя плоть и кровь, — Натан залпом выпил остатки виски в стакане, даже не поморщившись и не обратив внимание на то, что алкоголь уже давно стал теплым. — Он мой сын. Он… — Не ваш, — оба мужчины резко повернули головы, удивленно глядя на Ичиро, что стоял в дверях своей комнаты в одной рубашке с закатными рукавами и брюках. — Что? — подросток прислонился плечом к косяку, даже не вздрогнув от яростного взгляда Мясника. — Он вас даже папой не называет, мистер Веснински. Не знаю, во что вы верите, но я жил с Хэтфордами, видел, как они живут. — Ты сказал достаточно, — оборвал сына Кенго, видя, как и без того нестабильный Натан начинает закипать все больше. А Морияма не мог позволить Веснински навредить своему сыну. — Уже поздно. Иди в свою комнату. — Конечно, отец, — Ичиро криво усмехнулся, переведя взгляд на пышащего злостью Натана. — Я ведь ничем не могу вам помочь.

***

— Нет, — Мэри отбросила письмо на журнальный столик. — От встречи мы отказаться не можем, — вкрадчиво сказал Стюарт, подходя к сестре. — Я не дам на это добро! Не после произошедшего. Сначала он решил развлечь себя и устроил это шоу, а что дальше? Хорошо, что Мартино был рядом. Зачем Лю Натаниэль? Не знаю, как у тебя, но у меня в голове как-то не вырисовывается картинка, где они просто мило пьют чай и разговаривают о погоде. Может, Вейдун и чудак, но не дурак. Сам помнишь. Отец называл его одним из умнейших людей. Неспроста. Папа и сам идиотом никогда не был. — Я знаю. Как знаю и то, что Натан появился на празднике не из-за глупой ошибки или ужасного стечения обстоятельств. Я говорил с Кенго, когда ты дышала свежим воздухом под присмотром Мартино. Он сказал, что сам никогда бы не поступил так глупо и опрометчиво. Это было условие от Лю. Если бы Кенго не взял Натана с собой, Вейдун его на границе же отправил бы обратно. — Хорошо, — Мэри шумно втянула носом воздух, стараясь успокоиться и мыслить трезво. — Что мы имеем? — Мы имеем опытного манипулятора без каких бы то ни было моральных рамок, который заинтересовался если не нашей семьей в общем, то Натаниэлем в частности, — Стюарт, который еще полчаса назад чувствовал себя бодрым и полным сил, рухнул в кресло, глядя на злосчастное письмо с сургучной печатью. — Натана он притащил чужими руками, чтобы посмотреть на нашу реакцию. Ему, вероятно, было любопытно, как мы отреагируем на это. Еще и Мартино вступился за Ната… Это было заявлением во всеуслышание о близости Ломбарди и Хэтфордов. А потом Лю нашел Натаниэля в комнате отдыха. Они говорили о чем-то, но он толком вспомнить не может, потому что Вейдун играл в блиц. — Нат был слишком увлечен игрой и, вероятно, даже не думал, кому и что он говорит, — тут же поняла Мэри, роняя лицо на ладони. Стюарт только безмолвно кивнул, соглашаясь.       Они оба знали об этой милой на первый взгляд особенности мальчика. Когда он смотрел, как играют старшие, или когда играл сам — Натаниэль переставал контролировать свой язык. Он говорил, не думая, и только правду. Это было весьма забавно в будничной жизни, но вот сейчас… — Что такого Нат мог сказать за их короткую встречу, что, зная ребенка жалкие десять, пятнадцать минут, Вейдун так заинтересовался им и… — Это не первая их встреча, — перебил Мэри тихий детский голос.       Резко обернувшись, оба Хэтфорда к собственному удивлению увидели в дверях гостиной Александра. Его волосы были едва приглажены после сна, но одежда, как и у отца, была в идеальном порядке. Он смотрел то на Стюарта, то на Мэри, но словно сам был не уверен в том, что хочет сказать и хочет ли вообще. — Что ты имеешь ввиду, говоря, что это не первая их встреча? — подтолкнул старший Хэтфорд. — Тогда на Рождество… — Алекс поджал губы, словно не хотел выдавать секрет.       Несколько секунд он молчал, а потом, будто решившись, уверенно пошел вперед. Не спрашивая разрешения, мальчик взял в руки письмо с журнального столика и прочитал. Взрослые обменялись обеспокоенными взглядами, однако останавливать Александра не спешили, как и требовать ответов на свои многочисленные вопросы. Зеленые глаза мальчика пробежались по строчкам. Снова и снова, пока он осторожно не отложил бумагу и не поднял взгляд на отца. — Тогда Нат устал от шума и тоже пошел отдохнуть. Мы с Артуром, сыном Уилла, искали его и нашли в гостиной. Вейдун говорил с ним тогда. — Не знаешь, о чем? — осторожно уточнила Мэри. — Нет. Я Ната не спрашивал, а он не говорил, — Алекс поморщился, явно раздраженный на самого себя. — Вейдун только на прощание сказал… Что-то вроде «мы еще обязательно увидимся». — Это было на Рождество, верно? — уточнил Стюарт. — Да. А вчера… Я сказал тем людям, чтобы они никого не впускали, пап. Я… я приказал. — Приказ Лю Вейдуна на его же земле выше твоего, — успокоил Хэтфорд, ободряюще сжав плечо сына. — Ты все тогда сделал правильно. — Но в письме же сказано… — Стюарт хотел было уже перебить и успокоить, но мальчик не дал ему такой возможности. — Пап, если бы все было хорошо, вы с тетей Мэри не сидели с такими лицами! — Мы заедем к мистеру Вейдуну на чай, не более, — за брата ответила Хэтфорд.

***

      Дом Вейдунов не изменился за эти несколько часов, однако, в нем не осталось и следа праздника. Весь беспорядок был убран, ленты, гирлянды, украшения сняты… Словно гости и не оставались здесь до самого утра. Кейтлин и Натаниэль, думающие, что родителям просто надо обсудить какие-то важные дела, спорили о чем-то между собой. Кажется, речь шла о предстоящем кубке мира по экси. Только Александр не разделял их спокойствия. Мальчик в подозрении озирался по сторонам и инстинктивно старался держаться ближе к отцу. Ни Стюарт, ни тетя Мэри не объяснили толком, зачем они едут к господину Вейдуну и чего сами опасаются, но Алекс помнил реакцию обоих на письмо, помнил разговор, который подслушал до того, как выйти в гостиную. Что-то было не так. Сильно не так. Но, как и всегда, оба лишь натянуто улыбались и говорили не беспокоиться. Словно это было так просто. Молчать и делать вид, что все в порядке, когда это было не так.       Это назвали ранним ужином. Словно двое старых друзей решили встретиться после шумного мероприятия и провести тихий вечер вместе, чтобы вспомнить былые времена и сентиментально улыбнуться. Добрый дедушка Вейдун, встретивший их, как радушный хозяин, его дочери и сыновья, накрывавшие на стол, внуки, игравшие в саду и зазывавшие Натаниэля и Кейтлин присоединиться… Александру казалось, что он смотрит на все со стороны, из-за запотевшего стекла. Он знал, что у Лю было с десяток детей от разных женщин. У китайского дракона не было такого понятия, как бастард. Всех детей, что были его, он принимал и воспитывал, а потом лучшего выбирал в наследники. Однако и тут нынешний глава умудрился отличиться. Пока другие воспитывали наследников из своих первых сыновей или просто кого-то из мальчишек, Лю выбрал свою младшую дочь — Минчжу, которая сейчас была единственной, кто вместе со своим престарелым отцом села за стол.       Пока Натаниэль и Кейтлин с готовностью побежали играть в сад, Алекс, наоборот, не сдвинулся с места. Почему-то ему вспомнился тот день в музее. Так же спокойно и мирно. Так же ничего не предвещает беды. Так же они с Натом и Кейт разделились. В который раз глаза Александра прошлись по всем людям, а потом он так и замер. Минчжу смотрела прямо на него. Эта женщина, на белоснежной фарфоровой коже которой уже начали появляться первые трещинки времени — морщинки, выдававшие возраст. Несмотря на то, что она была младшей дочерью своего отца, родилась она даже раньше Стюарта, а ее дочери было уже почти восемнадцать. Вероятно, именно она и стоял за спиной у Минчжу, как и все члены семьи Вейдун, одетая в черный будничный ханьфу. И они обе смотрели на Александра. В их черных глазах не было никаких эмоций. Совсем. Взгляд ровный, размеренный, спокойный… А по позвоночнику мальчика побежали мурашки. — Мистер Вейдун, я надеюсь, вы не будете по своему обычаю ходить вокруг да около и напрямую скажете, зачем позвали нас, — строго заговорил Стюарт. — Я же написал в письме, что просто хочу с вами поужинать, как когда-то наслаждался обществом вашего отца. — Мой сын совсем не похож на моего отца, но вы старательно ищете с ним встречи, — заметила Мэри, беря в руки палочки. — Не объясните причину? Как мать, меня это безмерно беспокоит. Полагаю, Минчжу может понять мои чувства лучше всех в этом помещении. — Ох, прости, если заставил тебя волноваться, — улыбнулся Лю. — Ты зря переживаешь. У меня нет таких целей, как у тебя. — Простите? — рука Мэри замерла, а взгляд метнулся к старику. — Мне не за что тебя прощать, — все так же добродушно сказал он. — Натаниэль такой славный ребенок. Поразительно. Кто бы мог подумать, что у вас с Натаном родится такой чудесный мальчик, верно? — Осторожнее, господин Вейдун, — процедил Стюарт, внимательно следя за каждым действием старика и других членов семьи, что молчаливо стояли за спиной старика, словно слуги, склонив головы в уважении. — Я знаю о вашей нестандартной манере говорить, но советую сейчас старательно выбирать выражения и слова. — Стюарт, — Лю весело посмотрел на Хэтфорда, как на мальчишку, а потом хрипло рассмеялся, — я тебя просто обожаю. Такой ты смешной… — покачал головой он.       Александр почувствовал холод ужаса, сковавший легкие. Никто и никогда не смел смеяться над его отцом и, что еще важнее, никто и никогда не смотрел на главу Хэтфордов с таким превосходством. Словно он был не мужчиной, от имени которого вздрагивала вся Европа, а лишь школьным хулиганом, добавившим зеленку в кран раковины в туалете. — Я искренне рад, что ты смог тогда обдурить Кенго, — нравоучительным тоном заговорил Лю. — Что заставил поверить его, что в войне Мориямам не победить, что тебя все поддержат. Но ты же не думаешь, что сам такой внушительный и убедительный? Ты ведь догадывался, верно? — в зале воцарилось молчание. — Догадывался, — выдавил из себя наконец Стюарт, совладав с рычащим раздражением. — Кенго пусть и тварь, но дураком не был никогда. Ты руку приложил? — Не совсем. Просто поговорил. Все-таки нападение на детей… грязно. Я такое не люблю. — Думаю, все присутствующие знают, как ты умеешь говорить и что любишь, — процедила Мэри, забыв об уважительных обращениях и прочих формальностях. — Что тебе нужно от моего сына? Хватит играть в кукольный театр. Это раздражает. — Что мне нужно? Ничего. Я же лишь любопытный старик, что все никак не отдаст бразды правления своей наследнице. — Достаточно этих игр, — Хэтфорд отложила палочки, так и не прикоснувшись к еде, расправив плечи. — Или говори, или мы уходим. — Ах этот прославленный материнский инстинкт, — протянул Вейдун. — Интересно, будет ли в будущем твой сын так же рьяно защищать тебя, как ты его. Пока что вижу к этому все предпосылки… Ну да ладно, — старик махнул рукой, словно отгоняя дымку. — Я и правда лишь любопытный старик, Мэри. Я бы хотел время от времени видеться с Натаниэлем. Видишь ли… когда я говорил с ним, впервые за долгое время мне не было скучно. — Он всего лишь ребенок, — осадил Лю Стюарт, положив руку на колено сестры, стараясь успокоить. Им категорически нельзя было терять хладнокровие. — Конечно, Натаниэль, как и все Хэтфорды, развит не по годам, но не думаю, что он мог удивить тебя. — И все же он смог, — развел руками Вейдун, мягко улыбаясь. И эта улыбка шла вразрез с его колючими глазами. — Так вот чего ты хочешь, — растеряв весь пыл, едва ли не прошептала Мэри, пораженно глядя на старика. Несколько секунд она смотрела на старика, что с пониманием глядел на нее, а потом нервно рассмеялась. — Почему именно он? Ответь только на этот вопрос. — Потому что ты даже не представляешь, насколько он особенный. Не для всех. Для меня. Я хочу видеть, как он растет. И я хочу помочь. — Благородно, — хмыкнул Стюарт, холодно глядя на Лю. — Только вот тебя это не касается. — Очень касается. Ты просто не знаешь. И, думаю, решать не тебе, — Вейдун выдержал паузу, а потом указал подбородком на Мэри. — А ей. Матери. — Это немыслимо. Что бы ты ни думал… — Ты ведь так и так найдешь способ, верно? — словно не слыша брата, холодно заговорила Мэри, не разрывая зрительный контакт со стариком. — Он для тебя как новый вид пташек для орнитолога, — Мэри встала из-за стола, все так же глядя на старика. Плотное платье покрывало ее фигуру, как латные доспехи. — Будешь одержим им, пока не разгадаешь загадку, которой на самом деле нет. — Всегда знал, что твой потенциал еще не раскрыт, — одобрительно кивнул Вейдун. — Прогуляемся по саду, мисс Хэтфорд? Я расскажу тебе одну историю и, думаю, развею все твои сомнения касательно моего предложения. — Не думаю, что подобное может произойти. — Может. Поверь, — Лю улыбнулся, а потом одним плавным движением поднялся на ноги и, подав руку Мэри, повел ее на улицу. — Прошу, не ждите нас, приступайте к трапезе, — обратился он к дочери, что за всю встречу не произнесла ни слова. — О, чуть не забыл, — старик остановился, а потом повернулся к Александру, которого до этого, казалось, даже не замечал. — Интересно было послушать взрослые разговоры? — мальчик сглотнул под тяжелым взглядом этого мужчины. — Жаль, нет времени послушать твои мысли касательно всего этого. Уверен, вышло бы донельзя занимательно.

***

— Я пришлю вам договор, как только составлю его, господин Лю, — тихо проговорила Мэри, когда Вейдун уже провожал Хэтфордов до машин. — Буду с нетерпением ждать, — улыбнулся старик, стрельнув глазами в Натаниэля. — Хорошего путешествия.       Стюарт не сказал ничего в ответ. Он смотрел то на сестру, что была бледнее снега, то на Лю, то на своего племянника… Но не мог собрать картинку воедино. Когда машина тронулась, Стюарт попытался заговорить с Мэри, но та лишь подняла руку, останавливая и прося оставить ее в покое. Она смотрела в окно, ее глаза остекленели, губы стали почти синими, бескровными, а пальцы рук мелко дрожали. Казалось, она даже не дышала, погрузившись в темноту своих воспоминаний. По возвращении в их временные апартаменты, Стюарт попытался заговорить с ней, но та не только не рассказала, о чем они разговаривали с Вейдуном, но и попросила оставить ее одну. — Это никак не коснется семьи. Это только между мной и Лю.       Мэри смотрела на Пекин у своих ног и считала машины, чтобы хоть как-то усмирить свою ярость. Вспышки гнева и необдуманные решения еще никому и никогда не помогали. Тем более Хэтфорд прекрасно понимала, что все это — один большой спектакль, срежиссированный Вейдуном. Чертов старик… Хитрый, умный и изголодавшийся по эмоциям. Мэри истерично расхохоталась, уперевшись руками в холодное толстое стекло панорамных окон. Легкие горели от нехватки кислорода, но она все никак не могла перестать заходиться смехом, понимая всю иронию произошедшего. Все это время, все это… Мэри соскользнула вниз по стеклу, глядя в белый потолок, чувствуя, как горячие слезы детской обиды текут по щекам. Это было так чертовски глупо…

***

      Лето в Тоскане всегда было удушливым. От жары не спасала ни тень, в которой уже к концу июня температура поднималась до тридцати пяти, ни вода в бассейне, которая за пару дней солнцепека становилась просто мокрой, если не горячей. Однако, если взрослые искали спасение от жары в каждой комнате с кондиционером, то дети резвились от души — только успевай ловить, чтобы обновить слой солнцезащитного крема во избежании болезненных ожогов на неподготовленной к такому солнцепеку коже. Их, правда, подобное, кажется, не сильно беспокоило, как и требования родителей в полдень прятаться хотя бы под зонтами, а не продолжать играть в бассейне и на полях.       Вняв предложению Мартино, Стюарт дал добро на отправку детей на все летние каникулы в Италию. Изначально они должны были провести три месяца в Сицилии, однако, договорившись таки с собственными сыновьями о переезде в Неаполь, Ломбарди временно перебрались в Тоскану, тогда как в городе велись строительные работы. Мартино переезжал из апартаментов в своем отеле в здание неподалеку, которое за лето должны были оборудовать под особняк для большой семьи. Так обе семьи и оказались на вилле в центре Италии неподалеку от Флоренции. Стюарт то приезжал, то уезжал, не в силах надолго бросить дела в Лондоне; Мэри собирала произведения искусства для своей выставки, поразительно легко найдя общей язык с Викторией и пользуясь ее помощью; Натаниэль и Кейтлин ужасающе просто сдружились с двойняшками, и теперь вчетвером они добавляли седых волос своим родителям; Александр пропадал на конюшнях, особенно сильно привязавшись к необъезженному молодому вороному жеребцу по имени Буцефал; Хоуп все время проводила неподалеку от Мэри и Виктории, иногда путаясь под ногами, но одной улыбки малышки хватало, чтобы женщины тут же растаяли, тогда как из прислуги она и вовсе плела не просто веревки, а фенечки. Мартино же… просто смотрел на свою жизнь и поражался тому, как сильно все изменилось. Несколько упрощало ситуацию то, что Лети выявила желание отправиться в танцевальный лагерь, так что все лето она проводила во Франции в одной из лучших школ — разумеется, под присмотром людей Хэтфордов. На самом деле это была та самая, пусть и слегка безумная и чересчур шумная, но мирная жизнь. Единственное, что беспокоило Мартино — отношения родителей. По какой-то причине Густаво остался в Сицилии, тогда как жена, вместе с внуками, отправилась на север страны. Однако, как бы Ломбарди не старался расспросить Викторию, разговорить ее, она лишь легко отмахивалась и советовала не забивать подобным голову. В конце концов Мартино и правда решил это оставить. В конце концов, у них было предостаточно поводов для переживаний.       Первый инфаркт им троим — Мэри, Виктории и Мартино — организовал квартет из Джулиано, Джузеппе, Кейтлин и Натаниэля. Эта компания была спорткаром с вырванными тормозами и без ручника. Если Джузеппе или Кейтлин что-то взбредало в голову, они тут же исполняли это, утягивая за собой и Джулиано с Натаниэлем, которые были так легки на подъем. В первую же неделю эти мартышки решили, что британцев несомненно надо научить ездить на мотоциклах, тех самых, из-за которых Виктория регулярно хваталась за сердце. К сожалению, старые мотоциклы двойняшек, из которых мальчишки уже выросли, были отправлены на склад именно в Тоскану и идеально подходили Кейтлин и Натаниэлю. Холмистая местность стала отличным треком, а трава лишь дополнительным забавным препятствием. Чем дети занимаются, мечтавшим о покое взрослым стало известно лишь на третий день, когда Натаниэль и Кейтлин объявились на обеде с содранными ладонями и синяками. Хорошо хоть у них хватило ума надеть защиту и шлемы. Разумеется, виноватым оказался Мартино. Если раньше ему прилетало только от матери и чаще всего по телефону, то в этот раз… еще немного, и глава клана побежал бы по полям, как нашкодивший кот. Странно, что мать, как в детстве, не начала грозить ему кухонным полотенцем. Но одно Ломбарди понял с абсолютной точностью — в будущем он постарается сделать все возможное, чтобы не злить этих двух женщин, обожавших своих детей, одновременно.       Всеми силами они пытались объяснить детям, что подобное развлечение опасно и неразумно, однако любые уговоры были бесполезны. Натаниэлю и Кейтлин, что привыкли сжигать свою энергию на поле для экси, нужно было что-то помимо беготни и плавания, что-то экстремальное, от чего сердце замирает в груди. И, увы, мотоциклы, пусть и детские, пришлись им под душе. Мэри не оставалось ничего, кроме как придумать самый безопасный вариант осуществления этого желания обоих, ведь она прекрасно помнила, на что эти двое способны, когда их насильно запирают дома, тогда как Джулиано и Джузеппе, пусть и получили нагоняй за безответственность, но сидели довольные, как коты, своровавшие банку сметаны. В конце концов, их можно понять — у них наконец-то появились пусть и не сверстники — Нату и Кейт все еще было девять, тогда как самим двойняшкам Ломбарди четырнадцать — но хотя бы старшие товарищи по авантюризму, от которых ничего не нужно было скрывать. Только теперь, за пару дней построив для Хэтфордов трек неподалеку от дома в низине, Мартино начал понимать, почему тогда Стюарт предостерегал его от близкого знакомства детей в столь раннем возрасте. Правда, теперь думать об этом было уже поздно. Вероятно, единственное, что тогда спасло Ломбарди от экзекуции — факт того, что Натаниэль и Кейтлин начали учить итальянский, тогда как Джулиано и Джузеппе с помощью львят улучшали свои знания английского.       Вторым, не сильно отставая от родственников, отличился Александр. Мальчик пусть и проводил время с младшими Ломбарди и братом с сестрой, все же отличался от них. Пойдя характером в отца, Алекс был вдумчивым, собранным и сдержанным. И с каждым годом это было видно все отчетливее. Также сыграло то, что у Мартино было большая конюшня. Разведение лошадей было частью легальной стороны его бизнеса, благодаря которому Ломбарди столетиями отмывали деньги. Мальчик пропадал в комплексе днями напролет. Когда один из конюхов сообщил о том, что Александру особенно приглянулся один молодой, но очень крепкий жеребец — вороной ахалтекинец, привезенный из Туркменистана. Тогда ни Мартино, ни Мэри не обратили на это внимание. А стоило бы. Потому что в конце июня бледный как смерть конюх, еле шевеля языком, доложил, что мальчик оседлал коня и… умчался в поля, несмотря на то, что животное еще было весьма непослушным и строптивым, ведь тому лишь недавно исполнилось два года.       К удивлению Ломбарди, Мэри отреагировала… никак. Лишь сказала по возможности найти мальчика, но казалась совершенно спокойной, словно подобное было обыденностью или какой-то мелочью. Однако даже Мартино, который сам, пусть и умел держаться в седле, но профессионалом не был, понимал, насколько это может быть опасно. Все встало на свои места, когда мужчина нашел Мэри на веранде. Она сидела в тени зонта, смотрела на холмы и медленно потягивала сигарету, почти не моргая. Где она нашла пачку и зажигалку, он даже не представлял. — Не знал, что ты куришь, — Ломбарди опустился в соседнее кресло, боком к пейзажу. — Я и не курю, — женщина выдохнула дым, который из-за жары почти потерял цвет. — Обычно. — И что же ждет Алекса, когда он вернется? — Еще не знаю, — задумчиво протянула она. — Пока что я делаю все, чтобы успокоить себя и не закричать на него. Он воспримет это как злость, а я просто переживаю. — Не злишься? — На что? — Мэри криво усмехнулась, делая новую затяжку. — Запрета ведь не было. Он, если подумать, молодец. — Прости? — услышав такой ответ, Ломбарди опешил, едва не подскакивая в кресле. — Забудь о том, что это не безопасно. Подумай о ситуации абстрактно. Он нашел лазейку в правилах, сделал все сам и получил желаемое. Разве это не достойно похвалы, особенно учитывая то, что ему одиннадцать? — Это точно просто табак? — Мартино недоверчиво посмотрел на почти докуренную сигарету и даже принюхался, однако не уловил никаких необычных запахов. — Алекс показал свою сильную сторону, гибкий ум, храбрость, решительность, целеустремленность и самостоятельность. Я думаю, как объяснить ему, что он сделал не так, при этом не ругая, но и похвалить так, чтобы он понял, почему я не рада. — Ты правда меня пугаешь, — покачал головой Ломбарди, прикрывая глаза и откидываясь на спинку кресла. — Это похоже на то, как он тогда умчался в поле после травмы? — Нет. Совсем нет. Тогда это был протест. Сейчас… думаю, он поддался эмоциям и своим желаниям, — Мартино услышал шипение сигареты, которую Мэри затушила в стеклянной баночке, которую использовала вместо пепельницы. Это было так просто и не похоже на привычную изысканность, что прослеживалась в каждом ее действии… — Я встречу его на конюшне, — решила наконец она, поднимаясь на ноги.       Мартино не предлагал сопроводить ее, просто пошел. Отчасти потому, что ему было интересно, отчасти потому, что хотел увидеть того коня, из-за которого Алекс довел свою тетю до курения, чего за ней не замечалось ранее. О том, что Стюарт иногда позволяет себе слабость в отношении табака в стрессовых ситуациях, Ломбарди знал, а вот Мэри… Все, что касалось ее, вызывало в нем любопытство.       Вернулся Александр только ближе к вечеру. Пыльный, растрепанный, с травой даже в волосах, но до невозможности счастливый. Судя по зеленым следам на светлых брюках, как минимум один раз из седла он все-таки вылетел, но от этого радость его явно не поумерилась. За месяц его светлая кожа приобрела золотистый оттенок, а пшеничные волосы уже начали заметно выгорать — некоторые пряди стали почти белыми. Соскочив на землю, он первым делом похлопал взмокшего за день жеребца по шее и только потом поднял взгляд своих изумрудных глаз на тетю. Улыбка начала медленно сползать с его лица, уступая место осознанию и чувству вины. Вероятно, до этого, окрыленный своим достижением, он даже не задумывался о том, как за него переживала Мэри. Однако, как и обещала тогда на веранде, вместо того, чтобы ругать и кричать, женщина обняла мальчика, несмотря на то, что тот пропах животным с головы до пят.       Мартино не знал, о чем они говорили. Мэри отвела племянника в сторону, но ее голос ни разу не взлетел, а лицо оставалось ровным, мягким и понимающим. Это не был монолог, судя по тому, как Алекс регулярно отвечал ей, и ссорой это тоже назвать было нельзя. Потому что после разговора Хэтфорды вдвоем пошли к стойлу того самого коня, и Мэри погладила строптивое животное по нежному бархатному носу. К удивлению Мартино, как он узнал чуть позже от самой же Мэри, когда они вдвоем с бокалами вина сели уже ночью на улице, она не запретила мальчику ни ездить верхом, ни седлать именно этого коня, лишь попросила начать с объезда жеребца на манеже. — И все? — поразился мужчина, ставя бокал на стол. — Да, — легко пожала плечами Мэри. — Главное было объяснить почему я огорчена, объяснить свои чувства и переживания. Алекс очень умный ребенок. Он понял меня и мои аргументы. А после мы нашли компромисс. — С ума сойти, — тихо рассмеялся Мартино. — Я бы так никогда не смог. — А ты выкури пол пачки сигарет на неподготовленные легкие, прокрути в своей голове этот разговор несколько тысяч раз, пока ждешь ребенка, пройди все стадии истерики и сможешь, — усмехнулась она, делая щедрый глоток вина. — Это уже опыт. Вот когда они первый раз выкинули подобное после музея… Тогда ничто не могло помочь. Сейчас я была уже… больше готова. — Ну, главно, что он в порядке, полагаю? — Именно. — Как продвигается поиск картин и статуй для твоей первой выставки? — сменил тему Мартино, решив, что лучше будет отвлечься, чем продолжать подпитывать тревогу о том, что могло бы произойти. Что-то подсказывало мужчине, что Мэри и сама без его помощи неплохо справлялась с этой задачей. — Неплохо. Завтра должна поехать во Флоренцию, чтобы подписать договор на аренду нескольких картин Рафаэля и встретиться с одним из владельцев частной коллекции. Он хочет продать несколько полотен, но они были добыты не самым легальным путем еще во времена Второй Мировой, так что… — она пожала плечами и сделала глоток белого вина, наслаждаясь ненавязчивым кисловато-сладким вкусом. — Когда-нибудь я все-таки уговорю тебя попробовать Брунелло с моих виноделен, — покачал головой Мартино, с какой-то обидой глядя на напиток в бокале женщины, тогда как сам отпил то самое красное вино. — Оно для меня слишком тяжёлое, — возразила Мэри. — Белые вина мне ближе. — Ты просто неправильно их пьешь, — возразил Ломбарди. — Дай нам с Брунелло шанс! — Мэри весело фыркнула и закатила глаза, но отвечать не спешила. — Что я должен сделать, чтобы ты согласилась? — Серьезно? Будешь со мной торговаться? — Никто не мешает мне попробовать. Так и что? — М-м-м-м, — Мэри покрутила ножку бокала, а потом на ее губах начала появляться коварная улыбка. — «Венера Урбинская» Тициана. — Это ведь одно из самых выдающихся полотен Эпохи возрождения в стиле Ренессанса. — Я бы сказала, что впечатлена, если бы не знала тебя лучше, — какое-то детское озорство, что обычно было присуще самому Ломбарди, засверкало в серо-голубых глазах. — Где она хранится? — с жаром спросил мужчина, наклоняясь вперед, словно готовый ехать за картиной прямо сейчас. — В галлереи Уфицци во Флоренции, — Мэри забралась с ногами в плетеное кресло, устраиваясь в своем маленьком гнездышке. — Но они отказали мне в аренде полотна даже на одну неделю. — Не против, если завтра я поработаю твоим водителем и экскурсоводом? Прогуляемся по историческому центру, заглянем в галлерею Уфицци… — Ломбарди хищно оскалился, откидываясь на спинку кресла с видом победителя. Мэри начинало казаться, что он знает что-то, чего не знала она. — Вдруг тебе приглянется еще что-то. Зачем мотаться дважды. Только зря бензин потратим. — «Рождение Венеры» Боттичелли. Она хранится там же, — с легкой опаской Хэтфорд смотрела на совершенно расслабленного мужчину, который кивал в такт ее словам, явно запоминая названия полотен. — «Рождество со Святым Франциском и Святым Лаврентием» Караваджо! — выпалила она, словно стараясь перебить ставку на аукционе.       Мартино перестал кивать, задумался ненадолго, а потом и вовсе расплылся в довольной улыбке. Может быть, раньше Мэри лишь насторожилась бы, завидев такую его реакцию, однако теперь, прожив с Ломбарди под одной крыше целый месяц, узнав его манеру поведения и привычки… Такая реакция не предвещала ничего хорошего. — Что мне будет, если я предоставлю тебе это полотно? — заискивающе лелейно спросил он. — Картина пропала еще пятьдесят лет назад. — И все же, — упрямо продолжил гнуть Ломбарди. — Если я дам тебе его. — «Рождество со Святым Франциском и Святым Лаврентием» было украдено еще в тысяча девятьсот шестьдесят девятом. Это одно из самых разыскиваемых полотен в мире. Ты не сможешь дать его мне. — Не знал, что ты такого плохого обо мне мнения, — наигранно драматично вздохнул мужчина. — Но не будем отклоняться от темы. Если я все же смогу его разыскать? — Хах, — Мэри поджала губы, глядя на Мартино, что, кажется, прикладывал все силы, чтобы казаться расслабленным, спокойным и не столь заинтересованным ответом. — У меня такое чувство, что ты заманиваешь меня в даже не прикрытый листьями капкан… Черт с тобой. Я буду тебе должна. — Конкретнее, мисс Хэтфорд. Никто не подписывает такие расплывчатые договоры. — Чего ты хочешь? — Дегустации вина за такое будет маловато, — задумчиво протянул Ломбарди, смакуя момент. — Желание. — Я похожа на идиотку? — опешила Мэри, а потом тряхнула головой, попутно распуская собранные волосы. Жара наконец начинала хоть немного спадать, а кожа головы устала от строгого пучка. — Ни за что. — Не думаешь же ты, что я как-то воспользуюсь своим выгодным положением? — Я не думаю, я знаю! — воскликнула она, а потом звонко рассмеялась, увидев тень искренней обиды на лице Мартино. — Хорошо, ладно, я буду должна тебе желание, но с условиями. — Я весь во внимании. — Я могу отказаться от желания, если оно идет вразрез с моими, — начала загибать пальцы она. — Я могу сесть с тобой за стол переговоров, чтобы видоизменить это желание так, чтобы оно подходило и было комфортным для нас обоих… — Как-то много условий для одного маленького желания, тебе не кажется? — скептически выгнув бровь, поинтересовался Мартино, однако на его лице была лишь мягкая улыбка. — — Я забочусь о своей безопасности. — Хорошо.       Их споры и обговаривание условий продлились, кажется, куда дольше, чем должны были, но Ломбарди не мог не побаловать себя, наслаждаясь такой живой и искренней Мэри, что, сидя на его веранде и свив гнездышко в кресле, под покровом ночи и одиночества открыто смеялась и жарко спорила с ним, активно жестикулируя, кажется, совсем позабыв о своем образе сдержанной и строгой аристократки-англичанки. Наверное, другие списали бы все на алкоголь, но они оба налили себе лишь по одному бокалу вина и… с тех пор не вставали. Всё сидели на улице в плетеной мебели под звездным небом и разговаривали. Дети спали в своих комнатах, ни одно окно в доме не горело и были только они, разделявшие этот момент на двоих.

***

      Виктория Ломбарди задумчиво поливала блины абрикосовым вареньем и смотрела на то, как дети носятся по лужайке рядом с бассейном, тогда как ее сын помогал Мэри накрывать на стол на веранде. Мартино всегда был лентяем, когда дело касалось помощи с делами по быту, однако… не когда в игру вступала Мэри Хэтфорд. Из-за рассказов сына Виктория представляла эту женщину другой. Холодной, сдержанной, расчетливой, строгой, но все оказалось если не ложью, то иллюзией. Потому что эта Мэри Хэтфорд, пусть и не сверкала улыбкой, как многие итальянки, не хохотала в голос над каждой шуткой, но так и излучала тепло в кругу своего сына и племянников. И Мартино. Не раз Виктория краем глаза замечала этих двоих, когда малышни не было рядом. Она ничего не могла сказать о чувствах Мэри, так как слишком плохо знала ее, чтобы оценивать не поверхностно, но вот сына… Сына своего она знала прекрасно, пусть тот и рос под крылом деда. Она узнавала этот искрящийся взгляд. Если раньше, когда Мартино впервые заговорил о Мэри, в его глазах был азарт и голод, теперь это сменилось ровной рекой тепла. Что бы эта женщина ни говорила, на что бы ни показывала, Ломбарди смотрел только на нее. В этом не было бы ничего плохого, если бы Виктория не увидела и другую сторону этой женщины, когда зазвонил телефон и Хэтфорд говорила с неким Уильямом Веллингтоном. Эта Мэри была словно другим человеком. Не походящей на луч солнца на рассвете. Пусть та и отошла в соседнюю комнату для разговора, Виктория все равно все увидела и услышала, заглянув за угол. Холодная, жесткая, резкая и… жестокая. Без колебаний отдавшая приказ об убийстве.       Когда Мартино зашел внутрь, чтобы взять стопку тарелок для всех, Виктория придержала сына за руку, а потом кивнула в сторону двери, в гостиную. — Почему эти Хэтфорды у нас дома? — тихо спросила она, когда они оказались достаточно далеко от веранды, чтобы Мэри ненароком их не услышала. — Потому что Джулиано и Джузеппе стоит заранее познакомиться и поладить с ними. Я же уже говорил. — Только поэтому? — Мам, ты мне сейчас допрос решила устроить? — усмехнулся Мартино, скрестив руки на груди. — Я, кажется, уже достаточно взрослый, чтобы решать самостоятельно. — Даже не спорю. Но эта женщина… она опасна, сынок. И далеко не такая, какой кажется. — Я знаю, — к удивлению Виктории, он не смутился и не насторожился, а, наоборот, широко и удовлетворенно улыбнулся. — Поразительно, да? — Тебя это не смущает? Мартино, одно дело вести дела с такими людьми, но совсем другое приводить в наш дом. Я понимаю, я сама не Ломбарди, и мне не понять, но… — Хэтфорды никогда не навредят детям. Это их закон, — перебил мать Мартино. — Это во-первых. А во-вторых, — он усмехнулся, устремив взгляд в окно, где Мэри вручала Джулиано, которого скинули в воду во время догонялок, полотенце, — может, она и чудовище, творящее страшные вещи, но… не для меня. В любом случае, — мужчина снова обратил взгляд к матери, искренне улыбаясь, — тебе не о чем переживать. Если бы Мэри что-то замышляла, поверь, ни ее сына, ни ее племянников здесь бы не было. Ей можно доверять. — Тебе лучше знать, — отступила Виктория, признавая свое бессилие в сложившейся ситуации. — Мам, я знаю, почему вы с папой отказались от этого мира, но… я его часть. Он такой. Люди в этом мире именно такие. Неоднозначные, двуличные и жестокие, когда на них не смотрят. Мэри тоже часть этого мира. Как и я. Поэтому… да, я знаю какая она. Но так же я не вру себе о том, каков я сам, — Мартино виновато улыбнулся матери, ненадолго сжал ее руку, а потом пошел прочь из гостиной, чтобы забрать стопку тарелок и выйти на улицу и продолжить накрывать на стол, ведь его об этом попросила Мэри.       Взгляд Виктории вновь метнулся к англичанке, что все еще стояла на том же месте и смотрела на то, как дети продолжали игру. В этом белом сарафане и босоножках, с волосами, заплетенными в небрежную косу, Хэтфорд казалась моложе и невиннее. Почти девчонкой. Но Виктория никак не могла избавиться от воспоминания, в котором слышала тот пропитанный холодом и властью голос Мэри, отдавший приказ: «Убивай, а тело сбрось в океан. Хоть какая-то польза от него будет». Как эти две личности могли уживаться в одном человеке, синьора Ломбарди не знала. Но кое-в-чем ее сын точно был прав. Она не была частью мира Мартино. Она не понимала. И, возможно, зря лезла со своим беспокойством. В конце концов, ему было уже тридцать пять. Он и правда мог решать сам. Ее волнения лишь отголоски материнского инстинкта.

***

— Как? — насупившись, как ребенок, спросила Мэри.       После завтрака они с Мартино вдвоем поехали во Флоренцию и уже в городе оба разошлись по делам. У Хэтфорд была назначена встреча, а Ломбарди… походил на кота, что ходит сам по себе. Они просто договорились встретиться в семь в понравившемся им обоим небольшом ресторанчике на ужин. За весь день они так и не пересеклись, а когда Мэри пришла на место встречи, мужчина уже занял один из столиков и попивал апероль. Ничто не предвещало беды. Пока Мартино не выложил на стол подписанный договор. Договор на аренду «Венеры Урбинской» Тициана, «Рождение Венеры» Боттичелли и еще с десяток полотен мастеров Эпохи возрождения, которые ей отказались давать в пользование на время выставки. Мартино же справился за один день. И теперь сидел перед ней довольный, как удав. Казалось, еще немного и его щеки просто порвутся от того, насколько широкой была улыбка. — Как ты это сделал? — повторила вопрос она, все еще не веря в написанное на листах. — Я билась с ними за одну только «Венеру Урбинскую» целый месяц! — Прости, но даже с твоим превосходным итальянским, ты все еще англичанка, — забавлялся Мартино. — У тебя это на лице написано. — И? Какое значение это имеет?! — Бывшая жена директора музея изменила ему с англичанином, — весело пожал плечами Ломбарди, делая глоток своего апероля. — Считай, ты попала под горячую руку. — А ты как смог договориться? — откинувшись на спинку стула и вскинув подбородок, Мэри недовольно скрестила руки на груди. Она чувствовала себя обманутой и обставленной. Отвратительное чувство. — Сказал, что делаю сюрприз для любимой женщины, — Ломбарди улыбнулся еще шире, а его глаза, поймавшие солнечный зайчик от часов Мэри, вспыхнули золотым. — Даже не соврал. — Немыслимо… — пробормотала Хэтфорд, разочарованно закрывая лицо ладонями, однако от Мартино не укрылся легкий румянец, выступивший на ее щеках явно не из-за жары. — Полагаю, теперь я должна заказать Брунелло? — О, конечно, нет, — Мартино заставил свою улыбку чуть померкнуть, однако от этого менее довольным он не стал. — Брунелло бывает очень разным в зависимости от года и винодельни. Я покажу, когда подберу линейку. — На это мы не договаривались, — Мэри строго посмотрела на веселящегося мужчину напротив. — Ты решил меня споить? — Только если слегка, — признал тот. — Но мы и не обговаривали, какое именно Брунелло, так что… — Ты надул меня в словесном договоре, — осознала свою ошибку Хэтфорд. — Прекрасно… Напомни больше никогда не соглашаться на какие бы то ни было сделки с тобой. — Как я откажу себе в таком удовольствии?! — Мартино схватился за сердце. — Не переживай. Я, в конце концов, честный жулик. Мы будем дегустировать только Брунелло де Монтальчино и только лучшее. Иное я бы и не посмел тебе предложить. — Я с тобой сопьюсь, Ломбарди, — покачала головой Мэри, а потом нагло взяла его апероль и сделала несколько глотков кисловато-сладкого коктейля. — Ладно, будь по твоему. — Не делай вид, что снисходишь до меня, Хэтфорд, — лукаво прищурив глаза, Мартино наклонился через стол и осторожно забрал из ее рук бокал. — Мне казалось, мы прекратили играть в эту игру. Плюс, не забывай, anni, amori e bicchieri di vino, non si contano mai. — Точно, — рассмеялась она, попутно ловя официанта и заказывая себе тоже апероль, чтобы не обворовывать Мартино. — Да и вообще, что это я. В нашем дуэте ребячишься обычно ты. — И тебе это нравится. — Думаешь? — Мэри выгнула бровь, но вместо того, чтобы откинуться на спинку стула и гордо вскинуть подбородок, наоборот, наклонилась вперед, поставив локти на стол. — Знаю. — Ты один из самых упрямых людей, которых я когда-либо встречала. — И это тебе тоже нравится.       Мэри не знала, сколько они просидели так, всматриваясь в лица друг друга, словно играя в гляделки, но, как и всегда, ни один из них не собирался проигрывать. Победителя они так и не узнали из-за официанта, что принес заказанный апероль и спросил, определились ли они с заказом. То, какой тяжелый взгляд на него бросил Ломбарди стоил тысячи слов. Мальчишка лет девятнадцати тут же поспешил ретироваться, тогда как Мэри поспешила поджать губы и прикрыть их ладонью, чтобы спрятать улыбку искренней забавы. Мартино походил на ребенка, которого отвлекли от геймбоя, из-за чего он проиграл решающую партию. Она привыкла видеть подобное выражение у Натаниэля, но на лице Ломбарди… Все же она не сдержалась и тихо рассмеялась. Это было выше ее сил. Была у Мартино эта какая-то волшебная способность вызывать у Мэри улыбку даже в самых абсурдных ситуациях.       Они сидели на кованных стульчиках, пили апероль, ждали пасту, которую заказали, и разговаривали обо всем подряд. Слово цеплялось за слово, фраза за фразу, тема за тему, сплетаясь в единое ровное, но пестрое полотно их диалога. Они не вспоминали о далеком прошлом, не думали о темном будущем… Это было легко, как вечерний бриз на побережье. Повтор историй о том, что вытворяли за последний месяц дети, размышления о поиске новых картин, тем для выставок и аукционов. Они все разговаривали и разговаривали, не замечая, как садится солнце. Небо уже почернело, когда Мартино оплатил счет, и они пошли в сторону парковки, где еще утром оставили машину. — Ну не могут все итальянцы поголовно хорошо петь! — широко улыбаясь, воскликнула Мэри. — Я не говорю прям про всех, но большинство, — Мартино шел поодаль, сложив руки в карманах своих брюк и улыбаясь уголками губ. — Просто мы растем в свободе. И если что-то делаем, то делаем от души и громко. Вот и получается, что даже если в ноты не попадаем, все равно красиво. Когда толпа хором поет, всегда же здорово. — Все равно мне кажется, что это стереотип.       Ломбарди недовольно цокнул языком, закатив глаза, а потом… — Lasciatemi cantare, — у него был слишком низкий голос для этой песни, которую Мэри, как и любой другой человек, узнала с первых строк, но искрящиеся озорством карие глаза и веселая улыбка делали свое дело, как он и говорил, — con la chitarra in mano. Lasciatemi cantare, sono un italiano, — было видно, что Ломбарди никогда не учился петь, не умел делать это хорошо, но ему самому это так нравилось… — Стой, ты же не собираешься… — Buongiorno Italia gli spaghetti al dente, — Мартино запел громче, привлекая к себе внимание редких прохожих, что каким-то образом оказались на этой не туристической улочке, — e un partigiano come Presidente, con l'autoradio sempre nella mano destra e un canarino sopra la finestra! — Мэри прикрыла рот ладонью, не в силах перестать улыбаться, глядя на этого взрослого и далеко не безобидного мужчину, что разве что не пританцовывал и пел прямо на улице, не обращая внимание ни на кого, кроме нее. — Buongiorno, Italia, con i tuoi artisti, con troppa America sui manifesti… — Ломбарди замолк, так и не допев первый куплет, замер на мгновение, а потом тихо рассмеялся, качая головой. — Да, ты права, это явно стереотип. — Было красиво, почему ты перестал петь? — Не так уж и красиво, — легко отмахнулся Мартино, возобновляя их путь. — Плюс, не думаю, что ты любишь привлекать к себе внимание на улицах и смущаться моим глупым поведением. — Но ведь… — Мэри осеклась. Она попросту не знала, как так сформулировать слова, чтобы передать весь тот клубок чувств, что скрутился у нее в груди. Она просто… — Спой еще, — протянув к нему руку попросила Хэтфорд. — Пожалуйста. — В другой раз обязательно, мисс Хэтфорд, — лениво улыбнувшись, Мартино взял ее ладонь и невесомо поцеловал теплую и сухую кожу на костяшках. — Черт, совсем забыл, — отпустив ее руку, Ломбарди ущипнул себя за переносицу. — Прости меня, пожалуйста, но мне нужно забежать в одно место. Тут недалеко, — выудив из кармана ключи, Мартино протянул их ей. — Подождешь меня в машине? — все веселье и легкость Мэри испарились, словно их и не было, а глаза метнулись к металлу в руках Ломбарди. — Раз недалеко, — пальцы, которыми она обхватила ключи, предательски дрогнули. Мартино, конечно, имел переменчивый характер, легко заводился и так же просто успокаивался, однако… подобное «отсылание» было не в его манере. Не с ней. — Я буду ждать тебя в машине.       Она подняла взгляд на совершенно расслабленное лицо мужчины напротив, ища там заверение, уверенность, которых не чувствовала сама. И… нашла. Мартино смотрел на нее все так же мягко и ровно, как когда начинал петь. В его глазах не было ни беспокойства ни испуга. Он словно и правда собирался забежать купить сигареты в ближайшую табакерию. О том, что уже никакие магазины сейчас не работают, Мэри старалась не думать. Как и о том, что он, вероятно, не просто так обратился к ней по фамилии, когда целовал руку. — Я поведу, — она положила ключи в карман брюк, расправляя плечи. Ей нечего было бояться. Если бы она была в опасности, Ломбарди не отпустил ее одну. Она знала это. — Конечно, — увидев, как нервозность Мэри сходит на нет, Мартино улыбнулся чуть шире, а потом подмигнул ей. — Одна нога здесь — другая там, ты не успеешь соскучиться, — пообещал он, а потом начал идти спиной вперед туда, откуда они пришли. — Не забудь включить кондиционер, mia fede, — бросил он на прощание, прежде чем свернуть в неприметный переулок, который Мэри даже не заметила бы в темноте, если бы Ломбарди туда не свернул.       Мэри покрепче сжала ключи от машины в кармане и, заставив себя не оборачиваться, пошла в сторону парковки в одиночестве. Шаг за шагом, по желтым лужам света фонарей, по старой брусчатке… одна. И навстречу ей никто не шел. Больше прохожих не было. Ни одного. Хотя время было еще не таким поздним, а город кишел туристами и молодежью, что не засыпали никогда.       Свернув в переулок, Мартино прибавил шаг, переходя почти на легкий бег. Поворот, еще один, вход в дворик, прижаться к стене… Он был готов к руке с ножом, что хотела ударить его в шею. Поставив блок, Ломбарди тут же перехватил запястье нападавшего, а потом вывернул руку до хруста выскочившего сустава. Мужчина в его руках хотел было взвыть от боли, но не успел, потому что его горло тут же было рассечено. Отшвырнув булькающее тело в сторону, к стене, чтобы не мешалось под ногами, Мартино брезгливо тряхнул рукой. На пальцы попало немного крови. — Обязательно было устраивать это именно сегодня? — сухо спросил он, поднимая взгляд на темные арочные проходы на четыре стороны света и открытые, но пустые окна на цокольном этаже дома. — Я был занят, Джордано. — Так ты знал, — тень в одном из арочных проходов сместилась, а потом на свет вышел мужчина лет тридцати. — Да вы топали как слоны, пока за мной шли по крышам. Весь мох сбили, — презрительно фыркнул Ломбарди. Краем глаза он заметил, что тени и в других арках и окнах пришли в движение. — Я разве непонятно сказал? Сиди в своем Бари и не высовывайся. — Может, ты и глава клана Ломбарди, но!.. — Ты бросаешь мне вызов? — перебил его Мартино, глядя как-то скучающе и раздраженно. — Если нет, выметайся из города и вали обратно в Бари. Так и быть, Медичи не расскажу, что ты без разрешения приперся к ним домой и устроил этот цирк. Не хватало мне еще, чтобы вы цапались. — Бросаю! — рявкнул Джордано. — Август спятил, отдав тебе власть. Лучше бы!.. — Да ты моего деда даже не застал, — хохотнул Ломбарди. — Чего вообще этот балаган разводишь? Я тебе сказал, Бари останется нашим портом, но на большее не рассчитывай. Точка. Думаешь, убьешь меня и хоть что-то изменится? — Если ты не забыл, и во мне течет кровь Ломбарди, — хмыкнул мужчина, гордо вскидывая подбородок. — И сколько? Моя пра-пра-пра-пра-бабка была выдана за твоего предка? — уточнил Мартино, привалившись плечом к крошащейся старой стене, не боясь запачкать рубашку и не обращая внимание на испускающего последний вздох мужчину у своих ног. — Джордано, у меня два сына. Власть ты ну никак не получишь, даже если в пружинку скрутишься. Только умрешь раньше времени, — он неодобрительно цокнул языком, словно уставший учитель, тридцать пятый раз объяснявший двоечнику, почему два плюс два равно четыре. — Хотя ты и так и так себе смертный приговор прописал. Убить меня пытаться будешь или как? Меня прекрасная женщина ждет. — Думаешь, наши спокойно отреагируют, когда узнают, как ты сблизился с Хэтфордами? Все… — Все наши знают, что Хэтфорды наши вековые друзья, — перебил его Ломбарди. — Не суй свою моську в папину тарелку. Так мы будем что-то делать? Я правда спешу. Или последние слова еще не сказал? — Будем, конечно. Убейте его.       Мартино на секунду задержал дыхание. Время для него остановилось. Это было… несколько неожиданно. По правилам член другой семьи, в котором течет кровь Ломбарди, мог бросить ему вызов и побороться за место главы клана. Это было вековой традицией. Так, если братья были не согласны признать своего брата истинным наследником, то могли сразится с ним. Мартино пару раз бросали вызов, когда он только пришел к власти, но в этот раз… Люди вышли из тени. За спиной так же послышался скрежет мелких камешков под чужими ботинками. — Ты решил задавить меня числом? — Ломбарди лениво обернулся, считая противников. Всего их было шестеро, учитывая Джордано. Затихший труп в расчет не шел. Не так плохо, как могло бы быть. — Никто об этом не узнает, — пообещал Джордано. — Для всех ты умрешь в честном поединке. — Да у меня смерти что-то сегодня в расписании не было…       Мартино наклонился и с неприятным хлюпающим звуком выдернул нож из трупа у своих ног. Мэри, вероятно, учует от него запах крови. Это было не хорошо. Жаль было портить хороший вечер таким финалом, но не то что бы у Ломбарди был выбор. В конце концов, он мог сделать небольшой крюк и помыть руки в питьевом фонтанчике неподалеку. Все-таки и люди на улицах не поймут, если увидят его в крови, да и дети дома могут начать переживать.       Он не стал ждать, когда на него нападут. Чего ему научили те четыре года работы на деда — всегда будь в движении и бей первым. Площадь этого дворика позволяла неплохие маневры, не сковывала движения, да и вообще неплохо подходила для маленькой драки. Подлетев к ближайшему человеку, пользуясь небольшим преимуществом во времени, Мартино вонзил нож между шеей и плечом, не особенно стараясь попасть в конкретную артерию, вену или точку. У него не было цели расправиться с каждым. Вырвав нож и оттолкнув схватившегося за рану человека, он тут же повернулся спиной к ближайшей стене и лицом к противникам. Нужно было лишь сильно ранить их, обездвижить, чтобы они не могли нападать и больше не предоставляли опасность. Второй уже занес руку с ножом, но Мартино вовремя перехватил ее и, пользуясь преимуществом в силе и росте, впечатал чужое тело в стену. Первый удар — головой, дезориентирующий; второй — ударить сжатое в пальцах ведущее запястье с ножом и кирпичи. Достаточно сильно, чтобы чужое лезвие со звоном упало на брусчатку; третий — добивающий порез ножом по горлу.       Ломбарди уже заканчивал движение, когда кто-то напал на него со спины, обхватил за шею и попытался, кажется, прирезать. Мартино тут же подался назад, свободной рукой ухватился за обоюдоострое лезвие, закручиваясь, чтобы спиной и «живым рюкзаком» впечататься в стену и почувствовать его анатомию. Хриплый выдох через рот пришелся Ломбарди в загривок. Тут же поняв примерное расположение человека, он ударил ножом за спину, сильнее стиснул лезвие, что царапнуло горло и сейчас резало ладонь. Его самого больше не держали, поэтому с чужим клинком в руке Мартино нырнул вниз, уклоняясь от удара, что приходился уже от четвертого приближающегося противника. Колено смертника оказалось в заманчивой близости. Перехватив, как оказалось, нож-кинжал, правой рукой за рифлёную рукоять, он по самую гарду вонзил его в тыльную сторону колена противника. Тот взвыл, рухнул на землю, хотел было перекатиться, но Мартино уже оказался на его спине и вбил клинок куда-то между шейных позвонков ниже линии роста волос. У него не было времени думать, пришелся удар между третьим и четвертым или четвертым и пятым.       Левая порезанная ладонь начала противно ныть, а теплая кровь бежала по пальцам, из-за чего пришлось вытереть ее о штанину. Остался один. И он не спешил нападать. Стоял рядом с Джордано, который с недовольством смотрел на своих людей, что, если еще не были мертвы, то должны были испустить последний вздох в ближайшее время. Не желая зря тратить время, Ломбарди подбросил в воздухе нож, ловя его за лезвие, а потом тренированным движением метнул. Лезвие вошло в правый, а не левый глаз, как он того хотел, но мужчина списал легкую погрешность на темноту. Что его впечатлило — Джордано даже не вздрогнул, когда сталь просвистела мимо, а тело последнего человека мешком упало на землю. — Ну вот и зачем все это было? — поинтересовался Мартино. — Ты же знал, что так все закончится. Сидел бы себе спокойно в Бари… — Когда-то мы, Джордано, владели всем югом. Ломбарди доверяли нам, — мужчина криво усмехнулся. — А ты, двадцатилетний мальчишка, загнал моего отца в этот Бари, как провинившегося пса. — Так все дело в обиде и жажде власти, — понимающе кивнул Мартино. — Как хочешь умереть? — Никак.       Мартино заметил движение через секунду. Он схватил чужую руку и начал отводить от своей груди, когда раздался грохот выстрела. Знакомая боль царапнула правое плечо, но не остановила движение ведущей руки. Нож вошел в нижнюю челюсть Джордано под подбородком. Струйка крови побежала от уголка губ вниз. Кадык дернулся несколько раз. Но Ломбарди оставался неподвижен. — Я загнал твоего отца в Бари, потому что твой дед назвал меня сопляком, — почти шепотом заговорил Мартино, глядя в карие глаза напротив. — Я убил его, а твой отец смиренно принял наказание за отсутствие веры в своего нового главу, — он вырвал нож, а потом всадил его в боковую сторону шеи, чувствуя, как дергается тело Джордано. — Поэтому и сидел смирно последние четырнадцать лет, пока не умер от старости. А ты дурак. Каким был, таким и остался. Надо было учиться на ошибках других и пристрелить бешеную псину раньше, чем она укусит.       Ломбарди отпустил и, не поворачиваясь, пошел прочь. Левую ладонь начинало печь, а правое плечо, задетое пулей, ныло. Выйдя из внутреннего дворика, он посмотрел на то место, что доставляло неудобство, оттянул рубашку, стараясь рассмотреть рану в полумраке. По ощущениям, пуля лишь задела и вспорола кожу, но прошла на вылет. Он лишь надеялся, что не придется зашивать. Иголки он с детства терпеть не мог.       Выругавшись и понимая, что одежду уже в любом случае не спасти, Мартино достал из кармана брюк телефон. Быстро найдя в телефонной книжке контакт Козимо Медичи, без зазрения совести набрал его. Стоило тому взять трубку, как Ломбарди без предисловий заговорил: — Семь трупов неподалеку от базилики Санта-Кроче на моей совести. Пусть твои спишут все это на пьяную драку. — Я могу… узнать, что случилось? — Джордано совершил глупость. Ты в этом не виноват. Спокойной ночи.       Мартино сбросил вызов и поспешил в сторону парковки, где его должна была ждать Мэри. Он еще не знал, что скажет ей и как объяснит, не вдаваясь в скучные и ненужные ей подробности его темного прошлого. Как и планировал, он смыл кровь с рук в ближайшем питьевом фонтане, игнорируя то, как щиплет рану на левой ладони от холодной воды. Его первые пять лет власти были тяжелыми. И кровавыми. Ломбарди думал, что давно оставил это позади. Вот уже десять лет, как его правление было спокойным, достаточно мирным, насколько такое понятие было употребимо к мафии, и стабильным. Конечно, были мелкие неприятности, глупые попытки убийства от мелких сошек, что возомнили себя непонятно кем, но… это никогда не касалось никого, кроме самого Ломбарди.       Он даже не заметил, как подошел к парковке. Его феррари 250 GT California Spyder стояла заведенная у выезда с подземной стоянки, а Мэри сидела на водительском месте, нервно барабаня пальцами по рулю. В другой ситуации Мартино свистнул бы, привлекая ее внимание, может, напугал бы, но сейчас у него не было на это сил. Эта стычка с Джордано была на удивление выматывающей. Обойдя машину спереди, чтобы Мэри точно увидела его и не испугалась, Ломбарди сел на пассажирское место, кладя левую ладонь на бедро, чтобы не было видно порез. — Ты… — Хэтфорд окинула его внимательным взглядом своих серо-голубых глаз. — У тебя порез на шее и кровь на нижней челюсти, — сказала она, отворачиваясь от Мартино и мягко трогаясь с места. — Я забыл про порез, — признался он, болезненно усмехнувшись.