Занимательное ботоводство

      Максим Филатов тупо уставился на фразу им же написанную на изрядно помятом листке: «Как много в нас невысказанных слов». Он случайно увидел её или что-то крайне похожее по смыслу этим утром, листая ленту новостей. Как это часто бывало, слова эти накрепко засели у него в голове на весь последующий день и безостановочно применялись ко всему и вся когда-либо происходящему вокруг.       И вот не успела закончиться вторая треть этого обычного в общем-то дня, как Максиму казалось, что этой фразой вымощено всё вокруг него. Что она неразлучно сопровождала его на протяжении всей жизни. И, кажется, намеревалась оставаться с ним в дальнейшем.       Помимо этого Максим Филатов был зол. В отличие от предыдущего, это состояние для него являлось крайне нетипичным. Обычно он считал злость самой нелепой из эмоций. Детской, наивной и бессмысленной. Это совсем не означало, что он никогда не злился. Скорее, пытался избегать в меру возможного. Если же такое и случалось, то Максим старался побыстрее успокоиться.       Сегодня ему не удавалось ни избегать, ни успокоиться. Даже понять, на что же он злился помимо себя самого, Максиму Филатову удавалось не без труда. Вроде день самый обычный. Учёба — рутинная и обычная. Люди вокруг — привычные и обычные. Разговоры, дела, тревоги — всё было обычным.       Кроме фразы на помятом листке. Она терзала его и мучала, словно раскалённая заноза, заставляя вспомнить то, что Максим старательно пытался забыть. Ему это даже вполне удавалось. До сегодняшнего самого обычного дня.              ***              Глядя на то, как Оулле быстро, решительно и нисколько не сомневаясь в выбранном маршруте вышагивает по лесу, Фалайз был готов поклясться, что рахетиец ходил здесь ещё с самого релиза «Хроник», не меньше. Или, например, бродил тут ночами всё то время, что они обосновывались. Все эти отдающие бредом предположения были, конечно, от зависти и не более того. Сам он на такое не был способен от слова «совсем». Не помогали ни опыт, ни даже карта. Потому что дело было в самооценке.       Оулле потому здесь и требовался, а не только ради какой-никакой, но охраны. Патологический географический кретинизм Фалайза лежал в плоскости неверия. Причём неверия в себя самого. Оставь дикого мага одного — он бы заблудился, вернее, решил, что заблудился в трёх соснах. А даже если бы ему случайно удалось найти дорогу, которую требовалось разрушить, Фалайз не поверил бы своим глазам.       — Поставь перед тобой внезапно зеркало, и первой твоей фразой было бы: «Кто это?» — пошутила как-то Фиона по этому поводу.       — Угу, у животных есть такой тест на самоидентификацию — зеркальным назвается, — добавил тогда Тукан со смешком. — Ты бы его провалил!        Путь был неблизкий, но они почти что не говорили. Оулле в этом плане был идеальным попутчиком-несобеседником. Да и не то чтобы у них было время и возможность разглагольствовать.       Под влиянием спешно наступившей весны лес, отделявший Гадюкино от мира, очень сильно и главное непредсказуемо изменился. Фалайз и Оулле даже не пытались сунуться в пресловутые болота, но это не сказать чтобы сильно помогло и облегчило дорогу. Почувствовав под воздействием неизвестной магии волю к жизни, растительность буквально заполнила собой всё свободное пространство.       Возможно, в этих местах всегда так было в «тёплое» время года. Но на контрасте с прежним лесом, замершим в ожидании зимы, изменения казались невероятными. Довольный типичный европейский лес превратился, не сильно меняя первооснову, в натуральные джунгли. В которых всё цвело, благоухало и непрерывно росло вширь, вглубь и ввысь.       Причём ожила не только флора. Магия определённо подействовала самым бодрящим образом и на фауну. Лучше всего это было заметно по насекомым. Различного рода мушек, бабочек, пауков, стрекоз, пчёл, муравьёв и жуков вокруг было столько, что отмахиваться от них приходилось непрерывно. Присутствовали и звери покрупнее, старавшиеся на глаза не попадаться, но у которых определенно начался брачный сезон, из-за чего лес полнился подчас крайне дикими криками.       Также в лесу появились «феи». Этим словом игроки, как знал Фалайз, именовали не всяких там полуголых крошечных девушек, исполняющих желания, а кардинально разных созданий. Собственно, потому их феями и называли, так как иначе обозначить их видовую принадлежность не представлялось возможным.       Например, чёрные единороги — вроде те же кони, только рогатые и злые. Однако данные создания даже на единорогов ничем не походили, не говоря про обычных лошадей. Куда ближе им по сути оказывались львы или тигры. Или волшебные дракончики — те больше напоминали кошек или бабочек, но не драконов. Ещё были горгоны, они же котоблепасы, гномы, карги, псевдокоты, фениксы, грибы, напоминающие зверей, и звери, напоминающие грибы.       К счастью, в окрестностях Гадюкино «феи» в основном проявлялись в виде растений. Хищных и не очень, способных перемещаться, но не всегда. Малоприятные, но и избегать встречи с ними было не сложно.              ***              Вдруг Фалайз с Оулле оказались на пятне леса, которого не коснулась всеобщая весна. Вокруг бурлила жизнь, а здесь, как и раньше, природа замерла в предзимнем летаргическом сне. Тут было даже заметно холоднее нежели вокруг.       В самом центре пятна, имевшего форму идеального круга, как оказалось при ближайшем рассмотрении, находился высокий, могучий дуб. Практически всю поверхность коры его ствола, от самых корней и до вершины, покрывали царапины от когтей. Они казались хаотичными, но только на первый взгляд. Чем дольше ты на него смотрел, тем сильнее понимал, что это — сложный узор, созданный целенаправленно и с неким умыслом.       — Очень похоже на стиль одного нашего знакомого, да? — поделился мнением Фалайз, посчитав количество полос.       — Страж поляны, — согласился Оулле, размышлявший в том же направлении. Он подозрительно осмотрелся. — Это как остров.       — Что?       — Эта часть леса существует отдельно.       Это было совершенно верным наблюдением. Окружающие «джунгли» обступали пятно со всех сторон без единого просвета, плотной стеной и разве что не смыкались над головой. Буквально два леса, каждый со своим собственным сезоном, каким-то невероятным образом перемешанные.       — Может, поэтому он узурпатор? — предположил Фалайз. — Мешает естественному ходу вещей… или вернее не мешает… или…       Даже не стараясь помочь, Оулле стоически выслушал эту полную противоречий и путанницы тираду, после чего махнул рукой, мол, «идём уже».       Чем дальше они продвигались на запад, тем больше встречали подобных пятен. Они все были плюс-минус одного размера, и в центре каждого располагался изрезанный когтями дуб. Один раз им повстречалось двойное пятно заметно больших размеров. Помимо прочего там оказалось холоднее — даже снег лежал.       Повстречалась им и обратная картина — пятно, где уже заметно потеплело, а природа ожила. Всё дело было в том, что здешний дуб в центре оказался с немалым усердием срублен прямо под корень. Причём рубили его и дальше, как будто существовала вероятность, что дерево выживет.       Посмотрев на эту внешне бессмысленную жестокость к природе, Фалайз собирался проследовать дальше, но Оулле очень заинтересовался местом сруба. Рахетиец, не выпуская из рук фирменное самонаводящееся копьё, даже потрогал щепки. Вероятно, будь у него анализатор вкуса — ещё бы и на зуб взял.       — Выходи! — вдруг, резко развернувшись на месте, крикнул он в сторону невзрачного куста на бывшей границе пятна и, выждав немного, добавил тем же безотлагательным тоном. — Выходите все.       Никакой реакции не последовало. Ни на первый окрик, ни на второй. Дикий маг уже собирался спросить, что это такое было, как вдруг из куста донёсся голос, невинно сообщивший:       — Это обычный куст, тут никого нет!       Здесь уже и Фалайз встал в боевую стойку, но скорее для вида. Ситуация не выглядела опасной, а вот забавной — ещё как.       — Я дикий маг, и я сейчас жахну!       — Никто и не пострадает! Кроме обычного куста, в котором никого нет! — мгновенно нашёлся голос.       — Это копьё никогда не мажет, — заметил Оулле, взвешивая своё оружие.       — Ну тут это будет особенно просто — это же большой куст, в котором абсолютно никого нет!       — Мы вас не тронем, просто поговорим, — решив, что шутка затянулась, сказал Фалайз.       — Ага, так мы тебе и поверили! — вдруг выкрикнул новый голос. — Ищи дур…       Затем послышалось копошение в кусте, довольно долгое и насыщенное, после чего к переговорам вернулся прежний голос:       — Куст, конечно, тупой и доверчивый. Очень тупой. Но тут точно никого нет, чтобы к вам выходить и говорить. Или кого-то, кому вы бы могли причинить вред. Вы лучше идите своей дорогой.       Бегло оценив обстановку, дикий маг понял, что на самом деле прятавшиеся в кусте гоблины — кто бы это ещё мог быть, как не они — находились в куда более выгодном положении. Угрозы угрозами, но Фиона строго-настрого запретила причинять вред каким-либо потенциально мирным лесным обитателям. Только в целях самообороны, про которую в данном случае речи не шло.       Иначе говоря, спугнуть их ничего не стоило, а вот сделать так, чтобы разговор продолжился и перешёл в более практическое русло, было куда сложнее. Впрочем, одна идейка у Фалайза появилась:       — Странно, а как бегать к нам менять некрасивые бусы на шкурки — так полные кусты желающих, — с напускным раздражением проворчал он, делая жест рахетийцу не вмешиваться.       — Очень красивые бусы! — с непередаваемым возмущением крикнули из куста женским голосом. — Ты хоть знаешь, сколько я их делала?! Да-да, столько времени стекляшки ковыряла!       Оулле посмотрел на Фалайза с уважением. Тот же, в свою очередь, продолжил и коварно уточнил:       — Дубовый Листик, полагаю?       Видимо, поняв, что их цирк полностью провалился, гоблины покинули куст, в котором теперь и вправду никого не было. Их оказалось трое, и общего у них имелось куда больше, нежели низкий рост, кривые ноги, зелёная кожа, худоба и треугольные зубы. По косвенным признакам, вроде цвета волос и глаз, становилось понятно, что это — семья.       Подтверждало эту догадку и то движение, которым самый старший гоблин наградил своих спутников по подзатыльнику. Так бить мог только отец.       — А я чего?! — возмутилась удару Листик, указывая на третьего гоблина, вероятно, брата. — Да-да, это он начал говорить глупости!       — Щас ещё и по жопе получишь, — заявил отец семейства и, заметив обоюдное, молчаливое корчанье физиономий, добавил: — оба получите, если не угомонитесь.       За этой фразой прямо сквозила ещё одна, невысказанная вслух, но определённо подразумевавшаяся: «И не перестанете меня позорить».       — Кусаться будете? — сразу же осведомился Оулле, когда гоблины подошли ближе.       — А вы? — неприязненно уточнила Листик. — Чего уставился?       Фалайз, слегка смутившись, отвёл взгляд. Гоблинов в «Хрониках» он видел прежде, причём не единожды. Но ни разу они не вступали в какие-то беседы. Да и одевались так, что понять, что там за существо под этими лохмотьями, не представлялось возможным. Не говоря уже про то, что было откровенно не до изучения внешности.       В этом смысле семейство перед ними выглядело относительно человечно и даже цивилизованно. Листик так и вовсе в этот раз щеголяла с открытыми животом и руками. Не очень практично в таком-то густом лесу, но наверняка крайне броско и вызывающе по гоблинским меркам. Её родичи были одеты заметно «плотнее», но лохмотья их одежда при всей общей неаккуратности нисколько не напоминала.       — Вы срубили этот дуб, — не спросил, а констатировал Оулле, махнув рукой за спину. — Зачем?       Прежде чем гоблины успели возмутиться такому предположению, рахетиец указал на топор в руках «сына». За что тот мгновенно удостоился очередного подзатыльника от отца и ехидного смешка от сестры. Они-то догадались оставить инструменты вне поля зрения.       — Узурпатор пытается нарушить естественный ход вещей, — не пытаясь звучать сколько-нибудь понятно, ответил глава семейства.       — Это то, что мы видели — естественная-то смена года?! — изумился, не скрывая эмоций, Фалайз.       — Если бы не шестилапая жабья бородавка, такого бы не было! — заступилась Листик. — Да-да, лето бы просто продолжилось и всё! Матери бы не пришлось…       Без лишних комментариев ей отвесили очередной подзатыльник за длинный язык. Которым, помимо поедания улиток и ловки, очень удобно говорить то, чего говорить не следовало.       — А вы ему ещё и помогаете! — заметил «сын» с укором того рода, когда тебе очень хочется к чему-то прицепиться, но выбирать особо не из чего.       — Это ты про пиратов? — уточнил Фалайз. — У вас-то с ними какие дела?       Однако дело оказалось, конечно же, вовсе не в приснопамятном геноциде морских разбойников. Логика была шедевральна:       — Он вас не трогает, значит есть за что!       — Он и вас не трогает! — возмутился дикий маг.       — Потому что мы очень скрытные и незаметные! — с невероятной гордостью, отдающей патриотизмом, заявил «сын».       Отец семейства с неодобрением покосился на чадо, но до подзатыльника дело не дошло.       — Дубы эти рубить надо. Иначе зима снова начнётся, — пояснил он нехотя, явно намекая, что во второй раз чуда не будет.       Повисла пауза. Гоблины выразительно начали переминаться с ноги на ногу, намекая, что им бы уже пора идти, да и вообще говорить особо не о чем.       — Как нам найти вас и эту вашу Мать? — спросил напоследок Фалайз, нутром почуявший близость квестов и сюжета.       — Мать в трауре и никого не желает видеть! — заявила Листик категорично. — Да-да, никого-никого!       Судя по тому, что ей за это ничего не было, данная версия событий являлась не только публичной, но и общепринятой. Насколько она соответствовала действительности было отдельным, весьма спорным вопросом.       — А нас находить вам и подавно не надо! — закончил отец семейства.       — Всё равно не найдёте! — добавил «сын».       — Фиона изъяла у наших всё, что можно менять, — заметил как бы вскользь Фалайз, не особо зная, как оно там на самом деле.       Довольно предсказуемо гоблины не особенно заинтересовались сказанным, не выказывая каких-либо эмоций на этот счёт. Даже Листик и та просто пожала плечами.       Осторожно, неторопливо семейство вернулось к кусту и принялось выуживать из него свои вещи. Отец попутно распекал дочь, не забывая и про подзатыльники:       — Как думаешь, что сказала бы по поводу твоего длинного языка твоя бабка, а?!       — Что нельзя бить детей, иначе они вырастают такими, как дядюшка Ккаак! — ответила Листик обиженно.       — Не смей клеветать на моего брата! Он был выдающимся гоблином. Во флоте служил!       — Противотуманной сиреной, — тихо, но всё же достаточно, чтобы ещё было слышно, заметила Листик. — Да-да, его привязывали к фок мачте в туман и подносили к пяткам угли…       — Это называется рациональное использование гоблинского потенциала! От каждого по способностям. Слышала про такое, мелочь ты глупая?! — Бросив косой взгляд на игроков, отец пригрозил дочери: — Ну получишь ты у меня, бородавка нахальная!       В отличие от своих родичей, бросившихся наутёк сразу же, как они закончили сборы вещей, которых оказалось довольно много, Листик слегка задержалась. Оставшись вне поля зрения, она сунула дикому магу в руки некое подобие вырезанного из дерева свистка. Никаких комментариев и уточнений не последовало, но общая суть была и так понятна.       — Как сказал бы Тукан: только свистни — он появится, — задумчиво рассматривая свисток, пошутил Фалайз.       — Она, — поправил его абсолютно оторванный от популярной культы и детских мультиков Оулле.       — А это была бы моя фраза.              ***              Погодные пертурбации если и коснулись дороги и её окрестностей, то заметить это оказалось не просто. Здесь уже начиналась зима без каких-либо «но» или прочих уточнений. Никакой тебе зелени, тёплого ветерка или чего чего-то такого. Даже солнце в общем-то то же самое, что светило и над лесом, грело при этом как будто бы с большой неохотой, этакой высокомерной ленцой. Горы так вовсе обзавелись снежными мантиями, из-за чего визуально сильно выросли в размерах.       Дорога находилась перед ними, и её требовалось разрушить. Так предложил Горчер, а затем утвердила Фиона. Вот только как разрушить участок относительно ровной местности с едва заметной колеей? Ямой? — так их тут хватало и без вмешательства извне. Как выбоин, колдобин, выступов и впадин.       Яма требовалась совершенно колоссального размера, что вовсе не гарантировало успеха в целом. Дорога, может, и располагалась в наиболее удобном месте для движения, но вокруг было достаточно открытого пространства для объезда препятствий практически любого размера. В конце концов рядом находился лес, и особо ретивые путники могли бы прорубить себе путь через его кромку. Если хоть немного понимать, что тут к чему, то риск повстречаться с кем-нибудь шестипалым и очень злым был минимален.       Осознавая всё это, Фалайз озадаченно посмотрел на Оулле. Тот сделал вид, что решительно не понимал, почему данный немой вопрос обращён именно к нему.       — Ты же должен был чем-то таким заниматься. — Повисла пауза, и дикий маг на всякий случай уточнил: — В Рахетии.       — За порчу дорог в Рахетии положена казнь, — буркнул Оулле, всё ещё строя из себя невинность.       — Диких магов там, кстати, тоже не любят, — кисло поделился познаниями Фалайз.       — Как и много где.       — Не то чтобы меня хоть где-то когда-то были сильно рады видеть вот просто так, ни с чего. Это тебе к Фионе.       Рахетиец пожал плечами, показывая, что не претендовал и вообще ему в известной степени всё равно. Явно не намереваясь помогать советом, он выбрал камень побольше и подальше, принявшись с ленцой наблюдать за диким магом.       Фалайз же, оставив возле всё того же камня потенциально лишнее снаряжение за исключением одежды и волшебной палочки, принялся колдовать. Первой его идеей было, конечно же, жахнуть да посильнее. Так, чтобы от полоски маны вообще ничего не осталось.       Обычно этого хватало на любых встреченных противников плюс-минус подходящего уровня. Разрушения же шли приятным или не очень бонусом.       Вот и в этот раз, находись в нужной точке какой-нибудь злодейского вида орк — он бы мгновенно умер под здоровенной сосулькой, свалившейся с неба. Вот только с точки зрения разрушения местности вреда это действие причинило откровенно мало. К тому же едва не закончилось для Фалайза весьма печально: сосулька, выждав пару секунд, взорвалась ледяной шрапнелью. Благо, расстояние между ними было таким, что до него почти не долетело.       Комментариев от Оулле не последовало, хотя взгляд говорил об очень многом.       — Первый блин всегда комом, — подбадривая сам себя, сказал дикий маг, уже начинавший злиться.       Второй «блин», а в этот раз Фалайз метил в конкретное заклинание — что-то там про лаву, вышел, впрочем, не лучше. Нет, непосредственно лава появилась и даже едва не спалила дикому магу обувь. Случись это — было бы самым крупным достижением за всё её очень короткое время существования. На что-то большее эта крошечная лужица была неспособна.       Оулле, может, и отличался от Тукана, но явно не в положительную сторону. Крестоносец непременно в этой ситуации выдал бы нечто вроде многозначительно ехидного: «Не впечатляет». Что вроде было и обидно, но и подбадривало тоже. Рахетиец же продолжал молча наблюдать, ничего вслух не говоря, но своим безучастным молчанием на фоне неудач делал куда обиднее любых слов.       — Не хочешь помочь? — подбоченившись, спросил у него Фалайз напрямую.       — Нет, — не менее прямолинейно ответил Оулле, продолжая гнуть свою линию.       Он не против был пойти сюда в качестве охраны. С радостью помог в качестве проводника. Но вот быть грифером — игроком, злонамеренно разрушающим чужие постройки, рахетиец не собирался, о чём прямо заявил ещё в самом начале.       — Сейчас вернусь, — поняв, что спорить тут бессмысленно, бросил дикий маг.       — Угу.       Фалайз углубился в интернет, силясь найти решение своей проблемы. Обычно в таких ситуациях ему помогали Тукан или Фиона, прямо или косвенно наводя на нужные мысли. Однако друзья были далеко, да и тревожить их по такой ерунде дикий маг не хотел. Не говоря уже про гордость.        — В этот раз точно сработает! — целиком уверенный в своих силах, воскликнул дикий маг, наконец найдя что-то умеренно подходящее.       Школа магии земли, как это ни странно, специализировалась на всяких там поверхностях и их трансформации или перемещении. Имелось, среди прочего, там весьма многообещающее заклинание, называвшееся приземлённо: «рукотворный овраг».       Фалайз вскинул руки в грозном жесте, с первой попытки накопил нужное количество маны и даже правильно выбрал диспозицию — так, чтобы овраг прошёл поперёк дороги, а не вдоль. Даже более того: заклинание сработало как и было задумано. С масштабом вышла проблема.       Заклинание требовало поддержания в процессе своего «роста». Запасов же маны дикого мага хватило не столько на овраг, сколько на небольшую, сантиметров пять вглубь и три вширь выемку. И только по длине она примерно соответствовала ожиданиям Фалайза.       — Да б-баклан! — не выдержал дикий маг.       Оулле по делу ничего не сказал, но довольно неожиданно заметил, продолжая старую тему:       — В Рахетии много говорили о великом фокуснике — Веленбергербеге Наивеликолепном, — с трудом выговорил он. — Тоже дикий маг. Он как-то выступал у нас…       В его глазах отражались огни давнего представления, пересказывающие впечатления куда лучше любых слов. Представления, что рахетиец мельком видел, когда шёл по своим делам в поздний час. Как на совершенно крошечный помост — В Рахетии любили только гигантизм, связанный с войной — взобрался человек, одетый образцово роскошно, но без перегибов. Как он вскинул руки, приветствуя собравшихся, а толпа перед ним принялась скандировать: «Веленбергербег».       Затем началось главное. Фокусник создал разноцветные сферы, ловко сплетая их из различных стихий. Это уже само по себе было весьма завораживающим зрелищем. Оулле в тот момент сообразил, что стоял с открытым ртом, только потому, что заметил, что вокруг него практически все застыли, разинув рты от восхищения.       Тем не менее создание сфер было лишь подготовкой к выступлению. Незначительной, но крайне завораживающей его частью. Когда шаров стало десять, все разных цветов от ослепительно-белого до иссиня-черного, началось настоящее представление. Веленбергербег вскинул руки, и, повинуясь его пальцам, унизанным перстнями, шары, до того бездейственно висевшие в воздухе, пришли в движение. Сначала вальяжно они, постепенно ускоряясь, закружились в танце.       Это была история без слов и одновременно музыка без инструментов. Несмотря на это, под аккомпанемент великолепнейшей музыки рассказывалась одна из самых проникновенных историй, из тех что видел и слышал не только Оулле. Вся толпа оказалась заворожена. И всё это — одним лишь крайне умелым использованием магии.       Веленбергербег был не просто фокусником, пускай даже великим. Это был подлинный гений, который сумел в игровых реалиях создать новую форму самовыражения. Это Оулле понял сразу и именно тогда, стоя ночью с разинутым ртом, задумался о некоторых крайне важных вещах по поводу своего места в «Хрониках».       Фалайз, вышедший на дорогу попинать камни, кивнул, очень хорошо понимая, о чём идёт речь. Ему когда-то тоже довелось поприсутствовать на выступлении Веленбергербега в Амбваланге и тогда же познакомиться с фокусником. Даже весьма короткого знакомства и разговора вполне хватало, чтобы хорошенько задуматься над многими вещами.       А затем дикий маг вспомнил о кое-чём ещё в контексте его знакомства с фокусником. О том, как Веленбергербег выступил против Фрайка — своего друга и товарища. О том, что случилось после этого…       — Что-то не так? — всматриваясь в скривившееся лицо Фалайза, уточнил Оулле.       — Я был с ним знаком, — сообщил дикий маг коротко и холодно.       — «Был»? — не поняв, но уже подозревая что происходит, уточнил рахетиец.       — Он умер. Через несколько недель после той истории с Фрайком. — Фалайз принялся пинать камушки по дороге с такой силой, будто бы надеялся именно таким образом её разрушить. — Давно болел и всё такое. Меня даже приглашали на его похороны. В игре. Я не пошёл.       Повисла тяжёлая неприятная пауза, густая настолько, что казалось, будто бы вся округа погрузилась в болотную гущу. В воздухе осталась лишь не передаваемая никакими выражениями лица или тонами голоса неловкость.       — Я не знал, — честно и прямо сказал Оулле спустя какое-то время.       — Это было не то чтобы сильно публичное мероприятие, — рассказал Фалайз отстранённо и не очень-то пытаясь звучать убедительно. — И новость, если так подумать, тоже.       — Странно слышать о смерти в игре, — признался рахетиец мрачно.       — Смерти не место в игре — сюда приходят жить.       — Так он сказал? — с жадностью уточнил Оулле.       — Нет, но он бы сказал так же.       Заметив, что за это время его мана уже восстановилась, Фалайз вернулся к прежнему занятию. Только в этот раз он совсем уж не старался. Просто бил в немой злобе дорогу дешёвыми заклинаниями, отчего та то горела, то покрывалась льдом, то плевалась булыжниками.       Ущерба её поверхности это практически не причиняло, а вот сам дикий маг разошёлся не на шутку. Настолько, что продолжил махать руками и после того, как у него кончилась мана. «Добил» его Оулле, со свойственной ему прямолинейностью спросивший:        — Разве ты не был его другом и учеником? Почему ты тогда не пошёл на его похороны?       В любой другой день эти слова Фалайз бы воспринял как очень неплохой, остроумный и оригинальный комплимент. Но только не сегодня и не сейчас. В данный момент эти слова ударили по дикому магу, как раскалённый добела стальной прут. Запинаясь, он весь в эмоциях закричал:       — Мы не были друзьями! И я точно не был чьим-то учеником! Мы совершенно посторонние люди! И вообще просто… просто это не твоё дело! Давай уже займёмся этой дорогой и пойдём отсюда!       Раскрыв рот, Оулле, удивлённый таким поворотом, заморгал, не зная, как тут реагировать. В армии подобные всплески эмоций лечились хорошей затрещиной и парой дней усердной муштры вне очереди. Но тут явно был другой случай.       Спасение пришло откуда не ждали: поодаль, к северу от них раздались крики, звон металла, шум боя, а затем и вовсе взрыв. Не сговариваясь и ничего не обсуждая, дикий маг и рахетиец бросились со всех ног туда.              ***              Фалайз и Оулле почти что успели. Впрочем, даже успей они, это ни на что бы не повлияло, да и не могло повлиять. Игроки лишь успели увидеть крайне злого, если судить по походке и выражению лица, Стража поляны, удаляющегося в лес прочь от разгромленных и раскиданных телег. Окажись тут Тукан или Горчер, они бы несомненно узнали тот самый караван, благодаря которому им удалось благополучно попасть в Нокс. Но даже без таких познаний восстановить картину не составляло особых проблем.       Страж поляны напал на головную телегу, застопорив движение, после чего крайне быстро разобрался со всеми остальными. Ни боты, ни игроки, если судить по расположению тел, даже разбежаться не успели. Монстр убивал не ради еды, не ради добычи и уж точно не потому, что кто-то напал на него. Просто ради убийства, даже не факт, что это доставляло ему какое-то удовольствие.       Помогать тут было некому. Методичность Стража поляны поражала — он целенаправленно добил даже лошадей. Не менее сильно пострадал и груз. Его давили, раскидывали и швыряли в бессильной ненависти.       — Что-то его разозлило, — заметил Оулле, намекая на Лексенда, который отделался только своей кобылой.       Фалайз ничего не сказал, просто молча указал на лес, в этом участке пребывавший в состоянии зимы. Помимо этого его внимание привлекли буквы, отпечатанные белой краской на в меру уцелевших ящиках — «ТТТ».       — Товары Таппена и товарищей, — припомнил дикий маг.       Оулле заинтересовали не сами ящики, а их содержимое. Иначе как «рухлядь», «гниль» и «ржавчина» это всё охарактеризовать не получалось даже с большой скидкой. И это являлось ещё весьма лестной характеристикой для кое-как уложенного хлама.       — Кто бы сомневался, — едко и чрезвычайно пренебрежительно оценил Фалайз. — Ещё поди и втридорога это продал.       Рахетиец, осенённый какой-то догадкой, встал и принялся ходить вдоль разгромленной колонны, что-то выискивая. И даже нашёл — труп игрока-караванщика. При нём же находились документы на груз, уцелевшие чудом — остальное Страж поляны разорвал на куски.       — Это не похоже на стальные доспехи, — указывая на ржавую рухлядь, высыпавшуюся из ящиков, задумался Оулле.       — Может, это другой ящик?       Рахетиец не стал искать ящик с доспехами, а вместо этого попытался найти в накладных то, что уже находилось в поле зрения.       — Вот луки, других в списке нет, — сообщил он некоторое время спустя. — Среднего размера, материал — тис, сила натяжения, тетива из конского волоса, дата изготовления — две недели тому назад…       Сказать, что подгнившие палки с кое-как держащейся тетивой не соответствовали описанию — ничего не сказать. Если их изготовили две недели назад, то явно не по отношению к текущему дню. Вот в год и две недели верилось сразу.       — Они бы не успели сгнить, — признал дикий маг. — Даже если бы их всё это время держали в воде.       — Груз подменили, — убеждённо заявил Оулле, сверив ещё пару позиций в документах и убеждаясь, что они не соответствовали действительности.       По бумагам выходило, что телеги были забиты снаряжением. Причём новеньким, практически вчера из кузницы, что называется. На деле же большая часть мусора даже в растопку не годилась.       — Может, это подлог, ну — продают под видом нового старое? — предположил Фалайз, но и на это нашёлся ответ в документах.       — Эти накладные производителя, а за товар уже заплатил караванщик. Он либо дурак…       — Либо покупал что-то другое, — закончил дикий маг, сильно призадумавшись над происходящим. — Нормального качества. Ящики вскрывали?       На это Оулле ответить не смог, и поэтому понять, на каком этапе товар подменили, не представлялось возможным. Этим запросто мог заняться и сам караванщик. С другой стороны, это было весьма самонадеянно — тащить такое количество рухляди в Дракенгард, надеясь сбыть её под видом качественного товара. Тут совсем не требовалось быть оценщиком или разбираться в материалах, чтобы понять, что заявленное не соответствовало действительному.       — Ты хорошо разбираешься в этих документах, — заметил Фалайз, так и не сумев разгадать коварного замысла.       — Научился, — мрачно буркнул Оулле.       — В Рахетии?       — Глупый вопрос, — оценил рахетиец.        Вдруг он насторожился, вскинув копьё по направлению к холмам и россыпям камней перед ними. Однако в этот раз причиной беспокойства стали не гоблины. Явившиеся на шум скелеты даже не особо прятались. Скорее просто замерли поодаль, наблюдая за игроками и выжидая, пока те не уйдут восвояси.       — Эй, — окликнул их Фалайз дружелюбно. — Идите сюда!       Рахетиец удивлённо покосился на него, но копьё опустил. Скелеты тем временем и вправду подошли ближе. Правда, скорее из любопытства, после того как стало понятно, что врагов тут нет. Непосредственно приглашение им не то чтобы очень требовалось. Среди прочих в их числе оказался и скелет в соломенной шляпе. Судя по удочке и ведру — Данилыч шёл сюда скорее за компанию. Дикого мага он узнал и даже помахал костлявой рукой.       — Вам это не пригодится, — заметив, что даже нежить брезговала рухлядью, коей был набит караван, сказал Фалайз, как будто бы извиняясь.       Один из скелетов простодушно махнул рукой, мол, «ну и ладно», после чего они все переключились с груза на павших. Возможно, со снаряжением ничего и не вышло, но, кажется, их ряды ожидало немалое пополнение.        — Может, вы нам поможете дорогу разрушить? — без особой надежды спросил дикий маг.       Скелеты недоумённо переглянулись. Данилыч же, вручив Фалайзу свои «рабочие инструменты», многозначительно прикатил на середину колеи довольно большой камень.       — Вряд ли это окажется непреодолимой преградой, — не понял намёка дикий маг. — Нам нужно, чтоб насовсем…       Рыбак в качестве ответа прикатил ещё один камень и демонстративно отряхнул руки, мол: «а дальше ты как-нибудь сам». Фалайз уже собирался сказать, что и два камня, даже таких — как-то ненадежно, но подсобил, крайне нехотя, Оулле.       — Он имеет в виду завал. — Его слова оценили высоко поднятым большим пальцем. — Место и вправду хорошее.       Не сразу, но дикий маг понял суть идеи. Он-то собирался дорогу, грубо говоря, перекопать. Тогда как более опытные товарищи предлагали прямо противоположное: накидать всякого мусора вперемешку. Этакая каша мала из камней, земли, деревьев и прочего, подвернувшегося под руку. Пара дней ненастной погоды превратит их в непреодолимую преграду. Объехать через лес не позволит Страж поляны, напавший очень вовремя, а через холмы — приближающаяся зима и сложная местность. Тогда как расчистить преграду не позволит уже фирменная нерасторопность жителей Нокса. В конце концов, чуть что — завал можно будет и восстановить.       Так, мало-помалу по предположению Горчера в нужные головы и закрадётся мысль о том, что дорогу нужно построить новую и через Гадюкино. О том, каким образом это решит проблемы, торговец упоминать не стал, отделавшись от вопросов и вопрошающих многозначительным «и так всё понятно!»        — Почему сразу нельзя было сказать? — злобно уточнил Фалайз, попутно перемещая заклинаниями телеги.       Их он видел в качестве «фундамента» будущего завала. Основу же должны были составить, по его представлению, камни, поваленные деревья и земля. Сверху же дикий маг планировал раскидать рухлядь из ящиков. Не с какими-то далеко идущими целями, а просто как своеобразное украшение.       — Я отвечу на твой вопрос, но только если ты ответишь на мой, — предложил рахетиец.       Он всё так же не участвовал в происходящем, сидя неподалёку и разглядывая свою старую нашивку. Фалайз ничего не сказал. Просто сосредоточился на своём деле. Лишь минут десять спустя он, собравшись с силами, выдавил из себя крайне нехотя:       — Я не пошёл на похороны, испугался. — Большой каменюка, как раз перемещаемый на новое место, с грохотом упал. — Побоялся, что мне что-то скажут. Что будут криво смотреть. Что я… струсил я, короче.       — В этом ничего такого нет, — успокоил его Оулле, пожимая плечами. — Бояться смерти — нормально. Все её боятся. Без разницы, в игре или реальности. Страх делает нас глупыми.       Он подкатил камень руками и умело пристроил его с таким расчётом, чтобы обратно сдвинуть было как можно сложнее. Признание с его стороны последовало чуть позже:       — Сколько раз я этим занимался. Завалы, засады, ночные рейды, погромы. У нас ходила шутка, что Рахетия — это разбой-аннигиляция-хаос-егеря-таможня-интервенция-январь.       — Таможня, январь? — не понял Фалайз, кое-как сопоставив остальные слова.       — Таможня лютовала очень, — с усмешкой пояснил рахетиец. — А в январь был день рождения Императора — праздник. Всех забавляло, что его требовали отмечать как некое событие.       — Поэтому ты ушёл? — не конкретизируя, уточнил дикий маг.       — Не совсем, — подумав, ответил Оулле. — Веленбергербег своим выступлением натолкнул меня на одну интересную мысль. Его все эти цветастые шары — это ведь магия, так?       — Весьма опасная, на самом деле. — Фалайз кивнул и добавил: — Я видел что будет, если такие перемешать между собой.       — Да, я тоже так подумал. Сколько всего Веленбергербег мог бы натворить. Но он поступил иначе. И преуспел! — Рахетиец замер, всеми силами пытаясь описать терзавшие его душу противоречия. — Это навело меня на мысль: всё, что мы там делали — было бессмысленно.       — Рейды, грабежи, войны и прочее? — уточнил без особого удивления дикий маг.       Оулле, не отрываясь от работы, довольно спокойно развернул свою мысль:       — Рейды приносили меньше, чем уходило на их подготовку. Лучшая армия в игре стоит дорого. Захваченные территории никто никогда не пытался удерживать. Походы проходили ради походов. Чтобы занять людей. Хоть чем-то. Мы просто причиняли неудобства. Без особой цели или смысла. Рахетия — это бессмысленное государство, существующее назло другим. — Вздрогнув, он поправился: — Существовавшее. Туда ей и дорога.       — Хорошо, что хоть ты это понял, — похвалил Фалайз.       — Ты ошибаешься, думая, что эти мысли пришли в голову только мне. Разница как раз в том, что мне они пришли довольно поздно.       — А другие что? — не понял дикий маг.       — Другие всё знали и понимали. И их это устраивало. Когда до меня это дошло — вот тогда и ушёл.       — Быть идиотами — это одно, но быть злонамеренными идиотами… — Фалайз, не договаривая, тяжело вздохнул. — Так бы мог сказать Веленбергербег.              ***              Закончив своё выступление, Веленбергербег как обычно, не утруждаясь прощаниями, — не любил он их — исчез со сцены-помоста. Фокусник был крайне доволен собой и особенно устроенным сегодня представлением. Само по себе оно мало чем отличалось от прочих. Веленбергербег давно уже отточил своё мастерство, хотя и не видел предела совершенству. Дело было в месте и времени.       — Да, место и время самое подходящее, — сам себе пробормотал фокусник, скидывая часть сценического образа.       Почти в каждом крупном городе «Хроник» у него имелась своя тайная база. Как правило, это была какая-нибудь крыша с хорошим видом на окрестности и в меру удобным креслом. Увы, в Никамедии приходилось обходиться фургончиком. Лучший вид тут был на крыше дворца императора Рахетии, а туда Веленбергербег не собирался ступать даже тайком.       Вдруг ход его мыслей насчёт грядущих событий — следовало отправиться в Амбваланг и как можно скорее — прервали. В дверь фургончика постучали. Вежливо, аккуратно и даже как будто смущённо. Фанаты так не стучали, хотя Веленбергербег всё равно убедился на всякий случай, что посетитель у него всего один. Судя по тому, что он увидел — разговор предстоял быть интересным.       — Заходи, — отпирая дверь, пригласил он.       Гостем оказался человек с пронзительными, глубокими серо-голубыми глазами и светлой шевелюрой. На плече виднелась нашивка с изображением цветка магнолии. Звали его Оулле, и хотя он выглядел молодо, его глаза, мимика и жестикуляция не соответствовали возрасту. Даже в игре с бесконечными фильтрами и условностями эта деталь была заметна. Такое противоречие во внешности не сильно смутило фокусника. В Рахетии хватало подобного рода людей, казавшихся вне возраста.       «Будь проклят тот идиот, который придумал посылать сюда людей с ПТСР», — подумалось Веленбергербегу мимоходом.       — Я х-хотел спросить, — явно смущаясь гостеприимности, начал рахетиец.       — Ну конечно. — Веленбергербег предложил вина, но, как это частенько бывало, от него отказались.       — Как вы можете поддерживать это всё? — на удивление прямо спросил Оулле, тем не менее то ли не в силах, то ли не желая конкретизировать свою мысль.       — Поддерживать? — удивился фокусник, хотя на самом деле понял суть вопроса. — Кто тебе сказал, что я что-то поддерживаю?       — Идёт война с Заводным городом и…       Веленбергербег остановил его жестом и цокнул языком.       — Да. И это, скорее всего, последняя война Рахетии. В каком-то смысле я здесь и вправду из-за неё, но поддерживать… Нет уж — уволь.       — Но тогда почему вы здесь?       Ответ прозвучал сразу же и без всяких раздумий. Его, главным образом для самого себя, фокусник вывел уже давно. Даже ему приходилось напоминать такие вещи.       — Из-за таких, как ты. Из-за тех, кто уже задаётся вопросами насчёт происходящего. — Веленбергербег отпил вина и криво усмехнулся. — Или, полагаешь, мне следовало притворяться, что вы все до последнего — злобные гриферы?       — Кто? — не столько растерянно, сколько с видом человека, тщательно запоминающего новые слова, уточнил Оулле.       — Гриферы — те, кто злонамеренно портит другим игру, — пояснил фокусник. — Некоторые полагают, что синонимом этого слова является «рахетиец». А ты что думаешь?       — Думаю, что они правы, — честно ответил рахетиец, теребя нашивку, будто хотел её оторвать здесь и сейчас.       — Мне, как постороннему, сложно спорить с этим. — Веленбергербег покачал головой. — Но если ты думаешь, что это так, и испытываешь на этот счёт сугубо негативные эмоции — почему ты ещё здесь?       — Из штормтрупперов не уходят.       — Никогда не задумывался почему? — понаблюдав некоторое время за покачивающимся бокалом с рубиновой жидкостью в руке, поинтересовался фокусник. — Почему жандармы Фрасции могут подать в отставку и уйти, навсегда оставшись почетными рыцарями? Почему ганзейская Золотая дюжина на самом деле насчитывает почти полтысячи членов? Но только не штормтрупперы.       — Наша клятва бессрочна, — процитировал присягу Оулле.       — Очень удобно, как по мне. Я много путешествую, и сделал одно интересное наблюдение, послушаешь?       — К-конечно.       — Честные люди редко об этом своём качестве заявляют во всеуслышание. Не потому что боятся или стесняются. Нет, причина совсем не в этом. Для них это норма, постоянная часть их жизни. Скорее они расскажут о ситуациях, когда пришлось поступиться своими принципами.       — Выходит, о чести рассуждают только негодяи? — призадумался рахетиец.       — Ну-у-у, не всегда. — Фокусник лукаво улыбнулся. — Не стоит красить мир в чёрно-белые цвета. Но чаще всего это, увы, именно так.       — Вы… — Оулле резко замолчал.       — Продолжай.       — Вы тоже рассуждаете о чести.       — В этом нет никакого противоречия или исключения из правил. Я много раз нарушал свои обещания и не собираюсь останавливаться, пока жив. Вот, например, вскоре я брошу вызов старому другу. — Веленбергербег помрачнел. — Ни много ни мало в мои планы входит разрушить его мечту. Сюда меня привело желание буквально разложить рахетийское общество. — Он резко приокнчил бокал вина. — Не питай иллюзий на мой счёт. Не создавай себе ложных кумиров.       Некоторое время они молчали. Веленбергербег знал об этом своём свойстве. Почти все его собеседники, особенно из числа внезапных гостей, брали перерывы на «подумать». Признание, последовавшее затем, тоже не вызывало особого удивления. Скорее оно являлось хорошей характеристикой о проделанной работе.       — Я хочу покинуть Рахетию.       — Не то чтобы в мои планы входило мешать или отговаривать тебя, — отшутился фокусник.       Помочь-то он мог. Массой различных способов. Но ни один из них, даже самый изощренный или дорогой, не мог сработать без должного желания с «другой» стороны. Это означало, в том числе, что важным элементом являлись отнюдь не деньги и связи.       — Не знаю что делать и, — Оулле смутился, — боюсь мести Эвиденцбюро.       — Как же, как же, наслышан. До сих пор удивляюсь, почему не Гестапо. Что ж, могу тебе помочь, но не просто так, разумеется. — Веленбергербег выдержал хитрую, полную загадочности паузу. — Ты кое-что мне пообещаешь. — Он пристально посмотрел на рахетийца. — Никогда впредь не заниматься чем-то синонимичным слову «грифер», пойдёт?       — Да! — с готовностью выпалил рахетиец.       — Прекрасно. Тебе поможет один мой… — фокусник вздохнул и улыбнулся сам себе, — друг и в каком-то смысле ученик. Его зовут Фалайз…       После обсуждения некоторых деталей, но прежде, чем разговор завершился и их пути разошлись, Веленбергербег, хмурясь, спросил:       — Надеюсь, ты осознаёшь, с какой аккуратностью и осторожностью тебе следует действовать? Не пойми меня неправильно — я не желаю Рахетии зла.       — Я тоже.       Тем не менее фокусник продолжил свою мысль.       — Рахетия — замечательная страна с замечательными людьми. Смелыми, преданными, я даже не побоюсь сказать — это страна идеалистов. — Он вздохнул и, немного помолчав, продолжил: — Жаль, что идеалы оказались не так замечательны, как люди, их впитавшие. И всё же, если этот край погрузится в пучину гражданской войны — быть беде.       — Просто хочу уйти, — зачем-то повторил Оулее с несколько стеклянным и пустым взглядом.       За этим что-то скрывалось, нечто, что фокусник категорически не стал бы записывать в понятие «просто», однако и давить он не стал, понимая, что бесполезно. Только протянул руку на прощание:       — Что ж, тогда прощай, Оулле.       — До встречи!       — Хотелось бы верить…