Занимательное ботоводство

      Половина почти целиком заполненной аудитории — здесь собрался целый курс — подавленно уставилась пустыми взглядами куда-то вниз. Другая половина, преисполненная самыми разными, весьма яркими эмоциями, смотрела на преподавателя и декана художественного факультета. В этой части аудитории находился и Максим Филатов.       Только что им объявили о том, что все сданные ранее курсовые работы и их оценки будут аннулированы с последующей необходимостью полной пересдачи. Учитывая, что до зачётов оставались считанные дни, а там уже на носу новогодние праздники и сопутствующая им суета, сессия — это был нокаутирующий удар.       Когда ты учишься в «художке», списать курсовую не так уж и просто. Куда проще, во всех смыслах, сделать её по заданным требованиям и без обмана. Впрочем, всё равно регулярно находились те, кто списывал, и значительно реже — те, кто попадался на этом.       Но в этот раз случилась форменная катастрофа. Катаклизм, исход которого не могли предвидеть даже непосредственные виновники. Трио олухов не просто сдали неоригинальные работы, они дали взятку преподавателю, закрывшему на это глаза, и самое худшее — все они попались. Скандал, разразившийся после, напоминал сильнейший ураган. Всех причастных отчислили, либо уволили. Остальной же курс понёс коллективную ответственность в виде необходимости пересдавать курсовую заново. До децимации дело не дошло исключительно в силу отсутствия соответствующих законодательных норм — иначе, если судить по настроениям деканата и ректората, произошла бы и она.       Это не было катастрофой конкретно для Максима Филатова. Но он, помогавший многим с курсовой, понимал, в настолько щекотливом положении оказались некоторые его одногруппники.       Наконец, публичные унижения окончились, и собравшихся, окинув строгим взором напоследок, отпустили по домам. Расходиться, правда, никто особенно не спешил. Даже самые далёкие от учёбы лентяи остались, чтобы обсудить, что делать дальше. Как-то так само собой вышло, что центр обсуждения расположился именно рядом с Максимом.       — Надо идти жаловаться!       — Кому? Декану? Так он ещё никуда не ушёл — вон стоит.       — Ректору или проректору!       Повисла отдающая ехидством тишина. То, что такого рода жалобы «через голову» не сработают, понимал даже тот, кто это предложил. Преподавательский состав от практикантов и до самого ректора держался монолитной глыбой. Если решение об обнулении результатов целого курса и было принято — приняли его именно что на самом верху.       — А если поменяемся работами?       — Работы уже внесены в реестр!       — Их же никто не зачёл!       — Зачли, но результат аннулировали. Нам подложили большую свинью, если вы ещё не поняли. Работы в реестре, но с нулевой оценкой, что означает…       Максим Филатов поднял голову на говорившую девушку. Она особенно нравилась ему в такие моменты, но в данном случае его переполняли весьма противоречивые эмоции по поводу сказанного.       Конечно, кто-то мог и не понимать таких банальностей, но Максим сильно сомневался, что таковые есть среди присутствующих. С реестром уже сданных работ, сильно осложнявшим задачу по сдаче из года в год одной и той же работы, все они сталкивались и ранее. Многие не понаслышке знали, что это такое и как работает. Люди скорее отказывались принимать происходящее. В данной ситуации требовалось не подчеркивать негатив — его и так было через край, — а предложить хоть какой-нибудь выход, некий план.       Однако подробное перечисление всех деталей произошедшего, включая последствия, подошло к концу, а никаких предложений так и не было озвучено. Максим Филатов даже специально, с неким намёком посмотрел на закончившую говорить девушку, но встретил лишь непонимание и даже как будто осуждение.       «Мы с тобой прорвёмся — остальные пускай спасаются сами», — прозвучал у него в голове её голос. Здесь и сейчас она бы такого никогда не сказала, но вот наедине, пару часов спустя…       — Надо прямо сейчас пойти и получить новые задания. Всем вместе, чтобы показать, что мы сообща готовы работать. А завтра опять пойдём топтать ковры галереи…       Всё озвученное не было каким-то недоступным для понимания планом, находящимся за пределами мышления простых смертных. Каждый присутствующий, так или иначе, что-то бы такое начал делать и сам, если, конечно, не хотел быть отчисленным. Вот только действуя поодиночке, разобщённо был немалый риск столкнуться с предвзятостью и недоброжелательностью новоназначенного преподавателя.       В этот раз Максим Филатов даже не стал смотреть на девушку, боясь увидеть выражение её лица. Лишь мельком, украдкой глянул, когда они двинулись в путь. Увиденное его нисколько не удивило.       

      ***

             Мёртвым Нокс казался не только издали. По мере приближения ситуация отнюдь не менялась в лучшую сторону, даже несмотря на исчезновение доставучего тумана. Вокруг путников не расцвели внезапно прогрузившиеся текстуры райских садов, не забренчала лютня, с лёгким, крайне приставучим мотивом, а небо не окрасилось в пастельно-голубой цвет. Предместья, в обычных городах населённые не менее, а порой даже более густо, в случае с Ноксом оказались серы, мрачны и заброшены. Причём значительную их часть бросили задолго до того, как началась блокада.       На путников безучастно взирали пустые провалы окон, покосившиеся заборы, выцветшая краска на стенах и крышах, недостроенные дома и поскрипывавшие на ветру двери. Фермы, амбары, конюшни, склады, бараки и лавки — всё было брошено. Каждая постройка, вплоть до самого захудалого сарая, словно замерла в немом вопросе: «Зачем? Зачем вы бросили нас? Чем мы это заслужили?». Ответ на него был простым и грустным.       Здесь присутствовали, наблюдая за проезжающими, и те, кто этот в общем-то лежащий на поверхности ответ для себя уяснил в полной мере. После чего сделал далеко идущие выводы и приспособился к новым реалиям. На игроков и ботов из каждой щели, из-за каждого тёмного угла и куста взирали полные слепой ненависти глаза. Это были собаки, самый опасный их подвид — бродячий. Не просто оставленные здесь сторожевые псы и гончие, оказавшиеся не у дел. Не лишние щенята от нахального кабыздоха. Не вырвавшиеся на волю обители питомников. И уж точно не потерянная радость селекционера.       Все вышеперечисленные давно уже передохли. В тенях притаились, выжидая удачный момент, следующие поколения. Это были животные, родившиеся уже после того, как игроки ушли, в реалиях новой, очень жестокой экосистемы. Они не знали доброты и заботы, зато познали много чего другого. Взращенные голодом, ненавистью и непрекращающейся ни на минуту борьбой за выживание.       Мимо притаившихся собак проезжало по дороге больше двадцати всадников. Неплохо экипированных, с четырьмя игроками не самых низких уровней. Но это отнюдь не удержало стаю от нападения. Животные по опыту знали, что перед ней стоит очень простой выбор: попытаться и, возможно, умереть, либо не пытаться и умереть гарантированно.       Собаки напали одновременно и со всех сторон. Некоторые, казалось бы, появились даже из-под земли прямо посреди дороги. Все без исключения страшно и безостановочно выли. Это волки нападали в тишине — они, главным образом, охотники. Гончие сохраняли молчание — это вознаграждалось хозяевами. Эти же собаки выли, пищали, ревели и тявкали просто потому, что не умели вести себя иначе.       Впрочем, неожиданностью это нападение стало только для оказавшихся здесь впервые Фалайза, Тукана и Фионы. Рен Нетцер чего-то такого явно ожидал. Он коротко свистнул, и всадники, пришпорив коней, понеслись во весь опор, не пытаясь вступать в прямое столкновение. Собаки прыгали на них, кусались, цеплялись за ноги, отчаянно пытаясь стащить на землю, кидались на лошадей, стараясь напугать. Всё это выглядело из гущи событий очень страшно, но результатов не принесло. Многие псы, попав под копыта тяжелонагруженных коней, несущихся галопом, так и остались лежать на дороге. Ненадолго.       — Мда, если эти милые пёсики придут к нам в лес — ставлю на них, а не на волчар, — утирая пот со лба, заметил Тукан, опасливо оглядываясь.       Однако больше нападений и даже попыток таковых не последовало, хотя стаи собак никуда не делись. Просто у них теперь началась битва иного рода — за то, кому достанутся тела павших товарищей, а также тех, кто падёт в процессе уже этого боя.       — Это защита от шпионов паладинов, — едко заметил Фалайз.       — Ага, враг не только не пройдёт, но ещё и не проползёт, и не факт, что пробежит.       Фиона ничего не сказала, только покосилась на друзей, намекая, что просьба поменьше и пореже говорить всё ещё актуальна. Ничего не сказал и Рен Нетцер, хотя было видно, что такая оценка, пускай даже от абсолютно посторонних людей, ему хоть и не нравится, но кажется вполне справедливой.       Наконец, показалась городская стена. Высокая, мрачная — всё из-за серого камня, чьи массивные блоки послужили материалом, — но не производящая впечатления неприступной преграды. Причина состояла в скалах, подпиравших город с двух сторон. Они настолько возвышались над ним, что не оставляли защитникам даже иллюзий отсидеться за укреплениями. Напади на Нокс кто-то с этой стороны — судьба города бы решилась задолго до того, как враг подступил бы к городским стенам.       — Как они собрались с кем-то воевать?! Этому месту положит конец первая же катапульта, которую затащат наверх, — обращаясь сам к себе, искренне изумился Тукан.       — Они собрались побеждать, а не воевать, — мрачно ответил Фалайз. — Помнишь, как было в Заводном городе? Как они праздновали победу ещё до первых стычек?       И на эти замечания Рен Нетцер отреагировал тем, что как будто со стыдом опустил голову. На его лице отпечаталась кислая мина солдата, очень хорошо знавшего, чего будет стоить Родине авантюра под названием «война».       Ворота также не производили особого впечатления. Видно было, что их перестраивали с целью расширить и укрупнить, но общий мотив «задней калитки» остался неизменен. Ни тебе башенок, ни рва, ни каких-то вынесенных вперёд сооружений вокруг непосредственно ворот. Фактически перед игроками медленно открывались именно двери в стене и ничего больше. Справедливости ради, сами створки и окружающая их стена были сделаны на совесть и не производили того наплевательского впечатления, как остальные фортификации.       В городе их уже ждали. Не только в том смысле, что загодя начали открывать ворота или подготовили комитет по встрече, хотя это всё присутствовало. По собравшейся толпе, состоящей в основном из игроков, было понятно, что цель путешествия Рена Нетцера не являлась большой тайной.       Нельзя сказать, что здесь собрался весь Нокс. Скорее, он сместился примерно в этот район. Кто-то пришёл посмотреть на «пленников» воочию, кто-то находился неподалёку — на второй-третьей линии распространения слухов. Конечно же, прибывших оценивали по разному, судя по взглядом. Хотя доминирующей определённо являлась мысль: «кто это, и почему эти нубы такие важные?!»       Нокс не то чтобы был ужасен или уродлив, или грязен. Напротив, в меру уютный каменный городок в европейском средневековом стиле с паутиной узеньких улочек и домами, нависающими над ними. Вот только он всё ещё казался мёртвым. Первое впечатление в этом смысле было абсолютно верным.       Им уже доводилось видеть мёртвые города. Вроде Асцента — старой столицы западной части континента, чьё «настоящее» представляло из себя полупустые улицы без игроков, тогда как «прошлое» закончилось слишком давно и безвозвратно. Или, например, Заводной город, оказавшийся в войне за право существовать и упорно этого не замечавший, как и предательства со стороны своих лидеров. Нокс от них обоих отличался — он был мёртв иначе.       Здесь были не только боты, рутинно выполняющие бессмысленную работу, на которую взглянуть некому. Игроков, особенно в честь какого-никакого события, собралось немало. Но они ничего не делали. Просто стояли и практически молча, лишь изредка позволяли себе перешёптывания.       Происходи нечто подобное в Амбваланге — им бы просто не дали въехать в город. Собравшаяся толпа передралась бы между собой, сводя под соусом актуальных событий давние счёты. Кроме того, они бы знали про прибывших абсолютно всё, начиная с того, фанатом какой хоккейной команды являлся Фалайз, цвета нижнего белья Тукана и любимым пивом Фионы. И заканчивая по настоящему важней информацией — вроде того, что на Тукане сегодня вообще нет белья.       В Ноксе не просто не знали — это как раз было вполне простительно. В конце концов речь шла про всего-то трёх вчерашних нубов, непримечательных, за исключением Фионы, абсолютно ничем. Однако важное отличие состояло в том, что горожане вообще не пытались узнать! Они просто стояли и смотрели.       Нокс на поверку оказался городом, жители которого смирились со своим поражением. Пускай оно случится не сегодня, не завтра и не на этой неделе — они уже были к нему готовы. Не было понятно до конца, кому они проиграют, в чём будет состоять поражение, но смирение, печальная обречённость уже возымели верх.       Фалайзу, глядевшему на это всё круглыми от удивления глазами, сразу вспомнился хор призраков в Некрополисе. Дикий маг начинал понимать, чем была вдохновлена та, полная депрессии и безысходности песня.       — Глядя на это, у меня острое желание найти ветку повыше-покрепче, веревку, мыло и табуретку, — заметил Тукан не то чтобы особенно шутливо.       — У меня тоже, — вдруг сказал Рен Нетцер.       

      ***

             Центр Нокса оказался на удивление маленьким, даже крошечным. На фоне Амбваланга с его площадью размером с футбольный стадион, включавшей статуи, фонтан, торговцев, артистов и толпы народа, здешний квадрат, запертый между ратушей, церковью и гильдией Приключенцев, не производил ровным счётом никакого впечатления масштаба. Поначалу оказавшийся здесь впервые игрок даже не понимал, что это, собственно, и есть центр города, а не какой-то закоулок. И лишь чистенький камень под ногами, небольшая доска объявлений вкупе с помостом глашатая наводили на соответствующие мысли.       — Это место строили скупердяи! — неожиданно едко прокомментировал Фалайз, когда понял, где они оказались и что это — конечная. — Они сэкономили буквально на всём: от стен до улиц.       — Это была пограничная крепость. Довольно крупный форт. В Старом мире, — как будто оправдываясь, сказал Рен Нетцер.       В таком контексте внешний облик Нокса приобретал некоторый смысл. Из крепостей и тем более фортов всегда получались плохие города. Слишком уж разные понятия вкладывались в два этих слова.       В самом центре Нокса располагался храм. Судя по знакам, посвящённый самому абстрактному и по совместительству скучному божеству «Хроник раздора» — Свету, который отвечал за всё хорошее-прехорошее.       Строение заметно выделялось на фоне остального города. Чувствовалась в нём гигантомания того рода, когда у строителей нет никаких ограничителей в ресурсах и времени, зато есть острое желание сделать красиво и масштабно. Иначе говоря, было заметно, что храм «построили» разработчики ещё во время создания игры.       Именно оттуда очень вовремя, неторопливо, давая вдоволь времени себя заметить и оценить, выходила весьма яркая, на фоне общей серости Нокса, особа. Высокого роста, по меркам игровых дворфов, с длинными чёрными, как уголь, волосами и в броском алом платье. Даже малейший порыв ветра превращал её в резкий росчерк кистью на чёрно-бело-серой картине.       — Ни дать ни взять красная шапочка, — спешиваясь вместе с остальными, прокомментировал Тукан. — Ну или та прынцесса с урановых шахт.       — Белоснежка? — не сразу догадался, о чём идёт речь, Фалайз. — А почему с урановых шахт?       — А откуда, по-твоему, в квази-средневековье взялись гномы и колдунья? Это всё радиация…       — Кхм, — выразительно и с намёком кашлянул Рен Нетцер.       Несмотря на то что его часть работы явно подходила к концу, он никуда не собирался уходить, оставшись на площади.       Отличилась от прочих горожан Ника и тем, что лёгкий прищур её пепельно-серых глаз, а также не менее незаметная улыбка алых губ не оставляли ни малейших сомнений, что вот она-то точно знала про гостей всё сколько-нибудь важное. Дворфийка этого даже и не пыталась скрывать:       — Команда «Ковры Бергама» в полном составе собственной персоной, — улыбаясь куда заметнее прежнего, поздоровалась она и представилась, отвесив некое подобие книксена. — Ника — народный трибун Нокса.       Фалайз и Тукан переглянулись и даже не стали открывать рты. Только растерянно помахали руками, то ли здороваясь, то ли провожая в последний путь свои манеры. Впрочем, Ника обращалась не столько ко всем троим, сколько конкретно к Фионе.       — Представители вольного села Гадюкино, — слегка поклонившись, представилась жрица не без иронии в голосе — эту фразу просто невозможно было произнести серьёзно, хотя она постаралась.       — Помню это местечко, — народный трибун изобразила нечто вроде ностальгии на лице. — Когда я качалась, там было что-то около семи домов.       — Многое переменилось с тех пор, — не споря, а словно соглашаясь с ней, заметила Фиона.       — Непростой путь вы проделали, да? — мягко поинтересовалась Ника.       — Сложным его тоже назвать трудно, — парировала жрица.       Народный трибун сделала из этого довольно неожиданный и по-своему примечательный вывод:       — Не любите конкретику?       — Не люблю окрашивать мир в монотонные тона.       — Это заметно. — Ника покачала головой, неясно, одобряя это или же осуждая.       — Нам сказали, — Фиона бросила взгляд в сторону Рена Нетцера, стоявшего неподалеку, но не принимавшего никакого участия в разговоре, — что именно от вас зависит наша судьба.       — Это преувеличение. — Народный трибун тоже посмотрела на дворфа. — Наша судьба принадлежит нам и только нам самим. А как мы ей распоряжаемся — вот самый важный вопрос.       — Есть какие-то предложения?       — Я не могу ничего предложить и гарантировать. — Ника тяжело вздохнула. — Такова участь народного трибуна Нокса — либо ветировать, либо соглашаться. Ну и изредка отвечать перед народом.       — Нам дадут слово, да? — помолчав немного, спросила Фиона. — Как бывает на настоящих судах?       — Это не будет судом, ни настоящим, ни потешным. Но, да, как бывает на настоящих судах, вам дадут слово. Только не перед оглашением уже известного приговора, а в момент обсуждения.       — И к кому мы должны будем обратиться? — продолжила спрашивать жрица. — К некоему Таппену?       Ника даже не попыталась скрыть своей неприязни к городскому управляющему.       — Он будет присутствовать, но вас не услышит, даже если вы будете орать над его ухом, размахивая руками. — Она лукаво посмотрела на Тукана и добавила с усмешкой: — И не только ими. — Ещё раз вздохнув, народный трибун ответила на первоначальный вопрос: — Вы должны убедить городской совет — наш парламент.       — И что же они нам могут предложить и гарантировать? — прекрасно понимая, что из себя может представлять парламент в «Хрониках», уточнила Фиона.       — Право и дальше спокойно заниматься маленькими делами в маленьком Гадюкине, не беспокоясь по поводу большого и… — Ника сделала многочительную паузу. — Одним словом — Нокса.       — В чём именно мы должны их убедить? — подозрительно щурясь, поинтересовалась жрица.       — Что их воспоминания насчёт Гадюкина, рядом с которым они все качались, всего лишь ошибочное впечатление новичков, — с обворожительной улыбкой ответила народный трибун.       — А что насчёт этой блокады и прочего?        К удивлению присутствующих, включая Рена Нетцера, Ника махнула рукой, словно отмахивалась от полумёртвой мухи.       — Это неактуальная тема. Для вас важнее не то, что закончится сегодня, а то, что случится с вами завтра. Или не случится.       — Ты хоть что-нибудь понимаешь? — тихо спросил Тукан у Фалайза. — Они вроде знакомыми словами разговаривают, а ничего не понятно.       — Очень смутно… — не сводя глаз с народного трибуна, ответил дикий маг. — Всё как будто в тройном-четверном переводе.       — Ага, как будто смотришь китайский фильм, который на английском озвучили шведы с арабских субтитров! — пошутил крестоносец.       И тем не менее, похоже, Фиона и Ника о чём-то да договорились. После чего народный трибун удалилась в ратушу. Конечно же, слышав перешёптывания у себя за спиной, жрица объяснила, глядя на дикого мага:       — Тебе придётся выступить с речью.       — Мне?! — в сердцах изумился Фалайз.       — Да, — подтвердила его опасения жрица. — У тебя есть хорошее качество пускай и сбивчиво, не очень складно, искренне говорить то, что ты думаешь. Так сказать, зажигать огонь в чужих сердцах.       — Обычно это само собой происходит, — боязливо признался дикий маг, — а не потому, что я так хочу…       — Что ж, сегодня ждать возможности для самопроизвольного энтузиазмоизвержения у нас времени нет, — безжалостно констатировала Фиона. — У тебя есть ещё около получаса.       — А если…       — Импровизируй.       Косо глянув на жрицу, крестоносец ободряюще хлопнул друга по плечу.       — Всё будет в порядке. Это ты сейчас как залежавшийся винегрет — растерян и холоден. Окажешься там, — он широким жестом обвёл весь Нокс целиком и лишь затем ратушу конкретно, — сразу сообразишь что к чему. Главное, на немецкий не переходи и кричать не начинай. Не поймут, не оценят.       Фалайз ничего не сказал, только поёжился, как от холода.       

      ***

             Оулле словно бы оказался во временной петле. Они с Калитой, пускай и по разным причинам, не сговариваясь, решили устроить сюрприз и в отсутствие остальных закончить постройку «домика на курьих ножках». Занимались они этим где-то около часа, но по ощущениям прошло не менее ста лет.       — Ты понимаешь, что такое вертикально?! — почти что крича, вопрошал рахетиец.       — Твоё вертикально — это моё горизонтально! — почти что переходя на ультразвук, кричала в ответ вампирша.       — Просто делай, что говорят!       — Тогда ты начинаешь орать!       — Потому что ты не делаешь, как я говорю!       — Потому что ты как кисейная барышня — имеешь в виду одно, а я должна угадать, что же это значит на самом деле.       Оулле от злобы аж швырнул топор. Пострадали две вороны, куст и дерево. Калита в ответ показала, что она тоже та ещё мастерица вымещать злобу на окружающем мире. От могучего пня, на котором рубили дрова, остались лишь мелкие щепки.       Последовала напряженная пауза — дальше или драться друг с другом, или уничтожать недостроенное строение, которое и так выглядело довольно жалко и хлипко. Не говоря уже про прочие особенности конструкции: судя по щелям в полу, баба Яга была той ещё озорницей, любившей ветерок во всяких интересных местах. Либо её дом строили более умелые мастера.       Впрочем, обошлось, и до открытого столкновения не дошло.       — Кладём внахлёст, — уже не криком, но всё ещё довольно громко сказал Оулле.       На некоторое время воцарился мир или, как сказал бы кто-нибудь, знающий историю: «Это перемирие на тридцать минут». Однако на следующий раз причиной отвлечься от работы стала не ссора и не выяснение отношений, а прибежавший, запыхавшийся Петлович.       Оказавшись рядом, он остановился как вкопанный, не зная, к кому обратиться. С точки зрения игровой иерархии, что Оулле, что Калита являлись «населением», то есть фактически подчинёнными старосты. Но даже скриптам, заменявшим мозг, боту хватало благоразумия никоим образом это не обозначать и уж тем более не пытаться командовать.       — Гости! — объявил Петлович, ни к кому конкретно не обращаясь.       — Опять из Нокса? — мрачно уточнил Оулле, недобро поигрывая топором.       — Не-е-ет, из целкви!       Калита, уже сама обратившая своё обострённое восприятие в сторону холма, насторожилась, а затем направилась наверх, постепенно ускоряясь. Смысла в этом почти что не было: её «добыча», донельзя растерянная по поводу места, где он находился хотя бы примерно, и не пыталась скрыться, даже не подозревая о надвигающейся угрозе.       Что что-то не так смуглокожий человек в потрёпанной одежде, не менее потрёпанной шляпе и с извечным выражением острого желания втюхать кому-нибудь что-нибудь ненужное, понял лишь в тот момент, когда на его шее сомкнулись руки вампирши.       — Горчер, сколько лет, сколько зим?! — с наигранным радушием произнесла Калита и куда менее радостно спросила. — Сколько лет, сколько зим ты торчишь мне денег, а?       — И я рад нашей встрече, к сожалению, — наигранно улыбаясь и предпринимая тщетные попытки высвободиться, ответил торговец, путаясь в словах. — Знаешь, с друзьями и знакомыми так себя не ведут…       — С друзьями и знакомыми я и вправду так себя не веду, — даже не думая ослаблять хватку, согласилась вампирша. — Что ты здесь забыл и как вообще оказался?       — Он здесь прятался, — внёс ясность подошедший Оулле, кивая на церковь. — Сказал, что он друг.       — Да-да, я такой, дружелюбный!       — То есть ты сейчас отдашь мне долг? — сделала из сказанного неожиданный вывод Калита. — Разумеется, с процентами за просроченный кредит.       — Я так и не припомню, чтобы мы заключали кредитный договор. А если и заключали, то вряд ли в нём прописаны санкции за…       Вампирша хорошенько встряхнула торговца, словно куклу. Это возымело эффект: дури сразу поубавилось.       — Всё отдам! — сдался Горчер. — Только пусти.       — Я не вижу при тебе кошеля должных размеров, — даже не подумала выполнять просьбу Калита. — Такой под одеждой не спрячешь.       — В Амбваланге у меня припрятано несколько сотен золотых…       — Ты должен мне не несколько сотен.       — Возможно, у меня припрятано не несколько сотен, а немножечко больше.       Вамприша обменялась с рахетийцем очень многозначительным взглядом, умоляя не мешать, после чего, пожав плечами, отпустила торговца.       — У тебя десять минут сбегать туда и обратно, — сказала она коварно. — Не заблудись в тумане.       Горчер, затравленно оглядевшись, рванул со всех ног в белесую мглу. У Калиты, конечно, имелись некоторые сомнения насчёт этого шага, но она, смирившись с риском, стояла в предвкушении грядущего. Некоторые из этих опасений вслух высказал Оулле:       — Он заблудится, и его придётся спасать.       — Этот не заблудится, — уверенно сказала вампирша.       Она оказалась всецело права. Не прошло и трёх минут, как обратно на вершину холма влетел бледный, сильнее окружающего их тумана, растерянный пуще прежнего торговец с одним-единственным вопросом:       — Где я?!       

      ***

             В зале, где проходило городское собрание Нокса, царила мрачная, тяжёлая атмосфера, начисто лишённая чего-то хотя бы отдалённо похожего на решимость. Как мгновенно заметил Фалайз, среди множества собравшихся здесь игроков лишь совсем немногие были морально готовы принимать сколько-нибудь важные и судьбоносные решения.       Разумеется, весьма решительно был настроен Таппен. Опознать его среди прочих оказалось легче лёгкого. Дело состояло даже совсем не во внешности — непримечательный ничем, кроме худобы бюрократ, так и норовящий потеряться, хотя находился у всех на виду. Городской управляющий Нокса выделялся тем, что единственным среди присутствующих демонстративно не обратил на вошедших никакого внимания. Такое показательное безразличие резко констатировало как с реакцией Ники, которая приветливо улыбнулась, так и с настроем собравшейся пестрой компании игроков, представлявших различные гильдии Нокса.       Последние, конечно же, не принялись бросаться с распросами или громко обсуждать вошедшую троицу, однако всё их внимание оказалось захвачено «пленниками» и только ими. Помимо гильдейцев, вошедшими заинтересовался и ещё один персонаж. Эльф Руплет, стоявший за спиной Таппена. Пользуясь тем, что начальник не видит, он буквально пожирал взглядом вошедших, широко открыв глаза и только что губы не облизывая в предвкушении чего-то.       Всё вместе это оказало на «пленников» и особенно на Фалайза, который всё ещё не знал, что ему говорить, весьма тягостное впечатление. Они оказались в центре чужой политической жизни в острейший её момент с правом вершить судьбу происходящего. Вот только делать это предлагалось абсолютно вслепую, практически наугад.       — Это западня, — шепнул Тукан Фионе. — Они не оставят нас в покое, даже если мы…       — Я знаю, — кивнув, грустно ответила она. — Нам остаётся смириться, сыграть по их правилам, расслабиться и надеяться, что перед вторым раундом, если он вообще будет, нам дадут достаточно времени на подготовку.       Прежде всего выступил Руплет, вкратце и безэмоционально обрисовавший план грядущего мероприятия, очень сильно напоминающего не суд как таковой, а скорее вариацию на тему дебатов. Затем слово взял Таппен, всё так же начисто игнорируя присутствие в зале посторонних лиц. Вещал он сухо, коротко и не размениваясь на громкие заявления. Как будто скупой торговец, отсчитывающий монеты сдачи. Кого именно он пытался убедить или вдохновить с такой манерой подачи, было категорически не ясно. Зато с первых слов становилось понятно, что каким бы ни был расчёт — он не сработал.       — Мы на пороге войны. Блокада показала свою неэффективность. Неэффективность показали и другие полумеры. Мы должны действовать активнее и смелее. Мы должны вступить в войну.       — В войну с кем? — раздался вопрос по существу из рядов гильдийцев. — Вы много про это говорите, но никакой конкретики не звучит! Даже сейчас! С кем вы собрались воевать, Таппен, и какими силами?       — Начнём с военного положения, — как будто не ответил, а просто продолжил говорить дальше городской управляющий. — Затем будут проведены необходимые реформы. В Озерграде меня заверили о полной поддержке такого шага и…       Стоило упомянуть столицу Озерной федерации, как послышался ропот, гомон и множество возгласов наперебой. Кто-то даже свистел, некоторые стучали ногами, что в случае с вроде бы взрослыми людьми выглядело нелепо.       — Это вмешательства в наши дела!       — Интервенция!       — Оккупация!       — Не позволим!!!       Нике едва-едва удавалось скрыть своё удовлетворение от царящего хаоса. Фалайз, косо наблюдавший за ней всё это время, видел, как она буквально упивалась происходящим. Дикий маг не знал и не мог знать, какую роль во всём сыграла именно она, но не сомневался, что ключевую. Всё вокруг шло слишком ровно и очевидно предсказуемо, словно обрушение костяшек домино.       — Тихо! Тихо-о-о!!! — попытался навести порядок Руплет, но без задора и, конечно же, безуспешно.       Таппен же, словно находясь не в зале, где почти все собравшиеся его освистали, дождался, когда шум немного затих сам собой, и продолжил:       — Мы выиграем эту войну только все вместе. Нокс сам не справится. Особенно будучи разобщенным склоками и внутренними врагами. — Он выразительно посмотрел на Нику и закончил выступление на довольной яркой, по сравнению с предыдущей «экспрессией» , ноте: — Моё предложение сегодня таково: снятие блокады, снятие с должности народного трибуна, введение военного положения, официальное объявление войны паладинам Чистоты.       В отличие от части с Озерградом, ропота не последовало. Напротив, воцарилась тишина, мрачная и неестественная. Она могла означать только одно: как бы ни были настроены представители гильдий, даже они понимали, что это и есть «тот самый» выход из текущего положения. С одним небольшим нюансом, касающимся одного из пунктов плана. И именно из-за него они не были готовы поддержать Таппена.       — Это какой-то бред, — прошептал Фалайз растерянно.       — Политика, — вторил ему Тукан. — Здесь все — сумасшедшие. Даже мы, раз позволили себя сюда притащить.       После коротких совещаний встал представитель гильдий, в этот раз, судя по тишине в той части зала, говоривший за всех своих коллег:       — Что скажет народный трибун?       — Ничего. — Ника поднялась на ноги и, бросив в сторону Фалайза мимолётный взгляд, добавила: — Это какой-то бред.       — Что вы предлагаете?       — Ничего, — повторила народный трибун. — Ничего нового. Мы тут уже месяц или около того спорим. Все всё знают наперёд. Каждое слово. Именно поэтому я хочу предложить дать слово кому-то другому…       Только в этот момент Таппен снизошёл до того, чтобы заметить присутствие в зале посторонних. И, что иронично, по этому поводу он высказался вполне неплохо, с огоньком, ярко:       — Они первый даже не день, а всего лишь час в городе! Это абсурд — слушать их! Абсурднее будет только прислушаться!       — Нет, первые, то есть самые яркие впечатления от текущего «великолепия» Нокса лиц, никоим образом не втянутых в наши разборки, и есть самое важное. Поэтому их и стоит послушать. — Прежде чем городской управляющий успел вставить хоть слово, Ника резко добавила: — Послушать. Просто послушать.       — Это абсурд! — повторил Таппен громче прежнего.       — Мы месяц тут только и делаем, что слушаем всякий абсурд, одна лишняя речь ничего не изменит! — возразил ему представитель гильдий.       — Выступить приглашается представитель, кхм, — Руплет, а следом за ним добрая половина собравшихся, подавил смешок, — села Гадюкина.       Все присутствующие одновременно посмотрели на Фиону, та же в свою очередь на Фалайза. Сделав приглашающий жест, она шепнула:       — Удачи.       С заплетающимися ногами и нисколько не стараясь скрыть сильнейшее волнение — было бы только хуже, — дикий маг неторопливо вышел в центр зала. Ему категорически не хотелось говорить всё то, что он собирался сказать. Всё очень «удачно» сложилось, ведь единственное, что мог сказать Фалайз — это обрисовать текущее, весьма плачевное положение дел.       Обращаясь сегодня к одногруппникам, он знал к кому, куда и когда надо идти за новыми заданиями. Знал время работы картинной галереи и залы, нужные им. Понимал сроки происходящего. Ничего подобного в случае с Ноксом дикий маг сказать не мог бы при всём желании.       Хотя одна опция всё же имелась — выступить ещё хуже, чем Таппен. Начисто провалить речь и тем самым не оставить Нике шанса. Например, начать бормотать про солидные стены и чистые улицы.       Вот только делать так дикому магу не хотелось от слова «совсем». Народный трибун вызывала у него целую массу подозрений, но вот с городским управляющим было всё понятно уже сейчас. Высокомерный бюрократ, застывший на своём «троне» в позе осуждения. Глядя на него, сразу вспоминались слова Лексенда, брошенные вскользь:       — Спаситель мира может быть только один.       Вздохнув, Фалайз нарочно адресовал свою речь-вопрос не всем собравшимся, а одному Таппену:       — С кем вы собрались воевать? — Городской управляющий до ответа не снизошёл, впрочем, не то чтобы это требовалось. — Может, с дикими собаками? Или со скалами, что вот-вот рухнут на вас сверху? А, точно! С Гадюкино! То есть нами тремя и ещё горсткой ботов. Мировая война — не меньше… — Выждав, пока смешки закончатся, Фалайз продолжил: — Вы просили описать увиденное, так вот, лично я увидел поражение. Окажись против вас противник уровня Рахетии или Фрайка, вы бы проиграли быстрее, чем успеют открыться ваши ворота.       Повисла тягостная тишина, в этот раз безо всяких смешков и прочего шума. К удивлению не всех, но очень многих, более дикий маг ничего говорить не собирался и, развернувшись, побрёл на прежнее место.       — И это всё?! — раздался ему в спину озадаченный возглас.       — А что вы ещё хотите услышать? — обернувшись, для вида не мгновенно, уточнил Фалайз. — Какое-нибудь греющее душу «но»? Мы трое захватили ваш маяк. Без боя и сопротивления. Буквально оленьей тушей. И уверен, реши оказать сегодня днём сопротивление — нам бы это удалось в той или иной степени.       Напоследок он развёл руками, мол, «вот и думайте». Во второй раз дикому магу позволили-таки вернуться на место и даже сесть. Он нарочно принял такую позу, чтобы никто кроме друзей не видел, как его колотит и трясёт. Не только из-за волнения, но и нахлынувшего слишком поздно осознания ошибки. Интуиция била набат — Фалайз выбрал неправильную сторону.       Уже возвращаясь на своё место, он увидел в Нике наконец то, что следовало заметить с самого начала. Это было в её внешности, в её глазах, позе, тоне голоса. Отпечатавшаяся фраза: «Пускай хоть весь мир сгорит, зато я буду править руинами!»       Впрочем, на реакцию и внезапное осознание Фалайза собравшиеся, включая друзей, внимания не обратили. Все взгляды приковала к себе поднявшаяся на ноги Ника:       — Полагаю, мы услышали достаточно.       

      ***

             — Господа, дамы и… — Мистер Жаск неуверенно покосился на парочку донельзя странных дворфов в дальнем углу. — И прочие ещё неопределившиеся, позвольте мне без предупреждения прервать ваш несомненно важный разговор! Я понимаю, на кону не иначе как судьба мира, но это потерпит.       Закончив вступительную часть своей речи, Жаск, щёлкнув протезом, нарочито неторопливо зажёг сигару, а затем глубоко и с наслаждением затянулся. В процессе выпустив облако дыма, он осмотрелся. Освещение в тёмном подвале, некогда принадлежавшем гильдии Убийц, было не очень. Без магии, а вряд ли собравшиеся здесь члены «Малышни» могли себе позволить такое, видно было решительно ничего.       Именно поэтому Мистер Жаск не торопился, позволяя хорошенько разглядеть не только себя, но и стоящих позади наёмников. Особенно молчаливых профессионалов, чьи лица застыли в гримасе, предвкушающей скорую резню. «Малышня» не любила наёмников. Те отвечали им полной, даже стократной взаимностью.       Впрочем, даже не отличавшиеся высокими уровнями и большим опытом игры, собравшиеся в этот день в подвале хорошо понимали, что опасность тут представляли отнюдь не наёмники. Если кто-то нахально ухмылялся, не имея в руках ничего, похожего на оружие, и был одет в серый в полосочку костюм — жди беды. Именно так работали «Хроники»: «Бойся не того, что видишь, а того, что не видишь», — гласил один из советов на загрузочном экране.       — Ты кто?! — раздался наконец хриплый голос кого-то самого наблюдательного, сумевшего заметить факт присутствия на собрании посторонних.       — Меня зовут Мистер Жаск, и меня крайне беспокоят ваши нападки на мою собственность. — Он обвёл рукой-протезом подвал. — Я, конечно, понимаю, что нападать здесь особенно не на что, но…       — И чё? — с вызовом бросил другой голос.       — А то, что если меня что-то беспокоит, то я что-то с этим делаю. — Жаск клацнул протезом. — Вот и пришёл к вам — делать. — Воцарилось напряжённое молчание. — Для начала, хочу выдвинуть предложение, от которого нет смысла отказываться. Нам нет нужды ссориться — давайте работать вместе.       В этот раз пауза была куда дольше, и, как это ни поразительно, в случае, если речь идёт про отсутствие чего-либо — гуще.       — А что в сущности вы предлагаете? — робко спросил кто-то, словно боясь осуждения за подобные вопросы.       — В мои планы входит обновление и реструктуризация гильдии Убийц, — сразу же с напускным официозом произнёс Жаск. — Не её текущей версии — убогой и скомпрометированной, когда каждого её члена все знают в лицо. Я хочу воссоздать нечто большее, опасное и непредсказуемое. — Он нарочно поднёс тлеющую сигару близко к лицу, так, чтобы её огонёк отражался в глазах. — Безликое и повсеместное. И мне кажется, по части последнего нам с вами очень даже по пути.       — То есть нам придётся убивать типа… за деньги? — в этот раз вопрос был задан не сильно увереннее, но определённая положительная тенденция ощущалась.       — Убивать — это малая часть. Вам придётся… — паузу Жаск выдержал лишь для вида, — много поработать. Грабежи, поджоги, диверсии — много всякого весёлого. И да, это всё будет оплачиваться. Хорошо и своевременно. И будет приносить доход во всех смыслах — это вы ощутите на себе.       — Говоришь ты складно… — начал издали кто-то.       — О да, это я большой мастер, спасибо.       — Но что насчёт деталей? — мрачно закончил всё тот же голос.       — Деталей? Господа, мы забегаем вперёд, — с напускным возмущением запротестовал Мистер Жаск. — Прежде всего нужно выработать доверие. Моё к вам и ваше ко мне. Посему предлагаю простую сделку: вы захватите для меня один объект, который как раз строится неподалеку. Я же заплачу вам вдесятеро больше, чем может предложить, но, конечно же, не станет, любая гильдия за подобную работу.       В третий раз молчание по длительности напоминало кинофильм, а по густоте — кисель. Жаск очень хорошо понимал, в чём дело: он озвучил, что из себя представлял пряник, но вот кнут остался за скобками уравнения происходящего. Те, кто был поумнее, уже всё и так поняли — три высокоуровневых игрока, загородившие единственный выход из тесного помещения, не оставляли ни малейших иллюзий на этот счёт. Но даже так ничего не мешало собравшимся покинуть игру. Ничего, кроме любопытства.       — О чём идёт речь? — наконец раздался «правильный» вопрос.       — Вы, наверное, видели эти уродливые лагеря по разведению ботов, да? — Жаск с неприязнью осклабился. — Вижу, видели и настроены так же, как и я. Значит, в этом смысле мы солидарны. Вот один из таких вы и захватите для меня.       — Зачем?       — Даже самый неприятный инструмент — всего лишь инструмент. Он может послужить и нашим интересам. Главное правильно и вовремя его использовать.       — Говоришь ты складно… — повторил кто-то.       Мистер Жаск хорошо знал, в чём реально дело. «Малышня» Амбваланга, и не только этого города, прекрасно знала про эти лагеря. Про этот конкретный знали с самых первых дней начала грандиозной стройки. Они бы его захватили и разрушили без всяких указок со стороны. Только вот охрана, нанятая в Ганзе, им была не по зубам.       К тому же владельцы таких лагерей уже показали несколько раз, что не намерены позволять кому-либо вмешиваться в свои очень прибыльные дела. Действовали они жёстко и решительно, любыми, даже самыми аморальными подручными средствами.       — Знаю, что вас останавливает. И поэтому предложу в качестве аванса не деньги, а информацию. С ней, напав в нужный момент, вы без труда совладаете с охраной и всеми, кто прибудет им на помощь. Продержитесь день-два, и всё будет отлично.       — Что именно будет отлично?       Перед ответом Мистер Жаск затянулся сигарой и хорошенько напустил дыму. Некоторые закашлялись — в помещении откровенно начинал заканчиваться кислород.       — Когда владельцы убедятся в бесперспективности борьбы, я за дёшево выкуплю проблемный актив, то есть лагерь. После этого вы получите свои деньги за проделанную работу.       — Сколько?       — Хм, ну предположим… — и вновь Жаск выдержал паузу лишь для вида, — миллион.       Ещё никто ничего не сказал по поводу согласия, а в подвале было слишком темно, чтобы различать лица, но даже так оказалось понятно — Мистер Жаск целиком и полностью завладел умами собравшихся. Он мог бы приказать им прыгнуть через горящее кольцо, лая по собачьи, и никто бы даже не спросил зачем.       

      ***

             — Гильдии Нокса единогласно выносят на голосование совета законопроект о досрочной отставке городского управляющего Таппена.       — Против, — поникнув, понимая, что это не имело смысла, сказал Таппен.       Выглядел он как человек, который только что осознал множество ошибок. Неплохо само по себе, но слишком уж поздно. Так или иначе на него, уже проигравшего, никто даже не посмотрел. Все взгляды прочно удерживала на себе Ника, ни с кем не делясь этим всеобщим вниманием. Именно от дальнейших слов народного трибуна зависело дальнейшее.       — Ничего не имею против, — выждав достаточно, наконец сказала она.       — Принято по стандартной процедуре, — мгновенно объявил Руплет.       Таппен отреагировал на удивление спокойно. Хотя, прежде чем покинуть своё место в буквальном и фигуральном смыслах, произнёс короткую, но яркую речь:       — Месяца не пройдёт, как «победа» осядет пеплом и не останется ничего.       Он не обращался к кому-то конкретно. Отчего это «пророчество» приобрело совсем уж мрачную форму.       Далее произошла малопонятная для посторонних, отдающая крайней степенью неловкости заминка. Как догадался Фалайз, Таппену должны были предложить какую-то почётную должность, возможно, место в городском совете или что-то похожее. Но вопреки устоявшейся традиции этого не произошло.       — Прецедент, — констатировала Ника, не скрывая ехидства, но никак не конкретизируя его.       Оскорбленный донельзя, бледный как мел Таппен молча встал и покинул зал, звучно хлопнув дверью. Фалайз не мог не заметить, что некоторые гильдийцы стыдливо отвернулись в этот момент.       — Я погуглила, — внесла полушёпотом некоторую ясность в размах свершившегося позора и оскорбления Фиона. — Этому Таппену принадлежит крупнейшая гильдия Нокса, она так и называется ТТТ: «Товары Таппена и товарищей».       — И что за товары у товарищей Таппена? — осведомился Тукан с пренебрежением.       — Оружие. А вон тот хрыщ, — жрица незаметно указала на одного из гильдийцев, — тоже из неё.       Тот хоть и уставился себе под ноги, но до этого голосовал вместе со всеми. Да и предлагать почётную должность он не спешил.       — Мы совершаем ошибку, — вклинился Фалайз.       — Скажи что-нибудь новенькое, — с грустью предложила Фиона.       — Например, — осклабился крестоносец, — что мы её уже совершили.       Дальнейшее и вправду происходило уже без их непосредственного участия — они являлись лишь зрителями. Ника очень показушно отказалась от поста городского управляющего, и по итогу недолгих обсуждений место Таппена занял Руплет, как «знающий всю подноготную». Такая характеристика даже была произнесена вслух, отчего Тукан не удержался и пошутил:       — Скорее уж подкаблучную.       Несмотря на полное отсутствие смысла их тут держать, отпускать «пленников» никто не спешил. Ника, а следом за ней и остальные словно нарочно игнорировали посторонних в зале. Потянулись обсуждения грядущих околовоенных мероприятий и снятие блокады, которая впрочем снята была как-то мимолётом. Фиона, вдоволь этого наслушавшись, нарочито громко встала и, сделав жест друзьям, пошла на выход. Когда на неё воззрились с непониманием, она с удивлением предположила:       — Простите, наверное, вы хотите предоставить нам транспорт обратно до Гадюкина, да? Чтобы мы не продирались через туман и ваших пёсиков?       — Мы думали попросить вас задержаться в городе, — заявила Ника, не очень довольная таким своеволием. — Чтобы изменить несомненно негативное первое впечатление о нём.       — Что ж, а мы и не думали соглашаться на подобную. У вас тут много дел, у нас там — не меньше, — ответила жрица и, поигрывая обворожительной улыбочкой, спросила. — Я передам Рену Нетцеру просьбу отрядить пару ботов, чтобы те сопроводили нас обратно?       Это было уже наглостью, и небольшой ропот среди гильдийцев лишь подтверждал это, однако Ника, словно дирижёр, подняла руку, и все мгновенно успокоились.       — Это меньшее, чем мы можем вас отблагодарить.       — Что ж, рада помочь, — ещё сверкнув улыбкой, Фиона, а следом за ней и Фалайз с Туканом, удалилась.       — «Меньшее»? То есть, если бы они могли… — оказавшись на улице, начал размышлять крестоносец.       — Да. Медяк, может, и не бросили бы, но дальше слов их благодарность бы не зашла.       — Нам нужно к паладинам, — вдруг сказал Фалайз.       — Да, но не срочно, — успокоила его жрица. — Сюда мы ещё вернёмся, раз уж блокада закончилась.       — Ох магазины, магазинчики! — в предвкушении потирая руки, начал Тукан. — Как же я скучал по этому слову: шо-о-опи-и-инг!       Его перебил перезвон колоколов, раздавшийся у них прямо над головами. Это церковь Света возвещала о том, что уже двенадцать часов.       — Полдень? — удивился Фалайз тому, как летит время.       — Полночь, — многозначительно поправила его Фиона.