Валко

1

      — ...Упокой Триединый душу Валко, верует он аль нет.       Нэльс и Томис стояли над бездыханным телом Бертада на постели графини Ла Фэнь. Он был нечто чужеродное на белых простынях, на которых застыли грязные разводы и пятна крови свирепого воина.       Томис глядел в пустоту сам не свой.       — Не верю... Он же не может так просто... А, тьфу! Мы опоздали!       Бертад, или Валко, отреагировал: кашлянул, будто гавкнул.       Томис шарахнулся и налетел на перевёрнутое кресло графа Ла Фэня. Плюхнулся на лежащую на полу спинку, задрав ноги кверху.       — Живой, дьявол его дери!       Нэльс облегчённо выдохнул.       — Клянусь, когда я нашёл его, он не дышал! — Томис тщетно пытался встать и падал обратно.       Бертад-Валко тяжело положил ладонь на бок пониже нагрудника.       — Хоронить собрались... — плюнул он. — Не дождётесь.       Томису всё-таки удалось встать. Он подскочил к кровати и сорвал с Валко нагрудник. В рубахе зияла дыра, распустившаяся на ткани как алый цветок.       Томис задрал рубаху Валко. Вместо колотой раны, чавкая кровью и сукровицей, на боку, пульсируя, срасталось мясо.       — Проклятый демон... — пробормотал Томис. — ...Но живой! Живо-о-ой!       В ответ на его радость Валко тяжело вырвало пустой желчью.       — Позови лекаря, — велел Томису Нэльс. — Скорее! — И подтолкнул в спину.       — Я дышал... — пробормотал Валко, когда Нэльс стягивал с него рубаху. Швырнув её прочь, тот присел рядом. — Просто медленно.       — Сердце тоже билось, только медленно?       Валко моргнул: в уголках глаз натянулась сеть морщин.       Вообще, Нэльс шутил, но Валко отвечал всерьёз, и тот посуровел.       — То есть, чтобы ты стал... таким... тебя нужно ранить?       — Не пробуй, — сказал Валко сквозь зубы.       Нэльс заворожённо глядел, как единственная рана затягивается сама собой. Больше на теле Валко не было ни рубца, ни застарелого шрама, ни следа от болячек. Ровная кожа с редкими серыми волосами на груди.       — Скоро я усну. Надолго. Можешь... побыть со мной?       Нэльс воззрился на него как на ангела во плоти. С подозрением.       — Ну надо же. Где-то в графском лесу сдох медведь. Нашему буке нужна компания!       Валко бессильно оскалился.       — Постереги меня. Чтоб никто... и чтоб я сам... А, — качнул головой: в его состоянии это заменило взмах рукой.       — Что ж, конечно, я буду рядом.       Зельбахар явился, когда Валко уже уснул. Лекарь так торопился, будто серый зверь был при смерти. Однако именно теперь Валко уже ничто не угрожало: он спал по-человечески, дыхание стало размеренным, а сердце лишь немного медленнее, чем у обычных людей, гоняло по венам кровь.       Перед тем как заняться им, Зельбахар быстро осмотрел графиню и графа Ла Фэнь, чьи тела лежали ближе к двери — Нэльс с Томисом не потрудились оттащить их. Мать так и не выпустила сына из посмертных объятий.       — Тут я бессилен, — заметил лекарь. — Чиспанская мушка. Самый сильный яд из известных миру. Спасения от него нет.       Томис нервно поёжился.       — Попрошу всех выйти, страждущему нужен покой, — пробормотал под нос Зельбахар, размещая свой плоский сундучок на постели. Лекарь не открывал его: выжидающе держал руки на его кожаных боках.       Томис замешкался, но Нэльс категорично отрезал:       — Я обещал ему быть рядом.       Зельбахар качнул башней ткани, закрученной на голове.       — Ему уже ничто не угрожает, он в моих надёжных руках.       — Я не нарушу обещания, — тихо, но твёрдо проговорил Нэльс.       Зельбахар взглянул в спокойное лицо Валко. Тот совсем не казался зверем — напоминал старца, встречающего закат жизни в покое и частом продолжительном сне. Однако Зельбахар, да и Нэльс с Томисом, догадывались, что сознание Валко сейчас спрятано куда глубже, чем у обычного спящего.       Наконец лекарь деловито крякнул, материализовал откуда-то ключ на тонкой цепочке и щёлкнул замком сундучка. Через его плечо Нэльс с Томисом разглядели в «пасти» сундучка мелкие склянки, лезвия, перекрёстные лезвия с кольцами на концах и другие мелочи, назначения которым не знали.       — Ну и богатство, — присвистнул Томис. — Меня обычно портняжной иглой латали.       — Вас я тоже осмотрю, — пообещал, или пригрозил, Зельбахар, вынув что-то из сундучка.       — Хе-хе, я в полном здравии, благодарю покорно! — отнекался Томис.       — Зря ты так, у него золотые руки, — сказал Нэльс. — Видел раненых Молдресовских солдат? Многие из них на тот свет торопились, да господин Зильбертруд всех вытащил...       — Зельбахар, — с настойчивой мягкостью поправил лекарь. Он прислонил скляночку к почти затянувшейся ране у Валко под рёбрами.       — Прошу прощения, — спохватился Нэльс. — Господин Зельбахар, точно. Дурья моя башка.       — Ничего. Это имя не свойственно туксонскому речевому аппарату, потому естественным образом вас тянет исказить его на свой манер.       — Рече... что? — переспросил Томис.       Зельбахар проверил скляночку: пусто. Вздохнув, он выудил из сундучка лезвие и поднёс к едва сросшейся ране.       — Стойте! — воскликнул Нэльс. Рука Зельбахара замерла, и остриё лишь промяло, но не проткнуло кожу. — Если он почувствует боль, то станет... станет...       — Не станет, — спокойно возразил Зельбахар. — Его разум так далеко, что не вернётся ради комариного укуса.       — Ничё се, комариного! — поддержал Нэльса Томис. — Его ж прошили насквозь! Он, это, как подскочит, как вцепится...       Зельбахар глубоко вздохнул, закатив глаза.       — Вот потому я и просил вас уйти.       Нэльс приложил палец к губам, и они с Томисом затихли, наблюдая за лекарскими манипуляциями как за чем-то волшебным.       Зельбахар вновь разбередил рану и напустил в скляночку кровь. Протёр прокол пьяняще пахнущей жидкостью, спрятал скляночку обратно в сундучок. Достал другую и прислонил к уголку губ Валко. Оттянул нижнюю, дал тягучей слюне капнуть в пузырёк, убрал и защёлкнул сундучок.       — Вы даже не лечили его? — удивился Томис.       — Он сам прекрасно себя лечит, — усмехнулся Зельбахар. — Поглядите: вы видите на его теле хоть один шрам?       Оба хором помотали головами.       — У него повышенная способность к регенерации. — Когда Томис переспросил, Зельбахар спокойно пояснил: — Восстановлению. Но именно из-за этого он сейчас так глубоко спит — на заживление уходит вся энергия его тела.       — И позвоночник он срастил так же? — похлопал глазами Томис. — Вы ничего не делали?       Зельбахар кивнул. Будто бы даже разочарованно.       — Потому способности сероголовых дикарей и вызывали ужас и восхищение. Раны для них — ничто, смерть — не препятствие. Идеальные воины. — Зельбахар смотрел на Валко так, словно любовался им. — Им просто надо найти причину воевать.       — Они звери, — процедил Томис. — Не нужна им никакая причина, им просто приятно. Все знают, что они жрали женщин и детей живьём...       — Томис, — сказал Нэльс.       — ...Ломали ноги лошадям и глодали их как псы...       — Томис.       — ...Да я сам видел!       — Томис!       Зельбахар взметнул длинные рукава и развёл парней, не касаясь, изящными лекарскими ладонями.       — Томис, да? — Зельбахар вручил ему свой чемоданчик. — У меня к тебе поручение: отнеси это в лекарский шатёр и положи в походный мешок с надписью... Постой, ты умеешь читать? — Томис мотнул кудрявой шевелюрой. — ...Тогда просто положи в мешок. Ты умный парень, не ошибёшься.       Выходя, Томис всё-таки пробормотал: «Это всё для того, чтоб от меня избавиться».       — Сколько он будет спать? — спросил Нэльс. — Он не сказал мне, он просто сказал: «долго».       — Неизвестно. — Зельбахар ощупал шею и запястья Валко, прислонил тыльную сторону ладони к его бледному лбу. — Он в анабиозе. Глубоком сне с замедлением всех телесных процессов. Так умели все его предки, жили долго и прятались в ледниках, пока не были истреблены человеком по воле Божьей.       — Они б повымерли все, если б вот так засыпали и не просыпались, когда рядом враги или звери!       — Потому я хочу выяснить, что с ним не так. Он отличается даже от своих.       Нэльс присвистнул.       — Вы... знали других сероголовых?!       — А что? Это было не так давно. Они были крайне интересным феноменом для науки... и непримиримым врагом для веры.       — Так вы знаете, какие они? И чем Бертад от них отличается?       — Его сила ему не подчиняется. Скорее, он — подчиняется силе. Она раскрывается в нём, лишь когда его тело и разум испытывают экстремальные перегрузки: боль, смертельные переломы, необузданную ярость.       — Чем его можно контролировать?       Нэльс обеспокоенно смотрел на Валко, и в нём поднимался подзабытый страх перед «серым зверем». Он разглядел в нём человека, но, значит, зверь — всё же зверь?..       — Я не знаю. — Лекарь развёл руками.       Нэльс вспомнил, как они с Родди увязались за ним в тот вечер, после битвы с быком, когда Валко распугал флогелланов. У него была сломана спина, он не очень уверенно двигался, но добрёл до таверны, поел и даже выпил...       — У меня есть предположение, — неуверенно сказал Нэльс, — но это нужно проверить.

2

      Красно-жёлто-чёрный отряд праздновал лёгкую победу: добивал слуг Ла Фэнь, которые ещё пытались бороться до последнего, и пленял тех, кто сдался, а их было большинство. Жаль, из оружия поживиться было нечем: всё проржавело или рассохлось, давно не служив по назначению.       — Куда ваша армия разбежалась? — насмешливо спросил воин с перемотанной головой, швыряя прочь проеденный ржой меч и хватая следующий.       — Если бы разбежалась, — мрачно пробормотал тощий слуга с разбитым лицом. Он сидел связанным в углу пропахшей плесенью оружейной и сплёвывал кровь. — Госпожа казнила всех за предательство... которое было лишь в её голове.       — А почему вы не вздрючили госпожу?       Слуга задохнулся.       — Ну да. — Солдат отбросил очередной ржавый меч. — Почему?       — Госпожа была душевно слаба. Мы не могли бросить её в печали.       — Ой, в печали. У неё просто после мужа не было простого крепкого...       — Замолчи! Не оскорбляй память госпожи Ла Фэнь!       Солдат набросил слуге на голову проеденный коррозией шлем, как дети закидывают кольца на шест в игре.       — Госпожа Ла Фэнь сейчас небось пробует на вкус сероголового зверя, а ты тут защищаешь её дутую честь, старый хрен!       Из-под шлема донеслись глухие рыдания.       — Ути-пути, старикашка вступился за бабу, которая небось уж вас всех продала вместе со своим телом! — Замотанный взвесил в руке ржавый кистень. — Поздно рот разевать, это делается для другого... А?!       Старый слуга вскинул голову, сбрасывая шлем. Шлем глухо вмазался в перемотанную голову солдата, и тот с оханьем пошатнулся. Старик выпрыгнул из угла, рухнул на живот и лихо проехался прямо к одному из выброшенных мечей.       — Рот, говоришь... Вот для чего нужен рот!       Он до треска сомкнул зубы на рукояти и, мотнув головой, подсёк вражеского солдата под щиколотки тупым ржавым лезвием. Тот упал, и старик, не выпуская меч изо рта, гусеницей пополз к нему.       — Ах ты мразь! — Солдат обрушил на него кистень и раскрошил старику голову. Брызнула кровь, треснул череп, вывалились глаза, лишь сломанные зубы продолжали впиваться в рукоять меча. — Тварь!       Солдат пнул его в обезображенное лицо и отполз к стене, тяжело дыша. Удар шлемом по раненой голове чуть было не стоил ему жизни. Обезумевший старик мог выкинуть что угодно, и солдат не хотел проверять пределы его фантазии. Ему хотелось ещё пожить, познать женщин и разбогатеть, а не сгнить в тухлой оружейной посреди сломанного оружия не то что от рук — от рта мерзкого деда.       Внезапно воцарилась тишина, словно мир накрыли непроницаемым куполом, а через мгновение раздался чей-то отчаянный крик:       — Граф Молдрес мёртв!       Кто-то не поверил своим ушам:       — Чего-о?       — Граф Молдрес мёртв! Убит!       Солдат с замотанной головой на четвереньках выполз из оружейной и узрел скорбную процессию. Её возглавляли граф Нилгренн и генерал, оба в траурно-чёрных одеяниях. Повозку с грузным телом Молдреса сопровождали сплошь чёрные воины Нилгренна и пеший мальчик — Родди или как его...       Тишина застыла над полем боя, даже стоны раненых стихли: смерть — не графа Молдреса, а собственная — заставила их замолчать.       — Кто это сделал? — рявкнул один из солдат, выдёргивая меч из шеи ла-фэньского слуги. — Кто посмел покуситься на жизнь господина графа?       — Да! — Тут же вторил ему товарищ по оружию в красно-жёлтом. — Он за это поплатится!       — Подлые Ла Фэни! — завизжал юный солдат и яростно заколотил ногой по беззащитной груди мёртвой ла-фэньской служанки. Её тело испустило свой последний посмертный выдох. — Война — это ещё цветочки! Вы будете страдать вечность! Ве-е-ечность!..       Нилгренн вскинул бледную руку в чёрном рукаве.       — Увы, благородный граф Молдрес принял смерть не от вражеского меча и даже не от отчаявшейся графини, спасающей свою жизнь и честь. Он был зверски растерзан троицей местных деревенщин.       В подтверждение его слов генерал сдёрнул полотно с тела Молдреса. Забинтованный солдат успел подползти и увидел, что граф превратился в один сплошной синяк. Неузнаваемое раскромсанное лицо, прилипшие к лицу волосы, измазанные спёкшейся кровью...       «Поделом, — подумал он, сопроводив мысли плевком. — Разменял сотню солдат на одного серого зверя».       Не все соратники оказались единодушны с ним: напротив, залязгали оружием, передавая друг другу волну праведной ярости.       — Покажем им! — Первый солдат взметнул меч с ещё тёплой кровью.       — Да! — заверещал юнец, плясавший на груди мёртвой женщины. — Не оставим от них и ногтя!       — Пойдём сожжём их! — Самый деятельный уже расхватал факелы, и кидал тем, кто охотно подставлял руки.       Армия Молдреса бросилась поджигать факелы и заструилась в деревню огненной цепочкой.       — А ты — отомстишь за своего графа?       Подняв забинтованную голову, солдат увидел приглашающий жест Нилгренна, восседающего на коне. Все разбежались, и он остался с графом и его свитой наедине.       Он захватал ртом воздух, не находя что сказать. Зыркнул на Родди, но не нашёл поддержки в его пустых глазах.       — Ну? — Нилгренн выжидающе глядел на него выпуклым взглядом.       — Я... граф Молдрес... он...       Надежда на безбедное будущее таяла с каждым мгновением. Да и на будущее вообще. Сейчас он скажет правду, что ненавидит Молдреса за камни и горящую лаву на голову при битве с Тиралами, — и лучший друг «огненного графа» отомстит за честь покойного приятеля. Вот так вершатся судьбы ничтожеств...       — ...Он швырнул тебя на смерть, покалечил, и ты его ненавидишь, верно?       От ужаса забинтованный не смог придумать, как возразить: жалобно застонал и принялся рвать с головы бинт.       — Ну, ну, осторожнее, — покровительственный тон Нилгренна подействовал как паралитический яд. Солдат застыл и воззрился на графа «Сколопендру». — Не надо так убиваться. Ты ведь умирать не планируешь, так ведь? Тебе дорога твоя жизнь?       Вдалеке раздались крики, визг женщин, плач детей. Солдат обернулся и поглядел через сползшую на лицо повязку, как над болотом занимается зарево: деревня запылала огнём.       — Вы правы, господин граф, — пробормотал он, возвращая повязку на пробитую голову. — Этот Молдрес...       — Молдреса больше нет. Готов присягнуть мне?       Он поглядел на генерала, на Родди — оба сменили красно-жёлтые плащи на вороные.       — Присягаю!       Нилгренн обратился к генералу:       — Распорядись, чтоб им с мальчишкой выдали по коню.       — Ч... что? — Солдат не поверил своим ушам. Думал, воображение из-за пробитой башки совсем расшалилось.       — Мои верные воины ездят на скакунах, — улыбнулся Нилгренн, и забинтованный подумал, что он, со своим бледным вытянутым ртом, выпуклыми глазами и нечеловеческим шелестом вместо голоса, — самое совершенное творение Триединого.       Он припал губами к копыту его коня. Животному это не понравилось: конь перебрал ногами, отстраняясь от подобострастца.       Уже восседая на своём собственном жеребце, он любовался пожаром, напоминающим хвост огненной птицы с герба Молдресов, и прикидывал, где построит себе замок через каких-нибудь полгода.       Войско Молдреса вернулось взбудораженным, разогретым пламенем и яростью. Только когда раж начал спадать, солдаты принялись изумлённо переглядываться, сокрушительно мотать головами и бесцельно бродить в растерянности.       Тело Молдреса вновь накрыли ярким полотном.       — Вероломно убиенный граф Молдрес был моим ближайшим другом, — начал Нилгренн скорбную речь. — Мы собирались пройти с ним весь этот путь, от Дотлендора до южных земель, рука об руку. К сожалению, наши пути разделились слишком быстро: его путь ведёт на небеса, но мой же путь — продолжается. Я клянусь, что буду достойным преемником своего ближайшего друга и поведу его войско под своим началом к новым победам.       — Да-а! — Забинтованный вскинул кулаки. И увидел, как ему вторит всё войско.       — Присягните мне, воины! — Нилгренн развёл руки в стороны, словно пытаясь объять целую армию.       — Присягаем! — Воины затопали ногами, залязгали оружием, застучали доспехами.       Далёкое пламя бросало жёлтую тень на мертвенное лицо Нилгренна, и огонь сверкал будто в самих его глазах.

3

      Зои в мороке брела по собственным следам обратно в деревню, ведя под уздцы крепкого вражеского коня, впряжённого в целую телегу сокровищ. Зои даже не посмотрела, что там и сколько — это неважно, когда трое её друзей больше никогда не вернутся домой, а ей самой придётся смотреть людям в глаза.       Она и трое парней вчетвером сидели связанными в лесу, когда этот предатель Родди привёл своего графа со свитой — людей в чёрных одеждах. Всё, что запомнила Зои, — мелькающие серебряные нити, освободившие их от верёвок неуловимым движением. А потом взор накрыло кровавой пеленой, она бросилась на Родди и успешно расцарапала тому лицо. Правда, отбиваясь, он сломал ей нос, но нос — это ничего по сравнению с тем, что...       Зои осела на землю, прямо коню под ноги, и чудом он не пробил ей голову. Хотя лучше бы, подумала Зои, — пробил. Мысли вернули её в овражек, где трое простых ребят вышли сражаться против настоящего воина, грозного графа в нелепо-яркой одежде. И...       Память будто предупреждала её: не лезь туда, там боль. И Зои, пытаясь вспомнить, проваливалась в густой туман, за которым было что-то, что ей хотелось забыть. Это безумное веретено не останавливалось, и Зои принялась кататься по земле, чтобы привести себя в чувство, причиняя себе телесную боль.       Властный граф в чёрном велел ей отвезти целую повозку в деревню, тем самым откупившись от гнева сельчан. Зои всё это понимала. Ей сейчас стоило соврать, чтобы другим было легче. Если что-то вообще может восполнить такую потерю.       Зои встала, держась за уздцы, и прошла ещё несколько шагов. Она уже видела печной дымок в закатном небе...       «Они спросят! — подумала Зои, и слёзы хлынули по грязным щекам. — А я не смогу соврать!»       Она услышала голоса сельчан. Те спрашивали друг у друга, не видел ли кто Зои и трёх ребят. Кто-то сказал, что те уехали провожать странников и могли заночевать в дороге.       Кто-то крикнул, что замок Ла Фэнь осаждён. По деревне прошла волна паники.       «Началось... Я должна их успокоить! Должна сказать, что нас обещали оставить в покое и новый граф не тронет деревню! Я должна сделать это ради... них...»       — Эй! — крикнула она слегка сорванным голосом. — Эй, это...       — Они идут сюда! — закричали в деревне. — У них огонь!       — Бегите! — Зои узнала старосту. — Прячьтесь!       Уютный дымок обернулся чёрным дымом пожара. Языки пламени взвились в небо, и искры смешались со звёздами.       Люди кричали, и Зои узнавала каждый голос, каждый вопль. И не могла сдвинуться с места с гружённой ценностями телегой.       — Граф Нилгренн сказал, тут наша повозка с деньжищами! — рявкнул голос поблизости. — Надо забрать её, пока в пожаре не пострадала!       Их было двое. Зои слышала, как второй схватил тётушку Моа.       — Где телега?!       — Какая?! — взвыла тётушка Моа.       — С сокровищами, дура!       — У нас нет никаких сокровищ!       — Они должны быть здесь! Куда спрятали?!       Тётушка Моа издала истошный вопль, будто ей заломили руку.       — Не отпирайся, девчонка должна была притащить телегу! Где она?!       — Девчонка?.. Зои?       Её имя грубо исковеркали в рифму.       — Плевать, как там её! Где телега, с которой она была?       — Здесь! — крикнула Зои. — Иди и возьми!       Тётушку Моа отшвырнули прочь и бросились к Зои через кусты. Это были два истинных головореза: такими она их увидела, обоих — в тех же цветах, что и тот граф в овражке.       — Страшненькая. Драться любишь? — усмехнулся один.       Второй отделился и начал заходить с другого бока.       — Вы обещали не трогать нас, — захлёбываясь слезами, но зло сказала Зои.       Оба расхохотались.       — Да кто на войне обещания выполняет? — И первый кивнул другому:       — Заходи справа!       Он бросился на Зои, выхватывая по пути короткий меч. Зои взобралась по уздцам на лошадь и, скользя по её бокам, вскочила на неё без седла.       — Н-но! — Зои хлестнула вожжами, и конь сорвался с места.       Телега замедлила их и дала солдатам возможность вцепиться в её борта. Один из них — тот, что с мечом, — кувыркнулся прямо на сокровища, укрытые полотнищем.       Зои завизжала и задёргала вожжи, заставляя коня мчаться быстрее, но с грузом это было тщетно. Животное просто устанет и упадёт при смерти.       Солдат с мечом встал в телеге и пошёл к Зои, хрустя по монетам и драгоценностям.       «Он ударит меня... или лошадь. Рана сведёт её с ума, и мы трупы!» — в ужасе подумала Зои.       Она принялась отматывать левую оглоблю от дуги. Упряжь ходила ходуном при бешеном беге, и Зои разбивала в кровь пальцы.       Солдат не стал бить лошадь, понимая, что пострадает сам, и запрыгнул на неё, чтобы подобраться к Зои. Девочка вовремя обернулась: тот взмахнул мечом, а опустил его — не на Зои, а ударил аккурат по сочленению дуги с оглоблей. Уже ослабленный крепёж распался, и левая оглобля повисла на чересседельнике с подбрюшником.       Телега билась о деревья, и золото ливнем выплёскивалось из неё.       — Стой, дура! — заорал ей на ухо солдат. — Так всё растеряем!       — Поделом! — рявкнула она и схватила его за руку с мечом.       Он зажал ей шею другой рукой и начал душить. Зои беспорядочно застегала его вожжами по лицу, и он ослабил хватку.       Зои нащупала у него на поясе короткий кинжал и вытащила из ножен. Вместо того чтобы ударить — принялась пилить держатель другой оглобли.       Она разъединилась с дугой, но так же повисла на чересседельнике.       — Остановись, сучка! — рычал солдат Зои в ухо. — Останови чёртову лошадь!       — Не останавливайся, — причмокнула коню Зои и вонзила кинжал врагу в бедро.       Почувствовав, как он обмяк, Зои принялась спихивать его, всё ещё держась за руку с мечом, чтобы под неё не попасть.       Тем временем к конскому крупу подобрался второй: он тоже залез в телегу, и теперь его мотало среди монет, подвесок и бус.       — Брось её к дьяволу! — заорал он приятелю.       Зои несколько раз махнула чужой рукой, едва не попадая клинком по лошадиному боку. В очередной раз получилось: чересседельник лопнул, просвистел через все крепления и свалился с лошади вместе с оглоблями.       Конь, освободившись, рванул во весь опор. Зои пришлось бросить кинжал и обнять конскую шею, чтобы не вывалиться.       А вот её враг, истекая кровью, рухнул на круп и начал сползать с лошади. Чтобы не упасть, он схватился за платье Зои. Оно треснуло в его руке и разошлось. В отчаянии цепляясь за ткань, он лишь больше рвал её, и вскоре слетел с коня с огромным куском платья в руке. Перекувырнулся через голову и откатился в кусты.       Полуобнажённая Зои, зажмурившись, летела на коне в неизвестность, а за её спиной полыхал родной дом.

4

      — Упокой, Триединый, душу раба твоего, Феотаро Молдреса.       Нэльс зачерпнул болотистой земли и просыпал её на красно-жёлтое полотно, под которым покоился Молдрес.       — Я не священник, — сказал он, — и не имею права его отпеть. Да и не знаю, хотел бы он этого.       — Родди сказал, что ты священник, — хмыкнул Нилгренн.       — Да нет, «святоша» — это они так шутят, — грустно улыбнулся Нэльс.       — Кто ещё хочет попрощаться? — спросил Нилгренн.       Над графом склонился Валко, роняя грязные серебристые волосы на огненное полотно. Он будто что-то вынюхивал или пытался различить дыхание графа.       — Что с моим договором? — спросил Валко, подняв глаза на Нилгренна. — Он мёртв. Что теперь?       Нэльс переступил с ноги на ногу, испытывая неназванное чувство, когда делает другой, а стыдно самому.       — Договором?.. — переспросил Нилгренн.       Он сидел на коне, и лицо Валко было почти на уровне его плеч.       — Граф Молдрес обещал мне вещи. С кого их теперь спросить, с тебя?       — Бертад, это... немного не подходящий момент, — прошептал Нэльс.       — Позволь обсудить условия твоей службы позже, — сказал Нилгренн.       — Когда? — немедленно спросил Валко.       — Тело графа Молдреса ещё не остыло, а ты говоришь о сделке, — заметил граф «Сколопендра».       Валко беззастенчиво сдёрнул полотнище с лица Молдреса и пощупал его лоб и щёки.       — Остыло. Когда?       Никто из солдат не осадил его за дерзость. Нилгренн едва не потерял самообладание, но тут к повозке пробился Зельбахар. Раздражённый Нилгренн скривился и попытался шугануть лекаря резким выпадом коня. Только Зельбахар не испугался: похлопал коня по морде и всё-таки добрался до покойника.       — Дайте взглянуть, — сказал он.       — Граф мёртв, не стоит тревожить дух, — процедил Нилгренн.       — Духа там уже нет. Позвольте...       Зельбахар увидел избитое лицо Молдреса. Без эмоций, сосредоточенно вгляделся в узоры гематом и ссадин, попытался стянуть полотно ниже, но присягнувшие Нилгренну солдаты взяли его под локти.       — Мне нужно осмотреть тело целиком, — запротестовал лекарь. — Дайте мне выдать графу Молдресу последний вердикт.       Выдержав несколько мгновений, Нилгренн сдержанно, недовольно кивнул, и повозку откатили к лекарскому шатру.       В шатре всё ещё возился посланный Зельбахаром Томис. Он не успел вовремя слинять, и лекарь скомандовал ему помочь снова.       Валко внёс тело Молдреса и водрузил на жалобно скрипнувший стол: и после смерти под весом огненного графа всё стонало и проминалось.       — Помоги мне его раздеть, — велел Томису Зельбахар.       Нилгренн и Валко возвышались над столом: Нилгренн — чёрной тенью, похожей на саму смерть, а Валко — серой глыбой.       По указанию лекаря, Томис с жалостью разрезал на Молдресе сзади дорогие ткани — только так получилось стянуть одежду. Вывалился надутый живот, раскрашенный подкожными пятнами, спрятал под собой сжавшийся половой орган.       Зельбахар, не меняясь в лице, спокойно ощупал тело, оставляя на восковой коже долго не разглаживающиеся вмятины.       — Что вы хотите найти, господин лекарь? — вкрадчиво спросил Нилгренн.       — Изучаю следы насильственной смерти. Чем, говорите, были нанесены удары? Вижу тут воздействие тупым плоским предметом.       — Палка, — сказал Нилгренн.       — А вот тут, — Зельбахар обвёл пальцем несколько мест на животе, — видно, что тело били уже после наступления гибели.       — Да, деревенщины озверели, и добивали его, когда граф испустил дух, — раздражённо сказал Нилгренн. — Мне больно слышать это о моём друге!       — Тогда можете выйти, — равнодушно сказал Зельбахар.       Нилгренн не последовал совету. Он наблюдал за руками лекаря, его покачивающейся чалмой и любопытным крючковатым носом, едва не касающимся мертвеца.       — Дайте ему наконец упокоиться с миром, — потребовал Нилгренн. — Оденьте его обратно, как подобает.       Зельбахар ещё какое-то время доизучал тело, а затем подозвал Томиса и Валко.       — Посади его, — скомандовал он Валко. — А ты, — велел Томису, — надень это на него спереди и наскоро зашей сзади.       Зельбахар вручил Томису иглу и нить, и он подошёл, готовый приступать. Валко обхватил Молдреса под лопатками и приподнял, словно сажал немощного.       Граф Молдрес издал тяжёлый, протяжный стон.       Томис заорал и швырнул швейным набором в сидящего мертвеца. Нилгренн заслонился рукой в широком рукаве, а другой — выхватил кинжал.       Лишь Валко не бросил Молдреса: держал, хоть и на вытянутых руках.       — Спокойно! — воззвал Зельбахар. — Он мёртв!       — Вот именно! — воскликнул Томис. — Мёртв — и стонет! — Он осенил себя трезубым знамением. — Был бы живым — я б не боялся!       — Остатки воздуха выходят из лёгких при транспортировке тела, это обычное явление, — объяснил Зельбахар. — И повезло, что из лёгких: ещё есть кишечник.       Нилгренн спрятал кинжал. Его лицо стало ещё бледнее.       — Что вы, господин граф, — укоризненно сказал Зельбахар, — он же ваш друг. Или вы боялись, что он заговорит?       Граф «Сколопендра» болезненно поморщился и едва заметно погладил живот, словно успокаивал спазм.       — Покончите с этим скорее и отправьте его домой, в Дотлендор. И срежьте ему уже эту рыжую прядь.

***

      Тело Молдреса прибыло в родную землю в сопровождении его бывшего генерала, а ныне — наместника Нилгренна. Графа помпезно отпел в церкви новый священник — вместо того, которого граф сгноил в темнице за пророчества о «сером звере». Над Дотлендором взвились новые флаги — чёрные, членистоногие, вместо огненных птиц.       Лишь глава дотлендорской стражи, как и прежде, патрулировал улицы. Так же, как делал при Молдресе-старшем. Теперь он просто сменил плащ на чёрный. Может, так даже лучше — не так сильно запачкается.

5

      Серебристые нити со свистом преградили Валко путь в новые покои Нилгренна в чужом замке.       — Пропустите, — бросил он. — Мне нужен граф.       — На дворе ночь, — ответил ему «паук» через чёрную ткань, которой был обмотан с макушки до пят. — Граф спит.       — Я в его окне свет видел.       Валко демонстративно сорвал пояс с мечом и кинжалом.       — Глядите, я безоружен. Пройти дайте, разговор есть.       — Твою силу ценят, — прошелестел «паук», — но не зарывайся. Дождись утра, и граф...       — Пусть войдёт! — донёсся из-за двери шелестящий голос Нилгренна.       Граф сидел на постели в ночном облачении — облегающем чёрном одеянии, — и бережно поглаживал живот. Как и у «паучков», ткань покрывала всё тело Нилгренна, кроме головы, кистей рук и ступней.       — Ты по поводу договора, верно? — поморщился Нилгренн как от боли. Валко кивнул. — Что мой друг Молдрес тебе обещал?       — Выдать клочок земли да невесту найти.       — Озвучь свои предпочтения, — неохотно улыбнулся Нилгренн.       — Дом на отшибе, вот и всё.       — Я про невесту. Какие женщины нравятся?       — У меня есть одна, она меня ждёт. Я ищу её.       Лицо Нилгренна вытянулось.       — И кто она?       — Сначала дом. Мне нужно куда-то её привести.       — Резонно. — Нилгренн ласково погладил живот. — Ты рациональный парень. Граф Молдрес говорил, ты послужишь три года...       — Меньше. Теперь — меньше.       Нилгренн уставился на Валко не мигая. Один стеклянный взгляд встретился с другим.       — С какой это стати? Я — преемник Молдреса, исполняю его волю и те условия, что он тебе выставил. Его память я не подведу. Три года — как условились с Молдресом.       Валко мотнул серыми волосами.       — Не выйдет. Полтора.       — Это ещё почему?       Пальцы Нилгренна натянули ткань на животе. Валко молчал.       — Отвечай!       — Вам сила моя нужна? Вот её новый срок.       Нилгренн чувствовал себя капризным ребёнком, который еле сдерживает слёзы. Захотелось поскорее всё закончить, а потом подумать получше.       — Будь по-твоему! — процедил он. — Триединый тебе судья!       Валко мрачно усмехнулся и покинул графские покои.       Нилгренн застонал и рухнул на постель, обнимая живот. Почти мгновенно рядом объявился Зельбахар.       — Граф Нилгренн, что с вами? Вам как-то помочь?       — Я хочу... — Он сел обратно, не разжимая на животе рук. — Я так голоден...       — Но вы недавно ужинали...       — Знаю! Но я так голоден... Я очень хочу... есть!

6

      Воины заняли замок Ла Фэней и тут же облюбовали бесчисленные комнаты и гостиные. Первым подвергся разорению винный погреб.       Нэльс отыскал маленькую комнатку для прислуги и собрал в ней Томиса, Родди и Валко.       — Эй, что с тобой? — Томис ткнул Родди в плечо. — Лицо такое, будто ходячего мертвеца видел! И с ним подрался.       Родди затряс головой, чтобы волосы упали на лицо и закрыли запёкшиеся царапины.       — А вот я — видел! Только сидячего мертвеца. Граф Молдрес как сядет, ка-а-ак застонет!.. А я-то не так прост, сразу его трезубым знамением — раз-раз-раз!       — Ты чуть не обделался, — заметил Валко.       — Ой да ну тебя!.. Да что мы всё обо мне. Родди, правда, что с тобой?       Родди посмотрел на Нэльса, разливавшего им что-то из ла-фэньских запасов.       — Граф Молдрес... Я... — Мальчик поёжился и закутался в чёрный сколопендровый плащ.       — Да, мне тоже будет не хватать этого весельчака, — заметил Томис. Нэльс раздал всем наполненные фужеры, стащенные из графских буфетов. — Помянем?       Они молча выпили за огненного графа.       — Ну, одним больше, одним меньше. Остался Нилгренн — тож, вроде, ничего. Графы приходят и уходят, мы — остаёмся.       Нэльс сдержанно улыбнулся, будто что-то обдумывал, но вслух в итоге не выразил.       Валко сидел на подоконнике и отстранённо глядел в окно.       — Бертад, ты ж остаёшься? — окликнул Томис.       Тот отозвался не сразу, неопределённо дёрнув плечом.       — Ну да, был бы выбор... Хотя ты должен быть нарасхват. Знаешь, нам бы хотелось, чтоб ты остался с нами. Лучше быть твоим другом, чем врагом.       На этот раз уже Томис охотно плеснул всем ещё.       — Давайте за Бертада? За то, что такое чудовище служит на нашей стороне!       Валко медленно повернулся и одарил его пронзительно-ледяным взором.       — Лан, лан, ты... Я хотел сказать «чудо»! Ты наше чудо, во!       — Томис, не буди в Бертаде зверя... то есть, силу, — с усмешкой, но предупредительно сказал Нэльс.       — Вы меня напоили, — ухмыльнулся Валко, — какая уж теперь сила?       — Серьёзно? Тебя уже развезло? — удивился Томис, и Валко снова сделал неопределённое движение плечом. — Ну, тогда за Бертада — за то, что он с врагами лютейший зверь, а с нами — такой душка!       Родди отставил фужер и молча пошёл к выходу.       — Ты чего?! — удивился Томис.       — Мне нездоровится, — ответил мальчик из-за двери и побрёл прочь.       — Кажется, ты ему всё ещё не нравишься, — заметил Томис.       — Я не обязан, — ответил Валко и сделал большой глоток.       Вскоре Томис заснул на единственной кровати, оставшейся от слуги, и Нэльс подошёл к Валко.       — Я собираюсь уйти, — тихо сказал он.       — Иди. — В тоне Валко прозвучало лёгкое недовольное удивление: зачем ему сообщать, что тебе надо отойти, скажем, спать или до ветру?       — Нет, я имею в виду — я покидаю армию.       Валко серьёзно взглянул на Нэльса, но что он чувствует, понять было нельзя.       — Каждому творению Триединого уготована своя роль, и часто мы ошибаемся ею, когда не слушаем Его. Но я наконец услышал. Всё это мне чуждо. Я хочу послужить Ему.       Выражение лица Валко сменилось не на презрение, но на удивление, очень близкое к этому.       — И знаешь, почему? Я хочу служить не так, как Истинно Святой Орден. Не так, как оголтелые святые отцы. Не так, как те, что считает, что может вершить судьбу целого народа. — Тут Валко передёрнуло. — Я хочу нести свет и знания в людские сердца, коль это можно сделать лишь под эгидой церкви. Заняться миром, а не войной.       Томис всхрапнул, и Нэльс настороженно взглянул в его сторону. Убедившись, что тот не проснулся, продолжил:       — Я видел здесь самое страшное: дитя в объятиях матери, принесшей смерть себе и ему. И сколько ещё увижу, если останусь.       Нэльс вздохнул, словно решаясь.       — Слушай, Бертад... То есть, Валко. — Тот снова вздрогнул от звука своего имени. — Пойдём со мной?       Валко покрутил в руках полупустой фужер. Руки его заметно тряслись.       — Ты там чего, в монахи собрался? Какой из меня-то святоша? — грубо усмехнулся он. — Я даже не вашей веры. И... не думаю, что у вашего Триединого есть какой-то план на меня.       — Ты ещё жив — значит, есть. А то, что творят люди под Его именем, — это другое.       — Стой-ка. У бога на тебя, на меня, на всех планы. И всё по воле Его, так? — Нэльс кивнул. — Так всё, что Орден творит, тоже Его планы? И мёртвые мать с сыном — Его планы?       Вино, в самом деле, многим развязывало язык. И Валко — отличное тому подтверждение. Он говорил сейчас больше, чем за всё их с Нэльсом знакомство.       — Я хочу держаться подальше от такого бога, — сказал Валко и допил до дна.       Это не подействовало на Нэльса. Он выглядел всё таким же уверенным, только теперь в его взгляде проступило что-то ещё: возвышенное, почти святое. Будто он был уже там, на службе у Триединого.       — Но я не предлагаю тебе идти в монастырь. Ты просто можешь уйти. Сделать выбор. Жить другой жизнью, о которой мечтал.       Взгляд Валко, затуманенный вином, остановился и погрузился вовнутрь. Нэльс не представлял, какие думы сокрыты в этой голове под серебряными волосами, но чувствовал, что Валко представляет нечто очень конкретное, в мельчайших деталях.       — Я уйду на рассвете. — Нэльс отставил фужер на столик с почти прогоревшей свечой. — Если надумаешь — я буду в конюшне, седлать скакуна.