Fossa

🩸🩸🩸

(Third - Hiatus)

      Длинные, невероятно красивые пальцы Тэхёна скользили по коже Чонгука так, словно омега виртуозно играл на проникновенно звучащем инструменте и, задевая невидимые клавиши, пускал по телу вместе с электрическими импульсами ноты, которые, сплетаясь и соединяясь в душе невероятно чувственной мелодией, заставляли партнёра невольно подчиниться прикосновениям.       Никогда раньше Чон Чонгук не ощущал подобного. Никогда не испытывал такого огромного желания сдаться и угодить, доставить удовольствие.       В реалиях его действительности, где желание альфы всегда было в приоритете, Чонгук привык доминировать, подчинять и получать своё, не особо задумываясь о партнёре. Его образ неприступного, сильного, властного красавца, лидерство в Республике и ярко выраженное начало альфа-самца повлекли за собой огромное количество желающих оказаться в его постели, чем Чонгук беззастенчиво пользовался. Он никогда не представлял себя в будущем с одним человеком, не предполагал, что может так случиться и ему захочется строить хоть какие-то отношения.       Семья? В его окружении не было счастливых семей. Начиная с его собственной в детстве — это был полный провал. И дальше, уже в юности, он наблюдал за тем, как многие альфы обзаводились семьями, казалось бы, выбрав себе партнёра на всю жизнь, а потом свой выбор предавали с многочисленными любовниками.       Порядочные омеги, в силу менталитета в Республике, хранили свою непорочность для одного-единственного, с которым мечтали впервые и до последнего вздоха, а потом жутко разочаровывались. И терпели. Терпели потому, что так надо, так положено, так заведено.       В их Республике свободными чувствовали себя альфы, а омеги… Если это свободолюбивый, раскрепощённый, не скованный местными нормами и традициями парень — он обязательно выделялся среди толпы зажатых моралистов с ханжескими взглядами и внегласно признавался шлюхой. Такому, грубо говоря, революционеру только один путь — из койки в койку. В мужья такого себе не хотели. Счастье, если по воле судьбы омега дарил свои чувства альфе, которого искренне полюбил и который отвечал ему взаимностью, и огромный бонус в подарок, если их желания и стремления совпадали во всех аспектах, в том числе и в постели.       Однажды Чонгук собственными ушами слышал, как молодой альфа, только женившись, прогнал своего новоиспечённого мужа взашей, а на вопрос друзей о причине такого скорого разрыва констатировал: «Он стонал подо мной, как шлюха и в довесок предложил мне отсосать, сука, вы представляете? Мне, мужу, отсосать! Теперь я не уверен в его невинности! Отсосать, сука, в первую же ночь! Значит, он делал это и раньше!»       Отправившись в Гонфу на учёбу, Гук столкнулся с совершенно другим менталитетом, но устои, взращиваемые на Родине годами, так никуда и не делись. Омеги, конечно, и здесь не были равны альфам, но их интимная жизнь… Нет, он не осуждал раскрепощённое, по мнению Чонгука, поведение местных, когда у омеги до брака могло быть несколько партнёров, но для себя такого не допускал. Когда думал о своём будущем — страшился. Он не хотел такой модели взаимоотношений между парой, как у себя на Родине. Но и не представлял, что может быть иначе.       В душе легко решил для себя помочь Намджуну. Почему нет? Всё справедливо. Он спас Чимина, приобрёл сына, при этом между ним и Чими нет любви и он никого не предаёт своими похождениями. Всё предельно честно. А что касается Чимина — Гук никогда его ни в чём не ограничивал. Всегда давал понять, что Чими свободен в своём выборе, действиях, и в случае, если ему захочется что-то поменять — Чонгук его поддержит. Но Чимин тоже был сыном Фоссы. Чонгук не знает — то ли в силу того, что Чими слишком много стыда пережил со своим папой, то ли потому, что сам испытал боль, влюбившись не в того, но муж ни разу не захотел быть свободным. Чонгук разговаривал с ним по этому поводу, но Чимин уверял, что всё его устраивает. Чонгук не спорил. Не заставлять же мужа, в конце концов.       Встреча с Тэхёном всё внутри альфы перевернула. Впервые в жизни Чонгуку захотелось отдавать. Впервые захотелось присвоить и не отпускать независимо ни от чего! Плевать на то, что было в прошлом. Плевать на то, что Тэхён обещан другому, на то, что он принадлежал другому, спал с другим. Важно то, что происходит здесь и сейчас.       Чонгук прекрасно осознавал всю степень пиздеца, в который неосознанно ввязывается, учитывая то, что он женат, а Тэхён обручён. Пытался бороться с самим собой. Сам не понял, как сел в машину и вместо того, чтобы ехать домой, направился в отель. Узнал у администратора о размещении брата и гостей и стоял на пороге омеги, сведшего его с ума, не решаясь перешагнуть черту, чувствовал, что дальше…. А что дальше? Дальше — за своё до талого.       Чонгук хотел назвать Тэхёна своим. Он понимал, сколько перед этим нужно будет преодолеть «но»: Намджун, Чимин, Сокджин, Ли Бом, теперь ещё и Хосок. Альфа решил, что сможет. А когда не преодолевал?       Они насытили первоначальную неудержимую жадность обладания и теперь наконец получили возможность насладиться созерцанием друг друга, но и тут выходило слишком — обнажённые любовники пожирали друг друга глазами, стоя возле широкой кровати.       Тэхён коснулся подушечками пальцев татуировки ворона на груди, медленными ласкающими движениями руки повёл выше и, склонившись, лизнул крыло, тянущееся к шее, заметил, как по чернильному рисунку поползли мурашки и, довольно ухмыльнувшись такой реакции, отстранился, продолжая беззастенчиво рассматривать широкую грудь, торс с выделяющимися кубиками на нём, косые мышцы, обвивающие талию и будто приглашающие взглянуть ниже.       Тэхён не отказал себе в таком удовольствии и жадно уставился на вздыбившийся из-за его откровенного взора и лёгких прикосновений, налившийся кровью член, от размера и вида которого у Тэхёна загустела слюна. Заметив, как омега гулко сглотнул, Чонгук, обхватив ладонью свой орган, отодвинул крайнюю плоть и высвободил большую бордовую головку, на которой блестела капля возбуждения, а Тэхён судорожно выдохнул.       — Пёрышко? — с ухмылкой произнёс альфа, явно осознавая размер своего достояния и хвастаясь им.       — Я ещё не решил, — фыркнул Тэхён, но, не удержавшись, смахнул с головки прозрачную каплю пальцем и медленно погрузил его в рот, обсасывая.       У альфы внутри всё задрожало.       — Бля-я-я, ты меня убиваешь, — в секунду охрипшим голосом просипел Гук, задыхаясь от желания прижать к себе чертёнка, в глазах которого сверкали огни, явно обещающие Чонгука погубить.       Он протянул руку, но наткнулся на пустоту. Омега плавным движением отстранился. Сделал шаг назад, ещё один и, не отводя взора от альфы, присел на кровать. Подтянулся руками чуть дальше, оказавшись на постели с ногами, и, испепеляя дрожащего от нетерпения партнёра горящими вызовом глазами, начал ласкать себя.       Чонгук с ума сходил от этого зрелища. Невозможно красивые, длинные пальцы прошлись по завораживающим изгибам шеи, коснулись ключиц, спустились к груди и, обхватив торчащие от возбуждения коричневые горошины сосков, начали оттягивать и выкручивать их под глубокий, проникновенный стон парня.       Вселенная Чонгука схлопнулась до одного-единственного человека, лишающего рассудка своей красотой, плавностью движений и отчаянной смелостью, полыхающей в глазах. Смуглая кожа этого неземного существа в свете хрустальной люстры словно переливалась от влаги после первого секса. Они не приняли душ, но разве им было до этого? Чонгук готов был прямо сейчас слизать каждую лишнюю капельку с этого с ума сводящего тела, зацеловать его лицо, шею, грудь, сжать в своих руках тонкую талию. Стереть лаской белёсые капли удовольствия с плоского живота, коснуться губами упругой и такой аппетитной задницы и наблюдать за тем, как с промежности по ногам течёт смазка.       Ноги… Длинные, стройные… Чонгук ухмыльнулся своим мыслям о том, что готов валяться в них, молиться им…. В голову полезла картина, как Тэхён обвивает ими его торс, и от страшного желания оживить этот образ он сделал шаг вперёд.       — Не шевелись, Ворон, не смей подходить, — приказным тоном, несмотря на прерывающийся голос, потребовал Тэхён и, раздвинув широко ноги, провёл пальцем по взбухшему и сочащемуся смазкой сфинктеру. Повёл рукой наверх, легонько задевая возбудившийся аккуратный член, вновь спустился вниз, лаская себя, и под обалдевший голодный взгляд Гука погрузил два пальца в горячее лоно, протяжно выдыхая.       — Колибри… — мученически прорычал Чонгук, но не сдвинулся с места, не смея нарушать указания омеги, стоял и, дрожа всем телом, наблюдал за тем, как корчится от удовольствия Тэхён, погружая всё глубже и глубже пальцы в себя и с хлюпающим звуком высвобождая их.       — Иди… ко мне, — наконец не выдержал омега, протягивая Чонгуку блестящую от собственной смазки руку.       Чонгук рванул с места и словно голодный хищник, обхватив запястье Тэхёна, слизал с пальцев вязкую жидкость. Целовал жадно, поочерёдно всасывая каждый и выпуская его со сладким причмокиванием. Огладил грудь и, спустившись к набухшим от ласки Тэхёна тёмным горошинам, размашисто их облизал, с восторгом наблюдая за тем, как омегу выгибает. Прихватил один сосок пальцами и легонько сжал, склонившись, втянул его влажными губами, играя с ним во рту языком. Потянулся к другому, чтобы не оставлять без внимания его тоже. Сосал и чмокал так, будто пробует самую сладкую конфету в мире. Видел, как от этой ласки ведёт Тэхёна, и сам сходил с ума от реакции омеги.       — Какой же ты охуенно вкусный, красивый, — шептал между поцелуями, спускаясь губами ниже и ниже. Попытался подтянуть разомлевшего омегу чуть выше, но его оттянули от себя, обхватив чёрные длинные локоны кулаком.       Тэхён, глядя прямо в глаза альфы, надрывно произнёс:       — Ворон…. я сам хочу на него сесть. Признаю…. не пёрышко. Я хочу твой огромный член в себе...       Убил без оружия. Размазал по кровати, находясь в положении снизу.       Чонгук схватил омегу и поднял с кровати, сам сел на край, с восторгом наблюдая, как Тэхён, перекинув ногу через него, устроился на его бёдрах, почувствовал, как омега чуть приподнялся и, обхватив член рукой, медленно стал садиться на него, не сдерживая невозможного стона. Тэхён плавно раскачивался на возбуждённом органе, а Чонгук лишился последних капель выдержки. Обхватил омегу за талию и резко насадил на свой член, разрывая сознание партнёра выкриком: «Моооой….»       Тэхён, надавив на грудь альфы, заставил его лечь на кровать спиной. Тот, не позволяя парню соскочить с себя, потянул его за собой. Оперевшись о постель руками, Тэ плавно двинулся на члене, получая и даря неимоверные ощущения. Чуть приостановился, взглянул в глаза напротив, ещё больше потемневшие от страсти, и с усмешкой произнёс:       — Не твой, Ворон. Колибри — свободолюбивые пти….       Не договорил, не смог, застонал порывисто, отдаваясь пронзившему всё существо удовольствию от того, что снизу дёрнулись, вгоняя член глубже.       Чонгук стал вбиваться с таким остервенением, что сводил с ума. Тэхён снова растерял все мысли. Только ощущения, до этого никогда неведомые, разрывающие, убивающие, сильные. Жар разлился по венам. Он особо не мог пошевелиться, его крепко держали за талию и трахали так, словно хотели лишить всех сомнений и освободить от желания перечить. Тэхён сейчас бы и не смог. Какие сомнения? Какое противостояние? Альфа будто его начало и продолжение. Он и его хриплые стоны пущены по венам Тэхёна. А эти глаза, что так жадно всматриваются в него, пытаясь сквозь пелену возбуждения уловить каждую эмоцию омеги, будоражат.       Боже, ну какой же Ворон красивый!       Желанный!       Даже сейчас, когда он внутри, распирая своим возбуждением, доставляет Тэхёну неимоверное удовольствие — ему мало. Он пугается своей жадности, впервые испытываемой в такой степени. Он пугается самого себя, знает, что сегодня ночью его угостили наркотиком, к которому привыкание возникает с первой дозы. А дальше? Что будет дальше? Ломка или вечный кайф?       Этой ночью Ворон для Тэхёна разделил всех альф планеты на две категории — он и все остальные.       — Я… Я сейчас… Ммааа... Чонгу-у-ук, — впервые называет по имени и видит в глазах напротив восхищение от этого.       — Кончай! Да, Тэ, кончи для меня громко, прошу! — с неизмеримым удовольствием наблюдает за тем, как омега заламывает брови, широко распахнув губы, протяжно громко стонет, дрожа всем телом от полученного оргазма, чувствует своим членом вибрацию внутри, капли спермы омеги на своём животе и через пару фрикций бурно кончает сам, выскользнув вовремя из сладкого плена.       Дышат глубоко, не могут никак восстановить дыхание, крепко прижимаются друг к другу, продолжают ласкать разгорячённые, но обмякшие от удовольствия тела. Альфа осыпает лицо омеги лёгкими нежными поцелуями. Тэхён не может сдержать улыбки. Он счастлив.       Что такое счастье? Счастье — это состояние души? Когда ты анализируешь свою жизнь и делаешь вывод, что в ней всё хорошо, всё правильно, всё, как ты хотел, планировал и предполагал? Нет. Счастье не такое. Оно порой длится всего несколько секунд. Но эти секунды стоят того, чтобы жить, дышать, существовать. Счастье можно почувствовать от самого элементарного. Когда тебе в детстве дарят любимое лакомство, когда ты с другом дурачишься и корчишься от смеха, когда наблюдаешь неимоверную красоту, когда видишь, как любят друг друга отец и папа. Такие секунды счастья мы собираем в шкатулке нашей души и в памяти, бережно их храним, открывая и рассматривая в минуты наибольшего отчаяния.       На долю Тэхёна выпало не так много секунд счастья, но сила омеги состоит в умении увидеть его даже в том, что для другого это так, обыденность. Тэхён складывает всё это в свою шкатулку и бережно хранит. Сегодня ночью он положил туда один из самых диковинных, драгоценных кусочков. Помесь душевного и физического удовольствия с всполохами ярких ощущений, сносящих напрочь всё пережитое до этого.       Тэхён правда счастлив!       Он крепко прижимается к тому, кто так сильно сдавливает его в своих объятиях. Улыбается. Дёргается, когда его щипают за задницу и, шлёпнув по плечу в наказание за это, вновь укладывает голову на грудь Чонгука.        — Нужно принять душ, — шепчет лениво, не имея никаких сил для осуществления предложенного.       — Ты когда-нибудь купался зимой в горячем источнике? — чуть хрипловатый голос альфы будоражит вновь, но Тэхён старается выкинуть эти мысли из головы.       В конце концов, хватит уже, нужен перерыв, иначе он завтра на ногах стоять не сможет. Вновь поражается только приобретённой жадности до ласки и прикосновений альфы.       — Ты с ума сошёл, Ворон? Холод собачий, мы в горах! Может, днём, когда теплее станет, я рискну, — смотрит на шкодливое выражение альфы и невольно улыбается сам. — Не смей, не вздумай, — отползает от Чонгука, испугавшись решительности в тёмных глазах.       Чонгук, долго не раздумывая, хватает омегу на руки, укутывает брыкающегося парня в большое тёплое одеяло, под визг вцепившегося в него чертёнка выносит на улицу и кидает в горячую воду бассейна. Наблюдает, как парень выплывает из толщи воды, отплёвываясь и судорожно вдыхая воздух.       Тэхён, повернувшись к виновнику этого вероломного акта с явным намерением отчитать по полной, осекается, безмолвно выдыхая ругательства.       На широком каменном бортике бассейна, в свете луны, совершенно нагой, с длинными, вьющимися от влаги чёрными волосами стоит альфа, испепеляющий его голодным взглядом. Снежинки, попадая в плен горячего тела, стекают по коже прозрачными каплями. Словно какая-то неземная сила в этом дьяволе, не позволяющая ни одному мускулу дёрнуться от холода. Стоит, словно античная статуя, а в глазах отблески звёзд сияют. В этих глазах мир можно уместить, целую Вселенную одного-единственного омеги, который заворожённо наблюдает за тем, как альфа ступает в гладь воды и ныряет к нему, подплывает ближе и прижимает к себе сильными руками. Тэхён не мёрзнет, вода горячая, но мурашки покрывают кожу, когда Чонгук припадает к его губам.       — Бля-я-я, я когда-нибудь смогу тобой насытиться, Колибри? — шепчет в поцелуй и слышит фырканье.       — Ты встречал наркомана, которому удалось насытиться? — произносит на ухо, облизывая раковину, и прикусывает мочку, чувствует, как дрожит альфа, и получает неимоверное удовольствие от ощущения власти над этим исполином. Проводит языком по точёной скуле, спускается к шее, облизывает, всасывает, хочет оставить отметины на ней.       Чонгук, который спокойно стоял на холоде под снегом, сейчас трясётся от прикосновений, весь покрывается мурашками. Порывисто ласкает бархатную кожу омеги, наслаждаясь ощущениями под пальцами. Крошится, рассыпается, запечатывает в памяти лицо напротив, искривлённое страстью. Сам чувствует ласковые прикосновения по всему телу так ярко, словно его оголили до маленьких очагов, принимающих импульсы и разливающих негу по всему организму, словно электрические разряды. Протяжно стонет, когда ощущает пальцы на возбуждённом органе.       Его топит, разматывает и скручивает. Исступление не даёт полноценно вдохнуть.        — Чистый кайф, ты — мой индивидуальный кайф… — выдыхает судорожно, когда Тэхён большим пальцем проходится по головке.       Обхватив омегу за талию, прижимает его грудью к бортику и, раздвинув ноги, чуть приподнимает задницу.       — Да, Ворон, я хочу, вставь до основания! — в предвкушении ликует Тэхён.       Чонгуку снова крышу сносит. Хочется жадно ворваться, но толща воды не позволяет резких движений, получается медленно, плавно. Тэхёна распирает от такого проникновения — неспешного, тягучего, неимоверно сладкого. Стонет, кусая губы, запрокидывает голову и тянется за поцелуем. Губы тут же жадно берут в плен. Поцелуй порывистый, грубый, но от этого ещё более сладкий. Обнимаются языками, сплетая их в жгучем танце, глубоко проникают в рот друг друга.       Такие жадные. Такие нетерпеливые.       Чонгук прихватывает соски Тэхёна обеими руками и сжимает их, продолжая втрахиваться в податливое тело. Облизывает длинную шею, снова припадает к губам. Чувствует, что ещё немного — и взорвётся в наслаждении. Слышит, что омега уже на грани, из его уст вырываются теперь не стоны, а скулёж. Тэхён что-то пытается сказать, но разобрать ничего невозможно.       — Да, Колибри, я тоже. Мне пиздец как хорошо…. — наугад отвечает альфа, стараясь участить фрикции и достать как можно глубже, дать как можно больше. Задыхается от нахлынувших ощущений, когда слышит протяжный стон омеги. Чувствует, что тело любовника сотрясает оргазм, и бурно кончает следом.       Они нежатся в горячей воде, то крепко обнимаясь, то нежно целуясь, довольные происходящим, удовлетворённые. Огромная луна нависает над ними, словно изучая счастливую пару, рассматривая их повадки, прислушиваясь к звонким переливам их смеха. Здесь на высокогорье звёзды кажутся удивительным полотном художника, ярко прорисовавшего их сияние на тёмном фоне. Они светятся на небе и в глазах любовников, и каждый из них восхищён Вселенными, что видит друг в друге.       Они укутались оба в тёплое одеяло и вернулись в домик. Направились в душ и бережно искупали друг друга. Альфа разжёг огонь в камине и вызвал обслугу номеров, которая немедленно материализовалась и устранила со скоростью света хаос, творившийся здесь: заменили постельное бельё, принесли новую посуду взамен испорченной, разожгли свечи и доставили в номер горячий чай, которым гости с удовольствием угостились.       Чонгук и Тэхён легли в тёплую постель в обнимку, прижимаясь друг к другу так, словно если ослабить объятия — кто-то из них может исчезнуть. Кровать стояла напротив огромного панорамного окна, и Тэхён, умиротворённый, довольный и счастливый, уснул, наблюдая за красотой снаружи.       Горы, недоступные в своём величии человеку, тянулись ввысь. Местность при ярком свете луны простиралась далеко, проходили чередой облака, закрывая её тонкой волнистой пеленой, и всё небо наполнялось чем-то, вокруг темнело, облака то полностью прятали в себе луну, то вдруг выпускали, и она светилась бледной открытой улыбкой...       Казалось, у этой ночи есть значение, которое эти двое ещё не могли понять. Белые пушистые хлопья снега медленно ложились на землю за окном, укрывая всё, что здесь произошло, мягким одеялом и запечатывая в сундук самых ярких воспоминаний, принадлежащий этим двоим. Как скоро удастся этот сундук снова открыть и упрятать туда следующую порцию? И удастся ли? Кто знает…. Сейчас им это не важно.       Наутро Тэхён проснулся, когда солнце светило высоко в небе, пуская свои яркие лучи меж белоснежных вершин и окрашивая этот день надеждой на лучшее. Тэ с улыбкой потянулся на постели, но никого рядом не обнаружил. На подушке лежал сложенный белый листок бумаги, развернув который Тэхён прочёл выведенное на нём лишь одно слово: «МОЙ»...

🩸🩸🩸

(The Way I Am - Eminem)

      Чонгук сидел в кабинете офиса, куда его вызвал Намджун с утра пораньше. Он вернулся в столицу на рассвете, на протяжении всего пути рассуждая, как правильно поступить и реализовать свои планы так, чтобы близким причинить как можно меньше боли. Да, он не обсудил ничего с Тэхёном, не знал о его мыслях, но знал точно одно — Чонгук без Тэхёна уже не сможет. Этот омега нужен ему, как воздух. Альфа понимал, что там в горах разговора не получится. Во-первых, потому что попадись он на глаза Хосоку — начнётся пиздец, а Чонгук не хотел, чтобы разборки происходили на глазах Тэхёна, не хотел грузить его ещё и этой проблемой. Кроме того, нужно поговорить с Чимином…       А если Тэ не считает их ночь чем-то особенным? Если это было лишь удовлетворением внезапно возникшего желания? Если он для Тэхёна лишь развлечение на ночь? Чонгук готов был расхохотаться над самим собой: «Сука, интересно — сколько омег переживали такие же мысли после ночи со мной?! За всё в жизни приходится платить, Чон Чонгук, правда?» Альфа решил: что бы там не надумал Тэхён — он от него не отъебётся, пока ему в глаза, в цвет не скажут: «Иди на хуй! Ты на хуй мне не упал!» Вот тогда Чонгук подумает, что ему нужно сделать, чтобы это мнение изменить. А сейчас….       В кабинет практически вломился Хосок, стремительно продвигаясь к брату, который тут же вскочил с места, вглядываясь в покрасневшие взбешённые глаза младшего. Чонгук был к этому готов. Готов к его гневу, злости и готов отвечать на обвинения, которые считал заслуженными.       — Какого хуя ты творишь? — в секунду оказавшись рядом с братом и сжимая кулаки для крепкого удара, прорычал Хосок. Чонгук не шевелился, в упор уставившись на Хоби уверенным твёрдым взглядом. — Ты, блять, тот, кто мне пиздел, что думать нужно головой, а не головкой! Это так ты ею думаешь?! — он хотел было врезать… но этот взгляд… подавляющий, спокойный и убивающий своей невозмутимостью, открытый, направленный прямо в глаза разъярённого Хосока...       У младшего не было сил поднять руку на брата.       Когда там, вчерашним вечером, он увидел Чонгука на пороге домика Тэхёна — его просто-напросто придавило картиной целующейся так страстно парочки. Он будто перестал дышать и очнулся только в тот момент, когда дверь хлопнула, укутывая в объятиях уединения и приватности тех двоих. Злоба залила душу Хосока. Неконтролируемая, нестерпимая до такой степени, что зудеть начало от желания сейчас же ворваться в домик и разукрасить лживое лицо брата кулаками.       Неимоверным усилием взяв себя в руки, Хосок пошёл прочь, не разбирая пути и не понимая, куда теперь ему направляться. Сам не заметил, как очутился у домика Феликса и, забарабанив по двери, ввалился к нему без приглашения и уселся в холле на диване, уставившись в одну точку.       — Хоби? — омега, испугавшись такого вида всегда светящегося улыбкой альфы, осторожно присел рядом. — Что случилось?       — Я только что видел, как Чонгук, сука, сосётся с Тэхёном на пороге его домика...       Голос Хосока, доносящийся будто с загробного мира, не добавил уверенности Феликсу, но он, пересилив себя, всё же ухватился за руку альфы, пытаясь хоть как-то привести его в чувства.       — А что тут такого? — растерянно прошептал Феликс.       — А то, что только сегодня утром я признался Чонгуку, как на духу, что Тэхён мне пиздец как нравится! — словно удар под дых, словно пощёчина, ощущаемая Феликсом как ожог. — Я ему откровенно всё сказал. А он… Он, сука, решил меня просто предостеречь, а сам тем временем… Какого хуя? Сказал бы сразу, что вот такая ситуация, братишка. Нет, сука! Он решил исподтишка! По-сучьи решил! Блять, я ебу! Я на хую вертел такое, сука, братство! А Чимин?! А Кибом?! А Намджун?! На всех хуй клал?! Пиздец, блять! Это ебучий, беспросветный пиздец! Как?!       Хосок орал и возмущался, а Феликс потихоньку умирал. Он же впервые так… так неожиданно и так сильно! И весь сегодняшний день: ведь всё внимание было ему, Феликсу. Ведь Хоби так искренне и открыто улыбался именно ему, так трепетно касался, обнимал, заботился. На самом деле получается, что всё это Феликс придумал?! Получается, что он такой дурак и наполнил себя всего лишь за один сегодняшний день до краёв несбыточной надеждой?!       Да, Хоби при каждой встрече был ласков и добродушен к нему, но сегодня…. Сегодня Феликс решил, что вот оно… то счастье, о котором он грезил с самого своего детства, находясь в интернате. Его наконец-то выбрали. На него обратили внимание и теперь он не будет так отчаянно одинок. Этот парень, в глазах которого сияет солнце, а на губах играет искренняя улыбка, обратил на него внимание. Когда он увидел в окно, что Хосок возвращается к нему, его сердце готово было пробить рёбра, всполошенно и гулко отстукивая свой ритм.       — Извини, я на минутку, — пробормотал Феликс и направился в ванную комнату.       Плотно закрыл дверь и сполз по ней на пол, хватаясь за футболку на груди. Господи, как больно! Почему?! Снова! Снова выбрали не его!       Ненависть затопила душу маленького, беззащитного омеги, жившего внутри парня. Как тогда, много лет назад, когда Тэхён наряжал и украшал его, вытаскивая из комнаты для общения с альфой, который хотел усыновить кого-то из их детского дома. Тогда Тэхён рассказывал маленькому Феликсу, что он наконец-то вырвется из стен этого склепа и заживёт новой жизнью, что тот сильный альфа может стать ему настоящим отцом, и Феликс поверил.       А потом Тэхён ушёл…. Под руку с тем самым альфой, которого Феликс уже определил в душе своим родителем. Он тогда ощутил страшную ненависть. Не хотел, но чувствовал. И заглушить смог её спустя огромное количество времени, когда Тэ возвращался к нему снова и снова, убеждая, что никогда не предаст и не бросит. И не предавал, и не бросал. Феликс всё понимает разумом. Не хочет этого, но не справляется. Не справляется с чёрной вязкой ненавистью, вновь затопившей его душу.       Еле взяв себя в руки, омега умылся и вернулся в пустой холл. Хосока здесь уже не было. Он ушёл. Навсегда ушёл, лишив Феликса хоть какой-то надежды!       Раненое сердце склонно всё передёргивать и преувеличивать. Старая рана Феликса была слишком глубока, чтобы правильно справиться с ней и залечить её без последствий и рубцов. Шрам всё равно остался. Этой ночью его старую рану безжалостно разорвали по новой….       А Хосок… Хосок впервые в жизни получил оплеуху от самого родного человека на свете.       — Я понимаю твой гнев и понимаю твою злость, — с нотками железной уверенности произнёс Чонгук, не склоняя головы. — Я виноват перед тобой только в том, что сразу не признался тебе, Хосок, и я сожалею об этом. Искренне сожалею, брат.       — Не называй меня сейчас братом, брат, — с сарказмом кинул в лицо Чонгуку. — Хорошо, ты хуй клал на меня. А Чимин? Он, сука, знает о твоём предательстве? Ладно те омеги, которые раньше оказывались в твоей постели, мы знали, что они всего лишь на одну ночь! Что ты даже имён их порой не узнавал! Точно так же, как сейчас понимаем, что Тэхён не из них! Это нормально? Ты, который всю свою жизнь презирал рабов своего члена, чем теперь ты лучше их, Ворон? А Намджун? Тот, кто стал для нас отцом? До такой степени, Чонгук?       — Ты не знаешь ничего! — Чонгук не терял самообладания от слова совсем, и трясущегося от гнева Хосока это выводило ещё больше. — Ты ничего не знаешь обо мне и о Чимине. Не знаешь, что происходит у нас с Тэхёном. Это не похоть, Хо, я…. Я, сука, не знаю, что это, но Тэхён мне нужен, как воздух. И он будет моим, нравится это кому-то или нет.       — Расскажешь эту хуйню своему мужу, который столько лет живёт с тобой под одной крышей, Чон Чонгук. И сыну своему расскажешь, как его отец решил бросить его ради….       Хосок не договорил, не посмел, но, набравшись смелости, продолжил:       — И ещё Намджуну не забудь поведать свою историю, брат, — зло выплюнул он. — Но для начала может задумаешься, стоит ли сын врага Воронов таких жертв? Сука, воспринимает ли тебя самого Тэхён так, как тебе бы этого хотелось, если смог лечь под того, у кого есть муж и сын?! Или, наигравшись с Вороном, захочет упорхнуть под руку с женишком в свои райские кущи! Он тебя погубит, брат! А ты всех нас! — развернулся и выскочил из кабинета так же быстро, как ворвался сюда.       Чонгук видел из окна, как во двор их офисов под руки завели какого-то альфу. Наблюдал за тем, как Хосок подскочил к Воронам и их трусливо сжимающемуся при его виде спутнику и, перекинувшись парой слов с ребятами, схватил за шкирку пленника и поволок в ангар.       Спустившись во двор, Чонгук расспросил ребят о том, кого они сюда притащили и с какой целью. И получил ответ.       Самым страшным преступлением Вороны считали насилие над омегой. Вороны в Фоссе омег не трогают — непреложное правило. Недели три назад к Намджуну пришёл старик-альфа, дети которого погибли в автомобильной катастрофе. На руках у него остался молодой красивый внук, которого он воспитывал в любви и нежности, заботился о нём как мог. Денег и возможностей на высшее образование не было, и парень отправился работать в дорогой, престижный ресторан. Там его заметил кое-кто при деньгах, при должности, привыкший покупать всё, что ему вздумается. Но этот омега, как назло, не продавался. Чем только мерзавец его не соблазнял — тщетно. У альфы сорвало крышу, и в один ужасный для молодого человека вечер подлец засунул того в машину насильно, уволок в свою, припасённую для этих дел квартиру и там изнасиловал. После, когда осознание содеянного дошло до него, испугался и задушил парня. Труп спрятал. Убитый горем дед не мог понять, куда пропал его внук, и обратился к Намджуну. Вороны выяснили всё, но найти преступника никак не удавалось. Сбежал в другую Республику, страшась гнева Воронов. А сегодня его нашли, когда он тайком приехал к семье. Ублюдок! В органах при помощи его денег дело было закрыто, но он понимал, что главная его проблема — это Вороны.       Чонгук вошёл в ангар в тот момент, когда насильник, лёжа на полу, захлёбывался собственной кровью. Уже не шевелился, казалось бы, даже не дышал. Лицо превратилось в яркое месиво чего-то невообразимого, а Хосок не унимался, всё бил и бил, не прекращая, будто хотел выплеснуть всю ярость на этого ублюдка. Ребята выстроились вдоль стены, со страхом наблюдая за съехавшим с катушек Вороном, никто не набрался смелости подойти к нему и остановить. А Хосок будто сошёл с ума.       — Гнида поганая! — удар. — Не удержал свой член в штанах, ублюдина?! — ещё удар. — Выродок, сука! — звук удара уже слышится как хлюпанье, костей целых явно не осталось. — Я твою, сука, маму ебал, мразота кончитная!       Чонгук подскочил к Хосоку и попытался оттащить его от полумёртвого альфы. Но Хосок не давался, грубо отталкивая его от себя.       — Хоби! Хватит! Ты его убьёшь, — орал Чонгук, вцепившись в него и свалившись с ним на пол, изо всех сил удерживая брата.       — Ну и хуй с ним, сука, пусть подохнет! Мразь! Убери от меня свои руки, бля! Ты ничем не лучше! — Хосок напрочь перестал себя контролировать. — Чё, блять, сочувствуешь ему? Понимаешь его? — Чонгук бы предпочёл получить от брата физически, чем слушать сейчас эти слова. — Тоже бля, решил, что всё можешь? Сукаааа!!!!       — Что здесь происходит? — громогласный выкрик Намджуна, разнёсшийся эхом по ангару, мигом утихомирил валяющихся на полу и сцепившихся альф. — Все на выход!       Нахохлившиеся братья поплелись следом за Намджуном, беспрекословно исполняя его приказ, и как только попали к нему в кабинет — оба получили по крепкой оплеухе, словно нерадивые мальчишки, нашкодившие и своим баловством выведшие из себя родителя.       — Вы, блять, кто такие? Вороны или, блять, петухи в курятнике? Какого хуя вы сцепились, причём на глазах у молодняка!       Хосок виновато поглядывал на Намджуна и с ухмылочкой кинул взгляд на брата, мол, давай, расскажи, вот тебе прекрасная возможность. Но Чонгук, крепко сжав губы, молчал, а в глазах полыхал гнев. Не таким образом, не в такое время.       — Мне глубоко поебать, что вы там вдвоём не поделили! Вы, блять, братья! Точка! Хосок! — обратился Намджун к всё ещё пылающему гневом, но изо всех сил скрывающему это альфе. — Даже если старший брат не прав — он, сука, прав!!! Точка, блять! Ты слышал это не раз! Чонгук, а ты куда лезешь?! Детство в заднице заиграло?! Какую, блять, игрушку вы не смогли поделить?!       Намджун очень редко выходил из себя, и это был как раз тот случай.       — А сейчас слушаем меня внимательно! Вчера вечером случился пиздец! Студенты сцепились! Не на жизнь, а на смерть! Толпа на толпу, погибло несколько человек. И самое главное — сцепились булы и кибы. Именно в этом смысле. Три пацана, которые погибли, булы. Двое пацанов в больнице — они кибы. Сейчас это лишь небольшой ветерок, но всё может вырасти в ураган хуй его знает каких размеров. Нам сейчас национальная разрозненность нахуй не нужна. Разберитесь с этим вопросом…       — Мижон… — не успел Намджун договорить, как Чонгук высказал догадку, которая пришла ему в голову уже несколько дней назад. — Это его рук дело, стопудово! Эта гнида оказалась не такой тупой, как думали мы! Он разжигает этот костёр! И тут есть кто-то, кто ему помогает. В Фоссе есть предатель. И это не маленький человек. Тот, который это смог раздуть, имеет какой-то вес. А Юнги Мижон держит у себя, чтобы подстраховать его. Если мы выйдем на предателя — он попросит за жизнь Юнги его жизнь. Вот для чего ему Мин нужен. Дело не только в оружии. Юнги — его страховка.       — Есть варианты забрать Мина в ближайшее время? — Намджун взглянул на потрёпанного Хосока, а тот сразу подтянулся.       — Да. Я заберу его.       — Ты один не справишься. Я пойду с тобой, — Чонгук отрезал тоном, не терпящим возражений. — Там мои ребята, нас проведут тихо. Но моё присутствие необходимо.       — Первым делом разузнайте, что произошло. Пусть Вороны всё узнают. Через братьев, друзей. Здесь все знакомы друг с другом через два рукопожатия. Выйти нужно на ту гниду, кто здесь этим руководит. Сука, выбрали самые безудержные и горячие головы — студентов. Этим ты хоть чё говори — они же переть за своих будут. Среди них есть Вороны, дети Воронов, их братья. Давите на это. Чонгук, это на тебе. Был бы тут Юнги — он бы живо их всех заставил себя слушать. Как удав кроликов бы гипнотизировал, сука! Но Юнги сейчас нет. Не лезьте на рожон, нам нужна просто информация. Сейчас главное утихомирить молодняк и вытащить Юнги. Хоби, готовь своих ребят. Пора им прогуляться до Феде. Бери лучших, не дай Бог, они где-то ошибутся и с Юнги что-то случится!       — Я сейчас же этим займусь, Нам, — отчеканил Хосок.       — Когда там твоя комиссия приезжает, Чонгук?       — После выборов, — Чонгук задумался, но дёрнул головой, будто отметая пришедшую в голову мысль.       — Отлично, пока есть время. Занимайтесь. А мне пора уже встретиться с господином Сокджином.       Намджун проводил молодых альф и присел, пребывая в размышлениях, в кабинете. Он попросил Джина о встрече через своих людей, и тот обозначил, что будет ждать его в старом доме, который когда-то купил для Намджуна. Столько лет прошло... Что чувствовал Намджун? Он и сам не знал. Но точно знал, что чувство это нехорошее.

🩸🩸🩸

(I Found - Amber Run)

«Ты послужишь мне предупредительным знаком,

Когда ты наговоришься по делу, у тебя начинает ехать крыша.

Ты послужишь мне фокусной точкой,

Чтобы я не сбился с цели.

Я достиг большего, чем мог бы предположить,

Но скучаю по тебе сильней, чем предполагал.

Ты послужишь мне предупредительным знаком:

Когда ты наговоришься по делу, у тебя начинает ехать крыша.

Образумь меня немного...

Я нашёл любовь там, где её не должно было быть:

Прямо перед собой,

Образумь меня немного...

Ты послужишь мне временной мерой

Того, сколько отдавать и сколько брать взамен»

      Машина Намджуна подъехала к воротам старого неухоженного дома ровно в то время, как они с Джином договорились. Возле ворот не было других автомобилей, и вообще складывалось впечатление, что здесь нет ни одной живой души, но входная створка поддалась легко, так как не была заперта, и Намджун прошагал внутрь.       Двор, когда-то ухоженный, весь зарос бурьяном и травой. Под навесом, раньше отгороженным от двора витринными стёклами, творилась разруха. На разорванных креслах валялись чьи-то старые вещи — видимо, это стало пристанищем бездомных, нашедших здесь укрытие на какое-то время. Лестница в дом выглядела не лучше — некоторые плиты выбило, и огромные зияющие дыры в ней производили впечатление грязных рваных ям, куда легко можно провалиться, если ступать неосторожно.       Когда-то красивое, сияющее новизной жилище превратилось в обитель бедолаг, от вида которого у Намджуна заныло в душе. Каждый шаг перед его глазами рисовались картинки того, что этот дом из себя представлял раньше, и нутро альфы рвало от этих воспоминаний. Время и отсутствие внимания стёрло всё великолепие.       Намджун вошёл в дом беспрепятственно, дверь тоже не была заперта, и по полу проследил оставленные на пыльном паркете свежие следы, которые вели прямиком в кабинет. Место, где когда-то Джин и Намджун попрощались на много лет.       — Ну, привет ещё раз, Ворон.       Джин сидел в большом кожаном кресле и не думал вставать с места, чтобы поприветствовать вошедшего. Упёрся стеклянным взглядом в жёсткий напротив, пытаясь разглядеть там мысли, чувства…       Ухмыльнулся.       Никогда Ким Намджун себе такого не позволял. Никогда не разрешал посторонним прочитать на лице свои внутренние переживания, эмоции. Почему Джин решил, что сейчас будет иначе? Кто такой Ким Сокджин для Ворона? Ноль. Ненужный влюблённый идиот, который много лет назад дал возможность своей любви показаться и был жестоко за это наказан. Разрешил чувствам выползти наружу и уничтожить всё, что Джину было дорого….       — Привет, Джини….       Размазал, разорвал в клочья всю браваду, которую так аккуратно отрабатывал Сокджин много лет и репетировал ментально перед выездом сюда.       Стёр с него одним своим «Джини».       Этот голос, звучащий так по-родному. Ямочки на щеках, появившиеся от улыбки. Такие знакомые интонации в голосе — мягкие, добродушные. Будто не было этих долгих лет разлуки и их первой встречи, наполненной горечью, презрением и сарказмом.       Нет, Джин не станет расслабляться! Не здесь и не сейчас. Не поверит ласковым нотам в голосе. Намджуну что-то от него надо, поэтому он сейчас так себя ведёт. Нужно держать себя в руках. Сокджин больше не тот мальчишка, который готов был отдать за улыбку Намджуна жизнь.       Но как же сложно!       Как сложно наблюдать за тем, кто снился тебе в ночных кошмарах дьяволом-искусителем, и стараться не чувствовать ничего. Смотреть на того, каждый шрам на теле которого ты знаешь наизусть, и заставлять себя не трепетать. Вот сейчас Намджун садится напротив него, пятернёй поправляет чёлку, а Сокджин знает, как при этом играет каждая мышца на его теле, знает, как тянется татуировка на руке, каждую ямочку на теле помнит.       — Зачем ты позвал меня, Ворон? — спокойно так спрашивает, будто это не его сердце подкатило сейчас к горлу и силится из него выпрыгнуть. — Ты хотел поговорить наедине, я тебя слушаю.       — Ты забыл моё имя? Или Ворон тебе больше нравится? А, Джини? Обезличиваешь меня?….. Ворон, — последнее слово произносит с нажимом, будто пытается напомнить, что Джин тоже был среди них…       — Меня выгнали из стаи, как неправильного Ворона. Белого...       Намджун ошибается или сейчас видит боль в глазах напротив?       — Тебя никто не выгонял, Ким Сокджин, — в груди начинает клокотать ярость. Все вопросы, которые Намджун задавал себе, а потом зарыл глубоко внутри, вновь прорываются наружу. — Ты сам из себя сделал Белого Ворона, затопив наш дом Белой смертью, хотя я предупреждал тебя, запрещал, просил! Ты знаешь, как я потом от неё очищал Фоссу, а, блять? Ты знаешь, скольких пацанов я своими руками вытаскивал из подвалов? Сука!!! И альф, и омег!!! Молодёжь, которая и без того, блять, терялась от творившегося вокруг пиздеца, нашла такой выход из ситуации!!! — спокойствие и сдержанность осыпаются старым покрытием, растрескавшись на глазах у обалдевшего Джина. — Какого хуя, Ким Сокджин? Кто тебя выгонял?!       — Что ты, твою мать, мне сейчас несёшь? — Сокджин ведь тоже не железный, вскакивает с места вслед за Намджуном. — Твоё, сука, «иди на хуй» после того, что между нами было, я должен был понимать как приглашение в прекрасное будущее?!! О чём ты пиздишь мне сейчас? При чём тут это? Ты послал меня в цвет, Намджун!       Теряет всякое самообладание, отпускает свою обиду наружу, на пол под ноги бросает когда-то самому любимому человеку на свете.       — Иди на хуй теперь ты, Ким Намджун, слышишь?! Пошёл на хуй, и не надо мне тут строить из себя, блять, доброжелательного старого друга, блять, — хватает Намджуна за ворот рубашки. — Я никогда тебе им не был! Я любил тебя, сука, готов был за тебя жизнь отдать! И после ночи с тобой, блять, когда я открылся тебе полностью — ты, сука, шлёшь меня на хуй! Просто мог сказать: «Джини, прости, между нами этого не должно было произойти, совершил ошибку, сожалею….»       — Я не сожалел!!!       Словно гром среди ясного неба. Нет, наверное Сокджин ослышался.       — Я ни разу не пожалел о том, что между нами было!!!! Я наутро, как долбоёб, строил планы на прекрасное будущее с тобой, сука!!! Я нашёл письмо Кибома в этом самом кабинете, где он рассказал мне, как ты прогнулся под Фила!! Мой Ворон, блять!! Моя душа!!! Ты меня предал!!! Ты мутил дела вместе с этим чмошником и наперекор всему, во что мы с тобой верили, ввязался в дела с наркотой!!! — Намджун толкает от себя обалдевшего Джина, и тот без сил падает обратно в кресло. — Мало ли какую хуйню я прорычал от злости, блять!! Если бы ты…. Ты просто-напросто свернул свои манатки и оставил меня одного разгребать всю ту хуйню, которую вы со своим….       — Не смей! Не смей сейчас это произносить!       Злости больше нет. Сокджин выдохся. Словно пустой сосуд, он чувствовал только ужасающую слабость и страшное сожаление от того, что услышал. Собрав себя в кулак, он с болью взглянул на такое родное, любимое лицо.       — Я сделал это ради тебя, Намджун. Я не мог больше существовать здесь, пока ты был там. Ты мне был необходим, как воздух. А чтобы провернуть твоё скорейшее возвращение, мне были нужны бабки. Я не мог их заработать без тебя в таком количестве… я…. поэтому… А ты? Ты же не сказал, почему? Намджун… — осознание непоправимой ошибки, которую они совершили много лет назад, затопило душу болью… разрывающей, безысходной…       — А меня ты спросил, Джини? — Намджун видит, как глаза напротив краснеют от слёз, которым Сокджин не даёт пролиться неимоверным усилием воли. — Лишний год разлуки стоил того, что мы потеряли Бома и братьев-близнецов? Он стоил жизней тех молодых пацанов, которых я похоронил, проклиная тебя, а, Джини? Ты бы мог остаться и принять последствия своего решения рядом со мной. Но ты предпочёл уйти вместе с Филом. И строил дальше свою жизнь, принимая его помощь, рядом с ним. Я не понимал, а потом принял и смирился….       — Я тебя не предавал, Нам… — тихо так… Сокджин понимает, что эти слова должны были прозвучать много лет назад. Понимает, что проебал время и возможность. Теперь уже слишком поздно. Слишком длинный и широкий овраг вырыло время между двумя Воронами. — Я думал, ты наутро осознал то, что произошло ночью и пожалел…       — В ту ночь я был похож на того, кто не осознаёт своих действий? Правда, Ким Сокджин? Когда я целовал тебя в ответ — было похоже, что я чего-то не осознаю? А потом? То, что я сказал в то утро… Я сказал что-то, что никогда раньше не говорил? Или мы с тобой когда-нибудь вели себя друг с другом как кисейные барышни, чтобы так реагировать на мои слова? — с таким щемящим душу сожалением заглядывает в глаза.       — Мы проебали то, что нам подарила судьба, Нам, — практически шепчет Джин. — Теперь это не имеет значения. Прошлого не воротить. Слишком много людей вокруг, слишком много свирепых взглядов. Сейчас о другом нужно думать.       — Я за этим к тебе и пришёл, — как-то обречённо, горько звучит голос лидера Воронов.       И даже это причиняет боль. Такое он мог себе позволить только со своими пацанами и с Джином — дать увидеть свои истинные чувства: страдание, сожаление, горесть. Пацаны теперь разлетелись кто куда, а Джин…. Он вот тут, напротив, но теперь так далеко.       — Помоги мне наладить мосты с новым руководством Центра, Джин. Мои там наверху уже ничего не решают, а на новых я выхода так и не нашёл.       Джин тоже разбит вдребезги. И тоже не скрывает этого.       — Они не позволят, Джуни. Им не нужно сотрудничество с тобой, им нужно твоё отступничество. Они позволят оставить тебя в Фоссе, только если ты согласишься на их условия.       — Какие?       — Ты продаёшь им акции алюминиевого завода, вольфрамо-молибденового, комбината по изготовлению минералки и вино-водочных заводов! Семьдесят пять процентов акций.       — По цене, которую они сами предложат, — ухмыляется Намджун, снова закипая.       — Да. Они оставят вам двадцать пять процентов, но управлять всем этим активом они уже будут сами. Они позволят тебе остаться здесь, ты проживёшь в своей Республике спокойно, до старости, но лезть в какие бы то ни было дела больше не будешь.       — Пустышка! Они хотят сделать из Воронов пустышек… Ты же понимаешь, что я на это никогда не пойду, Джин.       — Почему, Нам?       Джин взволнованно засуетился. Вот он момент икс, которого он так ждал. Сейчас или никогда. Он не верил, но всё же надеялся, что сможет убедить Ворона.       — Подумай сам, Нам. Ты сделал то, о чём мечтал! Поднял Фоссу с колен. Превратил Яму в процветающую Республику. Под всем Южным хребтом нет Республики сильнее, чем Фосса. Теперь хватит, Джуни. Разве мы могли тогда, когда пацанами обчищали квартиры, подумать, что добьёмся этого? Не могли! Теперь и нам пора на покой, Нам, — глаза загораются безумным блеском. — Давай уедем, а? Продай им всё! Свалим из этой страны и будем тихо, спокойно доживать свой век, где-нибудь за кордоном. Купим небольшой домик, ну что нам ещё надо, а? Я и не думал! Я же ехал сюда, ничего не зная! Я хотел тебя уговорить уступить, но не знал как. А теперь знаю! Мы оба ни в чём не виноваты, Джуни. Судьба сыграла с нами злую шутку. Давай заберём у неё своё, а? Давай свалим отсюда.       Намджун со страшной тоской слушал слова альфы, словно какую-то сказку.       — А сына ты с собой заберёшь, Джин? А Фил тебе позволит? Сын же твой обручён с его сыном. А моих детей куда я дену? Повезём с собой в наш маленький домик? А люди Фоссы, которые по сей день приходят ко мне с надеждой на помощь? А, Джини? Их тоже с собой заберём?       Джин замолчал, отчаянно уставившись на Нама.       — Я ещё поборюсь, Ким Сокджин. Ворон не обломал своих крыльев, всё ещё летает в небе над Фоссой. Посмотрим, как они с ним справятся…. Как ВЫ со мной справитесь…. — исправился альфа и поднялся с места, чтобы поскорее убраться из этого дома.       — Ты не сможешь их одолеть и всех своих погубишь!.. — всё ещё на что-то надеясь, горестно прокричал Джин.       А Намджун на пороге повернулся к нему, улыбнулся, играя ямочками на щеках и пряча за своей улыбкой всю боль, что он испытывал, и, не ответив ни слова, ушёл, оставив разбитого вдребезги Сокджина одного.       Ким Сокджин ещё долго сидел в кабинете пустого, грязного, полуразрушенного дома. Не мог открыть глаз, пропуская через себя всё, что он сейчас услышал.       Ким Сокджин боялся пошевелиться и поэтому не поднимал руки, чтобы утереть слёзы, которые крупными горошинами катились по щекам.       Ким Сокджин наконец-то им позволил пролиться, но стереть со щёк никак не мог, потому что боялся рассыпаться, если пошевелится.

🩸🩸🩸

(Zombie - Bad Wolves)

      Весь сегодняшний день Чонгука прошёл в разговорах, размышлениях, объяснениях и встречах. Парни, что оказались в больнице — кибы, даже избитые и искалеченные, никак не могли успокоиться, что уж говорить о булах, на глазах которых убили их друзей. По всей Фоссе витал смрадный запах назревающего пиздеца. В Университете Фоссы молодые ребята разбились по кучкам в зависимости от национальной принадлежности и волком смотрели друг на друга. Одна маленькая искра — и огонь уже невозможно будет потушить. Молва о ночной потасовке и её причине разнеслась по Республике со скоростью света, и теперь не только молодые люди, но и старики, буквально вчера сидевшие во дворах и играющие вместе дружно в домино, сегодня орали друг другу о том, кто в Фоссе коренные жители, а кто пришлые.       Правительство не особо вмешивалось в то, что происходит. Центр не был готов к такому развитию событий, и сейчас пока особо ни на что не реагировал — видимо, раздумывал, как эту ситуацию можно повернуть выгоднее для себя. До семей, которые в этом чётко продуманном акте потеряли сыновей, правительству точно не было никакого дела — лес рубят, щепки летят.       Чонгук в первую очередь посетил эти семьи, поговорил с их родственниками и оказал посильную помощь тем из них, кто в этом нуждался. Потом собрал уважаемых представителей Воронов. Разъяснил им, откуда ветер дует и чем это чревато. Рассказал, чего от них ждёт, чётко обозначая, что в Республике главное — это Вороны, неважно, бул это или киб — главное, что они Вороны. Они все вместе ставили на ноги Фоссу, и сейчас их основная задача — не допустить раскола между ними. А раскол нужен тем, кто хочет Воронов уничтожить.       Альфа собрал в офисе как можно больше ребят и направил их во все возможные скопления людей — университет, клубы, рестораны, даже спортивные секции. Они должны были стать ушами, глазами, руками Чонгука и в случае, если возникает хоть малейший конфликт на национальной почве, вмешаться, его предотвратить, а самых ретивых велел везти к ним, на базу, на территорию офисов. Затем альфа лично отправился в больницу к пацанам, выяснить подробности и причины конфликта.       Причина оказалась до боли смешной. На студенческой тусовке омега не захотел танцевать с альфой и обозвал его грязным булом, спустившимся с гор. Когда последний возмутился этим словам и попытался одёрнуть того — омега влепил ему пощёчину рукой, обтянутой в кружевную перчатку, а после хлёсткой оплеухи демонстративно стянул и кинул её парню в лицо со словами: «Не терплю навозного запаха булов». Молодой альфа был слишком несдержанным и толкнул дерзкого омегу, прошипев: «Ты киб, но позор всем кибам, чьим сыном ты, течная сука, являешься! Ебал я в рот тебя и всех твоих сородичей….»       Всё!       Потасовка переросла в огромные разборки, драка на тусовке перекинулась на весь Университетский квартал, студенты на призывы «кибы бьют булов» или «булы бьют кибов» с разных сторон Фоссы ринулись на помощь своим близким, друзьям или братьям.       Омегу и его поведение уже никто и не вспоминал. Главным стало противостояние кибов и булов.       Когда Чонгук докопался до истины, он приказал своим найти молодого омегу, но тот как сквозь землю провалился. В Университете учились и ребята с других Республик, в том числе и из Феде, которые приняли ту или иную сторону в зависимости от ранее установленных связей и взаимодействия с местными. Чонгук их тоже не скидывал со счетов, на беседу с ними и поиски тех, кого не могли отыскать, ухлопал кучу времени. На территорию офисов стали завозить поочерёдно совсем не унимающихся молодых людей. Особенно ретивой оказалась группа булов, которых остановили возле больницы, когда они направлялись разгромить отделение, где лежали покалеченные кибы, чтобы добить их в отместку за своих.       У Чонгука уже было на исходе всякое терпение объяснять, но он, сжав кулаки, сдержанно продолжал это делать. Однако порой приходилось растолковывать ситуацию, вбивая свои мысли особенно непонятливым крепким ударом или лёгкой пощёчиной.       К вечеру пришла весть, что того омегу нашли и привезли на территорию. Побеседовав с ним как можно откровеннее, как умел только Чонгук, он, наконец, размотал клубок.       Омегу наняли. Он вообще не должен был попасть на ту тусовку, но ему помогли. Такой бучи бы не поднялось, если бы на той же тусовке не было тех, кто подначивал с одной стороны булов, с другой кибов. Организовал всё это один человек.       Предателем был Ворон. Уважаемый Ворон. Один из тех, кого Чонгук собрал в первую очередь. Эта сука хлопала Чонгука по плечу и заверяла его, что сделает всё, что в его силах. Потом выяснилось, что любовник у этого падлы из Феде. Последний свёл и сдружил его с Мижоном, и этот не преминул знакомством воспользоваться. Чонгук выяснил, что студенческая потасовка — это лишь капля в море, по сравнению с планами предателя. Следующий беспредел намечался на футбольном матче в честь избрания нового президента. Он собирался устроить провокацию там.       Чонгук приказал по-тихому привезти эту суку к нему. И сейчас ждал, когда его доставят.       Ворон устал, он не спал толком прошлую ночь, но стоило ему вспомнить причину его бессонницы — настроение тут же подскочило на несколько этажей. В груди будто разлилось что-то тёплое, приятно щекочущее внутренности, и губы невольно дрогнули в непременном желании нарисовать на лице мягкую, несвойственную суровому альфе улыбку.       В кабинет офиса заскочил молодой работник, запыхавшийся и испуганный, и с выпученными глазами сообщил, что предателя нашли. Что пацаны ждут Чонгука внизу, но телефонный звонок от ребят из Феде не дал альфе тут же последовать за зовущим.       Ответив, Чонгук услышал заполошенный голос приятеля, который доставлял вести о Юнги.       — Чонгук, тут творится пиздец! Настоящая война, сука! Люди Мижона захватили дом правительства! Это пиздец, что они творят, блять! Они вырезали весь род Лидера Феде. По всей Республике хаос! Провозгласили, что с сегодняшнего дня Республика не признаёт Законов Центра и будет жить по своим религиозным Законам! Они требуют суверенитет! Военные гарнизоны Центра пока оказывают сопротивление, но их катастрофически мало! Сука!!! Он почти всю Республику подмял под себя!!! Прежнего Феде больше нет и….       — Юнги? Что с Юнги? Ты его видел?       — Прости, Чонгук, но мне было не до слежки за ним. Рядом с Мижоном его нет. В поместье его тоже нет. Ребята мне сказали, что он как-то перетянул на свою сторону часть охраны вместе с омегой Мижона и сбежал, но я в это не верю, Гук. И даже если так — по периметру границы Республики люди Мижона, ему сейчас никак не выбраться, — Чонгук отчётливо услышал пулемётную очередь в телефоне. — Прости, дружище, мне пора. Буду жив — узнаю всё подробнее и сообщу тебе….       Звонок прервался. Чонгук тут же набрал Хосоку с Намджуном, попросил заехать к ним в офис и спустился вниз.       Ворона-предателя и организатора беспредела в Фоссе привезли на базу мёртвым. Когда его пытались взять, он стал сопротивляться и получил пулю в живот. Альфа испустил дух по пути в больницу, и туда увозить его уже не стали.       У Мижона больше не было причин оставлять Юнги в живых. Чонгук знал, что если Мижон дал Ворону-предателю своё слово уберечь его от смерти, то слово своё будет держать до талого. Чонгук знал, что Юнги именно для этого нужен был Мижону. Теперь Юнги в смертельной опасности.       Юнги нужно вызволять как можно быстрее.       Чонгук срочно созвонился с Миником, тот ему рассказал, что Юнги был у него вместе с Мижоном, поручился за последнего, и они договорились о поставке «фруктов». Больше Миник о Юнги не слышал, но тот был в прекрасном расположении духа и отлично выглядел. Следующий звонок был Ворону, которого они с Хоби отправили «погостить» к ребятам в Феде, доставлявшим им информацию. Дозвониться сразу не удалось, но через некоторое время на телефон пришло сообщение: «Юнги организовал побег, я пытаюсь напасть на их след, пока не могу. Сука, вот так Ворон! Он, сука, мёртвого уговорит дышать! Перетянул на свою сторону кого-то из людей Мижона. Сорок лис в голове Мижона не догонят одного хромого кролика в голове Ворона! О новостях буду сообщать».       Это известие немного Чонгука успокоило.       Намджун и Хосок подъехали незамедлительно. Чонгук обрисовал ситуацию, а Хоби рассказал, что на военных базах Фоссы произошла активизация. Несколько подразделений выдвинулись в сторону Феде ночью. Скорее всего, они направились на подмогу военным гарнизонам Феде, поэтому сейчас торопиться не вариант. На границе будет бой однозначно, а им следует выступить завтра вечером, когда военные очистят границы. Чонгук и Намджун с этим планом согласились и сегодня решили, что на этом хватит, пора по домам, отдохнуть перед предстоящей серьёзной вылазкой, и разъехались в разные стороны.       Хосок всё ещё волком смотрел на брата и кроме как по делу не перекинулся с ним и парой слов, прыгнул в свою тачку и с пробуксовками выехал с территории.       — Что между вами происходит? — хмуро поинтересовался Намджун.       — Игрушку не поделили, — повторил Чонгук слова Намджуна.       — Мне стоит переживать?       — Мы поговорим об этом обязательно, но не сейчас. Сейчас не время, — похлопал Чонгук по плечу Намджуна и тоже направился к своей машине.

🩸🩸🩸

      (levitation — Aaron Hibell, Felsmann & Tiley)

(Трек можно не отключать до конца главы)

      Феликс целый день не мог найти себе места. Опухшие глаза, растрёпанные волосы, бледно-синюшный цвет лица и трясущиеся руки — это то, что он видел в зеркале и ненавидел. В данную минуту он люто ненавидел себя, свою жизнь, Тэхёна, Хосока, всех вокруг. Ненавидел Фоссу, Воронов, ненавидел решение приехать сюда с другом. А больше всего ненавидел своих родителей, которые его бросили и обрекли на такую жизнь.       На телефонные звонки Тэхёна не отвечал, миллионные сообщения от него же с вопросами о самочувствии друга игнорировал и в конце концов, отписавшись, что у него всё нормально, что просто устал, отключил трубку, чтобы не раздражаться ещё больше трелью звонка.       Ближе к вечеру он сошкрёб себя с дивана и, собравшись наспех, направился в танцевальную студию, чтобы хоть немного развеяться.       Чимин встретил его развинченным напрочь видом. Тоска в красивых глазах нежного омеги наряду с огромными тёмными синяками, пролёгшими под глазами, ничего хорошего в ментальное благополучие Феликса не добавили. Конечно, Чонгук сегодня не ночевал дома. Наверное, супруги поругались, произошёл скандал и Чимин страдал.       Какой же всё-таки Феликс подлец! Он же ни разу не подумал о Чимине. Пока он не знал, что владелец танцевальной студии тот самый муж Чонгука — Феликсу было проще простого. Пресловутый муж не имел очертаний, характера, был некой пустой, обезличенной формой живого существа, и Феликсу было всё равно, что Тэхён рассказывал ему о Чонгуке. Но теперь, когда они познакомились и Феликс знает, что сегодняшней ночью произошло, он всё равно молчит. Видит, что омега сам не свой, видит, что глаза у него красные — то ли от слёз, то ли от бессонной ночи оттого, что ждал мужа домой.       Какой же всё-таки Феликс подлец! И Тэхён подлец! Сам же говорил, что презирает тех, кто встречается с женатыми, а сам что?!       Феликс не выдержал.       Оправдавшись тем, что плохо себя чувствует, выскочил из танцзала и, вернувшись домой, вновь упал на диван с громкими рыданиями.       Почему всё крутится вокруг Тэхёна? Что в нём такого, чего нет в Феликсе? Тэхён! Тэхён! Тэхён! Как у императора, легко так — пришёл, увидел, победил! Да Тэхён даже не старается! Всё ему на тарелочке с голубой каёмочкой!       После каждой такой мысли Феликс наравне с Тэхёном ненавидел и себя ещё больше. Стучал кулаками по дивану, рыдал, а затем, в какой-то рандомный момент, утёр слёзы, сходил в ванную, умылся, включил телефон и набрал номер из телефонной книжки. На звонок ответили практически сразу.       — Это я, — сбивчиво произнёс Феликс.       — Что случилось? Тэхён не в порядке? Что-то стряслось?       — Он не стоит того, чтобы ты так за него переживал…       — Что это значит, Феликс?       — Бом, он связался с Вороном, прошлую ночь он провёл с ним, в домике в горах. Я тоже там был, но в другом доме. Он тебе изменил, Ли, — выпалил Феликс на одном дыхании и затрясся от того, что в эту же секунду понял, что натворил.       — Кто именно из Воронов? — голос звучал так, словно говорили из огромной трубы, глухо, надорванно.       — Чон Чонгук…. — в дверь кто-то позвонил, а потом нетерпеливо забарабанил. — Мне пора, Бом, извини, что стал недобрым вестником.       На пороге квартиры Феликса стоял Хосок.       — Ликси, можно я сегодня у тебя переночую? — словно мальчишка, чем-то провинившийся перед взрослыми и выпрашивающий капельку понимания. — Завтра важный день, мне бы впору набухаться, но Мина нет, Чонгук бесит, домой ехать впадлу, омеги у меня нет, я и подумал — может, ты приютишь одинокого Ворона, а? Я обещаю, приставать вообще не буду. Просто поболтай со мной, Ликси. Мне нравится с тобой болтать…       В ту же секунду, когда Феликс сдал своего друга, он об этом горько пожалел. А сейчас…. Сейчас ему было бесконечно стыдно… Что он натворил? Что теперь будет? Что Ли сделает и как отреагирует на слова Феликса?       Хосок справился со своим гневом, вот он — пришёл к нему, с улыбкой проходит в его квартиру после приглашающего жеста, осматривается, глядит на омегу так добродушно. А ведь Чонгук и правда провинился перед Хосоком. А Тэхён? По сути ведь Тэхён Феликсу ничего плохого не сделал.       По сути Феликс оказался сукой!

🩸🩸🩸

      Тэхён пропустил последнего курьера, который затащил в его квартиру огромную вазу с цветами. Пионы. Непонятно, откуда в такое время года смогли раздобыть такое количество пионов. Разных цветов — белые, сиреневые, розовые, лиловые, но вся его квартира утопала в цветах, доставленных сюда бригадой посыльных.       Установив ношу в последний свободный уголок огромной квартиры, молодой альфа протянул ему открытку:       — Нам было велено это передать с последней вазой, господин Ким, — и, вложив в руку Тэхёна красочно оформленную карточку, ретировался.       Тэхён развернул плотную бумагу и прочёл на ней: «Выгляни в окно». Ринулся к балкону и, выскочив на него в одной только домашней футболке, замер.       Во дворе их высоток, на открытой площадке между пустующими в это время года клумбами сверкали фейерверки, выложенные на плитке в одно огромное слово: «МОЙ».       Тэхён захохотал. Счастливый от развернувшегося зрелища, особенно в тот момент, когда заметил, что огромное количество любопытных жильцов дома тоже со своих балконов глазеют на это и аплодируют организатору и адресату данного необычного представления.       Душу омеги наполнила радость, а в животе в ту же секунду запорхало огромное количество бабочек. Он заметил тёмную фигуру, продвигающуюся твёрдым уверенным шагом к его подъезду, и мигом проскочил к зеркалу. Со скоростью света скинул с себя растянутые спортивные штаны, старую белую футболку, накинул приличный на его взгляд домашний костюм винного цвета, причесался и лёгким движением нанёс на губы блеск. Открыл входную дверь и, прислонившись к косяку и сложив руки на груди, стал ждать ночного гостя, припечатав к лицу небрежную улыбочку.       Долго ждать не пришлось. Чонгук, как всегда великолепно выглядящий, весь в чёрном, вышагнул из лифта и восхищённым взглядом уставился на омегу, ожидая реакцию на своё вторжение.       — Ты решил, что оранжерея в моей квартире послужит тебе пригласительным билетом, Ворон?       — Я решил, что не нужно перечить своему внутреннему голосу, Колибри.       — Сдаётся мне, что твой внутренний голос тебе пиздит, альфа. Начнём с того, что я не твой.       — Он редко ошибается, — ухмыльнулся Чонгук. — Проорал мне недавно: «Соскучился? Так сходи, повидайся».       — Ну что, увидел? Задача выполнена. А теперь давай, Ворон, тебя дома ждут, лети….       — Колибри…       Чонгук в два шага оказался рядом с отвернувшимся от него омегой.       — Не гони меня, — обнял со спины так крепко. — Ты мне нужен… — выдохнул в шею, ведя по ней губами к линии роста волос и осыпая по всей длине невесомыми поцелуями. — Ты же тоже хочешь, я чувствую, — провёл широкой ладонью по груди, ощущая, как Тэхён дрожит от этих прикосновений.       — Хочу… — не успел произнести Тэхён, как его подхватили на руки и понесли внутрь, захлопнув ногой входную дверь.       Квартира наполнилась звуками поцелуев, нежных прикосновений, судорожных выдохов и чувственных стонов. На всё остальное этим двоим было наплевать. Плевать на разрывающийся от звонков телефон Тэхёна, на то, что происходит в квартире, на улице, в Республике, в стране и вообще на планете Земля.       А через некоторое время на телефон Тэ пришло сообщение: «Я и не подозревал, что ты окажешься такой дешёвой сукой! Я еду в Фоссу!»       Но кому до этого было дело?