Зов охотничьего сердца

      — Капитан Гуннхильдр! Капитан! — завидев статную фигуру, молодой парень тут же кинулся к ней через всё поле винокурни, перепрыгивая тёмные вытянутые мешки и толкая плечами других рыцарей, что занимались сразу несколькими делами одновременно: упаковывали трупы, осматривали ранения выживших, сжигали тела убитых вампиров, допрашивали свидетелей.       Одним словом, на месте произошедшего, как заявил Ордо Фавониус, инцидента велась слишком активная работа для понимания, что же конкретно произошло и почему результат именно такой, невзирая на достаточно тщательную подготовку. Не говоря уже о том, что обычно у Дилюка Рагнвирдра никогда не случалось таких больших потерь, как сейчас, почему он сидит, подперев голову кулаком, пока более низкие по званию мужчины задают одни и те же вопросы. Все они, безусловно, важны для протокола, и тем не менее вызывали только раздражение:       — Сколько вам можно повторять?! — он ударил кулаком по столу так сильно, что листочек, на который чернилами записывали все ответы, на мгновение поднялся в воздух. — Мы патрулировали, затем на нас напали упыри! Не летучие мыши, не разбойники, а чертовы упыри, слышите?!       — И сколько их было? — несмотря ни на что, рыцарь пытался сохранять спокойствие.       — О, по вашему, я считал их, пока моих людей заживо грызли?!       — Простите, сэр, мы просто должны убедиться, что все детали соответствуют...       — Детали?! У нас погибло столько людей, а вы тут сыщиков из себя строите! — не желая успокаиваться, капитан Рагнвирдр вновь повысил голос, отчего все находящиеся рядом содрогнулись, и непоколебима осталась разве что вошедшая в шатёр Джинн, при виде которой рыцари повскакивали со своих мест:       — Здравствуйте, капитан!       — Вольно, — она махнула рукой, позволяя занять прежние места, отодвигает стоявший поблизости стул и садиться напротив Дилюка, чьё лицо становится спокойнее и в то же время более хмурым из-за того, что женщина перед ним некто больший, чем начальник и потому отчитываться о своей неудаче перед ней намного сложнее. — Расскажешь, что здесь происходит? Почему то, как ты кричишь, слышно ещё с улицы?              — Потому что эти идиоты замучили меня одними и теми же бессмысленными вопросами вместо того, чтобы дать заняться своей работой! — его большая ладонь сжалась в кулак будто бы в желании ударить по столу, но, к счастью рыцарей, этого не происходит. — У нас, между прочим, пропало три человека, включая новенького!       — Новенького? — Джинн подпёрла подбородок пальцами и поджала губы в попытке вспомнить, о ком может идти речь.       — Ну, тот который от Фатуи, — помог быстрее сориентироваться Дилюк, не заметив, как сидящие рядом с ними недовольно и даже с долей отвращения переглянулись между собой, записав что-то в свои листочки. — Его зовут вроде... Аямел... Яксел...       — Аякс?       — Да, как-то так зовут.       — Хм, — капитан снова задумалась. — И никаких следов?       — Никаких, кроме луж крови, — в его голосе чувствовалась раздражённость вперемешку с отчаянием. — Хотя есть на самом деле кое-что интересное: один из наших парней сказал, что видел, как в фатуйца вцепился упырь, а потом ему кто-то размозжил голову и унёс в неизвестном направлении.       — В смысле «размозжил голову»?       — В прямом, Джинн, — пускай капитан просила никогда не называть её при других по имени, он не собирался думать сейчас о таких мелочах. — Я попросил пока не сжигать его тело, чтобы ты смогла если что убедиться в этом и, может, найти каких-нибудь специалистов, которые бы смогли ответить на вопрос, какого хрена, потому что мы сами — без понятия. Точнее, то, что это уже попахивает клановой войной — и без того понятно, но учитывая, что это случилось именно с фатуйцем...       — Вряд ли он может быть замешан в вампирских делах, — не дослушав, тут же опровергла она одновременно с мотанием головы, из-за чего высокий конский хвост немного распушился.       — И тем не менее, согласись странно, когда один упырь убивает другого ради какого-то человека, не так ли? — пытался продавить свою версию Дилюк, ведь сложившаяся ситуация и правда походила на слишком странное «совпадение»: первоклассный молодой охотник из другой страны приезжает, чтобы помочь, а на деле пропадает в первую же вылазку.       Ещё и при таких обстоятельствах, о которых вряд ли бы стали врать другие охотники, пускай это даёт им ещё один лишний повод ненавидеть всех, кто как-либо связан с Фатуи, имеющих уши по всему континенту, почему новости о нападении не заставляют себя ждать. В противном случае, Царица бы оказалась куда злее и недовольнее, чем сейчас, во время заседания в главном замке, где также располагались Предвестники — основоположники Фатуи, каждый из которых занимался своей отраслью: Дотторе без устали проводил опыты над вампирами в поиске наиболее лучшего способа их уничтожения; Сандроне конструировала новые виды оружия и брони; Пьеро отвечал за общий функционал организации; Коломбина главенствовала над отрядами разведки для поиска полезной и всегда обновляющейся информации; Пульчинелла контролировал финансы; Капитано разрабатывал новые стратегии уничтожения вампиров и руководил армией; Арлекино учила бойцов пользоваться всеми видами оружия, что может понадобиться на поле боя.       Сама же Царица являлась официальным лицом страны и непосредственно ордена, сражающегося с вампирами, почему как только стало известно о пропаже Аякса, было принято решение отправить кого-то на его поиски. Пускай та же Арлекино не видела смысла беспокоиться, так как любой охотник может попасть в передрягу и должен сам из неё выбраться. К тому же, Тарталья всегда славился привычкой рисковать даже там, где не надо, а значит, нельзя исключать, что его «похищение» — не больше, чем собственная инициатива для внедрения в логово вампиров под видом жертвы, с чем также были согласны Сандроне и Капитано.       Остальные больше придерживались позиции Царицы, за несколько лет уже привыкшей считать, что Аякс — лицо Фатуи в других странах, и потому его потеря может сильно ударить по репутации. Не говоря уже о том, как испортятся отношения с Мондштатом, если не выполнить своё обещание и не помочь с кланами, что орудуют там сильнее прежнего доказательства чему как раз множество мешков с трупами у винокурни и пропажа, которая на самом деле являлась спасением. Если так, конечно, можно сказать, учитывая, что это всё равно, что оказаться запертым в тюрьме — только ещё в придачу с тем, кто заставлял чувствовать, как внутри разгорается странное пламя, когда взгляд падает на чужие губы.       Они были тонкими, немного бордовыми, искривлёнными в еле заметной усмешке, которая за долгие столетия стала неотъемлемой частью Кэйи, что стоял неподвижно, словно позволяя в любой момент прервать столь опасный и интимный момент. Словно у охотника есть возможность не поддаться чужеродному порыву внутри себя и не поддаться для того, чтобы слиться в поцелуе, от которого внутри всё замирает. С одной стороны от приятного тепла, моментально распространившемуся по телу, с другой — от обжигающего холода, охватывающего сразу с нескольких сторон засчёт того, что вампир положил ладони на бёдра и, не отрываясь, повёл к столу, а после одним ловким движением усадил на него.       От этого ноги Тартальи инстинктивно разъехались в стороны, и Кэйе уже ничего не стоило всем своим телом — массивным и ледяным — прижаться к человеку и ощущать, как бешено колотится его сердце, как подрагивают коленки и всё тело прошибает током от осознания, что всё происходящее противоестественно и неправильно. Что он не должен терять контроль над собой, как бы заманчиво не выглядела перспектива отдаться прямо на этом столе, и поэтому, пока всё не зашло дальше, нужно упереться кулаками в чужую грудь и отстраниться на несколько сантиметров, при этом спрятав глаза, полные стыда.       Кэйя в это время продолжал стоять в непозволительной близости, но дальше не лез, потому что понимал: Тарталья сейчас подобен оголённому проводу и лучшее, что можно с этим сделать — дать возможность выдохнуть и привести рой мыслей в порядок прежде, чем с губ сорвётся очень тихое:       — Отойди.       — Отойти? — Кэйя переспрашивает без издёвки или сарказма.       — То, что мы делаем... неправильно.       — Разве? — тёмно-синие брови изогнулись. — Я думал, это нормально, когда двое, испытывающих влечение, целуются и двигаются к чему-то большему.       — Это только из-за связи, — опроверг Тарталья, продолжая смотреть куда-то вниз и держать сжатые в кулаки ладони так, чтобы сохранять дистанцию, несмотря на то, что попыток вновь сократить её не было. — На самом деле мы враги, и этого ничто и никогда не изменит.       — К сожалению или к счастью, сопротивление порождает лишь ещё большее желание, а оно кипело в тебе и до того, что произошло, — одновременно с этим, холодные пальцы прикасаются к перебинтованному плечу и невесомо проводят по нему, вызывая волну мурашек, — так что позволь себе расслабиться.       В ответ охотник хочет отшутиться, но замолкает, понимая, что прозвучит жалко и выглядеть будет также, хотя для Кэйи, прожившего больше сотни лет, всё иначе и, кажется, не существовало и больше не будет существовать ничего лучше, чем происходящее прямо сейчас. Ведь все кого он когда-либо соблазнял и изредка оставлял для развлечения на второй раз, не могли сравниться со столь чувственным и прекрасным созданием, которому он без капельки злости или раздражённости позволяет и прощает всё. Без исключения, и причина тому не столько образовавшаяся связь, сколько что-то ещё — более высокое, возможно, описываемое в древних свитках, когда появилась первая информация об умении вампиров зачаровывать и подчинять своей воле.       Как бы там ни было, Кэйя поистине поражён и чувствует, как в нём не растёт привычная рядом с людьми злость даже тогда, когда Тарталья с отчасти напускной неприязнью толкает его в грудь и, освободившись, выходит из кухни обратно в длинный коридор. И плевать, что, по сути, такое поведение покажется слишком детским, не говоря уже о том, что та же Розария по одному лишь щелчку пальцев с лёгкостью вернёт его обратно — куда важнее хотя бы на несколько мгновений почувствовать себя снова собой. Снова тем, кто может не быть зависимым от чужих хладнокровных прикосновений и томных взглядов, будто смотрящих в спину через закрытую комнату, где Тарталья, может, расплакался бы.       Однако внутренний стержень, взращенный Фатуи, не позволил. Вместо этого в голове проскользнула мысль: может сбежать? Желательно рано утром, сразу после рассвета, когда солнце самое яркое и несомненно обожжёт вампирскую кожу, позволив самому остаться целым и невредимым. Или всё-таки остаться? Попробовать не испытывать судьбу, чтобы не умереть раньше времени, втереться к Альбериху в доверие, узнать про похищенных ранее охотников, а параллельно найти способ, как разорвать связь без собственной смерти или превращения в такого же упыря.       Хотя что-то человеческое в Кэйи всё же было: взять в пример их достаточно комфортный и тёплый разговор с таверне или завтрак, который тот принёс буквально спустя двадцать минут после «инцидента» на кухне, после чего любезно ушёл, то ли не желая нарушать личное пространство, то ли посчитав, что пока мучений достаточно, то ли ещё по какой-то причине. Понять это, если честно, трудно, да и будто бы излишне в мире, где — Тарталья убеждён — всё просто: охотник должен интересоваться лишь убийством нечисти, а не объяснением её поступков, как и вампиры в свою очередь должны пить кровь, над почти опустевшими запасами которой Розария раздражённо вздыхала, начиная прокручивать мысль: не убить ли рыжеволосого самой?       Альберих её, конечно, возненавидит, но всё же лучше, чем оставаться голодной и терпеть человеческие выходки несколько дней, недель, месяцев или сколько всё это должно продлиться прежде, чем надоест в том числе и самому Кэйе. Не собрался же он и правда несколько десятков лет жить в одном замке с тем, кто слишком умён, чтобы вот так сразу начать играть по чужим правилам, и слишком глуп, чтобы изначально не вляпаться в подобное, создав сразу кучу проблем. Причём, не только для себя, поскольку только слепой вампир не заметит, как кто-то убил одного из них прямо во время поля боя и скрылся...