Зов охотничьего сердца

      Тарталья знал, что такое влюблённость. Он знал это чувство лёгкости, непринуждённости и покалывания внизу живота, когда взгляд задерживается, например, на губах, а воздух становится гуще: иногда из-за напряжения, иногда из-за стеснения или всего сразу. Однако также он знал, что заводить долгие отношения из-за работы нельзя, поэтому если чем и можно довольствоваться, то только незамысловатыми курортными романами, ведь узнай Фатуи про нечто большее — и его бы давно уволили за несоблюдение субординации и проявление лишних эмоций, каких на самом деле внутри Тартальи было очень и очень много.       Просто за время службы пришлось научиться притворяться серьёзным и воинственным — тем, кто, даже попав в вампирский замок, с разбега воткнёт кусок стекла из лампы в горло рядом стоящей фигуры для того, чтобы выиграть немного времени для побега. И не важно, что со стороны это будет выглядеть глупо и жалко — всё же лучше, чем позорно сжимать осколок в здоровой руке, но так и не решаться прервать чужой диалог до тех пор, пока женщина, стоящая в трёх метрах от своего босса, внезапно не повернётся, встретившись с ним безумно-ледням и хищным взглядом, от которого всё тело сковало.       Рана же неприятно запульсировала, словно в попытке через импульсы боли отрезвить и заставить наконец действовать. Только вот стоило повернуть голову немного в сторону, как страх сменился на ту самую неожиданную и непринуждённую лёгкость и покалывание внизу живота, и всё при виде его — Кэйи Альбериха. Главы клана и того, из-за кого сердце невольно пропустило удар во время повторного изучения внешности, которое заметно отличалось от того, что было при первой встречи в таверне, поскольку сейчас всё иначе. Причём настолько, что это ощущает даже сам вампир, мягко улыбнувшийся теперь ужесвоемуохотнику:       — Доброе утро. Как самочувствие?       — Будет лучше, когда я пойму, что здесь происходит, — сразу решил перейти к сути Тарталья, при этом попытавшись сохранить невозмутимое выражение лица. — Почему я здесь? И кто меня укусил?       — Что ж, думаю, начать стоит с более простого: на ваш отряд охотников напал клан Далис — жестоких и, мягко говоря, не очень воспитанных вампиров, — без лишних увиливаний, насмешек и прочего, присутствовавшего во время первой встречи в таверне, принялся рассказывать Кэйя. — Один из них впился тебе в плечо и хотел выпить, но моя помощница Розария вмешалась и принесла тебя сюда в критическом состоянии.       — Зачем?       — За тем, что до этого я ясно дал понять, что мне будет интересно пообщаться с тобой. Конечно, не при таких обстоятельствах, и всё же, — прозвучало слишком откровенно и снова двусмысленно, отчего пальцы охотника сильнее сжались вокруг стекла, но на это никто и не думал обращать внимания.       — И всё же...?       — Твой организм ещё может быть слишком слаб после недавних событий, поэтому лучше сперва присесть, — Кэйя поднялся со своего трона, почти за долю секунды преодолел расстояние между ними и невесомо надавил на плечи, заставляя сесть на стул, которого, казалось, ещё мгновение назад не существовало. — К слову, ты выпил воду, которую я оставил на тумбочке? В неё был добавлен измельчённый лотос для более быстрого заживления ран.       Вместо ответа Тарталья растерянно захлопал глазами.       Розария же, стоявшая сбоку, без стеснения громко фыркнула при виде такой заботы, вызывающей много диссонанса внутри охотника. Особенно после того, как вампир опустился на одно колено, чтобы их лица оказались на одном уровне и появилась возможность детальнее разглядеть чужие сине-сиреневые глаза, что светились каким-то странным, отливающим золотом огоньком — более тёплым и нежным по сравнению с тем, какой удалось заметить в таверне. Проклятой таверне, в которую нужно было не идти, чтобы внутренне уж точно не чувствовать себя растерянно и уязвимо.       — Что-то мне подсказывает, что твой «трофей» не настолько глуп, чтобы без разбора пить неизвестные жидкости, — первая прервала тишину Розария с максимально надменной интонацией, что обязательно вызвало бы недовольство со стороны Альбериха, но тот лишь понимающе кивает:       — Осторожность — хорошая привычка. Однако отныне про неё можешь забыть, — он бросает взгляд на зажатый в чужих руках осколок, и одной частью себя Тарталья хочет наконец-таки использовать его по назначению, а другой — бросить на пол, потому что в некоторых местах неровные острые края начинали впиваться в кожу и образовывать маленькие царапины. — Никто из нас не причинит тебе вред.       — Почему?       — Потому что Розария убила того, кто укусил тебя, а так как привязка между вампиром и его жертвой неразрывна, при его смерти ты бы тоже в скором времени покинул этот мир. Соответственно, для предотвращения этого, я оказался вынужден вмешаться, — абсолютно спокойно объяснял Кэйя с максимальными подробностями, понимания, что на переваривание такой информации нужно время.       — То есть, теперь мы... связаны? — голос Тартальи предательски дрогнул.       И это неудивительно: в одночасье его привычный мир рухнул, ведь мало того, что с таким клеймом нельзя вернуться ни к охоте, ни на родину, а если попытаться, то ждёт неминуемая казнь, так ещё отныне его «мучителем» стал сам Кэйя Альберих, что больше походило на кошмар. Самый настоящий ночной кошмар, от которого хотелось как можно скорее проснуться, но с каждой новой секундой, что приходилось продолжать сидеть на этом стуле, чувствовать присутствие сразу двух вампиров и сжимать осколок, всё вокруг становилось всё более ужасающей реальностью.       — Это не то, что бы ты хотел услышать — понимаю, только вот другого варианта для спасения чужой жизни при таких обстоятельствах не существует. В противном случае, поверь мне, я бы не стал кусать тебя, — с этими словами вампир, как тогда, в таверне, предпринял попытку вторгнуться в личное пространство через прикосновение ужасно-ледяными пальцами к оливковой ладони.       От этого Тарталья предсказуемо дёрнулся, а рана на плече вновь болезненно заныла и запульсировала прямо под бинтами. Да с такой силой, что обозлённому и отчаявшемуся мозгу показалось логичным всё же попытаться воткнуть осколок в бархатную шею, где кровь давно не циркулирует и потому невозможно понять, что же на самом деле чувствует глава клана. Хотя если спросить об этом напрямую, то ответ не заставит себя ждать, поскольку образовавшаяся связь позволяла читать друг друга, как открытую книгу — просто Тарталья ещё не понял этого, почему и замахивается.       Правда, нанести удар так и не получается: его рука застывает в воздухе, в нескольких сантиметрах от цели, а ещё через мгновение за спиной появляется Розария, которая одной рукой хватает за запястье до хруста костей, а другой — обхватывает горло. Или если быть точнее, сжимает его, лишая воздуха, отчего перед глазами начинают плясать чёрные точки, несмотря на попытки избавиться от хватки вампирши, что, несомненно, задушила, если бы не громкий оклик:       — Розария!       — Он хотел напасть на тебя! — сразу отпарировала она, при этом не переставая держать охотника, чьё лицо уже успело порозоветь от недостатка кислорода. — Чёртов осколок стекла, конечно, ничего не сделает, но...       — Всё равно, отпусти его! — непривычно строго и резко оборвал Кэйя, всем своим видом демонстрируя, что ему не интересно слушать оправдания то ли из-за застилающей разум связи, побуждающей проявлять заботу по отношению ксвоемучеловеку, то ли из-за чего-то ещё, не поддающемуся объяснению.       В любом случае, приказ естонстративным фырканьем Розария разжимает пальцы на горле охотника, и тот от бессилия падает на кафельный пол, тут же начиная громко кашлять от того, что воздух слишком резко врывается обратно в лёгкие. В них в свою очередь будто влили раскалённый металл, и приходится приложить много усилий для того, чтобы заставить себя дышать как можно глубже до тех пор, пока горло не перестанет саднить, а пелена окончательно не сойдёт с глаз, позволив увидеть, как всё это время Альберих находился на расстоянии вытянутой руки, но не предпринимал попыток помочь из-за понимания, что любое резкое движение может вызвать новую вспышку агрессии.       Розария в свою очередь недовольно клацкает клыками, потому что ни разу за время совместной работы ещё не доводилось видеть, как босс осторожничает. Как выжидающе смотрит, не забывая про себя подметить, как на вернувшем свой нормальный цвет лице раскинулось множество веснушек. Как, убедившись, что Тарталья полностью восстановил дыхание, протягивает руку — на этот раз медленно, давая возможность отступить, чем тот не пользуется, осознавая, что сопротивление бесполезно: метка на плече не позволит пойти против вампира и лучшее, что можно сделать — смириться. Позволить холодным пальцам всё же коснуться себя, поднять с пола и повести в другое помещение.       Оно было уже более светлым засчёт того, что шторы распахнуты и солнечные лучи падали на вытянутый стол, на котором в красивой посуде лежало несколько фруктов, а ближе к краю располагался гранёный графин. С чем именно — Тарталья не успел разглядеть, потому что Кэйя сразу же перелил часть жидкости из него в стакан и поднёс к чужим губам, заставив сделать несколько глотков, тем самым уменьшив ещё немного присутствующее першение в горле и жажду, мучившую ещё с пробуждения.       — Стало легче?       — Угу, — кивает он.       — Я рад, — вампир ещё немного подержал его за плечо и отпустил, отчего сразу стало немного не по себе в первую очередь из-за того, что связь помогла быстрее привыкнуть к ужасному-холоду. — Теперь, пока будет готовиться основное блюдо, тебе стоит поесть немного фруктов.       В ответ Тарталья снова кивнул, оставив при себе удивление тому, что в вампирском логове речь зашла о еде, которая не похожа на кровь, однако так и осмелился прикоснуться ни к яблокам, ни к закатникам, ни к чему-либо другому, пускай часть сознания понимала, что они не могут быть отравлены. А если даже так — оно к лучшему, чтобы не мучиться в попытках привыкнуть к новому укладу жизни, когда каждый божий день придётся проводить с ненавистным вампиром, слушать его бархатный голос, смотреть в блестящие глаза, думать о том, как вкусно он пахнет...       «Нет, прекрати» — сам себя одёргивает Тарталья, встряхивая головой так, что это не остаётся незамеченным, и всё же не становится причиной для продолжения диалога. Ведь Кэйя не глупец, чтобы не понимать, что перед ним всё-таки охотник, которому с малых лет внушали, что самое ужасное и страшное в этом мире связано с клыками и распитием крови, а потому какое-то время ещё предстоит наблюдать явные признаки сопротивления. Пускай где-то в глубине души Тарталье было приятно осознавать, что так или иначе его жизнь не оборвалась у винокурни, где, должно быть, лежит сейчас множество трупов, над которыми воркуют другие рыцари Ордо Фавониус, пока местные жители в страхе перешёптываются между собой.       Возможно, кто-то из них даже даёт показания, размыто описывая какого-то рыжеволосого парнишку, что за сутки до этого пил вино в таверне вместе со странным человеком, а потом посреди ночь пропал вместе с тем, кто также размозжил голову одному из Далисов. Хотя подобное под силу только точно такому же вампиру, как и он, так что... должно быть, для капитана Джинкс Гуннхильдр всё очевидно.       От этой мысли Тарталья хочет сжать висевший на груди охотничий значок, но понимает, что его там нет.       — Это ты ищешь? — словно читая мысли, вампир достаёт из-за пазухи тот самый значок, где выгравировано чужое имя и дата рождения. — У тебя, кстати, красивое имя, Аякс.       — Для тебя я Тарталья, — довольно резко поправил тот, после чего шагнул вперёд с намерением вернуть положенное себе и спрятать это настолько далеко, чтобы никто больше не увидел. Тем более, что при нынешних обстоятельствах, значок превратился в обычную железку, которую можно оставить разве что на память опрежнейжизни.       — Раз тебе так будет комфортнее — хорошо, — несмотря на интерес узнать, почему именно так, Кэйя не стал пререкаться, но жетон возвращать пока не собирался. — Также если есть ещё какие-то предпочтения, то лучше озвучь их сразу, чтобы я знал, что стоит учесть для максимального упрощения грядущей совместной жизни.       — Я не буду с тобой жить. Никогда и ни за что, — в прежней манере возразил охотник.       — Иначе в любом случае не получится: связь будет тебя тянуть ко мне, а меня — к тебе, и это никак не изменить, Тарталья, — Альберих специально сделал акцент на более желанном имени, при этом сделав такой тон, что по всему телу невольно пробежала дрожь. — Если, конечно, не хочешь таким, как я.       — В каком смысле? — рыжие брови сошлись на переносице.       — В самом прямом: избавиться от связи можно, только пройдя обряд перевоплощения. Важным условием при этом является то, что привязавший к себе вампир даёт жертве свою кровь, но для тебя, кажется, это будет ещё хуже, разве нет? Не говоря уже о том, что стоит попробовать взглянуть на сложившуюся ситуацию немного под другим углом: ты сможешь попробовать посвятить себя чему-то кроме охоты и...       С этими словами дистанция между ними вновь сокращается, и Тарталья чувствует на своей коже чужое дыхание — леденящее и согревающее одновременно, отчего сердце пропускает удар. Уши при этом покрываются румянцем, похожим на тот, что возник в таверне при переходе на более интимную тему разговора, и пока одна часть сознания хочет в отвращении отвернуться, другая — с трепетом переводит взгляд на губы вампира, что ухмыльнулся.       — Мы можем попробовать сделать то, что не успели в таверне. Если, конечно, ты этого захочешь.