Ответственность

Слава со сложным лицом разглядывал вращающиеся в микроволновке чебупели, когда из привычной обстановки его выдернул стук в дверь. То, что Светло и Рудбой решили приостановить свои путешествия по Европе и забежать на чай в промозглый Петербург было маловероятно. Значит у кого-то что-то случилось, значит пора начинать завидовать безмятежности чебупелей, значит не время выяснять полуфабрикатом с какой начинкой был бы Слава. Но честно — Машнов был подсознательно рад поводу вылезти из дня сурка заводского рабочего, поэтому открыл дверь, не глядя в глазок и не интересуясь кого там какой чёрт принёс субботней ночью. — Привет, — Мирон. Блять. Фёдоров. Немного осунувшийся, уже не совсем лысый, с дорожной сумкой на плече, он выглядел как положено — виноватым за позднее вторжение в логово старого друга, но вот его взгляд. Нет, Слава не спутает его ни с чем, не уверенность, а именно чёткое понимание, что Машнов рад видеть Фёдорова, спустя конфликты, многолетнюю дружбу, превратившуюся в общение только в компании других друзей по праздникам. — Извини что без предупреждения вторгаюсь, можно у тебя переночевать? О, в этом весь Мирон — падает как снег на голову и дискомфортно становится так, будто это все вокруг лысые, а не он. — Можно, если соизволишь пояснить, что у тебя случилось, — Слава давно смирился, что простит этому жиду любые приколы, лишь бы тот хоть немного пустил его в свою загадочную голову и посвятил в подробности жизни. — Проходи, пиздуй в душ, я пока пожрать тебе соображу. — Есть пиздовать в душ! — Конечно, чтобы Мирон и изменился за пару лет перерыва в общении, немыслимо. — Спасибо большое, Слав. — добавил тихо, но Машнов услышал и окончательно удостоверился, что это всё тот же еврей и чувства вызывает все те же. Когда нарушитель ночного спокойствия закрылся в ванной, хозяин однушки на Дыбенко в стиле «бабушкин шик» засуетился, с горем пополам нашёл второе одеяло с подушкой и даже выиграл войну с пододеяльником, но, видимо, где-то в процессе попал во временную червоточину, потому что вернувшись на кухню обнаружил там уже помытого Мирона, приватизировавшего хозяйские чебупели. — С легким паром, жидок, спать будешь на диване, он, конечно, не шибко большой, но и ты не особо длинный, так что потерпишь, ничего побогаче предложить вашему величеству не могу, уж извиняй. — Слава открыл окно и закурил. — Рассказывай давай какими судьбами ты про меня вспомнил? — Во-первых, ещё раз спасибо, диван лучше лавочки на вокзале, во-вторых, я про тебя не забывал, просто не видел смысла ехать в Петербург ради местных пейзажей, имея возможность строить карьеру в Москве, в-третьих, именно из-за ебаной работы я здесь. Меня выдернули помогать в расследовании какого-то пиздецового дела с серийными убийствами, ничего толком не сообщив, кроме того, что это очень срочно, что сверху требуют результатов и что клали они хуй на неудобства маленьких людей, — Оба усмехнулись над ироничностью последней фразы. — Я на скорую руку нашел съемную квартиру тут неподалёку, владелец оказался то ли идиотом, то ли аферистом, в общем, на деньги он меня не наебал, но ночевать мне оказалось негде, честно, просто сил не было тащиться в отель, вспомнил, что ты тут вроде как обитаешь, ну и решил зайти на огонёк. — Мирон расправился с чебупелями и тоже закурил. — Че за история с серийными убийствами? — Наконец выдохнул вместе с табачным дымом Слава — Серьёзно? Тебя интересуют убийства? Я думал ты начнёшь выяснять кому именно морду набить за то, что без крыши над головой кинул меня, как в старые добрые. — Неее, тут всё ясно, это Паштет-аферист, его весь Питер знает, как самого неумелого жулика, а вот про серийные убийства я ничего не слышал, — Пояснил Машнов. — И он до сих пор на свободе? — Удивился Мирон. — Ну он вроде как уже отсидел, говорят даже, что за чужое преступление, но не суть, покуда он не научился греть гоев на деньги, наши правоохранительные обкуренные органы он не интересует. — Фёдоров мысленно отметил, что нужно будет узнать у новых коллег про этого персонажа поподробнее. — Так че там с убийствами? — Да мне толком ничего ещё не объяснили, как я понял, находят тела молодых парней с кучей ножевых, в пустых переулках о которых даже не все местные в курсе, внешне они не похожи, поэтому журналюги ещё не трубят о новом Чикатило, но то что убийства связаны это точно, их уже объединили в серию, стало быть связь есть, завтра поеду знакомиться с местным следственным комитетом и узнаю подробности. Чует моя жопа, что это все сложно и надолго, иначе бы меня из Москвы не выдернули, — Мирон вслед за Славой отправил бычок в пепельницу, резко поднялся и заключил старого друга в объятия. Машнов замер на пару мгновений, но отмерев неловко похлопал Фёдорова по спине и пробурчав что-то про то, что скучал и уже поздно распорядился укладываться спать. Мирон отключился моментально, как будто день этот ничем не отличался от любого другого и в воздухе не висело ни единого повода для рефлексии. А Слава так не умел: Слава состоял из эмоций целиком, сколько себя помнил, и он привык, давно бы помер, если бы не научился с этим жить, расчётливость его главная спутница, любого другого в таких дозировках она давно бы превратила в Шерлока Холмса, или Шелдона Купера, или какого-нибудь другого гения, но не Славу, его холодный расчёт лишь делал почти нормальным человеком. Ещё Машнов знал, что Фёдоров сейчас видит десятый сон, не потому что не любит попиздострадать и погонять тревоги по больше-не-лысой голове, а потому что его попросту не волнует эта ситуация: как же хорошо быть незнакомым с чувством ответственности. Утром Слава обнаружил на кухне новую пачку чебупелей. Открыв телегу, чтобы поблагодарить Мирона за завтрак, обнаружил, что тот уже отчитался куда ушёл, когда вернется, интересовался не нужно ли зайти в магазин на обратном пути и заодно переслал с десяток новостных постов и мемов, при чем абсолютно все были из категории «Славке точно будет интересно». Поблагодарив Фёдорова за возврат бичпакетного долга и сообщив, что за продуктами прогуляется сам, Машнов поймал себя на дурацкой мысли: — «Хорошо, что он накидал в чат всякой хуйни, теперь не видно даты нашей последней переписки». Слава полдня провалялся в кровати, попытался написать хоть один приличный стишок, но в итоге забросил эту затею и, сходив покурить до магазина, развёл бурную деятельность на кухне. Мирон вернулся ближе к 8 вечера и обнаружил друга курящим в окно на кухне. — Привет, хозяюшка, честно, местный СК выжал из меня все соки, так что если ты фанат компота, то можешь сварить меня, я даже сопротивляться не буду. — Выдохнул ночной гость. — Ну уж нет, я уже супа наварил, хватит с меня готовки, тебе кстати, придётся у меня задержаться, я это всё один не съем. — Сообщил Слава и поставил перед Мироном тарелки с супом, бутербродами и салатом. — Я бы тебя расцеловал, но боюсь, что не сдержусь и что-нибудь тебе откушу, я, кстати, пива взял, в прихожей стоит, закинь в холодильник, пожалуйста. — Я закину его в себя, если ты не против поделиться, — усмехнулся Машнов и отправился на поиски пенного напитка. Открыв по второй банке, друзья переместились на диван, вспоминая истории из прошлого. — А помнишь, как я отравил тебя бутербродом, спизженным у Светло? — Хохотал Слава. — Такое блять забудешь, я ж чуть не сдох тогда, хотя скорее всего я сам себя накрутил, не потратил бы ты на меня слишком большую дозу. — Мирон усмехнулся. — А помнишь, как я скинул тебе 600 рублей на донат в игру? — Да ты заебал, 10 лет прошло, и мы с тех пор столько раз бухали за мой счёт, что я вспоминать не возьмусь, кое-кто просто не умеет обращаться с деньгами, даром, что жид. — Тебя послушать, так я эталон безответственности. — Возмутился Фёдоров и состроил такое недовольное лицо, что Машнов с трудом сдержал смех. — Ну да, Мирон, я тебя очень люблю и уважаю, но ты и ответственность — это полярные понятия. — Никто же не любит ответственность, чем я хуже любого среднестатистического человека в этом плане? — Ты мне скажи, детина тридцатилетняя, сколько у тебя за жизнь было серьёзных отношений? Мирон задумался. — Три. — А в скольких из них ты НЕ изменял партнеру от скуки? Мирон задумался сильнее, но всё же предпринял попытку реанимироваться. — Ну да, романтические отношения у меня не складываются, не дорос я до них ещё, это правда, но дружить-то я умею, в конце концов! — А в скольких из этих «серьёзных» отношений ты изменял партнёру со мной? — Черт… — Фёдоров нервно отхлебнул пива, но вкуса уже не чувствовал. — Почему именно ты блять в твоей фирменной грубой форме всегда говоришь то, что мне нужно услышать? — Потому что кто-то должен говорить тебе правду, от которой ты старательно прячешься, да и врать близким не в моих понятиях. Чего ты вообще так нервничаешь? Сам же когда-то говорил мне, что не хочешь взрослеть и не против навсегда остаться пубертатным радикальным мудаком. — Слава говорил спокойно, все это для него было не более необычным, чем чебупели на ужин, он давно смирился с чувствами к Мирону, он любил этого еврея, прекрасно понимая и принимая, что тот не знаком с понятием ответственности и прочими дохуя важными взрослыми чувствами, не зная которых, нельзя по-настоящему любить кого-то кроме себя. — Честно, я думал, что к 30 оно уже само как-то повзрослеется, не мог же я прожить в пубертате лишних 10 лет. — Мирош, нет ничего невозможного. — Печально усмехнулся Слава и, слегка пошатываясь, принялся собирать пустые банки из-под пива. — Давай спать ложиться, не знаю как тебе, но мне завтра на завод ебашить, утро вечера мудренее. Эту ночь в бессмысленной рефлексии провел Мирон, вслушиваясь в мирное сопение Славы.