Mavericks

Эва

— Бабушка, прошу, не открывай дверь. Я всё объясню тебе, только молю, сделай всё, как я тебе скажу. — сказала я, держа ладонь бабушки в своей.  Она нахмурилась. Поняла, что я что-то скрываю, но руку не убрала. Внутри всё сжалось. Где я просчиталась? Как выследил? Армстронг не знал о Фрэнсис, мы вообще мало что обсуждали из моей жизни, но если он меня нашёл — быть беде. Бабушка не позволит мне держать обиду на Амена, она человек старой закалки. Институт семьи превыше всего, именно поэтому она когда-то оставила в покое мать с отцом, позволив воспитывать меня самостоятельно.  Бабушка никогда не принимала чью-то сторону, когда невольно становилась свидетелем их ссор. Патриция много раз порывалась подать на развод из-за своих амбиций и горячего темперамента, но бабушка вовремя спускала её с небес на землю, манипулируя завещанием и лишением всех активов семьи Дэвис.  Единственное, на что могла надавить.  Меня её старая схема едва ли сможет держать в узде, но уверена, Фрэнсис уже вывела для себя идеальную формулу воздействия и на меня тоже, иначе бы я не согласилась выходить в свет вместе с ней. Она ни за что не позволит мне воспитывать ребёнка без участия отца…только если он не умрёт.  Сглотнув, я отцепилась от руки бабушки и выпрямилась, чтобы вкратце рассказать об истиной причине, по которой я приехала, но поведать тайну из первых уст было не суждено. Звук открывающейся входной двери парализовал меня; уши стали гореть; сердце выплясывало чечётку на дровах, которые я нарубила. Фрэнсис мельком взглянула на меня, а затем вышла из столовой, цокая каблуками по отполированному паркету. Каждый стук приближал её к правде, а меня — к подорванному доверию.  Я заметалась по комнате, в уме уже представляя, как бабушка всю неделю будет кормить меня укоризненным взглядом, а Армстронг с ехидной ухмылкой наблюдать за тем, как меня отчитывают и наставляют на путь истинный, идя по которому я обязана выйти замуж, забыть об измене и жить так, как дóлжно настоящей любящей жене. Любящей мужа — не себя.  Прошмыгнув через гостиную в ванную комнату, я заперлась и притаилась, слушая, что Амен скажет в своё оправдание единственной родственнице в здравом уме, которая у меня осталась. Звуки каблуков стихли. Время накинуло петлю на шею, медленно затягивая до желания сделать глубокий вдох. Я не дышала, приложившись ухом к двери.  — Добрый день, миссис Дэвис. — слов почти не разобрать, но голос совсем не похож на тот, который я ждала.  — Ливий? Мальчик мой! Иди-ка, я тебя обниму! Мы не виделись с прошлого Рождества!  Ливий? Только он? Ну же, бабушка, попроси представить тебе того, кто стоит рядом с ним. Стоит или нет?  Я цепляла зубами кожу на губах, зажимая и оттягивая до болезненных ощущений, хмурила брови и почти впечаталась лицом в дверь, пока старалась расслышать голос Армстронга среди восторженных воплей Фрэнсис. Сердце всё ещё отчаянно колотилось в груди, но уже по-другому.  Все органы рухнули вниз, перемешиваясь, и большим комом поднялись к глотке, застревая в промежуточной точке. В носу неприятно защипало, но мне удалось взять себя в руки прежде, чем разрыдаться. Не Амен. Но и Ливий может болтнуть лишнего…Оторвавшись от двери, я вылезла из своего укрытия и пошла в столовую, всё ещё надеясь предотвратить появление укоризненного взгляда бабушки.  — Пеллийский! — сказала я, расположив руки по бокам. — Что ты здесь делаешь?  Лучшей защитой считается нападение. Мне нужно застать его врасплох. Сейчас. Немедленно. Бабушка сидела в кресле напротив моего друга и с недоумением поглядывала то на меня, то на него.  Ливий выгнул бровь и растянул губы в ядовитой полуулыбке.  — Да вот, решил выяснить, почему ты уехала из Сан-Франциско и утаила от меня кое-что. — он медленно перевёл взгляд на Фрэнсис, постукивая пальцами по подлокотнику, — Ладно я, я всего лишь друг, но отец твоего ребёнка это явно не оценит.  Дия всё разболтала или сам догадался? Теперь не удивительно, почему первым делом он приехал именно сюда. Я разомкнула губы, вглядываясь в стремительно мрачнеющее выражение лица бабушки. Хотела возразить, сказать что-то в своё оправдание, но Ливий продолжил:  — Ой, миссис Дэвис, Вы не знали? Как неловко.  Чёрт бы тебя побрал! Делая глубокий вдох и медленный выдох, я опустилась на диван, обезоруженная осуждающими взглядами двоих, сидящих напротив. Теперь и не знаю, кто хуже: Амен в ярости или бабушка.  Пришлось выложить всё как есть: специфику моей работы и то, как Амен оказался в Сан-Франциско, незащищённый секс, преследования Аша, изнасилование, появление Агнии, беременность и, наконец, измена. Обстоятельства загнали меня в яму, но предательство любимого человека опустило на самое дно, засыпав сверху тонной земли, чтоб уж наверняка.  Ничего не скрывая, я с непроницаемым лицом делилась всем, что произошло. Губы Фрэнсис тряслись от подробностей, она держалась, правда держалась, но в конечном итоге сердце не выдержало, нервная система треснула, выпуская наружу горечь от того, что пришлось пережить её любимой, единственной внучке.  Бабушка подошла ко мне, села рядом и обняла, часто глотая короткие вздохи. Я гладила её в ответ и успокаивала, уверяя, что всё позади и уже пережито. Впервые видела её слёзы.  Всё это время Ливий стоически помогал мне переносить всю задницу, выпавшую на мою долю за короткий срок. Ни разу не давал слабину, отшучивался и встряхивал меня тогда, когда, казалось, из вязкой пучины мрака уже не выбраться. А сейчас, глядя на нас с бабушкой, двух сильных женщин, Пеллийский сдался. Он сел на корточки напротив, взял наши руки и свёл вместе, крепко сжимая в своих ладонях.  Золотисто-зёленые глаза блестели отнюдь не от солнца. Позволив выплеснуть бабушке эмоции, он молча сидел, поглаживая костяшки рук. Спустя несколько минут отстранился, сказал:  — Не пойми меня неправильно, Эва. Я осознаю риски и прекрасно понимаю, что Амен может не принять ребёнка, если он от… этого. Но если его, он имеет право знать.  — Нет! — возразила я, вырывая руку из его ладони, — он изменщик и предатель, я сама всё видела.  — И ты действительно в это веришь? Что Армстронг мог изменить тебе после всего, что сделал для тебя?  Бабушка бросила не меня вопросительный взгляд. Я опустила глаза в пол, размышляя. Это действительно было не логично, но в какой из измен есть логика? Люди изменяют, потому что хотят этого, и это не поддаётся логическому объяснению, зато тотальный игнор, полуголая шлюха в его номере, вещи на кровати и полу вполне могли бы объяснить всё. Он просто устал решать мои проблемы, и очередной порыв что-то доказать ему стал вырванной из гранаты чекой.  Пуф. И всё.  — Я верю, Ливий. И я больше не хочу говорить об этом.  Мой невозмутимый тон был достаточно убедителен, чтобы прервать и без того неприятный разговор.  — В любом случае, сейчас мы в первую очередь должны думать о ребёнке, — бабушка встала, поправляя ткань пиджака, — ты справишься без мужа. У тебя есть я, Ливий и, как там её? Дия. Но любое дитя нуждается в отце. Если для тебя важно, кто он, то мы сделаем генетический тест. А после — я желаю познакомиться с юношей.  «Если он жив» — подумалось мне. Надеюсь, что так. 

***

За разговорами время пролетело быстро. Ливий остался до самого вечера. Он сразу понравился бабушке, как только переступил порог её дома, когда мы были ещё на первом курсе университета. Красавец, воспитанный, ещё и врач. Он был идеальным претендентом, который имел все шансы безболезненно для самого себя породниться с семьёй Дэвис. По крайней мере, так казалось моей маме и бабушке, пока в моей жизни не появился Аш.  Его, кстати, приняли не хуже. Врождённое обаяние и чувство такта, приправленные толстым кошельком и влиятельным отцом — лучшее, что можно было представить для единственной дочери и любимой внучки. Причитая о том, какой Аш мерзавец, бабушка вдруг переспросила фамилию Амена, а когда услышала ответ, посмотрела на часы и хлопнула в ладоши, приговаривая:  — Что ж, самое время разбавить этот день чем-то приятным. Выставка откроется через полтора часа. Эва, ты ступай, приведи себя в порядок и надень что-то из того, что тебе подобрала Клодия. Ливий, — бабушка обратилась к моему другу, одарив его очередной широкой улыбкой, — я думаю, тебе следует поехать с нами в качестве сопровождающего.  — Оу… не то чтобы я асоциален, миссис Дэвис. С удовольствием бы, но в Сан-Франциско работа, много работы.  Пеллийский отнекивался, как мог, но в словах его проскальзывали лживые нотки. Я обязательно его раскушу, как только нам представится шанс поговорить наедине. У меня было предчувствие, что и он желает отчитать меня с глазу на глаз за то, что скрыла беременность и уехала никому не сказав. Но тогда, в ту самую секунду, когда я приняла решение — оно показалось единственно верным.  Бабушка обиженно цокнула и указала пальцем на лестницу, говоря без слов о том, что стоит поторопиться. Самым сложным оказалась укладка: волосы никак не поддавались. Зачёсывая их то на одну сторону, то на другую, я собрала их в высокий хвост и закрутила в жгут, а затем просушила, пуская их дальнейшую судьбу на самотёк. То, что вышло в итоге, превзошло все мои ожидания. Распустив волосы, они крупными волнами струились по плечам и груди. Закрепив их лаком, я надела на себя костюм-двойку мятного цвета, лодочки, и спустилась вниз.  Две пары глаз устремили на меня свой взор, когда последняя ступенька осталась позади. Челюсть Ливия разве что пнуть оставалось, и она безвольно покатилась бы к моим ногам. Друг так редко видел меня в образе леди, что попросту утратил дар речи.  — Ты великолепна, моя дорогая!  Фрэнсис обошла меня, а затем выгнула бровь и запустила руку под пиджак, коснувшись пояса юбки на спине. Понимающе улыбнулась. Я чувствовала себя комфортнее с расстёгнутой на половину молнией на юбке. Пусть срок ещё совсем маленький, по моим подсчётам около 7 недель, но ощущение было такое, что любая вещь покажется тесной, если коснётся живота. Да и за пиджаком не видно…  Ливий тактично отказался от приглашения посетить выставку, но пообещал приехать на Рождество, а затем в летний отпуск, когда я должна родить. Бабушка не смогла смириться с его отказом, поэтому настояла на том, чтобы Боб — её водитель, отвёз Пеллийского в Сан-Франциско, а мне доверила свою жизнь, позволив самостоятельно сесть за руль. 

***

Доводы о том, что за несколько лет я не попала ни в одну аварию, действовали слабо. Фрэнсис держалась за ручку двери до тех пор, пока на панели не пропали обороты, свидетельствующие об остановке двигателя. И это я ещё соблюдала скоростной режим… — Если я когда-нибудь ещё соглашусь сесть в твою машину, Эвтида, знай — скорее всего я буду при смерти или уже лишена рассудка.  Я засмеялась и нарочно цокнула несколько раз, закатывая глаза. Теперь ясно, почему Ливий удостоился её благосклонности. Тот так же опасается за свою жизнь, когда я за рулём.  Перед нами возвышалось огромное офисное здание. Первый этаж был полностью отдан под выставку. Бабушка немного рассказала о ней и её спонсоре: дважды в год картинная галерея была открыта для всех желающих, событие было грандиозных масштабов, и подготовка к нему не прекращалась. Исключительная особенность заключалась в том, что львиная доля вырученных средств с продажи полотен отправлялась на нужды детских домов и пансионатов с детьми-инвалидами. Владелец и главный спонсор галереи оставался инкогнито, лишь избранные знали имя и фамилию, но что-то мне подсказывало, что человек этот не последний в городе, возможно, даже политический деятель, который не хочет уподобляться прочим, делая добрые дела исключительно в рамках своей рекламной кампании.  Внутри было красиво.  — Добрый вечер, миссис Дэвис, — молодая девушка-организатор поприветствовала бабушку, переводя взгляд на меня. — Мисс? Она была одета буквально с иголочки. Теперь понятно, почему бабушка отказалась выпускать меня в привычных джинсах и худи. — Эвтида Дэвис, моя внучка.  Глаза девушки расширились, кожа натянулась на лбу от удивления.  Поверь, дорогуша, я удивлена не меньше.  — О! О-о-о, очень приятно! Рада наконец познакомиться! Пройдёмте? Из общего зала можно было попасть в несколько огромных помещений, по квадратуре эквивалентных площади моей квартиры. На белых стенах висели картины разной стилистики и направленности, но объединяло их одно: все произведения искусства невероятны в своей красоте. Играла приятная музыка, располагающая к неспешному шагу. Люди не шли — плыли по воздуху, задерживаясь у каждого полотна. По периметру стояли строго одетые мужчины и женщины с вышитыми эмблемами у нагрудных карманов жилеток. Раскрытые ладони, сведённые вместе — своеобразный отличительный знак. Их жестом подзывали желающие, чтобы купить понравившуюся картину. Ещё одной исключительной чертой этого места являлось то, что ценники работ не озвучивали, потому что в качестве пожертвования принимались любые суммы. Разумеется, простых проходимцев здесь не было, большинство присутствующих разодеты и выглядели так, будто сами являются экспонатами на выставке тщеславия. И тем не менее, всякий приходящий желал внести свой вклад, оказать помощь нуждающимся. Это достойно уважения. Фрэнсис оставила меня, но спустя несколько минут вернулась в сопровождении милой женщины средних лет. Каштановые волосы были собраны в высокий пучок, чёрное элегантное платье подчёркивало стройную фигуру. На вид ей было не больше пятидесяти, но даже эту цифру целесообразнее было бы оспорить. Смело пробежавшись глазами по её внешнему виду, я подметила глаза, похожие на ясное небо. Амен снова забрался в мою голову, настойчиво соскабливая воспоминания изнутри. Мотнув головой, я улыбнулась и протянула руку женщине в знак приветствия. — Здравствуй, Эвтида. Фрэнсис неустанно рассказывала о тебе и твоих успехах. А где же «мисс» в сочетании с «Дэвис», которое я слышу ежедневно? Бабушка наверняка неплохо знает её, раз друг к другу они обращаются неформально. Завязался разговор. Долорес — так её звали, оказалась на редкость приятной женщиной, чья внешняя красота соответствовала душевной. Находясь в узком кругу стало ясно, что именно она являлась владелицей выставки. Родив одного ребёнка, она пережила сложную операцию, из-за которой её репродуктивные органы были не способны справиться со своей задачей. Сын вырос, покинул отчий дом, и Долорес стала одолевать мужа, желая взять малыша из приюта, но как только приблизилась к осуществлению желаемого — испугалась. Я её понимаю, даже не подержав на руках своего ребёнка. Если у тебя уже есть плод любви, свой собственный, то ты никогда не полюбишь другого так же сильно. После осознания своей проблемы, пережив эмоциональное опустошение, Долорес решила внести свой вклад, но его было ничтожно мало. Именно это сподвигло её создать такое место, где люди смогут насладиться прекрасным и сделать невозможное — подарить кому-то надежду, купив одно из полотен.

***

Я на секунду прикрыла глаза, балансируя между сном и явью, когда оглушающий звуковой сигнал автомобиля рывком вывел из полудрёмы.  На этот раз точно он. Замешкавшись, я подскочила к окну, высматривая машину Армстронга. Белая BMW стояла у самого дома, засвечивая фарами мизерное расстояние от капота до лестницы, ведущей ко входной двери.  Спятил. Точно с ума сошёл. Натянув худи на ночнушку, я выскочила из дома, собираясь облаять Амена, но он опередил меня.  — Сядь в машину.  — Ещё чего.  — Живо! — рявкнул он, высовываясь из окна.  Приказной тон Армстронга выбесил, но я послушалась. Бабушка наверняка спит, и если крики этого ненормального её разбудят, ядерное оружие покажется водяным пистолетом.  Я села на пассажирское и хлопнула дверью. Амен перевёл селектор в другое положение и сорвался с места, задом выезжая с территории. Пост охраны пустовал из-за ненадлежащего исполнения обязанностей или Амен просто прогнал бедолагу — не важно, важно лишь то, что меня увозят из собственного дома в неизвестном направлении. Я нахмурилась, искоса поглядывая на блондина.  — Для того, чтобы попросить прощения, необязательно меня похищать. При любом раскладе мой ответ будет отрицательным.  — Прощения за что? За то, что я перевернул весь Сан-Франциско? Или за то, что ты свалила из города с моим ребёнком в животе? М?  Хотелось послать Армстронга к чертям собачьим и выйти на полном ходу автомобиля, пропитавшегося его запахом. Наговорить гадостей, сказать, что не люблю, лишь бы оставил меня в покое. — Отвечай!  Я вздрогнула от баса, бьющего по ушам.  — Что тебе нужно? В очередной раз ткнуть носом? Я уехала, потому что ты мне изменил!  Амен надавил на газ. Машина ревела от резкого переключения скоростей. Уже не было понимания, гул в ушах из-за мотора или работающего на износ сердца.   — Иди ещё раз трахни свою коллегу, слышишь? Понравилось тебе с ней? — Я всё не унималась.  Обида саднила где-то внутри. Из-за высокой скорости дома за окном смешивались с деревьями, будто кто-то в порыве гнева мазнул широкой кистью, размазывая краски. Амен молчал, всё дальше увозя меня от дома, пока не остановился у заброшенного парка аттракционов, заглушив двигатель. Он перевёл взгляд на меня и произнёс сквозь зубы:  — Повтори.  — Я сказала. Трахни. Свою. Коллегу.  Тишина заключила нас в непроницаемый купол, ограждая от внешнего мира. Напряжение нарастало, разгоняя адреналин по венам. Амен смотрел на меня, снедаемый злобой, и ничем не прикрытое желание заткнуть мой рот отражалось в потерявших цвет радужках. Немое противостояние закончилось, так и не начавшись, когда две большие ладони обхватили моё лицо.  — Иди сюда. — сказал он, притягивая к себе.  Я вырывалась, била кулаками по груди. Мышцы напрягались, но каждая клеточка моего тела жаждала его прикосновений. Пусть грубых, пусть не заслуженных им. Я давно не в силах тягаться с Армстронгом, и пора бы уже принять поражение. Его влажные губы обхватили мои, слегка покусывая, и я поддалась. Рука скользнула вниз, избавляя бёдра от ткани. Напористые движения вызвали волну возбуждения. Промычав в губы Амена, я схватилась за крепкие плечи и подалась вперёд, к его руке, раздвигая ноги пошире.  — Ты подлец, что ты делаешь со мной?… — То, что получается лучше всего.  Амен обхватил меня за талию и рывком перекинул к себе на колени. Опустив спинку сиденья до упора, откинулся назад, утягивая за собой. Жар от его возбуждённого тела чувствовался через одежду, член уже упирался в изнывающую промежность, и я не медля расстегнула ремень трясущимися руками, высвобождая затвердевшую плоть. Амен нетерпеливо разорвал на мне кружева и насадил на себя, сдавленно простонав.  Ощущение наполненности было болезненным, я замерла, привыкая. Наклонив к себе, Армстронг снял с меня худи, оставляя в одной ночнушке, опустил тонкие бретели вниз. Целовал оголённую грудь, сжимал в руках ягодицы, приподнимая и опуская на себе, заставлял двигаться быстрее.   — Понравилось…— сказал он, прикусив кожу на шее.  — Ч-что?  Я задыхалась от подступающего оргазма и духоты, созданной быстрыми, влажными фрикциями.  — Трахать Агнию… но тебя нравится больше… Её имя острой стрелой пронзило барабанные перепонки. Я быстро переместила руки на грудь Амена, но он не позволил отстраниться.  Обхватил обеими руками за спиной и прижал к себе плотнее.  — Нет! Нет-нет-нет! Прекрати!  Тело трясло от слетевшей с его губ фразы. Я билась, словно в конвульсиях, стараясь отмахнуться от происходящего. Веки плотно сжались, темнота сгущалась вокруг, постепенно засасывая в удушливый водоворот.  — Эва! Эва, дорогая! — обеспокоенный голос бабушки вырвал меня из кошмара, подарив спасительный вдох. — Это сон! Всего лишь сон, я здесь, с тобой… Это сон. Его нет.  Когда дыхание пришло в норму, я огляделась. Сон был настолько натуральным, что ненависть к Амену поднялась из самых недр души, нервируя. Оказалось, я уснула в кресле. Фрэнсис услышала крики и прибежала на звук, доносящийся из гостиной. Не помню, чтобы хоть раз доводилось устать настолько, чтобы отрубиться сидя, ещё и в такое время. Бабушка не сводила с меня глаз, встревоженная и такая озабоченная моим состоянием. Стало интересно, что ещё она могла услышать из того, что я говорила Амену во сне.  — Дай себе время, Эвтида. Как говорила моя мама: не пойман — не вор, а ты даже не видела своего молодого человека в тот роковой день. Сейчас ты напугана, но пройдёт время, и тебе будет необходимо с ним поговорить… — Нет! — я мотнула головой, вспоминая обрывки фразы, сказанной им во сне, — И пора бы уже сменить систему безопасности на более современную. Если Ливий смог убедить охрану пропустить его, то у Армстронга дар убеждения ещё эффективнее. Он обязательно проникнет сюда.  — Армстронг…— Фрэнсис лукаво улыбнулась, пропуская мимо ушей всю ненужную ей информацию. — Мне хочется скорее познакомиться с причиной твоего перевозбуждения. А теперь ступай к себе, отдохни хорошенько.  Она мягко подтолкнула меня, призывая к действию. Я действительно устала, светские беседы утомляли несмотря на то, что Долорес оказалась весьма приятной и интересной женщиной. Войдя в комнату, я рухнула на кровать и свернулась калачиком, поглаживая живот. Он ещё такой маленький, почти незаметный, но мысли о нём уже стали вытеснять всё плохое, что происходило когда-то.  — Впереди лишь хорошее. Даже если без тебя. 

***

Два года спустя

Melanie Martinez — Pacify Her

Я сидела на берегу тихого океана в Манхеттен-Бич в ожидании отца, пропуская сквозь пальцы золотые песчинки. Сентябрьское солнце окутывало нежным теплом, позволяя насладиться свежестью бриза и мимолётным моментом, проведённым в одиночестве. Фрэнсис сдержала своё слово и забрала папу, но реабилитация проходила тяжело. Несколько месяцев Габриэль бесцельно бродил по загородному дому буквально с утра до ночи, его мозг отказывался признавать новую жизнь без Патриции, которая, почему-то, задерживалась на литературном кружке. Мама ненавидела стихи и прозу. Иногда проблески разума возвращались, и тогда Габриэль даже мог поддержать беседу, но кратковременные вспышки вскоре сопровождались агрессией и неадекватным поведением. Он требовал свои таблетки, круша всё вокруг. У дома двадцать четыре часа в сутки находились врачи, готовые сделать укол успокоительного. К этому методу приходилось прибегнуть несколько раз, пока Ливий не приехал, как и обещал, к Рождеству. Он предположил, что раз болезнь регрессирует, стоит попробовать исключить все препараты и назначить психологическую терапию. Я скептически относилась к тем, кто пытался залезть в мою голову, а уж в голову больного человека подавно, но руки опускались. Живот рос, мне становилось всё страшнее находиться рядом с ним. Фрэнсис старалась поддерживать, как могла: приглашала лучших врачей, обеспечила все комфортные условия, терпела брошенные в её адрес глупости, но беспокойство за мою жизнь достигло своего апогея, когда Габриэль в странном порыве нежности схватил меня, сдавливая в тисках рук. Его мозг плохо функционировал, но физически он был очень силён. Настолько, что четверо врачей с трудом держали его, чтобы вколоть успокоительное. Бессонные ночи, мокрые наволочки и множество разбитых антикварных вещей — всё это продолжалось до тех пор, пока я не решилась попробовать. После нескольких сеансов, как бы это парадоксально ни звучало, отцу стало легче. Он меньше нёс чепухи и всё чаще выстраивал логические цепочки, вспоминал моменты из прошлой жизни и даже догадался, что я жду ребёнка. На шестом-то месяце. Рассудок постепенно возвращался к нему, в глазах уже не было блеска, лицо не искажала безумная улыбка. Габриэль мрачнел на глазах, когда мы заговаривали о маме или упоминали имена Аша или Василия. Разговоры о них стали негласным табу. — Эва! Эва, смотри, кого я встретил! — голос отца из-за спины звучал с особой радостью. Я обернулась и расплылась в улыбке, когда увидела его, заботливо обхватившего под руку беременную Дию. Животик был уже немаленький, но она всё равно продолжала таскать Эми на руках — мой смысл жизни и живое напоминание о безумных чувствах, которые довелось испытать. Дия игнорировала всё, что касалось воспитания, она нашла в моём отце соратника и всячески подбивала его на кражу моей дочери, но я была не против. На протяжении долгих месяцев у кудряшки не получалось забеременеть, а Габриэль окончательно выздоровел лишь спустя полгода после рождения Эмилии. Они оба старались наверстать то, что считали упущенным. Как только закадычная троица приблизилась, я театрально нахмурилась и фыркнула: — Снова забрали из сада раньше? Я же просила… — Это Габриэль придумал! — Дия перевела взгляд на удивлённого отца и пихнула его локтем, на что тот цыкнул несколько раз, отрицательно мотнув головой, — Ла-а-дно, идея моя, но разве тебе не пора на презентацию? Беременная Дия была похожа на стрекозу, скачущую туда-сюда, лишь бы не сидеть под опекой Тизиана. Она приезжала к нам загород несколько раз в неделю с самого рождения Эми, а когда узнала, что из-за работы я перебираюсь в город, совсем одурела от счастья, чего не скажешь о Фрэнсис. Я улыбнулась, наблюдая, как платиновые волосики подхватил лёгкий ветерок, играясь с ними. Эмилия пыталась справиться с ними, убрать непослушные прядки с лица, забавно морща нос. Лик этой невероятной девочки время от времени вгонял меня в добрую грусть, напоминая о её отце.

***

О чём-то задумавшись, Дия отдала Эмилию Габриэлю и отвела подругу в сторону, желая поговорить перед отъездом Эвтиды. Последняя попытка достучаться до неё.  — Они так похожи, Эва. Ты ужасно поступаешь, воспитывая её в одиночку.  — У неё есть я, ты, Ливий, папа и Фрэнсис… — Эвтида демонстративно загибала палец за пальцем, расположив ладонь прямиком у носа подруги.  — Но ты даже не пыталась! Моя воля — всё рассказала бы Амену, если б ты не угрожала запретом на встречи с Эми. Пойми, всё может измениться в один день.  Эвтида горько улыбнулась, на короткий миг задерживая кислород в лёгких. Сейчас, казалось, он в дефиците.  — Я пыталась, и ты знаешь об этом. Я пообещала себе, что если не получу ответа — оставлю идею навсегда.  Эвтида действительно пыталась, но сомнения и обида всё ещё скреблись на душе, бередя затянувшиеся раны.  «Порывшись в вещах однажды, я нашла потрёпанную стодолларовую банкноту, ту самую, что Амен когда-то оставил у меня на бедре. Я хорошо помню ощущения, преобладавшие в тот момент, когда отправила короткое «привет» и убрала телефон с глаз, чтобы не пялиться в экран в ожидании ответа. Его не последовало в тот вечер и все последующие, когда трясущиеся пальцы набирали смс с признанием и лихорадочно стирали текст, отбрасывая гаджет в сторону.» — Попытка засчиталась бы, если бы ты хоть раз ему позвонила или набралась смелости написать что-то помимо глупого «привет».  — Но она была! — Эва парировала, оправдывая собственную нерешительность, — Как ты себе это представляла тогда? Я должна была снова вклиниться в его жизнь? В конце концов, он имел право меня ненавидеть!  Или, что ещё хуже, остаться равнодушным. Дия смерила Эву недовольным взглядом. Она была первой, кто пытался убедить подругу в том, что обвинения в измене напрасны. Не мог он поступить так с ней, не стал бы, а если бы и поступил — тратить время и ресурсы на поиски Эвы просто бессмысленно.  В голове Эвтиды пронеслись воспоминания:  «Фрэнсис не упускала возможности заговорить об Амене, наставить меня на путь истинный, пыталась манипулировать, но даже ей не удалось справиться с гормонально нестабильной беременной женщиной. Я сама умело манипулировала её чувствами, когда Армстронг действительно явился на порог дома, пытаясь выведать моё местоположение. Тогда бабушка соврала под страхом так и не познакомиться с внучкой. Я обещала ей, что уеду навсегда, если впустит его в дом или попробует дать наводку.» «Идиотка» — подумала Эва. Если бы кто-то пожелал вразумить её,  приложив чем-нибудь по голове — она была готова самолично подставить дурную голову, ведь глубоко в душе теплилась надежда на то, что судьба вновь сведёт их вместе.  Однако, исходные данные в нынешних реалиях были несколько другими.  Они обернулись, наблюдая за сидящими на песке Габриэлем и Эми. Скажи Эвтиде кто-то ещё два года назад, что она уедет, оставит работу и станет матерью — она покрутила бы пальцем у виска, но сейчас… снедаемая беспокойством, Эвтида Дэвис оставляет дочь на попечение родных всего на несколько часов, чтобы продемонстрировать свои навыки и получить билет в новую жизнь.