Mavericks

Амен

— Проходи, сынок. Тебя-то я и ждал. Я мотнул головой, в последний раз понадеявшись сбросить с себя образ, который отказывался принимать за действительность. Но он здесь, мужчина, который когда-то вызывал во мне уважение, интерес, и даже толику страха. Стеклов Василий Владимирович собственной персоной: русский мафиози в прошлом и один из самых влиятельных людей Калифорнии в настоящем. На вид ему было не больше пятидесяти, этот взрослый дядя всегда любил красивых женщин и умел их добиваться, но никогда не был женат по ряду понятных причин: юность в погоне за деньгами, зрелость в погоне за властью, а старость встретит с распростёртыми объятиями лишь тогда, когда уйдет на покой, а планы на покой с таким сыночком могут закрыться за семью замками и зарыться там, где Стеклов зарывает нéдругов. Василий был человеком суровым и непосредственным, когда дело касалось работы, но насколько он был серьёзен, настолько и весел, когда более практичная одежда приходила на смену дорогому классическому костюму, а накрахмаленные воротнички расходились по домам после двенадцатичасового рабочего дня. Ранее я всегда вспоминал его, как человека мудрого, щедрого в опыте и открытого душой. Среди всех напыщенных шишек, что я сопровождал, эта была настоящим абсцессом, но только в рабочие моменты. В свободное время маска сурового диктатора сменялось той, под которой был самый простой, приземлённый мужчина, и при любых других обстоятельствах встреча была бы приятной, но не в этот раз. Терзаясь сомнениями, я подошёл ближе и опустился в кресло напротив, старая кожа жалобно скрипнула подо мной, напоминая, где мы находимся. Василий повёл лишь одной бровью, но этого было достаточно, чтобы двое из ларца ушли прочь, оставляя нас наедине. — Что ж, — он откинулся на спинку кресла и раскинул руки по обе стороны от себя, закидывая ногу на ногу, — ты возмужал, поднялся выше по карьерной лестнице, меньшего я и не ожидал от тебя. Приятно узнавать о твоих успехах. Снисхождение в его словах дало мне надежду на продуктивную беседу, и я последовал примеру оппонента, приняв удобную позу и расслабляясь. — Знаешь, иметь дело со старыми приятелями куда более приятно, нежели с незнакомцами, и я был удовлетворён фактом твоего присутствия в городе. Но совершенно раздосадован, когда приехал в это злачное место и увидел своего отпрыска в ненадлежащем виде. Понимаешь? Я сосредоточился на собеседнике, внимая каждому слову. То, что Аш — его сын, шокировало меня и в корне усложнило задачу. Своих внебрачных детей мужчина ласково звал бастардами и обычно не принимал существенного участия в их воспитании. Мог ли я надеяться на то, что и к красноволосому он не питал сильных отеческих чувств? Едва ли это возможно после того, как из-за телесных повреждений на отпрыске он закрыл отца Эвы в псих-интернате. С этим человеком мне нужно было подбирать слова и соблюдать субординацию, основываться на фактах и действовать осторожно, но уверенно. Я уже не молодой атташе, который заглядывал Стеклову в рот и впитывал каждый дельный совет, разделял его взгляды и смеялся с несмешных шуток отставного майора. — Понимаю. Хочу сразу прояснить: Ваш сын делал ужасные вещи, и Вы знаете, на кого они были направлены. Эвтида достаточно настрадалась, сэр. Доказательная база уже на этом этапе обширная: следы ДНК, медицинское заключение осмотра на предмет внутренних повреждений, записи с камер видеонаблюдения, на которых Аш проследовал за девушкой, а потом скрылся. Найдутся и свидетели, которые дадут показания против него. Этого достаточно, чтобы… Я держал лицо и старался не выдать в голосе своего волнения, в то время как глаза мужчины стремительно меняли цвет. Золотисто-карие радужки накрыла тёмная вуаль разочарования от моего бескомпромиссного подхода к делу. Стеклов коснулся аккуратно подстриженной бороды и усов, проводя по ним кончиками пальцев, а затем обхватил ладонью массивную челюсть и врезался укоризненным взглядом в меня, перебивая: — Эвтида…Прекрасная девочка. Ты питаешь к ней очень нежные чувства, которые придают тебе самоуверенности. Несомненно, и она к тебе испытывает то же самое, раз ты вздумал вмешаться в это. — Сказал Василий, сцепив руки в замок и переплетая пальцы. В его тоне не было ни гнева, ни милости, сухая констатация фактов, которые были для него очевидны. Разговор заходил в тупик, я прекрасно осознавал, кто сидит передо мной и под чьей протекцией он находится. Шансы на успех были ничтожно малы, но опускать руки точно не в моих правилах. — Год назад у вас уже был прецедент с семьёй Эвы, я видел его итог и, поверьте, никому не пожелаю видеть своего родителя в абсолютном безумии. Перед глазами вновь замелькали картинки минувшего дня. На коленях сидит Эва, она гладит отцовскую руку с пониманием, подыгрывает всему тому бреду, что он говорит, и вытирает солёные дорожки с покрасневших щёк. Господин Маркес остался совсем один. Пусть он даже не осознает, насколько страшно его одиночество, но Эвтида винит себя в случившемся, и мне жаль. Очень жаль, что узнать о её несчастье мне пришлось именно сейчас, когда девушка особенно уязвима. Стеклов задумчиво прокручивал перстень на пальце. На лице не проступило ни одной эмоции, когда я дал понять, что знаю о его непосредственном участии в делах Аша, и лишь глаза выдавали подступающий к горлу гнев. Он медленно перевёл уставший взгляд на меня, и сказал: — У тебя есть дети, сынок? Или ещё не обзавёлся? Я отрицательно мотнул головой. — Тогда послушай. Я знаю своего сына…на какие зверства он способен. И тем не менее, он мой ребёнок, за которым я буду убирать, угрожать или действовать радикальнее, если потребуется, — голос мужчины звучал мягко, но авторитетно, я знал, что одними угрозами он не ограничится, — Это моя ответственность, как родителя, который оставил своё дитя без матери и не смог вложить в него достаточно человечности. — Тогда я окажу Вам услугу, отправив его за решётку. На смену усталости во взгляде засквозило холодом. Он не сулил ничего хорошего, и это шло вразрез с мягким тембром голоса. Я поднялся с кресла, Василий последовал за мной и, застегнув пиджак, положил тяжёлую руку мне на плечо. — Позволь и мне поделиться с тобой моими вариантами развития событий. Первый: Эвтида отзовёт заявление и забудет о том, что произошло. А я, в свою очередь, депортирую Аша в Россию. Все будут счастливы и мне не придется пачкать свои руки. Второй: девушка последует за своим отцом, а ты сядешь за нанесение тяжких телесных, дорога в бюро и прочие силовые структуры тебе будет закрыта, и тогда тебе останется только навещать свою милую девочку и несостоявшегося тестя. Я наклонился к нему, не прерывая зрительного контакта. Взгляд мой был прямым и даже вызывающим. От этих переговоров зависела не только моя жизнь, но и Эвы. Я видел, на что похожи люди в псих-интернате, их пичкают препаратами, чтобы тех не накрывали приступы агрессии, больные становятся безобидными, и даже те, что не больны, в конечном итоге лишаются рассудка. Я не мог подвести Эвтиду, не мог согласиться с мужчиной и ударить по рукам. Для принятия решения мне потребовалась доля секунды, посмотрев на руку, лежащую на моем плече, я убрал её и сказал: — Я не стану переубеждать Эву забрать заявление. Мгновением позднее Василий сделал несколько тяжёлых шагов к двери. С тех пор, как я перестал его сопровождать, многое изменилось в нём. Тот мужчина не терял своего озорства даже при его высоком положении, он шутил и с удовольствием знакомил меня со своим окружением, делился опытом, рассказывал о русской культуре и обычаях, которые, кстати, я находил весьма интересными. Сейчас передо мной стоит отец изверга, который вынужден мириться со странностями своего отпрыска, разгребать за ним кучи дерьма и не забывать любить, пусть и по-своему. Вот она, разница: ты можешь безгранично любить женщину, но стоит в ней разочароваться, как от такого сильного чувства останется лишь пепел, горечью осевший на губах. К детям же любовь всегда чистая, безусловная. Ты просто любишь, даже если самолично создал это чудовище и дал ему в руки орудие убийства. Я не двинулся с места. Смотрел в спину уходящего мужчины, пока он не остановился в дверях, оборачиваясь: — Я полагал, что ты благоразумнее, мальчик мой. Будь по-твоему. Глупо было бы рассчитывать на понимание Стеклова. Теперь он не станет опираться на наши приятельские взаимоотношения в прошлом, если я не настою на том, чтобы Эвтида сделала шаг назад после тысячи маленьких шагов вперёд, которые давались особенно трудно. Перед глазами мелькало её испуганное лицо, Аш касался её небрежно. Так, будто она — его собственность. Прошлое человека никогда не имело для меня значения, но Эва другая. Эта безбашенная девка выбила дверь в мою жизнь с ноги, но следующую дверь я с удовольствием придержу, чтобы помочь расквитаться с теми, кто испоганил ей её собственную жизнь. Смотря на обшарпанную дверь, я думал, как решить возникшую проблему в виде Василия и его сынка. И если младшего можно дожать, то старшего убрать с дороги практически невозможно. Я вышел из полицейского участка и набрал Тизиану. Придётся вспомнить былые годы.

Эва

Я семеню следом за молчаливым шерифом, ни разу не посмотревшим в мою сторону с момента появления в участке. Бен знает меня с самого детства, ближе него был только отец. Мужчина не решился начать со мной разговор тогда, не решится и сейчас. Он слишком переживает и не считает нужным бередить мои раны. Уверена, попытается сделать всё, что в его силах, как и в прошлый раз. В прошлый. Раз. Я снова втянула близкого человека в то дерьмо, в котором обязана была возиться в одиночку. Как Армстронг оказался в квартире и выволок меня из-под душа? Как одел? Помню лишь, как сильно меня тошнило и кидало в разные стороны по салону автомобиля Дии. Надеюсь, и Ливий простил меня за кофе, вырвавшийся из желудка на одном из резких поворотов. Пытаюсь вспомнить, разложить всё по полочкам, но отголоски минувших дней акварелью смазались в подсознании, превращаясь в грязные разводы. Я посажу Аша, чего бы это мне ни стоило: гордости, работы или жизни. Иначе существование моё будет тянуться липким гудроном, волоча за собой воспоминания об ошибках. Я виновата перед собой и своей семьёй в том, что допускала отношения с Ашем, боялась его и продолжала потакать его прихотям. Нужно было позволить отцу его прикончить ещё тогда, но теперь это в прошлом. Мой шанс — упущен, мой папа находится в психиатрическом учреждении и под действием препаратов ему становится лишь хуже. Его глаза так блестели, когда он на меня смотрел, когда говорил о маме и её поэтических вечерах…Но она никогда не писала. Как улыбался, заговорив о детях и своей новой гениальной игре, которую он назвал Шахматами. Я кивала, кивала, кивала, вытирала слёзы и улыбалась в ответ, но внутри сердце моё кровоточило, глядя на него и то, что с ним происходит. Я обязательно его заберу. Обязательно. Но сначала нужно разобраться с Рэдклиффом. Фраза о том, что без прошлого — нет будущего — полная чушь. Будущего не будет, если не разобраться в настоящем. Я достаточно боялась, остерегалась и нервничала, сама вскормила монстра, подпитывала его ошибками и осторожностью. Сейчас этот монстр сидит за застенком, откинувшись на стуле, будто он здесь хозяин. Бен подошёл ближе и посмотрел на меня. Сказал, по-отечески обхватив за плечи: — Эва, если что-то пойдёт не так, если ты почувствуешь себя хуже, мы сразу же прервёмся. Аш может говорить всё, что угодно, но знай: я всегда буду на твоей стороне и сделаю всё, что в моих силах. Я попытаюсь. Глаза заволокла солёная плёнка. Я поджала губы и опустила взгляд в пол, восстанавливая душевное равновесие. Было больно от того, сколько несчастий доставил этот мерзавец всем нам. Мне, маме, отцу, Бену, который был ближе всех к нашей семье. Даже бабушка с дедушкой были не в состоянии помочь справиться с четой Рэдклиффа и его отца, но несмотря на это, сдаваться я не намерена. Сделав глубокий вдох и такой же медленный выдох, я вернула внимание к шерифу и закивала в знак согласия. — Мы должны попытаться. Похлопав меня по плечу, мужчина толкнул дверь и вошёл первым, приглашая меня сесть за стол. Напротив сидел Аш с едкой самодовольной ухмылкой. Он считал себя победителем, не побеждённым. Я смотрела в его наглую морду, разглядывая ссадины и гематомы с синеватым оттенком. Рэдклифф не вызывал ни капли жалости и сочувствия, а напротив, мне захотелось, чтобы Амен сделал с ним то же самое, но на моих глазах. Мы дождались адвоката и приступили к делу. Хотелось поскорее разобраться с этим и больше никогда, никогда не видеть его самодовольной ухмылки. Бывший отпирался и путался в показаниях, плёл всё, что приходило ему на ум, лишь бы не признаваться в содеянном. Вызывающее поведение красноволосого сменилось на кротость, когда дверь неприятно скрипнула, привлекая внимание всех присутствующих. Сердце бешено заколотилось, билось в конвульсиях от вида человека в классическом костюме, вошедшего внутрь. Его порицательный взгляд был прикован к сыну, еще минуту назад сидевшему вразвалку на стуле. Густые брови угрожающе встретились у переносицы, и я вжала голову в плечи, не отводя взгляд. Когда-то Василий был благосклонен, учтив и весел, он любил наш союз по-своему, не позволяя в его присутствии нападать на меня своему отпрыску. Но стоило нанести ему вред, стоило не принять условия примирения, как простодушный нрав сменился гневом. Господин Стеклов сохранял безучастный вид даже тогда, когда я обивала пороги его загородного дома, чтобы поговорить и попытаться высвободить отца. Он прошёл вглубь и сел на свободное место напротив нас с шерифом. На лбу залегли глубокие морщины, но это всё, что изменилось в его лице. Время было невластно над мужчиной, будто сама судьба благоволила жизненным принципам Стеклова, продлевая его жизнь. Аш не обмолвился ни о проникновении в его дом, ни о том, откуда на самом деле на его теле побои. Длинные рукава идеально выглаженной рубашки скрывали отметины, оставленные в гневе Армстронгом. Мой мужчина. Все слова стали пролетать мимо моих ушей, когда я задумалась о нём, смотря невидящим взглядом в стол. Страх за Амена закрадывался внутри, хватая маленькую меня за горло. Что теперь будет с ним? Проникновение на частную территорию, умышленное нанесение тяжких телесных, угрозы расправы — всё это могло вылиться в непоправимую ошибку, которую уже не исправить. Я думала об этом, совершенно позабыв о том, для чего вообще сижу здесь. Подошвы обуви нервно ударялись об пол, я дергалась и нервничала, искусывая губы до крови. Когда с допросом было покончено, господин Стеклов встал и небрежно поднял Аша под локоть, обхватывая массивной ладонью предплечье сына. — Я полагаю, на этом всё, господа. Холодный тон мужчины заставил вздрогнуть и сжаться, я сминала ткань худи вместе с челюстью, глядя на то, как Василий выводит Аша из комнаты для допросов. — Почему он его уводит? Его разве не задержали? — Эвтида, — Бен посмотрел вслед уходящему за Рэдклиффом адвокату, — ты же знаешь, разбирательство может длиться неделями, нам нужно запастись терпением. — Каким к чёрту терпением?! — я всплеснула руками, отходя от Шерифа на несколько шагов, — что он должен сделать, чтобы его больше не выпустили отсюда? Убить меня? Гнев застилал глаза. Попавшийся под руку стул перевернулся, когда я пнула его кроссовком и вернула внимание к мужчине, виновато смотревшему в горящие яростью глаза. — Или его. Я обернулась на знакомый голос, тяжело дыша. Армстронг стоял, оперевшись плечом о дверной косяк. Поза казалась расслабленной и непринуждённой, но играющие на лице желваки выдавали раздражение блондина. Он жестом подозвал меня к себе и вывел из комнаты, — жди, — а сам вернулся к шерифу. Не знаю о чём они разговаривали, но за несколько минут я вся извелась и вспотела от волнения. Ярость утихла, на смену ей пришёл животный, душераздирающий страх. Я ходила взад-вперёд, поглядывая за прозрачное защитное стекло застенка, и мужчин, беседующих за ним. Оба были уравновешены, разговор без жестикуляций и выраженной мимики успокоил и меня, навевая призрачную надежду на то, что у нас всё получится.

***

Следующую неделю я просидела дома в компании ноутбука и смятых листов бумаги. В сознании вырисовывалась кривая паутина, в которой нет ни мотива, ни подозреваемых. Я изучала форму ViCaP , психические расстройства, составляла план и образ действий преступника. Единственная ниточка, за которую можно было зацепиться — это машина Исмана, но он никак не подходит под психологический портрет убийцы. В голове проносилась фраза Амена: «Не суй свой нос куда не надо» И с каждым днём я её слышала всё отчётливее. Блондин не одолевал меня вопросами, дал абстрагироваться от всего и побыть одной, изредка проверяя по FaceTime, в порядке ли я. Было стыдно за своё поведение, но неосознанно я стремилась забраться в свою скорлупу и не выбираться оттуда до тех пор, пока Бен не сообщит хороших вестей. 09:10. Я так и не уснула, просидев всю ночь за ноутбуком, веки тяжелели, глаза слезились от напряжения, но я продолжала черкать, делать заметки, опрокидывая очередную чашку с растворимым кофе. Импровизированный пучок на голове, футболка одного из игроков сборной по баскетболу, которую кудряшка стащила ещё в университетские годы, и серые трико с растянутой резинкой — набор неряхи, в которую я превратилась, добровольно заключив себя в объятия стен собственной квартиры. После случая с Ашем Дия ни разу не ввалилась ко мне без предупреждения, я даже начала скучать по её звонкому смеху и невнятной речи. Когда она о чём-то быстро хотела рассказать, то всегда «жевала» слоги или вообще пропускала, но от этого становилась еще милее. Стук в дверь. Я разлепляю веки на долю секунды и пытаюсь провалиться в сон, но звук становится всё настойчивее, возвращая в реальность. Надавливаю на глаза большим и указательным пальцами, жмурюсь и встаю с дивана, прихватив с собой плед. Ноги будто налиты свинцом. Нехотя волочу конечности к двери и прислоняюсь ухом, прислушиваясь. — Эва! — Амен? Я…— мечусь от двери и обратно, не зная, что делать: открыть или провалиться под землю. Хотя, значимость у обоих вариантов одинаковая, — я не ждала никого! — Открывай, Дэвис, иначе я выбью дверь. Что? Ну что Амен натворил такого в жизни? Чем заслужил увидеть меня в таком виде? Смотрю на растянутые трико и босые ноги, пытаюсь пригладить волосы, но без зеркала это бессмысленно, поэтому просто убираю выбившиеся пряди за ухо и проворачиваю ключ до щелчка и замираю. Только посмотрев на блондина, я поняла, как соскучилась, а вот по его лицу не понять: скучал или недоволен. Армстронг не стал дожидаться, пока я передумаю и решу захлопнуть дверь перед его носом, он сгрёб меня, крепко сжимая в тисках, и прошёл в кухню, усаживая меня на стол. Обоняния коснулся любимый аромат, который я не спутаю ни с чем. Уткнувшись носом в шею мужчины, я вдыхала запах всё сильнее и сильнее, наполняя им своим лёгкие. — Ты так…па-а-ахнешь, — сказала я, окончательно прогнав сонный морок, зная наверняка, что он — здесь. Живой, самый настоящий. — Вкусно? — Я быстро закивала в ответ, — А вот тебе не помешает душ, малыш. Стукнув его в грудь, я отлипла от мужского тела и посмотрела на футболку, в которой уже сутки хожу не снимая. — Браво! Я как раз собиралась туда! Амен ухмыльнулся, обхватив моё лицо прохладными ладонями. — Ты всё ещё пахнешь лучше, чем кто-либо, Эва. Спровадив Армстронга за круассанами, я привела себя в порядок и вернулась в гостиную, глядя на весь тот беспорядок, что устроила. Комната больше походила на беличье дупло, только вместо орехов и шишек валялись скомканная бумага и обёртки от глазированных сырков. Появление блондина отрезвило. Во что я превратилась? Апатия и уныние методично переворачивают меня задницей к нормальному будущему, надо взять себя в руки, пока я на него не умудрилась ещё и сесть сверху. Дверь хлопнула, оповещая о возвращении мужчины. Мы сели за стол, но вместо круассана с сёмгой Амен пожирал меня глазами. Стало неловко, и я отвела взгляд, возвращая внимание к завтраку. — Красивый наряд, но сегодня он тебе не понадобится. Надень что нибудь попрактичнее. Запихнув последний кусок в рот, я медленно жевала, озадаченно всматриваясь в голубые глаза. — О чём ты? Я никуда не поеду…Я не… — Как скажешь. Через секунду мужчина закинул меня на плечо, придерживая под ягодицами, и понёс в сторону двери. — Стой, стой! Армстронг, отпусти! Но он уже не реагировал, неся меня по коридору к лифту. Когда ноги коснулись земли, я выпрямилась и хотела выругаться, но лишь приоткрыла рот, когда Амен протянул мне мотоциклетный шлем. — Надевай. Мы стояли у спортивного мотоцикла чёрного цвета, я быстро моргала, не в состоянии что-либо ответить и даже пошевелиться, тогда блондин протянул мне ветровку и самостоятельно надел на бестолковую голову мотошлем, усаживаясь на двухколёсного зверя. — Мне долго ждать? Молча забравшись следом, я обхватила торс мужчины, прижимаясь своим телом к его. Он завёл мотоцикл и тот взревел, трогаясь с места.

🎶 Naomi wild — Glass House

Было до одури страшно ехать с огромной скоростью по трассе, превозмогая порывы ветра, холодящие кожу на оголённых щиколотках. Руки тряслись от напряжения, ноги инстинктивно стремились свестись в коленях, ограждаясь от опасности. Я пожалела, что не послушалась Амена и осталась в брюках, но благодарна за то, что он не стал меня поучать. Куртка защищала от ветра, позволяла не трястись от холода, а наслаждаться видами простирающихся горных хребтов с одной стороны и бескрайним океаном с другой. Волны огромными скакунами выныривали из водной пучины и с бешеной скоростью рвались к берегу, чтобы разбиться в пену о пески. Вид завораживал. То, что со мной происходило, было похоже на сюжет из старой киноленты. Время остановилось и отошло в сторону, пропуская нас вперёд. Даже такого знака внимания мне хватило, чтобы удостовериться в чувствах Армстронга. Каждый день, каждый час, каждую секунду я думала о нём, когда сидела дома взаперти. Мне не нужна была его жалость, но он меня и не жалел. Понимал, прощал, но жалости в его глазах не было ни сегодня, ни когда бродил со мной по клинике, ни в участке. Пришла пора и мне себя понять, простить и перестать жалеть.

***

Мы остановились у современного дома на побережье, окружённого возвышенностями, на которых пробивались зелёные ростки, отчаянно хватаясь за жизнь. Амен взял меня за руку и повел к A-frame строению с двумя скосами, напоминающее шалаш или палатку, но в сотни раз дороже. Одним движением мужчина сдвинул стеклянную дверь вбок и пропустил меня внутрь, позволяя осмотреться. Я с жадностью рассматривала всё вокруг, касаясь взглядом каждой детали, но самым главным предметом моего исследования стал Армстронг, с упоением в глазах наблюдающий за моей реакцией. — Ты удивляешь меня. Снова. — Сказала я, заглядывая в глаза мужчины, утопая в их голубизне. — Ещё нет. — Он обхватил меня за плечи и повернул в сторону окна, подталкивая вперёд. Робкий шаг вперёд. Второй. Я всё ближе приближалась к своей мечте, о которой грезила с того самого момента, как поймала свою первую волну. О стеклянную поверхность опирался сёрф бежевого цвета с изображением волны-убийцы и белой акулы, прижимающейся массивным туловищем к пенящейся высоте так, будто они — одно целое. — Сара Герхардт стала первой женщиной, покорившей эту волну, — Блондин обнял меня сзади, положив подбородок на плечо, — а ты — первая, кто покорил меня. Жар от мужского тела согревал, но сказанная фраза заставила гореть щёки и уши, вгоняя в краску. Она дотянулась до самого сердца, коснувшись кончиками своеобразного признания жизненно важного органа, оставив на нём след на всю жизнь. Новая доска сияла в солнечных бликах, но казалось, что свет исходит прямиком из моей души. Она напитывалась теплом поступков, отношением Амена ко мне, и это не оставило мне никаких шансов, чтобы сдержать подступающие слёзы. Я повернулась всем телом и посмотрела в глаза, рискуя утонуть в бурлящей пучине, холодной и опасной, но вместе с тем приносящей долгожданный покой. Солёные капли вмиг оставили след на раскрасневшихся щеках, стремясь к подбородку. Амен обхватил его обеими руками и вытер большими пальцами дезертиров, оставив лишь мокроватые следы. — С Днём Рождения, малыш. Вслед за слезами он украл поцелуй, аккуратный и нежный, вызвав мириады мурашек, стремительно бегущих по позвоночнику. Я коснулась его губ в ответ, настойчивее прижимая своё тело к огромной груде мышц. Соскучилась, как же соскучилась по близости. Целовала каждый миллиметр, безмолвно извиняясь за то, что пыталась отстраниться. Армстронг охотно отвечал, углубив поцелуй, становился жаднее и напористее, сминая мои уста своими. Мы сдвинулись с места и попятились к кровати, снимая, срывая друг с друга верхнюю одежду. Когда я осталась в топе и брюках, Амен обхватил мои бёдра и уложил на кровать, стал целовать скулу, шею, постепенно опускаясь. Обжигая горячими губами ключицы, он сминал грудь, поглаживал полушария. Широкими, влажными мазками губ спускался всё ниже и ниже. Дыхание стало тяжёлым и рваным от возбуждения, я запустила пальцы в белоснежные пряди и подняла голову, чтобы посмотреть в его бесстыжие глаза, застланные пеленой вожделения, в точности отражающие мои ощущения. Не прерывая зрительного контакта, Амен расстегнул пуговицу на брюках и стянул их с меня, следом — бельё. Бёдра стремились свестись вместе, но он обхватил их обеими руками, опустившись на колени, и сказал: — Закрой глаза. Я зажмурилась и откинула голову назад, когда влажный язык коснулся меня там. Армстронг двигал им плавно и мягко, то вниз-вверх, то кружа вокруг сосредоточения нервных окончаний, вознося меня к пику наслаждения и бросая то в жар, то в холод, останавливаясь. Вцепившись в простынь подо мной, я выдавила тихое: — Пожалуйста, не останавливайся. К языку добавились два пальца, медленно погрузившиеся в меня. Амен дразнил умелыми движениями внутри, заставлял скулить, жмуриться и жалобно постанывать. Я закусила нижнюю губу, пересохшую от частых, рваных вздохов, и запрокинула голову назад, когда пальцы задвигались быстрее, в унисон с ласками языка. Мне хватило нескольких секунд, чтобы оргазм взорвался внутри меня и обрушился освобождающей волной по всему телу. Я привлекла мужчину к себе и задрожала от переизбытка чувств, пытаясь восстановить дыхание. Он обнял меня и прижал к себе, расположившись сбоку, и сказал: — Всё же поставила меня на колени.

***

Вечер встретил нас закатными лучами, пробивающимися через панорамное остекление. Мы оделись и вышли на улицу, вдыхая свежий морской воздух. Шёпот океанического прибоя ласкал слух, так не хотелось уезжать отсюда. Амен одел на меня шлем, заботливо застёгивая и проверяя, все ли участки кожи закрыты. Он опустился на колено и заправил ткань брюк в носки с леопардовым принтом. — Да у тебя фетиш на хищников, дьяволица. — Вовсе нет! — парировала я, глупо хихикая. — Тогда почему ты выбрала меня? Вопрос был риторический. Мы оба знали, что нас тянет друг к другу, словно магнитом, и с самого начала не было никаких шансов выбрать другой путь. Мы тронулись с места и медленно поехали в сторону дома. Дорога переносилась легче то ли от перенесённых эмоций, то ли от заправленных в носки брюк. Так или иначе я расслабилась и прижалась к спине мужчины, собираясь насладиться видом. Зелёные холмы и скалистые возвышенности с одной стороны, а с другой — бескрайние берега, омываемые тихоокеанскими водами. Я впервые за две недели чувствовала себя умиротворённо, пока не увидела странную кучу, присыпанную песком. Показалось? Человеческие волосы развевались на ветру, припорошённые песчинками. Нет, не показалось! Я присмотрелась и вцепилась в Амена, тряхнув за куртку. — Амен! Амен, останови! Крики в шлем больше походили на бессвязное бормотание. Я начала стучать его по плечу, призывая остановиться. Мужчина сбавил скорость и прибился к обочине, снимая шлем, но я уже рванула вперёд, перебегая через асфальтированное покрытие. — Нет! Нет-нет-нет, боже! По мере приближения к неопознанному объекту, все отчётливее виднелись человеческие руки, ноги и голова, принадлежавшие женщине.