Осколки прошлого

      Витя не успел сделать свой выбор: открылась дверь кухни, и прибежала Настя, чтобы подкрепиться сладеньким.       — Бать, я тебе открою секрет, если ты будешь втыкать в холодильник, там не появится лям наличкой, — Пчёлкина была озадачена странным поведением отца, который тупо смотрел на заставленные продуктами полки.       И Витя понял, что это знак. Он не верил в эту ерунду, но здесь связь уловил точно. Кто-то свыше (может быть, Юля), напомнил о том, что важнее бутылки.       Родная дочь, которая хочет, чтобы он был здоровым (относительно). Именно она и стоит того, чтобы победить искушение.       Витя выпрямился, взял коньяк в руки и сказал:       — Насть, смотри на меня.       — Папа, тебе нельзя пить! — Настя подпрыгнула, пытаясь вырвать бутылку у отца, но он оказался изворотливее. Он улыбнулся, а Настя продолжила кричать:       — Идиот, Даша же говорила, что твоя терапия пойдёт нахер!       — Милая, успокойся, — Витя открыл коньяк и наклонил, так, что тёмная жидкость стала выливаться в раковину. Настя только сейчас успокоилась, лицо приобрело прежний оттенок. Витя держал бутылку, пока не вытекли последние капли.       — Я не буду пить, Насть. Как бы мне ни хотелось, я не сделаю этого.       — А ты хотел?       — Честно? Да. Я очень сильно устал, мыслей много в голове. Я не хочу тебя грузить этим, малышка, — Витя посадил дочку напротив себя. — Большая ты у меня стала.       — Мне шестнадцать скоро. Прям как в песнях Максим, — Настя смущённо улыбнулась.       — Ты, может, не въезжаешь, что странного в том, что ты большая уже, ведь тебе почти шестнадцать. Тебе это кажется нормой, потому что так и должно быть, что ты не пупс, а человек уже зрелый. Относительно. Но… — Витя сам смутился своего философского настроения. Но видя, что Настя готова слушать, он продолжил. — Когда ты растишь ребёнка с самого его рождения, ты… Ты просто охреневаешь, что из младенца, красного, орущего, он стал взрослым. Это так… Странно и прикольно.       — Младенцы красные, что ли?       — Ну да, сморщенные ещё, в первые часы. И для меня ещё стало открытием, что они не вылетают из живота, как футбольные мячи. Что вообще процесс происходит не из живота.       — Мне тётя Оля рассказывала про роды, я знаю, — кивнула Пчёлкина. — А расскажи, как я родилась? И как вы с мамой узнали, что я появлюсь у вас?       — Ой, Настюх… — Витя засмеялся, налив себе сока. — На самом деле, это смешная история. Мы с твоей мамой ездили в Питер, отдыхать. Укрепить отношения, узнать друг друга лучше. Прониклись, видимо, романтикой Питера, и… Создали продолжение нашей истории. Твоя мама так нелепо сказала мне о тебе. Я утром просыпаюсь, а она бегает вокруг кровати, нервно так. Я говорю: что случилось? И она такая: Вить, задержка… Прикинь, я спросонья, не соображаю, а мне заявляют о задержке!       Настя звонко рассмеялась вместе с отцом. Только он смеялся тише, более сдержанно. Будто политика выбила из Пчёлкина бывалую нежность и эмоциональность. Или всё-таки суровая жизнь со своими ударами под дых?       — Ну и я такой: Кто задерживается? Она мне объяснила уже по-человечески, мол, забеременела, скорее всего. Я так счастлив был, правда. Я давно малышку хотел.       — Почему мама боялась сказать прямо о беременности?       Витя перестал улыбаться, переходя к мрачной стороне истории.       — Потому что мама до меня встречалась с парнем, который заставил её сделать аборт. Он обещал, что примет её малыша, но струсил. Мама боялась повтора ситуации, но я такой счастливый был. Правда, потом страшно было… Дети. Вот чё это? Как это? Ну, короче, философия пошла. Потом уже мы к врачу сходили, узнали, что твоя мама реально беременна.       — А ты хотел мальчика или девочку? — Продолжала спрашивать Настя.       — Девочку. Я хотел бантики, платьица, вот это всё. Маме было неважно — лишь бы здоровый был малыш. А когда она рожать стала, я нервничал сильно, говорил, что вот, через полчаса всё кончится. Мне потом уже Оля сказала, что первые роды могут длиться от нескольких часов до суток. Я молился Богу, Настя. Серьёзно, встал на колени и просил, чтобы мама справилась.       — С тобой в тот день была тётя Оля…       — И Саша. Ну и Космос с Валерой на связи. Они все ждали моего звонка. Утром мама позвонила, сказала, что ты родилась, и я позвонил друзьям. Мы поехали в роддом. Космос на капоте танцевал, а я орал спасибо за дочь. Меня чуть в ментуру не забрали. А мне насрать было, — Витя посмотрел в окно, будто возвращаясь в те воспоминания. — Я так ждал этого, что готов был кричать на весь мир.       — А почему меня Настей назвали?       — Потому что Анастасия — воскрешение. Твоя мама могла потерять тебя, у неё по сути начался выкидыш, — Витя снова занервничал. — На твою мать подали в суд, чтобы сделать больно мне. Этот ублюдок потом и слил чеченцам данные о местоположении мамы. Ну не суть, — Витя пытался отогнать посторонние мысли. — За клевету подали. Мама тогда по факту всё сказала, не оболгала. Да, суд выиграла Юлька, но нервов было много. И когда приговор вынесли тому человеку, — Витя сжал кулаки. — Началось кровотечение. Я тогда не знал, что это. По ногам прям… Дядя Саша подсуетился, скорую вызвал, тётя Оля помогала. Тебя еле спасли. Ещё минута — и ты бы умерла в утробе матери.       — Но меня спасли… — Повторила Настя вслед. История её рождения на многое открыла глаза. Пчёлкина будто стала больше ценить свою жизнь, которую так отчаянно губила алкоголем, сигаретами и самоповреждениями. Насте вдруг захотелось прожить так, чтобы мама гордилась ею.       — Да, тебя спасли, — Витя погладил Настю по щеке. — И я благодарен врачам за это. Я не жалею, что встретил твою маму. Это была замечательная и прекрасная история, которая продолжается в тебе, Настюш. Глядя на тебя, на то, какая ты сильная, умная и замечательная, я понимаю, что мои истерики, бессонные ночи были не зря.       — Я не замечательная, хватит, пап, — Настя усердно пыталась убедить отца в обратном. Она сама считала себя грязной и верила, что никогда не очистится. — Мне шестнадцать, а я едва не потеряла невинность, я пила, курила…       — Брось. Это моя вина тоже. Я не уследил за тобой, хотя у тебя такой возраст был. Я просто… Тогда как раз про ВИЧ узнал, и закрутилось, завертелось: лаборатории, врачи, тесты, анализы, поиск информации, лекарства, обследования. Я ушёл туда, и не видел самого очевидного.       — Пап, всё хорошо. Не кори себя. Ты делал всё, что мог в той ситуации, — Настя взяла отца за руку и опустила глаза, чтобы папа не увидел, как текут слёзы.       Витя поцеловал дочь в широкий лоб и сказал:       — Вообще, у нас с мамой была любимая песня. Я помню, мы под неё лежали в лесу, смотрели на восход солнца. Юля ради этого вытащила меня в 4 утра из дома. Мы смотрели на небо и мечтали о нашем будущем и слушали песню, в одних наушниках на двоих.       — Можем послушать сейчас? — Попросила Настя.       — Да ваше поколение такое не слушает, — Витя махнул обречённо рукой. — Вы же щас слушаете там… Не знаю даже. Это группа «Кино».       — Ты чё, думал, я Цоя не знаю? Мы его на музыке разбирали. Я знаю, кто это. Он пел про кукушку, перемен, он легенда отечественной музыки. И умер он в августе, разбился.       — Анастасия Викторовна, — Витя поднялся с табуретки и пошёл к компьютеру, искать песню. — Вы меня удивляете приятно. Ну что, есть ли в Интернете эта песня?       — Конечно. Там всё есть.       Витя сел у экрана и напечатал, медленно, одной рукой: «Кино спокойная ночь слушать онлайн бесплатно без регистрации».       Яндекс выдал миллионы ответов. Витя щёлкнул на первый и нажал на кнопку воспроизведения. Настя села рядышком, слушая. Музыка начала потихоньку играть, нарушая вечернюю тишину комнаты.       — Да, там долгое вступление, — предупредил Пчёлкин. — Но оно того стоит, поверь.       Настя кивнула, прикрывая глаза и пытаясь переместиться в ту картинку, которую озвучил ранее отец. Свежий утренний воздух, лёгкий, не обременённый повседневной суетой. Воздух свободы. Зелень, высокие кроны деревьев, кристально чистая роса на траве. Розово-красное небо, где потихоньку виднеется солнце. Интересно, если учесть, что исполнитель пел о ночи и сне.       Настя поймала себя на мысли, что эта песня действует на неё по-особенному. Когда она читала о том, что музыка пробуждает самые нежные чувства души, то Пчёлкина не верила. Она слышала, что некоторые люди могут плакать от красоты мелодии, и считала это странным. Но спокойные звуки гитары заставляли Настю забыть о земных проблемах и перенестись на уровень выше земного.       Витя затих. Даже его дыхание стало замедленным, будто боялось нарушить воцарившуюся гармонию. Настя вслушивалась в каждую строчку, находя в ней тайные смыслы.       И, наконец, когда началось то самое легендарное соло Каспаряна, Настя вдруг расплакалась. Она почему-то решила, что именно так звучит разрыв старого, наступление чего-то нового, долгожданного. Пчёлкина посмотрела боковым зрением на отца и увидела, что он плачет. Тихо, беззвучно, по щеке текла одна слеза.       Насте даже не хотелось посмеяться над папой, что он, взрослый мужик со статусом, и плачет. Пчёлкина была рада, что он стал проявлять настоящую, искреннюю сторону своей души. Настя не сомневалась, что сейчас он думает о покойной жене.       — Пап, скажи мне честно, — Настя дождалась, когда песня закончится. — Ты до сих пор любишь мою маму?       Витя плавно опустился на землю из облаков и вытер слезинку так, чтобы Настя не увидела. Он снова принял хмурое выражение лица и сказал:       — Нет, Настя. Понимаешь, есть не любовь, а уважение и привязанность. Это не любовь физическая, в обычном понимании. Я люблю твою маму, но как человека. Не как женщину, нет. Я люблю её, как мать своего ребёнка, как ту, которая показала мне, что любовь есть. Я помню о ней, но уже не вспоминаю её каждый день, как раньше. Забыть её нереально — потому что есть ты, и потому что сильные чувства были. Тебе сложно понять это в шестнадцать лет, и не дай Бог ты поймёшь меня. Я не желаю тебе потерять своего партнёра из-за его смерти. Это очень больно.       Настя поняла, что действительно не может постичь до конца истины, которую ей доносит папа.       — Если бы я любил твою маму, — добавил Витя. — Я бы не стал встречаться с Дашей, потому что это подло и низко. Я влюблён в неё, честно. Но не люблю её, потому что любят, Настя, лишь один раз.       — Даша знает об этом? Вдруг ей будет больно.       — Она не глупая. Вступая в отношения с вдовцом, она это понимала…       Открылась дверь, и пришла Даша с сумками. Она кинула их на пол, возмущаясь:       — Что за день, Господи! Сначала эти горе-родители: Почему у Петеньки 3? Сделайте 5! Да потому что он на уроках играет в Doodle Jump! — Возмущалась Котова. Витя тут же подлетел к ней, снимая пальто.       — … Потом в магазин пошла, думаю, буду завтра готовить! Дождь пошёл, я мокрая, как… Пчёлкин, ты понял.       Настя, кстати, тоже поняла.       — На бошке хрен пойми что, и ещё облил водитель! Я щас убивать начну!       — Дашуль, тебе не обязательно ходить в магазин. Я напомню: у нас есть прислуга. А по поводу дождя — соболезную. Раздевайся и переодевайся в сухое.

***

      В мае Даша была наблюдателем на ЕГЭ, что родило несколько смешных ситуаций.       Одним утром, когда Котова собиралась на экзамен, Витя подошёл к ней сзади, обхватил талию руками и сказал на ухо:       — А давай вечером сыграем так, будто я студент, который пришёл с шпорой на ЕГЭ?       Котовой было не до амурных дел, потому что она торопилась, чтобы не опоздать. Она повернула голову и сказала максимально грубо и громко:       — С вещами на выход, пересдача в следующем году. Вы удалены с экзамена.       — Чё? — Витя сделал шаг назад, а Даша злорадно похихикала. — Даш, ну это как-то не сексуально щас было. Постарайся получше.       — Да потому что фантазии у тебя дурацкие, Пчёлкин. Ну как на ЕГЭ можно интимом решить такой вопрос?       — Ну хорошо, а какие фантазии у тебя есть? — Витя сел на кресле, разглядывая Дашу. — Поделись.       — Вить, у меня нет никаких фантазий, мне не двадцать лет. Моя фантазия — лишь бы ногу не свело.       — Не ври, — Витя взял зубочистку в зубы, как сигарету. — Они есть у каждой женщины. У моей жены точно были, например, ролевые игры или заниматься этим с завязанными глазами, используя только осязание.       — Вить, я тебе говорю, — Даша не дала договорить, кладя в сумки тетради. — Нет никаких у меня фантазий. Это не про меня.       — Значит, появятся, — твёрдо пообещал Витя. — Не, ну я серьёзно. Давай не будем бояться говорить на эту тему? Я понимаю, что я могу перебарщивать где-то…       — Пчёлкин, — Даша наклонилась к нему и оставила поцелуй на щеках. — Если бы меня что-то не устраивало, я бы тебе сказала. Да, я замечала такую особенность, но это не недостаток, а факт — ты был очень напряжённым и скованным поначалу.       — Я могу объяснить, Дашуль. Я просто переживал, во-первых, из-за возраста, что не встанет. Во-вторых, мне было стыдно, что я, потасканный, ложусь в постель с женщиной, у которой максимум было два партнёра, и я второй.       — Ну просто когда в меде учишься, там личной жизни нет. А потом муж изменил, и я сказала, что отношения не для меня. Всё, Вить, я побежала, — Дашины каблуки так и застучали по паркету. Витя довольно улыбнулся, смотря удаляющемуся силуэту.       Даше предстояло четыре часа страдать ерундой. Её активность заключалась в том, что она прочитала правила, вскрыла вместе с напарницей конверт и записала время начала экзамена на доске. Сегодня она сидела с выпускниками, которые сдают русский язык. Котовой даже не достался лишний КИМ — она не могла полистать его и развлечься.       Некоторые ребята её узнали и улыбались, пока это было возможно. Даша сидела, смотря на ребят и скучала. Так прошёл первый час. Котова уже начала думать о том, что приготовить на ужин (она хотела готовить сама); о том, как там Пчёлкин, выпил ли он таблетки; о том, как она хорошо ответила в том споре десять лет назад; о том, как спят рыбы.       Телефон Даши загорелся, и та испуганно схватила его. Звонил Витя. Женщина сбросила вызов, чтобы не было претензий. Пчёлкин был в шоке с такого поведения и набрал повторно. Даша снова сбросила, потому что разговаривать не полагалось. Выйти из аудитории тоже нельзя было. Витя позвонил третий раз, и Котова заблокировала его номер.       Конечно, ей стоило написать Пчёлкину, что позвонит позже, или вовсе выключить мобильное устройство. Но она испугалась, что Витя может прилететь в школу, решив, что Дашу похитили. Однако Даша не подумала о том, что будет, если номер Вити внести в чёрный список.       Когда Пчёлкину двадцать раз сказали, что номер занят, а Даша не могла столько разговаривать, Витя понял, что он заблокирован. Это его возмутило до глубины души, и он едва не разбил стекло в машинном окне.       — Вот сука! — выругался Витя, убирая телефон. Он был возмущён тем, что его девушка так поступила. Ох, попадись только Даша ему на глаза — он бы её разорвал! Витя глубоко дышал, раздув ноздри.       Когда Даша вернулась домой, Насти ещё не было. Витя подошёл к ней и ласково поинтересовался, сжимая пальцами подбородок:       — Милая, где ты была?       — Как «где»? Я же говорила, я сидела в аудитории и наблюдала за тем, как ребята сдают русский язык. Потом я заехала по делам, которые касались моей задумки…       — Даша, ты страх потеряла, милая, — Витя сдержал порыв накричать на Котову, отругать. Он понял с годами, что любой конфликт можно сгладить, чтобы отношения были крепче. — Зачем ты меня заблокировала?       — А, ты об этом? — Даша собралась идти на кухню, но Витя обнял её за талию, не давая уйти. — Просто я тебе объясняла вчера вечером, что на ЕГЭ мне ничего нельзя делать. Мне бесполезно звонить. Ты это делаешь.       — Дашенька, запомни, мне очень не нравится, когда меня блокируют, — Витя уткнулся носом в шею Котовой, скользя его кончиком по мягкой коже. — На этот раз ты прощена, но в следующий тебе мало не покажется…       — Ох, блин, — Даша сделала раскаявшийся взгляд. — Как я могу загладить свою вину?       Витя сильнее сжал руками тело Даши, что было новым для неё. Сейчас он будто всеми силами пытался дать понять, что она принадлежит ему.       — Ты ревновал меня? — Игриво спросила Даша. Витя был застигнут врасплох этим вопросом и попытался отрицать это. Однако его недовольство и сильная тревожность говорили о том, что он приревновал.       — Ещё один вопрос об этом, и я не знаю, что с тобой будет, — угрожающе ответил Пчёлкин, пытаясь укусить грудь через одежду. Даша засмеялась, отстраняя голову. А Витя не выдержал и подхватил Дашу на руки, неся в спальню…

***

      2014 год был важным для Насти. Тем самым, переходным, который отделял её от подросткового, бунтарского периода и менял вектор в сторону юности.       Настя успешно сдала ОГЭ, даже несмотря на то, что она входила в список первопроходцев и пробовала формат на собственной шкуре. Девочку не напугали ни камеры, ни наблюдатели, ни обыски. Она уже была морально готова к этому. Задания она прорешала с лёгкостью: русский язык был у неё в крови, географию сдавали по контурным картам, а к физике её готовил Ваня Белов.       Результаты пришли через пару недель. У Насти были все пятёрки. Тогда Пчёлкина безумно гордилась собой: она возвращается в прежнее русло и снова может выдавать максимум.       А в ноябре Насте исполнилось шестнадцать лет. Сладенькие, как говорилось в ванильных сериалах. Настя пока не очень улавливала, почему именно шестнадцать считаются самыми классными. В себе она не замечала колоссальных изменений. Разве что пропала тяга к тому, чтобы нарушать все правила, быть в центре внимания и не слушать родительских советов.       Настя остепенилась, стала по-взрослому серьёзно смотреть на жизнь. Она поставила себе цели, к которым хотела прийти, больше заботилась об отце, интересовалась его здоровьем. Пчёлкина больше не вытворяла никаких дел, не ходила по тусовкам. Её одноклассники только начинали разгульный период, а Настя его завершила, чему была безумно рада.       Шестнадцатилетие прошло тихо, по инициативе самой Насти. Без шума, приглашённых звёзд — только самые близкие люди: Витя с друзьями, Оля Белова, Тома Филатова и все дети бригадиров. Настя пила чай с тортом, общалась с гостями и понимала, как она счастлива, что имеет столько преданных ей людей.       Когда Витя поджёг свечи с цифрами «1» и «6» на торте, Настя думала о том, что же ей загадать. Много идей мелькнули в её голове: может, загадать, чтобы папа вылечился? А может, чтобы Ваня полюбил её в ответ? Или чтобы стать известной певицей?       А потом Настя поняла, что всё это можно объединить простым словом «счастье». Настя стала бы счастливой, если бы папа был здоров, любовь пришла к ней, а её песни нашли своего слушателя. Настя прикрыла глаза, наклонилась и задула свечи, загадав простое и короткое:

«Я хочу стать счастливой.»

      И Настя верила, что её желание исполнится. Ведь оно, скорее всего, дойдёт до мамы…

***

      Холодный московский рассвет пробивался сквозь жалюзи, оставляя на полированном столе Вити бледные полосы света.       Этот день изначально был каким-то тревожным. Пчёлкину снилась Юля, впервые за многие годы. Она была одета в военную форму и записывала стендап на фоне разрушенного Грозного. А затем её расстреляли, прямо вовремя съёмок, и объектив запечатлел её смерть.       Пчёлкин проснулся, и его ждали звонки. Витя ответил на Сашин и узнал, что в ночь на 4 декабря исламские боевики совершили террористическую вылазку в Грозном, и ими было захвачено здание республиканского парламента.       Он рывком сел в кровати, пытаясь унять дрожь в руках и начал искать пульт от телевизора. Быстро нашёл случайный канал с новостями и стал слушать.       — Сегодня за 6 часов до начала послания Владимира Путина Федеральному Собранию начали поступать тревожные новости из Грозного. Сотрудники ДПС попытались остановить автомобиль, в котором находились боевики, но им было оказано сопротивление, в результате перестрелки трое сотрудников Госавтоинспекции были убиты. После погони террористы забаррикадировались в Доме печати и в школе №20 в самом центре Грозного, во время спецоперации погибли еще несколько полицейских, а здание, в котором располагались офисы местных и федеральных СМИ, почти полностью сгорело.       Витя будто бы снова очутился в 1999 году. Всё, что было связано с Чечнёй, исламом, оставалось триггером для Пчёлкина, напоминая о том дне, когда его жизнь разделилась на до и после, забрав маму его дочери.       В комнату зашла Даша, с подносом в руках. На нём стояла кружка с кофе без сахара, яичница с колбасой. Прекрасная картина, радостная, которая сбивалась таблетками в углу.       — Знаешь? — Спросила Котова, садясь на кровать. Она знала, что беспорядки в Чечне напомнят о прошлом, потому что здесь удар по двум болевым точкам. Даша стремилась помочь, утешить, но не могла подобрать верных слов. Её рука легла на Витину, и Пчёлкину стало немного легче.       — Мне нормально, честно. Я уже не так сильно переживаю из-за Юли и всей этой херни, но… Всё равно нервишки щекочут события, — Витя выпил воды с таблетками. — Извини, тебе, наверное, неприятно, что я переживаю из-за этой темы.       — Нет, — Даша погладила его по плечу, успокаивая. — Я знала, что ты всё ещё переживаешь из-за той ситуации, пускай и меньше. Я уважаю тебя и твоё прошлое. И это нормально, что тебя тревожит новый всплеск агрессии в Чечне. Это навсегда останется раной, пусть и зажившей.       — Даша, я отдал почти десять миллионов, чтобы забыть это. Я сидел в кабинете психотерапевта, рыдал и проживал эту боль в надежде, что люди одумаются и прекратят заниматься херней, но нет. Сейчас я нормально переживаю это, могу говорить о Чечне и не боюсь ездить туда на форумы. Просто это всё так похоже на то…       — Верю. Тебе тыкнули в рану, и она кровоточит. Но ты должен взять себя в руки, Вить, — Даша положила обе ладони на Витины. — Страна не может ждать, ей нужны твои решения. Переступи через прошлое.       Витя понял, что Котова права. Сейчас он должен перейти в настоящее и держаться в нём, не дать призракам прошлого задушить себя.       Выглянув в окно, он увидел привычную московскую картину: спешащие на работу люди, пробки, серые многоэтажки. Здесь, в тишине и безопасности, было сложно представить, что где-то в мире стреляют.       Зазвонил телефон. Это был коллега из департамента.       — Виктор Павлович, доброе утро. Вы слышали новости? В Грозном…       Витя перебил его:       — Да, слышал. Я, по-вашему, в лесу живу?!       Он знал, что сейчас ему будут докладывать о экономических последствиях террористической атаки. О падении курса рубля, о нестабильности на рынке, о необходимости срочных мер по поддержке экономики региона.       Он встал с кровати, прошел в ванную. Глядя на свое отражение в зеркале, он увидел усталого, постаревшего мужчину. Его взгляд был пуст и холоден, безразличен. В нём не было боли, усталости — ровным счётом, ничего. Впрочем, столько же осталось от того Вити, который когда-то мечтал о браке и счастье.       В голове, как назойливая муха, жужжала мысль: «Они снова стреляют. Снова террористическое подполье. Эта зараза снова дала о себе знать. И ты ничего не можешь сделать».       Он включил воду, умылся холодной водой. Резкий холод немного привел его в чувство. Витя должен был собраться, работать, спасать экономику страны, это его долг, который он взял на себя много лет назад добровольно.       Но внутри него росло другое чувство, а именно вины. Он чувствовал вину за то, что сидит в теплом кабинете, пока там, в Грозном, льется кровь. Чувство бессилия. Он, министр финансов, человек, который управляет миллиардами, не может сделать так, чтобы стало спокойно везде.       Пчёлкин вышел из ванной, оделся и поехал на работу. Автоматические движения, словно запрограммированный робот. В голове — только цифры, графики, отчеты. Он пытался заглушить боль, отвлечься от страшных мыслей.       В приемной его уже ждали помощники с кипами документов. Он вошел в свой кабинет, сел за стол. На экране компьютера — графики, таблицы, прогнозы. Он начал работать, погружаясь в мир цифр и аналитики.       Но даже здесь, в тишине и комфорте, опасность преследовала его. Он понимал, что за каждой строчкой бюджета стоят чьи-то жизни, чьи-то надежды, чьи-то мечты.       Витя закрыл глаза, прислонился к спинке кресла. Как бы не было тяжело на душе, он должен был жить с этим, продолжать работать. Он обязан взять себя в руки. Ради тех, кто остался жив. Ради памяти Юли.       Он открыл глаза, взял в руки ручку. Работа ждала. И он должен был найти в себе силы, чтобы продолжать бороться. На своем посту, в своем тихом московском кабинете, он будет сражаться за стабильность хотя бы в экономике, потому что это единственное, что он может.

***

      Настя заканчивала десятый класс. Самый спокойный и простой, как межсезонье в фигурном катании: перерыв между экзаменационными 9 и 11 классами. Пчёлкина не сомневалась, что у неё будет красный аттестат: с физикой вопрос решился, а остальные предметы по автомату были закрыты на отлично. Биология так точно — Даша хоть и говорила, что не будет завышать Насте оценки только из-за того, что она дочь её мужчины, всё-таки она могла прикрыть глаза на ошибки. Если они не были смертельные, по типу «написать митофазу, когда речь идёт о цикле Кребса».       Всё чаще в семье поднималась тема поступления Насти. Витя пытался уговорить девушку поступать в МГИМО, потому что это престижно и соответствовало образу дочери политика. Пчёлкина же не понимала, куда ей идти. Она соглашалась с отцом, что идти сразу на вокальное бесполезно, пока она просто безымянное создание в музыке. Но чем заняться до взлёта карьеры?       Витя требовал решения уже сейчас, чтобы начать подготовку к ЕГЭ и вступительным, если таковые будут иметься.       — Настюх, ну ладно, не политология, но давай хотя бы международные отношения? Это не такая прям скучная политика! Ты увидишь мир своими глазами, будешь общаться с влиятельными людьми!       — Чтобы меня подстрелили, как тебя когда-то?       — Анастасия, — Верный признак растущего раздражения. — Я был подстрелен, потому что я бандит в прошлом. Доброе утро. В плане политики всё отлично.       — Ага, — фыркнула Пчёлкина. — То-то везде говорят, что Немцова убили.       — Это оппозиция. Рано или поздно, это бы случилось. Всё равно, международные отношения это другое…       Даша уже не участвовала в этих дискуссиях, потому что её мнение шло вразрез с Витей. Она была убеждена, что давить на ребёнка с конкретным ВУЗом — бесполезно и неправильно. Котова пыталась вмешаться, но ей грубо заткнули рот.       — Я не хочу на международные отношения, — повторяла Настя. — Ещё и экономические. Я ненавижу цифры.       — Ну да, Витя, ты же сам говорил, что женщины и цифры это несовместимые понятия, — единственное, что сказала Даша, уходя к себе. Пчёлкин посмотрел на женщину, как на врага народа.       — Ладно, хорошо, — обречённо вздыхал Витя. — Не международка… Давай юриспруденцию? А? Интересно как. Будешь помогать, защищать…       — Покрывать убийц, учить статьи сутками, а ещё понимать, что ты можешь проиграть. Класс, пап! — Настя была неугомонна. — Я, в принципе, выбрала направление. Но оно тебе не понравится.       — Чё, экология, что ли? Природопользование? Ты там будешь получать копейки, — Витя хихикал, даже не подумав о том, что разгадка очень проста. Настя набралась смелости, понимая, что её слова могут начать новый скандал.       — Пап, я хочу поступить на международную журналистику.       Витя сначала подумал, что ослышался. Он много лет мирился с опасностями профессии своей супруги, и сейчас его дочь хочет продлить страдания. Пчёлкин нервно усмехнулся, а потом ещё раз. Он медленно поднялся и переспросил, приложив руку к уху:       — Чё, блять? Какая журналистика? Насть, ты решила меня в гроб отправить?       — Ну блин, пап. Мне все в школе говорят, что я хорошо пишу сочинения. Мне самой нравится писать, а… Журналистика — это престижно и интересно. Я могу проводить расследования…       — То есть, по-твоему политиков убивают, а журналистом вообще лафа быть, — Витя показал «класс». — Безопасность и стерильность. Милая, а ты в курсе, что стало с Анной Политковской? Владиславом Листьевым? Геннадием Куринным? Это маленький список убитых журналистов. Ты в курсе, что если ты будешь открыто выражать своё мнение, ты долго не протянешь?       — Я знаю, что стало с Политковской, читала я про неё всё, когда про маму узнала. Она тоже про Чечню писала, как и мама. Пап, ты забываешь, что журналистика это не только опасность и разоблачения. Есть более спокойные направления.       — Тогда ты будешь бесполезным трутнем, Насть, — Витя потёр лоб, до сих пор принимая резкое заявление дочери. Его ночной кошмар начинал сбываться — дочь хочет повторить судьбу мамы. — Понимаешь, сейчас журналисты под такой цензурой работают. Нужно быть осторожной. Ты и так, в принципе, должна следить за своими словами, потому что от тебя зависит моя карьера. А если ты будешь журналистом, ответственность усилится. В этой профессии нужно любить жизнь, людей, уметь принимать быстро решения, быть на связи всегда. Юлю могли выдернуть из кровати ночью, потому что нужен репортаж. Ты готова к этому, а?       — Нет, ты просто говоришь, что нужен переходной вариант до того, как я стану успешной певицей. Журналистика может подойти. Устроюсь, условно, в экономическое СМИ, буду писать о колебаниях валюты.       — Я не хочу, чтобы ты была журналисткой, и точка, — заявил Пчёлкин, не желая принимать других аргументов.

***

      — …27 февраля, на Большом Москворецком мосту был застрелен российский политик Борис Немцов, одна из ключевых фигур российской несистемной оппозиции. Преступление, совершенное в самом центре Москвы у стен Кремля, получило огромный резонанс как в России, так и за ее пределами… — сообщали в вечерних новостях.       Холодный свет весеннего вечера заливал гостиную, отбрасывая длинные тени от антикварной мебели. Ваня сидел в кресле, сжимая в руке стакан с виски, а Александр ходил по комнате, нервно поправляя галстук. В воздухе висело напряжение. Смерть Немцова, шокировавшая всю страну, стала причиной их очередной ожесточенной дискуссии.       — Как это вообще могло произойти? — начал Ваня, отпивая виски. Голос его был глухим, полным недоумения. — В центре Москвы, под прицелом камер… Это же… безумие! Ещё и эта машина… Странно всё это. Какой именно из мотивов мог стать ключевым?!       Белов-старший остановился напротив сына. В отличие от Вани, который пестрил эмоциями, на лице Белова даже мускул не дрогнул. Он воспринял событие спокойно, как, наверное, и должен человек, прошедший через девяностые.       — Это политика, Ваня. Ты должен это понимать. В политике всегда есть место для таких вот… эксцессов. Безусловно, это трагическое…       — Эксцессов?! — Ваня вскочил с кресла. — Ты называешь это эксцессом?! Это убийство! Хладнокровное, за политические взгляды! Как ты можешь так спокойно об этом говорить?       — Я говорю спокойно, потому что я политик, — отчеканил Белов-старший. — Я вижу ситуацию с точки зрения государства. Понимаешь? Важно не только то, что произошло, но и то, какие последствия это будет иметь.       — Последствия? — Ваня усмехнулся. — Последствия будут ужасными! Страх, недоверие к власти… Да о чём мы говорим, человека жизни лишили!       — Ты молод, Ваня. Ты романтик. Тебе кажется, что все можно решить справедливостью и убеждением. Но мир устроен сложнее. Политика — это игра, я бы даже сказал, на выживание.       Белов даже сам поразился тому, насколько похожими стали его слова на убеждения Каверина. Он всегда с ухмылкой повторял, что жизнь это игра.       — Игра? — Ваня покачал головой. — Это не игра, пап. Это судьбы людей. Это свобода. Это честь!       — Свобода, честь… — Белов-старший усмехнулся. — Хорошие слова. Но они не обеспечат будущее твоим детям. Пойми, Ваня, в этой системе, в которой мы живем, нельзя быть наивным.       — И ты в ней погряз, да? Ты продал свои принципы, свою совесть за кресло, за власть? — Ваня повысил голос.       — Рот закрыл! — Гаркнул Александр. — Я не продался, уж поверь. Ты ничего не знаешь о той работе, которую я делаю. О тех трудностях, с которыми я сталкиваюсь каждый день.       — Знаю, пап. Я знаю, что ты лжешь, предаешь, закрываешь глаза на несправедливость, — лицо Вани исказила гримаса боли. — И мне противно это видеть. Я не хочу быть таким, как ты — бездушной государственной машиной! Не нервничать, когда умирает человек!       Александр подошел к сыну, положил руку ему на плечо.       — Ваня, послушай меня. Я делаю это ради тебя. Ты должен понять это.       Ваня отстранился от отца и направился к двери.       — Куда ты? — Спросил Александр.       — Ухожу. Мне нужно побыть одному и подумать, — ответил Ваня, не оборачиваясь. — И я не хочу, чтобы ты мне мешал. Ужинать не буду. Воздержусь.       Он вышел из гостиной, оставив отца в одиночестве. В воздухе повисло молчание, такое же тяжелое, как и сам разговор.

***

      Несмотря на то, что Белов-младший долго не мог утихомирить свои эмоции из-за разногласий с отцом, он принял решение о примирении. Ваня не хотел, чтобы политика разлучала его с отцом, потому что он ценил общение с ним и испытывал тёплые чувства, как сын. Просто для себя он сделал вывод, что говорить с отцом на острые темы не стоит, чтобы не биться головой о стену непонимания.       Александр тоже понимал, что извинения Вани не совсем искренние и от своих слов парень никогда не откажется. Единственное, да — Белов-старший верил, что Ване нехорошо от фраз про продажность и бездушность. Саша Белов вовсе не был чёрствым человеком — чего только стоит его реакция на измену Олеси или, например, на отвращение Оли к Вите из-за ВИЧ.       Саша успешно начал карьеру министра. Один за другим он предлагал проекты, которые выводили культуру России на международный уровень и приобщали к ней молодёжь. Раньше это было сложной, практически невыполнимой задачей. Всё шло прекрасно — и Оля была рада, что муж растёт, и дети гордились, и Витя поддерживал друга в работе.       Однако, когда Саша увидел статью на сайте «Independent Press» о том, что российскую власть захватили бандиты, он занервничал…