Осколки прошлого

      Саша начал читать статью, включив встроенный переводчик. Многое было искажено машинным переводом, но суть ясна: журналисты США нашли компромат на Сашу и Витю. В материале имелись записи с камер, переговоров и фотографии.       — Я же уже пояснял, кем я был, когда баллотировался в депутаты, — вслух рассудил Саша. — Так что мне достаточно принести извинений. А Витя?..       Второй раздел о Пчёлкине был в разы красноречивее и интереснее. Помимо обвинений в бандитизме, писали о связях Вити с проститутками в Германии (и намёк на тайное сотрудничество с немецкой властью. Как к этой связи пришли — неизвестно), о том, что ВИЧ был передан не внутривенно, как он говорил ранее, а в результате незащищённого полового акта.       — Да все политики развлекаются, время от времени… Кроме меня, — Белов закрыл вкладку. В словах журналистов он не нашёл никакой опасности для себя. А для Вити содержалась, причём, серьёзная. У него и так была потеряна репутация из-за публичного признания в ВИЧ-плюсе, а сейчас…       Саша посмотрел ещё раз на красиво оформленный материал и позвонил другу, чтобы посоветоваться и решить, как быть дальше.       — Видел?       — Да вот, читаю. Мне пресс-секретарь пихнула это дерьмо… Я в ахере конкретном, Сань. Что делать будем, есть идеи?       — Я надеюсь, что повторю речь с выборов депутатов и прокатит, народ поймёт, но тебя мне жаль. Они вытащили наружу детали про болезнь.       — Это тоже вымораживает. Америкосы типа топят за толерантность и уважение прав, а по факту, лезут ко мне в… — Витя протёр глаза. — По закону, я имею право не говорить о деталях своей болезни и о том, что болен.        — Я верю в это, Вить, но уже поздно анализировать ошибки — надо работать с последствиями. Ты прикинь, что станет с народом, когда вскроется, что ты не был правильным вдовцом?       — Да ладно, Сань, подобные атаки на меня не впервые, я уже примерно знаю, что делать. Главное, чтобы ты придумал схему.       — Я придумал, Пчёлкин. Действуем, как в 99-м. Речь написана, Царствие Небесное Юлечке…       — Реально, — хмыкнул Пчёлкин, завершая вызов. Он выпил вечернюю дозу таблеток и стал составлять в голове план отброса атаки.       В принципе, Витя не видел в происходящем чего-то серьёзного. Во-первых, у него есть друзья среди журналистов, на очень влиятельных СМИ. Один звонок — и может выйти много материала о том, какой Пчёлкин хороший и идеальный, и что людей убивать он не мог. Во-вторых, американской прессе мало кто верил в России. Однако, объясниться, на всякий случай, всё равно стоило.       То, что не нравилось Вите и создавало почву для размышления — время, в которое произошло разоблачение. После убийства крупного оппозиционера, уровень доверия к власти упал и люди с лёгкостью могут поверить в то, что человек, который сейчас сидит на кресле в Министерстве финансов, когда-то был тем, кто отнимал чужие жизни своими собственными руками.       Действовать нужно было решительно и незамедлительно. Витя позвал Котову и потребовал у неё записную книжку, в которой содержались номера главных редакторов. Даша не лезла с вопросами и делала то, что ей велели: Пчёлкин в стрессовых ситуациях напоминал пламя, если дотронуться — можно сгореть.       — Алло, да, вас беспокоит Виктор Пчёлкин… Можете ли вы сделать обо мне репортаж? Заплачу, ага… Всё, отлично.       Следующий звонок:       — Привет, это Витя беспокоит, — Здесь Пчёлкин был хорошим знакомым главного редактора газеты. — Очень нужна статья о том, какой я хороший человек, мои специалисты могут предоставить информацию. Отлично, всё будет завтра.       Витя звонил час и разговаривал, прося обелить его образ в средствах массовой информации. Когда все договорённости были заключены, Пчёлкин позвал к себе Дашу и спросил:       — На каком там этапе твоя школа?       — Я подписала договор о покупке павильона, скоро буду обставлять.       — Дашуль, мы можем о ней рассказать? Просто мне нужны поступки сейчас, классные прям. Могу сказать, что я вложился в неё, потому что поддерживаю инновации в образовании… — Витя скользнул рукой по предплечью Котовой. Та кивнула, пожав плечами:       — Да пожалуйста, говори. Только можно без меня? Я не хочу публичности и, вообще, боюсь камер, и всего этого. Теряюсь сразу и интеллект становится, как у медузы.       Витя не понял шутки и продолжал немигающим взглядом смотреть на женщину.       — У медуз нет мозга, — пояснила Даша, огорчаясь, что классная шутка не произвела должного эффекта.       — Нет, Даш, очень нужно, чтобы мы снялись с тобой вдвоём. Во-первых, love story, — Витя как-то пренебрежительно произнёс эти слова, выделив их интонацией, будто для него самого это было что-то неприятное, — всегда вызывают симпатию и сопереживание. Во-вторых, так будет убедительнее. Даша, ты не сможешь быть непубличной женщиной, потому что я слишком крут для этого. Такова судьба, — Витя хмыкнул.       — Ну, если так надо, тогда снимусь. Но, предупреждаю, это будет тяжело, — Даша приняла эти правила, хоть и не хотела. В её планы не входило светить лицом по телевизору, однако, ради спасения Вити, она была готова отодвинуть свои принципы подальше.

***

      Оля Белова всерьёз беспокоилась за нервное состояние мужа. Оно напоминало то, когда Белову пришлось записаться к психологу — именно тогда он не спал ночами, прокручивая в голове обстоятельства смерти Фроловой-Пчёлкиной, мог сорваться на неё из-за пустяка или сидел, уткнувшись в одну точку и не издавая ни звука.       Сейчас Саша возвращался в то же состояние, потому что до него стало активно докапываться представители прессы. Они атаковали телефон, вход в его дом, требуя хотя бы маленький комментарий слухов о том, что Белый — бандит. Хотя, он уже давно отказался от этой клички и пытался быть Александром Беловым. Потому что никакой он не «белый», как и все люди на планете. В его шкафу не то, что скелеты — там можно целый музей мумий открывать, как в Сицилии.       Неделя. Ровно семь дней прошло с тех пор, как американское издание «Independent Press» вывесило на своем сайте статью, от которой у Белова чуть не случился инфаркт прямо за завтраком. Заголовок бил, как обухом по голове, а приложенные фотографии — молодой Саша, ухмыляющийся в окружении братвы — были кошмарным приветствием из прошлого, которое он так тщательно пытался стереть из своей биографии.       Белов больше не хранил молчание и выступил публично с речью, которую толкнул в 1999 году. Её писала Юля Фролова, долго советуясь с Сашей и старательно расставляя акценты. Саша был уверен, что это поможет почистить карму и разрулит вопрос. В конце концов — в российских высших кругах было много людей, которые сделали рывок из бандитизма в политику.       Но нет. Белов читал комментарии в социальных сетях под своим обращением и понимал, что времена изменились. Люди не хотели ни в коем случае повтора девяностых годов и ненавидели всё, что отдалённо напоминало это. Своим признанием того, что он не был чист перед законом, он вырыл себе яму и, кажется, навсегда испортил репутацию.       Люди писали оскорбления, возмущения, мол, почему он сидит не в тюрьме, а в Министерстве культуры? Бандит и культура — это антонимы. И Саша понимал, что его былые заслуги канули в лету, а отставка становится всё ближе.       Белов не хотел расставаться с властью. Он стремился к этому всю жизнь, он хотел вершить судьбы, потому что такова была его натура, макиавеллистская. Белов не хотел становиться простым гражданином России, который пашет на заводе с утра до ночи. Терять всё, когда ты обрёл желаемое, падать с Олимпа, когда тебя турнули оттуда пинком под зад, было больно. Невыносимо больно, можно даже так сказать.       Оля утешала, была рядом, говорила, что ей не так важно быть женой министра, женой депутата. Однако, Белов понимал, что это ложь. Он помнил, как бывшая Сурикова загорелась, когда узнала, что Саша баллотируется в депутаты; она даже простила все его косяки и грехи. Как она старалась создавать имидж Саше, ждала результатов выборов. Конечно, ей нравилось такое положение — и финансы, и статус. Просто ей было некуда деваться — Оля любила Сашу и принимала его любым.       Дети тоже не упрекали — Лиза так тем более. Её любовь к отцу была самой чистой и безусловной, не зависела от всяких взрослых вещей по типу финансов или имущества. Лиза любила папу за то, что он её папа, который обнимает её перед сном и охотно играет в пациента, когда она тренирует швы из книжки. А Ваня и вовсе, в глубине души, хотел, чтобы отец ушёл из политики, потому что считал всех властителей продажными и лицемерными.       Каждый день Саша приезжал на работу, ожидая указа об отставке, но этого пока не случалось. Возможно, потому что Белов, как политик, устраивал Правительство по всем пунктам и не имел должной замены, но легче от этого не становилось — он безумно нервничал каждый день.       Белов смотрел на потолок своего кабинета, на лепнину, которую лично утверждал при последнем ремонте, и вспоминал, как планировал продержаться на этом посту ещё, как минимум, лет десять. Теперь же его политическое будущее висело на тончайшей ниточке.       — Александр Николаевич, — в кабинет проскользнула его секретарша, Елена, с лицом, искаженным тревогой. — Из Администрации президента… Просят срочно…       Вот и настал Судный день. Белов кивнул, прекрасно понимая, что значит «просят». На ковер, к «самому». Значит, решение принято. Либо поддержат, либо… Но он не хотел думать о «либо».       Последние дни были адом. Все ресурсы были брошены на «зачистку». Лучшие пиарщики, самые хитрые политтехнологи, самые дорогие адвокаты — все работали на него, как заведённые. Тонны благотворительной помощи, внезапно обнаруженной (как нельзя кстати) у Александра Николаевича тягой к детям-сиротам и ветеранам. Всё это было, как тонкий слой штукатурки, наложенный на трещину в фундаменте. Дай Бог, чтобы не пластырем.       Он прошёл в приёмную, поправил галстук и, с натянутой улыбкой, направился к лифту. Внутри всё похолодело. Он чувствовал себя школьником, которого вызвали к директору за плохое поведение.       Приём в Администрации был холодным и официальным. Ему дали понять, что ситуация крайне серьёзная. Рейтинги падают, общественное мнение настроено негативно, а партнёры, как выразился один из чиновников, «выражают обеспокоенность».       Решение, как ему было сказано, принималось «на самом верху» и было следующим: он остаётся. После этого Белову стало легче дышать.       — Но, Александр Николаевич, — сказал сухим голосом начальник управления, — вы должны понимать… Ваша репутация… Она, скажем так, пострадала. И вам предстоит много работать, чтобы вернуть доверие.       Саша кивнул, чувствуя, как пот стекает по спине. Сохранить пост — это было победой, но победой пирровой. Он выжил, но цена оказалась непомерно высокой. Выжил и победил, как всегда. Этот факт заставил Белова чувствовать себя увереннее. Саша чувствовал себя, как каторжник, который в последние минуты узнал об отмене смертной казни. Белов сдержал эмоции, поблагодарил за доверие, пообещал отработать косяк. Вроде всё должно было закончиться позитивно.       Вот только вернувшись в кабинет, Белов рухнул в кресло, словно подкошенный. Вдруг почувствовал острую боль в груди. Схватился за сердце, задыхаясь. Елена бросилась к нему с валидолом.       — Скорую… — Прохрипел он.       Всё развивалось стремительно. Секретари засуетились, вызывая врачей. Скорая была уже через пять минут. С мигалками она долетела до больницы, где Белову констатировали предынфарктное состояние. Стресс. Бессонница. Постоянное напряжение. Все это не могло не сказаться, оставив след на организме.       И только сейчас Саша понял, что ему не двадцать лет, а почти пятьдесят. Он уже не может размениваться на стрессы и нервы.       Лёжа в палате под капельницей, он смотрел в окно на мерцающие огни ночной Москвы. Сохранил должность, но что дальше? Каждое утро — это будет новый бой. Каждое интервью — это прогулка по минному полю. И каждая ночь — кошмары из прошлого, которые теперь будут преследовать его с удвоенной силой.       Белов вспомнил тот день, когда решил «завязать» с криминалом и податься в политику, как весело он обсуждал с «бригадой» идею. Как зубами и когтями вырывал победу у Каверина. Ради этого умерла Юля, смерть которой, отчасти, произошла из мести.       Белов мечтал, что сможет переписать свою историю. Но история, как оказалось, не забывает, и она всегда возвращает долги. Сашины оказались гораздо больше, чем он предполагал. Его сердце болело не только от физической боли, но и от осознания того, что он навсегда останется тем самым Сашей Белым из девяностых. Просто теперь он будет делать вид, что этого никогда не было и платить за это своим здоровьем и душевным покоем.

***

      Телевизионщики приехали в дом Пчёлкина на следующий день после заказа материала. По идее, которая родилась у журналистов, Дашу бы сняли на фоне строящейся школы, взяли бы у неё комментарий, а затем у Пчёлкина. Естественно, их попросили сняться вместе — пара кадров, которые показывали бы красивую, счастливую пару.       — Вить, это всё показуха какая-то, — говорила Котова, поправляя волосы и смотря на макияж. — Я себе не нравлюсь. Давай ты сам скажешь всё красиво, а меня вырежем?       Чувствуя, что рыба может сорваться с крючка, Витя огрызнулся:       — Деваться некуда. Тебя просят немножко сняться в материале. Чуть-чуть.       — Вить, ну у меня лицо некрасивое для камеры, — накручивала себя Котова. Пчёлкин успокаивающе положил руки на ягодицы и сказал:       — Ты прекрасна. У тебя ещё не такая активная мимика — камера это любит, малыш. Немножко совсем поработаешь — и всё. Я тебя ночью отблагодарю, — добавил Витя шёпотом. Котова улыбнулась в тридцать три и ответила:       — Я не продаюсь, Пчёлкин… Так что помогу тебе бесплатно. Потому что я хороший и добрый человек, — Даша встала в указанное оператором место.       — Каким и должен быть педагог! — Крикнул Витя. Пока Даша осваивала себя в роли корреспондента, задача Вити была красиво хлопать глазками и попивать молочный коктейль со вкусом банана. Если бы не болезнь, конечно же, это был бы мартини.       Даше кивнули, и она начала говорить заранее заготовленную речь:       — Я давно мечтала создать какой-нибудь проект, который будет просвещать и дарить знание. Я работаю учителем многие годы, и я думаю, что время пришло. Глядя на то, как родители стремятся привлечь детей к финансовой грамотности с самых малых лет, я подумала о том, что можно создать школу, где профессионалы своего дела смогут делиться опытом даже с самыми маленькими. Конечно же, во многом направление моей организации определил Виктор Павлович… — Даша улыбнулась, потому что Витя начал махать рукой и корчить рожицы при упоминании своего имени. — … Он поддержал меня, ведь наши взгляды на важность образования, как школьного, так и внеурочного, совпадают. Виктор будет обеспечивать мой проект необходимыми ресурсами и решать внештатные ситуации, если таковые будут. Это будет наше совместное детище, — Даша подумала о втором значении слова, и уголки её губ потянулись вверх, выдавая смущённую улыбку.       — Снято! — Объявил оператор. Котова отошла от камеры, направилась к Вите и спросила:       — Ну, как я?       — Слушай, отпад. Если бы я не знал, что ты училка, я бы подумал, что ты журналистка, — Витя усмехнулся, поскольку, в его ситуации, фраза звучала иронично.       — Не училка, — Даша щёлкнула по носу Витю, а затем приблизилась к нему, так, что кончики носа буквально прислонились друг к другу. — Виктор Пчёлкин, выбирайте выражения…       Их нежности прервал оператор, возникший, словно из ниоткуда, и объявивший, что всё готово для записи с Виктором. Она едва успела ощутить лёгкое касание его губ, тепло его дыхания на своей щеке, как он уже отстранился, профессионально переключаясь в режим политика. Кивнув оператору, Пчёлкин направился к камерам, излучая уверенность, словно рыба, плывущая в родной стихии.       И вот он уже перед объективом, говорит о планах на Дашин проект, об образовании, о том, как он намерен помочь учителям повысить зарплаты… Говорит пламенно и торжественно, умеренно жестикулируя, словно дирижер оркестром. От него исходит внутренняя сила и властность, завораживающая и притягивающая, словно магнит. Даша, забыв обо всем на свете, неотрывно смотрит на Пчёлкина. Сейчас он далёк от того, немного растерянного и израненного, мужчины, которого она пригрела в своём сердце. Здесь был лидер — человек, который точно знает, чего хочет, и готов идти к цели, сметая на своём пути все преграды.       Она поймала себя на мысли, что именно таким он ей и нравится. Сильным и мужественным мужчиной, который не плывет по течению, а сам определяет направление. Мужчиной, который определился со своим предназначением и уверенно ведет за собой других. Даша вдруг почувствовала себя маленькой и слабой рядом с ним, но это ощущение не угнетало, а наоборот, пьянило какой-то сладкой, подчиненной радостью. Она даже опустила глаза, чувствуя приятное напряжение в теле.       Такая уверенность в себе, такая мощь его личности, заставляли ее кровь быстрее бежать по венам, пробуждая в ней горячие желания. Именно такие мужчины, способные повести за собой, всегда вызывали в ней трепетное восхищение, обещающее защиту и стабильность в бушующем мире. И сейчас, глядя на Виктора, она понимала, что готова идти за ним, куда угодно.       — …Я буду предан своему народу и сделаю всё возможное, чтобы улучшить положение россиян, — Витя кивнул и камеры выключились. Материал обещали пустить в вечерний эфир «Первого канала».

***

      Настя вышла из здания школы и попала в окружение журналистов. К ней и раньше приходили сотрудники прессы, пытаясь выудить сведения об отце, но Настя ничего не отвечала, потому что боялась всех этих серьёзных тёть и дядь. Сейчас Пчёлкина понимала, что может помочь папе и обелить его репутацию.       Она больше не попыталась увернуться от микрофонов, которые ей пихали чуть ли не в рот. Настя пыталась разобрать хоть один вопрос, но журналисты друг друга перебивали и перекрикивали. Пчёлкина взмахнула рукой и сказала:       — Так, стоп! По одному.       И ей понравилось то, как твёрдо она это сказала. Настя поняла, что она тоже имеет власть над прессой и может создавать себе комфортные условия для беседы. Толпа затихла. В бой кинулась журналистка:       — Настя, расскажи, какие чувства ты испытала, когда узнала, что твой отец болен ВИЧ?       Подобные вопросы всегда смешили Настю. Спрашивать у человека, что она испытала, когда отец заболел неизлечимой болезнью было глупостью. Наверное, Настя впала в состояние экзальтации, словила нирвану и танцевала ламбаду от счастья.       Настя взяла три секунды на раздумья, составила в голове план ответа и сказала:       — Когда я узнала об этом, я очень сильно испугалась поначалу, ведь я ещё не знала, что это за диагноз. Но когда папа мне всё объяснил, я перестала бояться и начала верить в него. Я и по сей день волнуюсь за папу, но восхищаюсь его мужеством.       — Какие ценности в тебя вкладывает отец? Строго ли он тебя воспитывает?       Настя вспомнила, как на неё поднимали руку в пять лет, показывали жестокие для детской психики фильмы, оценила строгость и ответила:       — Ну знаете… Строго, но в меру. Папа хочет, чтобы я выросла человеком с правильными убеждениями… Отзывчивой, целеустремлённой, волевой девушкой, порядочной, любящей Родину…       Последнее Настя брякнула случайно, но главное, что это шло в плюс репутации Вити.       — Есть ли у вас с отцом какие-то семейные традиции?       — Да, конечно. Мы на выходных смотрим фильмы, — Настя сходу выдумала это. — Потому что хорошего человека отличает любовь к искусству и широкий кругозор, — Пчёлкина кивнула, показывая, что закончила говорить. — Давайте последний вопрос, мне просто нужно уезжать уже.       — Как ваш отец объяснил вам ситуацию, о которой пишут в СМИ?       — Мой отец аргументированно донёс мне свою позицию относительно данного вопроса, — ответила Настя. — Знаете, я, конечно, понимаю интерес к этой ситуации. Но, честно говоря, всё это… больно. Очень больно. Мой отец… Он всегда был и остаётся для меня примером. Да, сейчас много всего пишут, говорят… Но я знаю его настоящим. Да, в прошлом у него были ошибки. Все мы совершаем их, особенно когда молодые. Он никогда не скрывал, что в молодости… ну, было всякое. Но он всегда говорил, что это был тяжёлый период, когда нужно было выживать. И он сделал выводы, он изменился. Он очень много работал, чтобы стать тем, кем он является сейчас. И я горжусь им. Он выбрался из этого. Он смог. И это о многом говорит. Что касается его личной жизни. Мой отец доказал мне, что это всё грязные слухи и домыслы. Папа очень любил мою маму, и ему было настолько больно и плохо без неё, что ему явно было не до… — Настя искала более приличное слово. — Интрижек, о которых сказано в материале. Я знаю, что он всегда был честен со мной. Я знаю, что он никогда бы не сделал ничего плохого намеренно, а ошибки были и есть у всех. Он очень тяжело это переживает, даже несмотря на то, что он сильный человек — ведь ему тоже нужна поддержка. И я здесь, рядом с ним. Знаете, что самое важное? Все эти нападки направлены не на моего отца. Они направлены на то, чтобы сломить его, чтобы остановить его работу. Потому что люди считают, что ВИЧ-инфицированный человек — это позор, а это не так. Болезнь не должна становиться клеймом. Папа очень много делает для страны, для людей. Он помогает больницам, поддерживает образование, заботится об инфраструктуре! Он старается сделать нашу жизнь лучше. И я думаю, что это главное. Не копаться в грязном белье, а видеть то хорошее, что делает человек. И я хочу, чтобы люди увидели моего отца таким, какой он есть на самом деле: сильным, добрым, любящим человеком, который просто старается делать свою работу хорошо. И я его очень люблю. Спасибо за внимание.       Камеры, диктофоны выключились, блокноты закрылись. Настя почувствовала, что она сделала важное дело. Но почему-то ответы на эти вопросы выжали из неё все соки, высосали всю энергию. Пчёлкиной пришлось снова встретиться с болевыми точками и наступить на них.

***

      Ещё одним, завершающим шагом, в операции «вернуть репутацию Виктора Пчёлкина», стал разговор с Кристиной.       Пиар-специалисты предложили преподнести информацию так, что Витя заразился не в результате интрижки, а в ходе отношений, потому что Кристина скрыла информацию о своём диагнозе. Отчасти, это было правдой, вот только девушка сама не знала, что больна.       Пчёлкин неделю заставлял себя позвонить Кристине. Он набирал её номер, а затем выключал телефон, борясь с собой. Вите было бы проще уйти с поста политика, как бы он не горел своим делом. Пчёлкин представлял, что ему нужно увидеться лично с той, которая изменила его жизнь в худшую сторону и хотел провалиться сквозь землю. Однако время неумолимо шло, и Пчёлкину нужно было действовать.       — Здравствуй, Кристин, — приветствие — самое сложное — уже сказано.       — Привет, Вить, — она звучала более нежно. — Что случилось?       — Тебе нужно будет сделать одно дельце. Отказ не принимается, потому что ты хорошо так проебалась передо мной. Встретимся в «Белом кролике». Впрочем, тебя подвезут мои ребята.       Витя завершил разговор, кинув телефон на стол — благо, он был достаточно прочным, чтобы выдержать гнев хозяина. Кристина цокнула, покривлялась погасшему экрану и стала собираться.       Через два часа, она сидела за столиком в закрытом зале и ожидала Пчёлкина. Кристина смотрела в окна на панорамы Москвы и размышляла, зачем её позвал Витя. Она не тешила себя иллюзиями, что он хочет вернуться к ней.       Быстрой походкой Витя подошёл к столику и опустился в кресло, наливая шампанское. Кристина закинула ногу на ногу, наклоняясь ближе к Пчёлкину. Она увидела его, и сердце дрогнуло, вернув былую симпатию. Витя же был настроен негативно. Он старался как можно быстрее расправиться с тяжёлой задачей. Проглатывая ненависть и злость за убитое здоровье, Витя начал:       — Ты догадываешься, зачем мы встретились?       — Понятия не имею, — честно ответила она. Кристина в последние дни, хоть и слышала о Пчёлкине немало новостей, не думала, что когда-нибудь ещё они будут сидеть вот так, за одним столом, и что-то обсуждать.       — Мне нужно, чтобы ты сказала в СМИ, что у нас с тобой были отношения, но ты умалчивала о диагнозе. В результате этого я заразился ВИЧ. Ясно? — Голос Виктора, обычно бархатный и уверенный, сейчас резал слух холодным металлом.       — Ты понимаешь, что, если я скажу, что скрыла от тебя статус, я сяду за решётку?! — Кристина вспыхнула, тонкие пальцы, украшенные множеством колец, нервно теребили дорогую льняную салфетку, превращая ее в жалкий комок. — Я не буду!..       — Милая, во-первых, не ори — ты находишься в очень приличном заведении. — Виктор скользнул взглядом по богато декорированному залу ресторана, давая понять, где они находятся и как Кристина должна себя вести. — Во-вторых — я тебя прикрою, срок ты не получишь. — Он откинулся в кресле, демонстрируя показное спокойствие. — Даже заплачу, прикинь? Только не натурой — я принадлежу теперь одной женщине. — Его губы тронула легкая, почти презрительная улыбка.       При упоминании Даши спесь с лица Кристины мгновенно слетела, как маска. Глаза сузились, в них мелькнул хищный огонек. Она откинулась на спинку кресла, выгодно демонстрируя свои формы в облегающем платье, чтобы Виктор, не дай бог, ничего не забыл.       — Сколько ваши отношения продержатся, не смеши, — прошипела она, облизывая губы.       — Долго. Я не сомневаюсь, — отрезал Виктор, пресекая любые намеки на непрочность его новой связи. — Вернёмся к нашему договору. Ты скажешь о том, что я тебя просил?       Кристина задумчиво потёрла гладкий подбородок кончиками ухоженных пальцев, словно взвешивая все «за» и «против». Пчёлкин, наблюдая за этой тщательно разыгранной сценкой, расслабленно отпил глоток холодного шампанского. Он уже чувствовал запах победы, уверенный, что эта алчная девица согласится на его условия.       — Тебе это будет дорого стоить, Виктор Павлович, — промурлыкала Кристина, кокетливо наклонив голову и бросив на него томный взгляд. Этот тон, эта приторная интонация начали выводить Виктора из себя. Он привык, чтобы перед ним пресмыкались, чтобы каждое его слово воспринималось с трепетным волнением. А Кристина посмеивалась над ним, будто это не она перевернула его жизнь с ног на голову, будто не она обрекла его на пожизненное бремя. Как бы он ни старался играть роль дипломата, эмоции взяли верх. Он резко наклонился вперед, схватил Кристину за подбородок пальцами, сдавив нежную кожу, и прошипел сквозь зубы:       — Рот свой закрой. Я перед тобой все долги отдал, даже с излишком, тебе не кажется? Ты просто была моей игрушкой. Не гордись.       — Но я была самой любимой игрушкой, — прошептала Кристина, облизнув губы кончиком языка, словно хищница, предвкушающая добычу. — Ты так часто общался со мной…       — Это ничего не значит, — отрезал Виктор. — Ты вообще не хочешь извиниться передо мной?       — За что? — Искренне удивилась Кристина, вскинув тонко выщипанную бровь. В её взгляде не было ни капли раскаяния, лишь циничное любопытство. Эта тупость, это полное непонимание, окончательно сорвали его нервы с цепи. Он вдруг расхохотался, сухим, истеричным смехом.       — Ты серьёзно? За что извиниться? Может, за то, что я теперь вынужден таскаться по врачам всю жизнь, не могу пить, курить, нормально жить?! За то, что я живу от будильника до будильника, от таблетки до таблетки?! За то, что мой иммунитет навсегда испорчен?! За то, что люди на меня озираются с позором?! — Он говорил это сквозь смех, но в глазах его стояли слёзы, не пролившиеся, но оттого ещё более горькие.       Кристина блаженно улыбалась. Она довела его до отчаяния — это ли не её триумф?       — Ты разрушила мне здоровье, дорогая. Да, моя жизнь не кончена: я могу жить, как обычный человек. Но теперь я вынужден контролировать себя и терпеть насмешки. Вот за это, хотя бы, будь любезна извиниться.       — Нет, — Кристина помотала головой, рассматривая свой маникюр. — Я не считаю себя главным злом в этой истории. Я не понимаю, почему ты говоришь о сломанной жизни, хотя ты с баблом. Тебе ли жаловаться?       — Не всё в этой жизни крутится вокруг денег, Кристин. Я понял это, к сожалению, слишком поздно. Советую и тебе задуматься об этом, — с горечью сказал Пчёлкин, отпуская ее подбородок.       — Я не понимаю, почему ты хочешь сделать так, что ты один хороший и правильный, а я тварь последняя? У тебя нет своей головы на плечах? Ты сам выбрал отказаться от средств контрацепции, — парировала Кристина, не желая признавать свою вину.       — Напомню, что ты тоже уверенно говорила, что у тебя нет никаких болезней и ты хочешь «полностью ощутить меня внутри себя», цитирую, — прошипел Виктор, чувствуя, как ярость вновь поднимается в нем, готовая вырваться наружу. Он сжал кулаки, сдерживаясь, чтобы не ударить Кристину. — И ты даже не проверялась, хотя каждый человек обязан это делать.       — А ты проверялся? — Надавила Кристина, но Витя хмыкнул:       — Не поверишь — я проверялся. Даже в Германии, бывало, но ладно, это лирика. Я понял, что ты неисправима. Просто сделай то, что обязана, а после забудь о моём существовании навсегда.       — Да пожалуйста. Ты мне нахуй не сдался.       Кристина изо всех сил хотела уколоть Витю, держалась надменно, холодно. Однако, за этим ледяным кубом скрывалась пылкая любовь, которая, увы, не нужна была адресату. И в последней колкой фразе чувствовалось, что ей больно, что любимый человек занят и ненавидит её.

***

      2015 год стал ключевым в борьбе с терроризмом для многих государств мира. С лета 2015 года, из-за активизации «Исламского государства», в Ираке и Сирии, а также гражданской войны в Йемене, Европа столкнулась с небывалым наплывом мигрантов с Ближнего Востока. Поток беженцев был настолько велик, что его сравнивали с переселением во время Второй мировой войны. В начале сентября внимание всей Европы было приковано к заблокированным в Будапеште мигрантам, которые, в какой-то момент, лишённые возможности сесть в поезд, пошли к австрийской границе пешком. Стороны конфликта получали военную помощь от других государств: поддержку правительственным силам оказывали Россия и Иран. Были слухи о том, что Россия может ввести свои войска для борьбы с группировками.       Витя отложил свежий отчёт ФСБ по Сирии, нахмурившись. Цифры словно выжигали дыру в сознании. 2015-й год. Активизация терроризма в Сирии достигла пика. «Исламское государство» укрепляло свои позиции, захватывало территории, совершало зверские казни, которые транслировались СМИ. Мир содрогался от новостей о терактах, массовых убийствах и потоках беженцев.       Витя откинулся в кресле, шумно выдохнув и потирая пальцами виски. Голова раскалывалась не столько от цифр, сколько от бессилия. Он, министр финансов огромной страны, мог оперировать миллиардами, направлять потоки денег, влиять на экономику. Но остановить эту чудовищную машину смерти, этот безумный хоровод насилия, он был не в силах.       В отчёте подробно описывались маршруты финансирования террористических группировок. Деньги шли через подставные компании, благотворительные фонды, криптовалютные кошельки. Следы тянулись в разные страны, включая и вполне респектабельные западные государства.       Пчёлкин прекрасно понимал, что остановить финансирование терроризма — это перекрыть ему кислород, но это было крайне сложно. Каждый перекрытый канал порождал новые, более изощрённые схемы. Это была игра в кошки-мышки, в которой выигрывали, к большому сожалению, мышки.       Витя вспомнил слова своей жены. Когда-то они разговаривали о природе военных действий, зачем и кому это нужно. Тогда, много лет назад, Юля сказала: «Витя, запомни: деньги — это кровь террора. Перекрывая кровь, можно остановить дыхание этого чудовища.» Но как это сделать, когда кровь течёт по венам всего мира?..       Витя открыл окно, впустив в кабинет прохладный воздух. За огромным окном Министерства финансов кипела обычная жизнь. Люди спешили по своим делам, смеялись, разговаривали по телефону, покупали цветы. Они жили обычной жизнью, не подозревая, что в далекой Сирии гибнут тысячи людей, что этот мир стоит на пороге глобальной катастрофы.       «И сколько таких жизней уже унесла эта безумная война?» — Думал Витя. — «Ради чего? Ради власти и религиозного фанатизма? Или ради чего-то ещё, что скрыто от глаз обывателя?..»       Его взгляд упал на фотографию дочери, стоявшую на столе. Маленькая, улыбающаяся Настя. Что ждет её в этом мире? Какой мир Витя оставит ей? Тот, что поглощён глобальной проблемой человечества, ненавистью, насилием и разрушениями?       Пчёлкин прикрыл глаза, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.       «Этот мир катится в пропасть, и никто ничего не может с этим сделать», — подумал он.       Практически сразу, впервые за долгое время, следом его посетила мысль об уходе. Уйти в отставку, уехать куда-нибудь подальше, жить тихой, спокойной жизнью, растить дочь, любить Дашу. Но эта мысль была мимолётной, как дуновение ветра. Витя был частью системы, он был нужен стране, как ему казалось. Он должен был продолжать делать то, что должен, даже если это не приносило никакой пользы.       Мужчина снова взял в руки отчёт ФСБ. Нужно было искать новые способы борьбы с финансированием терроризма. Нужно было перекрывать каналы, выявлять преступников, привлекать к ответственности виновных. Нужно было делать хоть что-то, чтобы остановить эту безумную бойню в Сирии.       Поглощённый мыслями, Пчёлкин даже не слышал, что ему звонят. Секретарь зашла в кабинет, услышав звонок, и сказала:       — Виктор Павлович…       Она даже не договорила фразу, потому что боялась разозлить Витю. Осторожный оклик вернул Виктора в кабинет, выдернув из лап собственных мыслей. Он кивнул, показывая, что слышит, и поднял трубку.       — Алло?