Осколки прошлого

      Космос положил ручку на стол так, что она едва не поломалась на две части и крикнул:       — Ты что себе позволяешь?!       — А что? — Пименова шагнула к столу и нагнулась к Космосу так, чтобы он видел большую грудь. Девушка провела пальцем по подбородку. — Что плохого в том, чтобы приятно закрыть этот вопрос? Иногда, в среднем возрасте, хочется ещё ощутить себя сильным, особенно рядом с молодой красоткой.       — Вот это видела? — Космос показал кольцо на безымянном. — Я женат, это первое. Второе — я ставлю оценки за знания, а не за количество оргазмов.       — Не обманывайте себя, — Пименова выпрямилась, потирая пальцами лямку бюстгальтера. — Вы возбудились, и поэтому беситесь. Не понимаю, правда, в чём проблема? Я вам сделаю приятно, так, как вы хотите, вы мне — оценку. Пара взмахов ручкой в зачётке. Не убудет же с вас?       — Почему твои одногруппники вкалывают и пашут, чтобы получить оценку, а ты считаешь, что пришла впервые за семестр и можешь получить удовлетворительно?       — Ну нет, удовлетворительно — слишком мало. Я за пятёркой пришла.       Пименова поставила идеально стройную ногу на стул и задрала юбку, показывая подвязки. Космос даже бровью не повёл. Он думал только о Люде, которая ждала его дома, о Лере, которая, наверное, уже плачет от тоски по отцу…       — Ожидаемо, что ты настолько наглая. Но за это я тебе не то, что два поставлю — я пойду в деканат и буду требовать твоего отчисления. Свободна, — Космос отметил в ведомости факт несдачи и встал из-за стола. Пименова надела на себя рубашку и рассмеялась.       — Вы не знаете самого главного. Я кое-что о вас знаю, Космос Юрьевич.       — Удиви меня! — Космос взмахнул руками.       — В девяностых вы баловались порошочком. Попросту говоря, употребляли кокаин. Я знаю это, потому что мой отец поставлял вам один раз партеечку. Прикиньте, как будет здорово, если ректор узнает об этом?       Космос не ожидал, что разговор примет такое направление. Холмогоров повернул голову в сторону Пименовой, которая подмигнула и хищно улыбалась. Кос знал о том, что последствия будут не лучшими. Однако отдаться студентке ради того, чтобы не вскрылась эта тайна было худшим вариантом. Космос даже не рассматривал его — он не мог представить себя с кем-то, кроме Люды.       Холмогоров показал пальцем на дверь, держа второй рукой портфель с бумагами:       — Я повторюсь: я не собираюсь принимать твои условия. Тебя отчислят в скором времени.       — А вас уволят, потому что вы наркоша и бандит. Как и Виктор Павлович, кстати. Но у него хватило мозгов подняться выше, что теперь всем насрать, чем он промышлял. Всего хорошего! — Пименова удалилась и направилась в сторону выхода. Цокот её высоких каблуков ещё долго стоял у Космоса в ушах. Холмогоров шёл, даже не понимая, куда — у него поднялись сильно нервы. Он пытался отвлечься и думать, например, о встрече с женой, но разум упорно направлял его на угрозу быть раскрытым.

Чёртово прошлое. Оно снова дало о себе знать.

***

      Настя долгое время собиралась с силами, чтобы поговорить с Серёжей Филатовым. За последние пару недель, она чувствовала его взгляд на себе чаще обычного. Он задерживался на ней, словно пытаясь что-то прочитать в её глазах, что-то, чего там не было. Настя видела его знаки внимания — принесенные исподтишка конфеты, помощь с домашним заданием, даже навязчивое желание понести ее сумку. Это особое отношение, которое она чувствовала кожей, обжигало, но не согревало. Серёжа для неё был как уютный, старый свитер — теплый и родной, но никак не новая куртка, в которой хочется покорять вершины. Он был чем-то вроде братика, но не парня. Насте было приятно его внимание, как ласковый солнечный луч в хмурый день, но она не хотела, чтобы эти лучи укреплялись, прорастали корнями в ее сердце, где уже и так был хаос.       Когда Серёжа позвонил вечером, его голос звучал как-то особенно серьезно: «Спустись ко входу, пожалуйста. Нужно поговорить». Настя поняла — увиливать от разговора больше не получится.       «Чёрт», — промелькнуло в голове. Она надеялась, что этот разговор случится не сейчас, не под тусклым светом садовой лампочки.       Пока Пчёлкина шла по лестнице, пересчитывая скрипучие ступеньки, она пыталась составить в голове примерный план разговора — вежливый, но четкий. «Мне очень приятно, но…», «Ты замечательный друг, но…», «Я ценю тебя, как…».       Но когда Настя увидела Серёжу, стоящего у входа, прислонившись плечом к стене, с большим, немного нелепым для его возраста, букетом цветов в руках, все заготовленные фразы рассыпались, как карточный домик.       — Это тебе. Чтобы ты улыбалась, — Серёжа, немного смущаясь, протянул букет из пяти роз. Цветы пахли немного терпко и сладко, как пахнет надежда. Для тринадцатилетнего мальчика это было достойно, даже как-то трогательно. Настя взяла цветы в руки, почувствовав, как покалывают кончики пальцев. На них дрожали капельки вечерней росы. Настя перевела взгляд с роз на Серёжу, ища в его глазах подсказку. Вот и как ему сказать, что она не видит в нём спутника по жизни, когда он делает такие подарки? Сердце кольнуло виной.       — Серёж, — Настя неловко убрала выбившуюся прядь светлых волос за ухо, чувствуя, как горит щека. Девушка помолчала, втягивая запах роз, собираясь с духом, а затем заговорила, медленно, тщательно подбирая слова: — Я тебе очень признательна. Ты очень хороший и достойный парень, уже в своём возрасте ты можешь заботиться о девушке и быть истинным джентльменом…       Всё. Начало положено. Завязку создали. Серёжа, кажется, стал что-то понимать. Глаза, до этого горевшие счастливым предвкушением, перестали искриться, потускнели. Филатов, словно под тяжестью осознания, спустился на ступеньку ниже, оказавшись почти на одном уровне с Настей.       — Но я не смогу быть с тобой, понимаешь? — прошептала она, почти не слышно. — Я вижу в тебе только друга, хорошего и надёжного. Мне странно, что ты вообще хочешь быть со мной, даже после всех событий в моей жизни… — Последние слова сорвались с губ непроизвольно, выдавая ее неуверенность.       — Я знаю про того парня и про тусовки. Мне всё равно. Мы все не без греха, Насть. Неизвестно, как бы я себя вёл, если бы узнал о таких вещах. — Серёжа говорил тихо, но уверенно, глядя прямо в глаза. В его взгляде не было укора, только искреннее понимание. — Я уважаю твой выбор, Насть. Не переживай. Спасибо за честность.       Пчёлкина выдохнула с облегчением, как будто выпустила из груди застоявшийся воздух. Она не сомневалась в том, что Серёжа воспримет отказ разумно, без лишней драмы, как взрослый. Настя догадывалась, что Филатов-младший расстроился, внутри все равно что-то сжалось, но ему хватило мужества не показывать этого, не обвинять Настю во всех грехах, не выплескивать обиду.       — Но я всегда буду относиться к тебе с нежностью, потому что ты очень хороший человек, — добавила Настя, пытаясь смягчить удар, как опытный боксер смягчает силу противника, уходя с линии атаки. — Ты же не перестанешь общаться со мной?       — Нет, конечно. — Серёжа улыбнулся грустной, но искренней улыбкой. — Я не хочу тебя терять, Насть. Никогда.       И, сделав шаг вперед, Серёжа обнял Настю, так аккуратно и бережно, будто боясь повредить нечто хрупкое, почти невесомое. Пчёлкина, в ответ, уткнулась носом в плечо друга, чувствуя, как тепло его тела разливается по ее телу, как груз недосказанности, давивший на плечи, медленно, но верно падает, рассыпаясь в пыль. Розы в её руках пахли теперь не надеждой, а тихой грустью.

***

      В две тысячи четырнадцатом году ввели общий государственный экзамен для учеников девятых классов. Настя, к своему огромному сожалению, как раз попадала под этот период, под эту новую волну, где все знания вытряхивали под лупой, оценивая каждую запятую.       Именно это нововведение, словно щелчок хлыста, и подтолкнуло Витю на разговор о будущем дочери. У Пчёлкина уже давно, как старая, заезженная пластинка, сформировалась картинка того, где Настя должна получить «вышку», кем работать, с кем дружить и вообще, как правильно жить. Совпадала ли она с Настиным, отчаянно бунтующим против всего, что ей навязывали, видением — было большой загадкой, словно искать чёрную кошку в темной комнате.       Настя сидела, сгорбившись над столом, и остервенело решала задачи, которые ей скинул Ваня Белов в «ВК».       Пчёлкин, традиционно без предупредительного стука, вошёл в комнату ребёнка, всем своим видом показывая, что сейчас будет серьезный разговор, и опустился на край кровати возле стола, продавив старый пружинный матрас.       — Настюх, ты решила, какие экзамены будешь сдавать на ОГЭ? — спросил Витя, стараясь придать голосу легкость, но в глубине души понимая, что сейчас столкнется с подростковым бунтом.       — Я не знаю, бать, — Настя, с усталым вздохом, отложила тетрадку, словно отбиваясь от назойливой мухи. — Я хочу что-то простое, что-то, где не надо особо напрягаться, потому что я остаюсь до 11 класса. Зачем мне сейчас надрываться, если потом снова сдавать?       — Просто как я думаю, — Так Витя, словно опытный стратег, плавно переходил к теме выпуска из школы, прощупывая почву, — ты уже можешь сейчас выбрать предметы для ЕГЭ и сдавать их на ОГЭ, чтобы создать фундамент знаний, чтобы потом тебе было легче. Заложить кирпичики, так сказать.       Настя, почувствовав неладное, медленно сползла со стула, села к отцу на кровать, выключив настольную лампу, погружая комнату в полумрак. Ей не нравилась эта тема, она чувствовала себя загнанной в угол.       — Вообще, я смотрела Гнесинку, — пробормотала она, глядя в окно, на редкие проезжающие машины. — Туда надо русский и литературу. Акцент делается на вступительных.       — Гнесинка это на кого? — Витя, почувствовав, как его тщательно выстраиваемая стратегия начинает рушиться, уже понимал, что вариант с престижной политической карьерой, которые он так тщательно планировал для дочери, накрылся медным тазом.       — Это на вокальное искусство. Я хочу заниматься музыкой, пап. Это то, что я люблю, то, что меня зажигает. Тётя Оля сказала, — Настя робко посмотрела на отца, боясь увидеть гнев, — что у меня есть все шансы, потому что редкий и необычный голос, типа…       — Насть, — Витя, стараясь сдержать раздражение, положил свою широкую, натруженную ладонь на маленькую Настину руку. — Я понимаю, что ты хочешь стать певицей, это, конечно, хорошо, мечты и все такое. Но сначала надо заняться чем-то более заземлённым, чем-то, что будет приносить стабильный доход. Пока ты не станешь известной, ты будешь получать гроши. Есть, конечно, вариант трахнуть какого-то продюсера… — пробурчал он себе под нос.       — Папа, — Настя поморщилась, словно от зубной боли. — Ты правда считаешь, что я пойду на это?! Что я настолько беспринципная?       — Конечно, не пойдешь, я знаю тебя. А за счёт фамилии я не дам тебе раскрутиться, — Пчёлкин решительно помотал головой, словно отгоняя плохие мысли. — Я хочу, чтобы ты стала самостоятельной личностью, а не просто «дочкой министра финансов». Чтобы тебя ценили за ум и талант, а не за связи.       — Я ещё дочка военкора, — язвительно напомнила Настя, ухмыляясь, стараясь разрядить обстановку. Витя, не удержавшись, легонько шлепнул дочку по плечу, отвечая на укол.       — Этого военкора вспоминают только 5 января, и то не все, поэтому можешь не пытаться этим понтоваться. Я не хочу тебе запрещать чего-то, Насть, просто хочу, чтобы ты поняла: сначала надо то, что даст тебе стабильность, уверенность в завтрашнем дне, а потом уже вокал и музыка, как хобби. Например, международные отношения. Я думаю, из тебя бы получился неплохой политик, у тебя подвешен язык, ты умеешь убеждать, ты умная, в конце концов.       Настя представила себе эту жизнь, эту череду бесконечных встреч, переговоров, интриг. Никакого восторга она не испытывала, только скуку и тоску. Находиться вдали от дома, сидеть сутками на работе, подчиняясь системе, которую невозможно изменить, улыбаться в лицо продажным коллегам, иметь риск быть убитой за ошибку…       Нет, явно не то, чего бы хотела Пчёлкина-младшая. Она видела с детства, как живут политики, прочувствовала все «прелести» (в жирных кавычках), слышала постоянные разговоры отца и поняла, как политика выматывает и опустошает.       — Нет, пап, — Настя положила голову на отцовское плечо, обнимая его. — Прости, но я не хочу быть в политике. Вообще не вижу себя в этом, от слова совсем. Если будут другие варианты, я тебя выслушаю, но пока… — Настя цокнула языком, качнув головой. — Вообще мимо.       — Прям совсем не хочешь быть моей преемницей? — Вздохнул Витя, понимая, что проиграл эту битву.       — Прям совсем, — Настя ласково улыбнулась, чувствуя, как отец расслабился под ее рукой. — Но по поводу ОГЭ ты хороший совет дал. Буду сдавать литературу и… и географию. Говорят, её всегда сдают, когда надо для галочки, чтоб проще было.       — Славно, — Витя кивнул, чувствуя, как рушится его идеальная картинка. Он вычеркнул навсегда вариант с политикой, потому что Витя не мог давить на дочь. Он только выстроил с ней гармоничные отношения, и любая ссора могла обострить старые раны.

***

      Космоса вызвали в деканат. Он не смог сделать этого сразу же, поскольку ему позвонила Люда и попросила срочно приехать. У Леры вновь подскочила температура.       Холмогоров очень надеялся, что сутки ничего не решили, что когда он изложит свою картину происходящего, его поймут и простят. Однако увидев нахмуренные брови ректора, Космос понял — будет невесело.       — Здравствуйте, Космос Юрьевич, — холодно поприветствовал ректор. — Думаю, вы понимаете, зачем вы здесь.       — Из-за Пименовой. Послушайте, на самом деле, ситуация заключается в… — начал говорить Космос, стараясь не делать лишних пауз. Ведь в них он мог услышать что-то, на что он не сможет парировать.       — Мы не приемлем домогательств в адрес наших студенток, а также употребление наркотических веществ. Нам очень жаль, что мы не разглядели этого сразу, однако мы полагали, что сын Юрия Ростиславовича не будет вести себя… Подобным образом.       — Я домогался?! — Космос вскочил со стула, показав на себя пальцем. — Послушайте, это она начала раздеваться и трогать меня! У меня жена и ребёнок, я хочу только свою супругу, пардон!..       — Да, мы слышали эти истории уже. Мы любим жену, а потом оказывается, что на стороне ещё девушка. У Пименовой были безапелляционные доказательства…       — Да я её на парах не видел ни разу! Вы кому верите: студентке, у которой неуспеваемость, или преподавателю с многолетним стажем?! — Космос перешёл на крик, потому что не мог терпеть несправедливости. Он до последнего боролся, отстаивая своё честное имя.       — Мы ценим ваш стаж, но показаниям студенток мы верим в первую очередь. Плюс наркотики… Это очень опасная тема.       — Если бы я сидел на кокаине, я бы не смог работать с людьми, меня бы ломало, вы чё, не въезжаете?! — Возмущался Космос.       — Во-первых, мы не говорили, что речь шла о кокаине. Во-вторых, есть много наркоманов, кто ведёт обычный образ жизни, при этом употребляя. Нам очень жаль, но мы вынуждены уволить вас. Чтобы не было проблем, мы просим написать заявление по собственному желанию.       Космос предугадывал такой итог. Он становился более очевидным с каждой репликой сотрудников университета. Холмогоров понимал, что теряет нечто дорогое и важное — возможность внести вклад в астрофизику, подготовить лучших специалистов. Вот только унижаться Космосу не хотелось. Он взял лист бумаги, потребовал шаблон и написал заявление, поставив подпись.       — Всего доброго, Космос Юрьевич.       — Вы пожалеете об этом, — пообещал Холмогоров, хлопая дверью.

***

      В огромном кабинете министра финансов, с видом на Москву-реку, стояла тревожная тишина. Витя хрустел пальцами — он нашёл альтернативу курению.       Весь март он находился в тревожности, которая росла с каждым днём. Пчёлкин понимал — скоро произойдёт нечто масштабное и историческое.       Витя смотрел на разложенные перед ним документы — прогнозы, аналитические справки, экономические модели. Все они кричали об одном: присоединение Крыма — это риск, для устранения последствий которого надо будет хорошо потрудиться.       Но цифры сейчас имели мало значения. В кабинете витал дух чего-то большего, чем экономика. Дух истории, политики, геополитики. Дух, с которым министр финансов не мог спорить.       В кабинет вошёл коллега Вити, министр экономического развития. Он нервно расхаживал вдоль стола, по которому были разбросаны карты, распечатки новостей и фотографии. Его лицо, обычно гладко выбритое, сейчас покрывала щетина, а глаза горели лихорадочным блеском.       — Итак, господа, — проговорил он, прерывая тишину, — референдум состоялся. Результаты вы знаете. Официально — Крым голосует за присоединение к России.       В комнате повисла тишина, которую можно было порезать ножом. Все и так знали это. Вопрос был в том, что будет дальше. Пчёлкин не знал, как реагировать на это — он понимал, что последствия будут самыми разными. Он хотел верить в то, что это присоединение поможет остановить беспорядки. Это успокаивало Пчёлкина и перекрывало все возможные последствия.       — Виктор Павлович, Вам необходимо подготовить проект перевода Крыма на российскую валюту и определить обменный курс — напомнил министр экономического развития. Пчёлкин кивнул, показав кипу бумаг:       — Я этим сейчас и занимаюсь.       На телефоне Вити сработал будильник. Он звучал очень непривычно и напряжённо в тот момент. Витя вышел из кабинета, чтобы запить таблетки.       Однажды он это сделал при всех, поскольку не знал, как сильно это напугает окружающих. Все резко прервали обсуждение и посмотрели на Витю с таким отвращением, будто он делал что-то непристойное.       Витя вернулся в кабинет. Никто ничего не обсуждал. Сейчас все ждали от Пчёлкина решений, предложений — на него была вся надежда. Витя чувствовал эту ответственность перед людьми всеми фибрами души.       — Итак, коллеги, — наконец проговорил он, прерывая тишину. — С референдумом всё понятно. Вопрос теперь в другом: что мы имеем на выходе?       В комнате повисла неловкая пауза. Все прекрасно понимали, о чём идёт речь.       — Я догадываюсь, что вы хотите сказать, но нам нужны цифры. Влияние на бюджет? Последствия для инфляции? Риски для инвестиционного климата? Давайте, работаем, времени у нас в обрез.       Началась лихорадочная работа. Цифры летали по кабинету, как стаи испуганных птиц. Аналитики корпели над своими расчётами, пытаясь сложить разрозненные данные в единую картину. Все понимали, что сейчас они пишут историю, пусть и небольшую, но значимую её часть.       В какой-то момент Витя прервал работу, подняв руку.       — Стоп! —воскликнул он. — Что у нас с санкциями? Какой сценарий мы рассматриваем как наиболее вероятный?       — Ужесточение существующих, — ответил председатель Центрального банка. — Расширение списка лиц, которым запрещён въезд в ЕС и США, ограничение доступа к европейским и американским финансовым рынкам…       — Из этого может последовать отток капитала, ослабление рубля, рост инфляции, плюс проблемы с финансированием крупных проектов, зависимых от иностранных инвестиций, — перечислил Витя, будто на экзамене. — Ага… Но в целом, я считаю, что мы справимся.       — Вы слишком оптимистичны, Виктор Павлович, — усмехнулся глава департамента финансов Москвы. — Я бы на Вашем месте выпил бы грамм сто.       — Вы же знаете, что я не пью, и Вам не рекомендую. Наша страна справилась с дефолтом 1998 года, в 2008 году тоже неплохо держалась. Я понимаю, что происходящие события очень волнительны, но мы должны сохранять спокойствие и думать о том, как подготовить экономику нашей страны к этому. Лирику в сторону. Взгляните на положительные стороны, — продолжал Витя. — Геополитика, возвращение исторической территории, укрепление позиций России в регионе…       — Но это не экономика, — оборвал его глава Федеральной Налоговой службы.       — А я в целом пытаюсь вас зарядить. Давайте просто сделаем свою работу. Честно и профессионально. А что будет дальше — посмотрим.       Работа продолжалась до поздней ночи. В кабинете курили, спорили, ругались, но никто не уходил. Все понимали, что сейчас они пишут историю, пусть и маленькими буквами, в отчётах и аналитических записках. Историю, которая навсегда изменит Россию. И им оставалось только надеяться, что их работа поможет избежать самых тяжёлых последствий. А что касается их личного отношения к происходящему… Об этом лучше было молчать. В Министерстве финансов, как и в любом другом месте, лучше было молчать, ведь в первые минуты ничего не ясно даже столь высокопоставленным лицам.       В кабинете было тихо, только слышно было, как тикают часы на стене, отсчитывая секунды до неизбежного. А за окном, в мартовском мареве, медленно, но верно разгорался новый день. День, который навсегда изменит Россию. И день, в котором Вите придется принять самые важные решения в своей жизни.

***

      Спустя три месяца тренировок, Настю допустили до Московского турнира по карате. Для неё это был день X: либо она побеждает, либо уходит из спорта. Она представляла то, как эффектно ворвётся обратно в спорт, завоюет золото, публика будет стоять аплодировать, разинув рты. А ещё Настя мечтала, что Ваня посмотрит на неё и восхитится её спортивной формой.       Тренер не строила таких радужных иллюзий и понимала, что после долгого перерыва четвёртое место — уже подвиг. Но она ничего не говорила вслух, чтобы не деморализовать Настю. Сколько же она занималась с Пчёлкиной, пытаясь вернуть её обратно в строй!.. Да, она кричала на Настю, ругала сильно, даже оскорбляла. Но Пчёлкина знала, что за дело и не протестовала. Просто уходила в угол, вытирала слёзы и возобновляла работу над ошибками.       Настя часто оставалась по вечерам в спортивной школе, даже до ночи там была. Тренер была с ней до последнего, пока не считала нужным остановиться. Пчёлкина рычала, злилась, краснела, повторяя приёмы. И вот, пришёл день соревнований.       Пчёлкин не пришёл на турнир, поскольку занимался подготовкой к вложению инвестиций. Пчёлкина была готова к этому, но всё же расстроилась, когда на трибунах родители скандировали имена своих детей, а Настя стояла одна. Тренер быстро подошла к ней и коснулась её плеч.       — Ничего страшного. Ты ещё сильнее, чем они. Давай, девочка.       — Я постараюсь вас не подвести.       — Не постараюсь, а не подведу.       Зал пах по́том, матами и ожиданием. Густой запах бил в нос, заставляя Настю поморщиться, но в то же время он действовал как наркотик, пробуждая забытые инстинкты. Она чувствовала, как по венам бежит адреналин, вытесняя остатки сомнений и страхов. Полгода… Целых полгода она не ступала на этот татами. Сколько же она глушила боль алкоголем и громкой музыкой, убегая от воспоминаний, от той ночи, которая перевернула её жизнь. И вот она здесь, снова перед лицом противника, снова готовая к бою.       Разминка давалась тяжело. Мышцы, давно забывшие о регулярных тренировках, протестовали, ныли. Настя чувствовала себя ржавой машиной, которую пытаются завести после долгого простоя, пинают, а она только фыркает. Но с каждой минутой, с каждым движением, ржавчина отступала, уступая место силе и уверенности. Она делала махи ногами, растягивалась, имитировала удары, вкладывая в каждое движение всю свою ярость, всю свою боль, всю свою жажду мести.       Первый бой дался неожиданно легко. Соперница была явно слабее, неуклюже двигалась и плохо защищалась. Настя не церемонилась, действовала быстро и решительно. Сначала обманный лоу-кик для отвлечения внимания, затем резкий мае-гери в солнечное сплетение, сбивающий дыхание. Пока соперница приходила в себя, Настя нанесла четкий гьяку-цуки в челюсть, отправляя ее в нокдаун. Пчёлкина действовала по совету Даши и представляла на месте соперницы Влада. Сейчас она брала реванш и делала то, что обязана была сделать в том коттедже. Настя не чувствовала ничего, кроме облегчения. Словно выпустила часть своей боли наружу.       Второй бой был сложнее. Соперница, опытная и агрессивная, постоянно атаковала, вынуждая Настю отступать. Она умело пользовалась дистанцией, нанося быстрые и точные удары руками.       Настя понимала, что ей нужно перехватить инициативу, но никак не могла найти брешь в защите противницы. Тогда она решила рискнуть. Поднырнув под очередной удар, Настя провела резкую подсечку, сбивая соперницу с ног. И тут же, не давая ей подняться, обрушила на нее град ударов руками, завершив бой удушающим приемом.       Как и советовала Даша, Настя представляла перед собой Влада, и это закаляло, мотивировало раскрошить лицо противницы в кашу.       Настя не сдерживала эмоций и кричала, тем самым сбивая настрой противницы. В этот раз после боя Настя чувствовала не только облегчение, но и удовлетворение. Словно доказала самой себе, что она еще чего-то стоит.       Полуфинал. Самый сложный бой. Ее соперница, высокая и сильная, была явным фаворитом турнира. Она двигалась уверенно и напористо, постоянно давила, не давая Насте передышки.       Настя понимала, что ей нужно использовать свою скорость и ловкость, уходить с линии атаки и контратаковать. Она постоянно меняла стойки, использовала обманные движения, выманивая противницу на себя. Когда та, наконец, раскрылась, Настя провела молниеносную серию ударов — сначала кизами-цуки в лицо, затем блок и отбивающий удар и завершающий удар. Настя прижала девчонку к краю татами и нанесла сокрушительный удар ногой с разворота, целясь в голову. Но противница сумела блокировать удар рукой.       Однако, блок был не идеальным, противница пошатнулась и смогла устоять на ногах. Судья приостановил бой и дал противнице время прийти в себя. Настя знала, что это её шанс. Нужно было показать всё мастерство, пока у соперницы сбит настрой.       Но в этот момент что-то сломалось. Воспоминания нахлынули с новой силой. Тот взгляд, те руки, то отчаяние… Настя вдруг осознала, что она превращается в того самого монстра, от которого так отчаянно бежала. Что она не просто дерется, а вымещает свою злость, свою боль на совершенно незнакомом человеке. Сердце кольнуло виной. Настя посмотрела на соперницу, которая корчилась от боли. Сдаться?..       Но Пчёлкина представила, как бы отреагировал её отец, если бы она ушла с поля боя. Он бы сказал, что это позор. И правильно бы сделал…       К сожалению, пока Настя думала, соперница успела завоевать преимущество и нанести точные удары. Настя не успела выставить блоки и побороться, как бы не старалась. Она дралась отчаянно, но уже было поздно.       Настя проиграла. Она знала это наверняка, поэтому ушла с татами, стремительно идя к выходу. Ей не хотелось слышать оценок. Она не хотела осознавать, что она не первая. Она уступила из-за своей боли.       На табло высветились итоговые баллы. Настя была второй. То самое обидное место, когда до идеала не хватало чуть-чуть. Настя чувствовала, как внутри всё рушилось на осколки. Тренер держала её за плечи, пыталась успокоить, пока Настя рыдала.       Первые пять минут Пчёлкина молчала, пытаясь отдышаться и прийти в себя после интенсивной нагрузки на всё тело. Но потом до разума Насти дошёл факт поражения, и она встала, начиная кричать:       — Я не первая! Это конец!       — Настя, успокойся. Ты после перерыва взяла серебро, это уже здорово, — тренер попыталась обнять воспитанницу, но Настя вывернулась и крикнула:       — Не надо меня трогать! Вы издеваетесь? Выиграла серебро? Вы себя слышите? Я ненавижу это всё! Я не вернусь никогда в карате! Не вернусь! Не выйду никогда на татами! Я ни на что больше не способна!       — Настя, прекрати реветь. Не веди себя, как ребёнок, — строго сказала тренер. — Возьми себя в руки и прекрати быть тряпкой. Второе место в твоём случае это замечательно, будь благодарна. Иди на награждение.       — Не пойду! — В истерике орала Настя, отворачиваясь и убегая в угол.       — Настя, не позорься. Я скажу об этом твоему отцу.       Пчёлкина направилась к пьедесталу. Даже в походке чувствовалась злость, в первую очередь, на себя.       Стоя на пьедестале, Настя чувствовала странную смесь облегчения и грусти. Она больше не думала о ситуации с Владом, потому что выплеснула свою боль. Одна из целей соревнований была достигнута, и Настя больше не была скована воспоминаниями и триггерами.       Настя осознала, что она не слабая, как ей хотел внушить Влад. Она очень сильная, в ней есть энергия, чтобы бороться дальше. Настя помахала рукой залу, вытирая слёзы. Важный гештальт закрыт. Она врубила ответку врагу, пускай он и не узнает это.

***

      Даша не хотела заводить разговор с Витей, но понимала, что рано или поздно поднять тему Влада ей придётся. Она понимала, что Пчёлкин каким-то образом разобрался с ним. Подозрения были не самые лучшие, потому что Котова слышала странные разговоры по телефону.       Вечером, когда Витя читал газету, Котова подошла к нему и спросила напрямую:       — Чем закончилась история с тем парнем Насти?       — Тебе в подробностях? — Витя оторвал голову от газеты. — Они не самые приятные, а тебе ещё ужинать.       Котова закатила глаза. Всё яснее становилось, что её подозрения имели место быть. О, женская интуиция, которая чувствует что-то неладное и даже может определить его!..       — Пчёлкин, вот ты говоришь, — Даша села в кресло, закинув ногу на ногу, — что ты изменился с девяностых, ты больше не связан с бандитами, однако ты прибегаешь к их помощи, чтобы расквитаться с обидчиками дочери и сам убиваешь. Я думаю, ты тоже там попачкался кровью. Я права? — Даша наклонила голову и приподняла бровь.       Вот она. Одна фраза, способная вывести Пчёлкина из равновесия. Из-за политических событий сделать это стало ещё проще — Витя был облит керосином, и можно было поднести лишь спичку для пожара. Даша знала это. Но она не собиралась делать скидку на это — в конце концов, Пчёлкин мужчина, и должен отключать эмоции.       — Даша, запомни одну вещь, — Витя отложил газету, вставая. — Никогда не задавай вопросов о моих делах и не лезь туда.       Хотел мягко попросить, но гнев взял верх и по итогу вышло грубо и нетактично. Пчёлкин не сожалел об этом.       — Я не собираюсь тебя отчитывать. Я имею права знать правду, — Котова продолжала сохранять ледяное спокойствие и улыбаться. А Витя уже полыхал огнём.       — Как ты себе представляешь: мою дочь едва не трахнули трое мужиков, а я такой: ладно, ребят, я вас прощаю! Нет, Дашенька. Здесь без крови не обойтись. Потому что правосудию я больше не верю. Знаешь, что бы было, если бы я прибегнул к суду? А?       Даша промолчала, давая возможность Пчёлкину выговориться. Она налила себе вина и выпила.       — Полиция бы заставляла Настю проговаривать весь этот пиздец два, а то и три раза, не веря ни единому её слову. Затем жёлтая пресса бы начала долбать Настю вопросами, опять заставляя проживать кошмар. Я не спорю, это их работа. Но моей дочери это бы доставило боль.       Да, Влада бы посадили. Я бы мог заплатить, чтобы наверняка. Но потом он мог бы также заплатить, и хоп! — Витя хлопнул в ладоши. — Владик уже на свободе по условному-досрочному. Фокус-покус! А Настя должна жить в страхе.       Есть понятия, Котова. И по ним, я обязан был отомстить жёстко и радикально. Моё участие было сведено к минимуму. Всё лежит на зверье. Ни одна собака не узнает, что министр финансов сотрудничал с бандитами. А моя дочь будет жить спокойно. Ты же хочешь этого, как мачеха?       — Я ещё не мачеха. Для этого нужен штамп в паспорте, — Даша сказала это без упрёка — просто хотела закрыть тему с убийством Влада. Она поняла для себя всё — что Витя не изменил понятиям.       Пчёлкин отвлёкся на эту фразу и засмеялся, положив руки на плечи Котовой:       — Что, замуж за меня хочешь? Из кошки в пчелу?       Витя уже дышал в шею Даши, продолжая массировать плечи. Больше всего он хотел отвлечься от будничной суеты, перейдя в спальню. Даша, кажется, была не сильно против.       — Я не хочу менять фамилию, извини. Она связывает меня с семьёй. И я не хочу быть приложением к политику.       — А тебя никто не спросит, милая. Если я решусь подать заявление в ЗАГС, то там будет Дарья Пчёлкина. Других вариантов я не вижу.       Даша хотела возразить, но Витя заткнул ей рот горячим поцелуем, соединяя их языки вместе…       Щелчок ключей в двери. Настя вернулась домой с соревнований, кинула сумку в прихожей и пошла к себе в комнату. Пчёлкина хотела побыть одной, чтобы проработать произошедшее. Она рухнула с Олимпа, но победила себя и свою, пожалуй, самую страшную психологическую травму.       Но план провалился. Её увидел отец, который, на удивление, был дома. Он позвал её, обнял, а затем спросил:       — Ну что? Какое место?       — Второе, — с неохотой призналась Настя. — Всё? Я могу идти?       — А чё ты бесишься? Ну вторая и вторая, ничего страшного. Тоже медальку же дают… — Витя ещё и усмехнулся так, что обесценил моментально проблему дочери. На шум пришла Даша.       — Что случилось?       — Вот это, — Настя пихнула медаль Даше. Серебряную. — Это случилось. Я впервые так облажалась!       — Зайчонок, — Даша погладила её по голове и прижала к себе, — я понимаю, что тебе больно. Ты привыкла к первым местам, но иногда нужно спускаться на ступеньку ниже пьедестала. Без этого ты не будешь развиваться. Провалы даны, чтобы взлетать.       — Да я понять не могу, из-за чего весь сыр-бор! Господи, ну вторая и вторая! Что теперь, усраться? Ты сама виновата, забила на спорт и не занималась долго. Скажи спасибо, что ты вторая вообще! Это охренеть как для тебя классно. Я понимаю, почему ты так расстраиваешься ещё — привыкла, что тебе всё самое лучшее, что тебе все потакают.       — Витя, прекрати, пожалуйста, разговаривать в таком тоне с Настей. Ты никогда не был в спорте и ты не понимаешь, как болезненно воспринимается второе место, — Даша поцеловала Настю в лоб, держа руку на её голове.       — А ты будто была, — с сарказмом сказал Пчёлкин, переключая телевизор на «Первый».       — Витя, ты просишь меня не лезть в твои дела. Тогда не лезь в моё воспитание Насти. Представляешь, я была в спорте, в художественной гимнастике. Всего два года, но этого было достаточно, чтобы почувствовать всю атмосферу.       — Что-то я твою гимнастику ночью не вижу.       Конечно же, Витя шутил. Он не хотел обидеть Дашу или сказать, что она плоха в плане секса. Просто он не подумал наперёд и позволил глупой шутке вырваться наружу. Даша поняла это, поэтому проглотила эту фразу и не стала развивать тему, тем более, при Насте. Девочка сделала вид, что ничего не поняла, но Котова видела по глазам — она догадалась.

***

      В кабинете СПИД-центра было душно и пахло хлоркой — запахом, который Витя не переносил с детства, ассоциируя его с больницей и тревогой. Даша сидела рядом, нервно постукивая пальцами по подлокотнику скрипучего кресла. Она улыбалась, но Витя видел в ее глазах ту же нервозность, что и у себя.       — Пчёлкин Виктор Павлович? — Голос врача, молодой женщины в очках, вырвал его из оцепенения.       — Да, это я, — Витя откашлялся, стараясь придать голосу уверенность.       Врач окинула его взглядом, что-то отметила в компьютере и затем обернулась к ним с формальной улыбкой.       — Виктор Павлович, пришли ваши результаты анализов.       Витя похолодел. Он уже несколько лет знал о своем ВИЧ-положительном статусе. Знал, что принимает терапию, которая должна сдерживать вирус. Знал, что регулярно сдает анализы, чтобы контролировать ситуацию. Но каждый визит к врачу, каждое ожидание результатов — это всегда был маленький персональный ад.       — И что же? — Спросила Даша, сжимая его руку. Ее пальцы были холодными от дикого волнения. Врач долго открывала результаты…