Язык цветов

      Стуча ручкой по парте, Хаджиме еще раз вглядывается в пример на листке с контрольной работой. Решение не займет у нее много времени, если она хорошенько вдумается, но как бы девушка ни старалась, мысли уходят в другом направлении. Это похоже на попытку поймать надоедливого комара, который, как назло, летает возле носа. Опустив голову, Рен трет висок безымянным и средним пальцем, хмуря светлые брови и прикрывая глаза. То, что она может расслабиться в том месте с цветами, несомненно хорошо, но есть такое ощущение, будто атмосфера там сбивает ее с ног. Голова становится ватной, улыбка вечно скользит по лицу. Это не столько из-за самих цветов, сколько из-за воспоминаний, связанных с ними.              Упав вчера в обморок, Хаджиме почувствовала, как ее тело непривычно сильно потряхивает. Помимо холодного пота, мерзко облившего горячее тело, можно было ощутить странный жар, волнами разбегающийся по телу. От живота к груди, задевая быстро бьющееся сердце, в руки, заставляя дрожащие пальцы согнуться. Это было неприятно, но не больно. Дыхание обжигало собственные губы, челюсть немела, и глаза так пекло от напряжения, давшего тяжелым весом на голову, что хотелось скулить, будто раненая собака. Даже сейчас, вспоминая ощущения прошедшего вечера, в ушах встает противный, раздражающий звон, заставляющий затылок гудеть.              Вспоминая белые орхидеи, Рен немного легчает. Судорожно втянув воздух ртом, она возвращается к задаче, перестав стучать ручкой по столу. Написав решение и ответ, девушка поднимает взгляд и смотрит на Годжо, который сидел за стулом, закинув на парту ноги. Ковыряясь в телефоне, он иногда зевал, широко раскрывая рот и даже не думая прикрывать его ладонью. Посмотрев на Кугисаки, которая с небольшим напряжением в лице кусала кончик ручки, Хаджиме вздыхает. Фушигуро с равнодушным лицом что-то быстро строчит на листе, прерываясь лишь на то, чтобы спешно прочитать условие задачи, а вот Итадори, сидящий дальше всех, уже смирился, и просто лег на парту, что-то рисуя на ней карандашом. Отвернувшись к своему листку, девушка читает следующее условие.              «Корень из двадцати пяти…» – задержав взгляд на этой фразе, она пару раз моргает.              Кото оставила два имени, которыми должны были назвать ее близнецов. Рен часто слышала от других людей, что ее имя – мужское, но оно дано девочке. Нана же – больше женское имя, чем мальчишеское. Оставляя короткие записи в своем блокноте, Хана писала, что поменяла имена местами по своей прихоти. Казалось бы, ничего такого, но учитывая то, что бабушка проклинала собственную дочь, все выглядит слишком и слишком странно. Будто каждое ее действие имело вес в цепи событий, даже если та этого не хотела. Долгая ложь и умалчивание, желание покаяться за свои грехи, умерев как собственная дочь - Хана определенно что-то знала, но не рассказывала, дабы… дабы что? Скрыть правду – естественно, но почему она хотела ее скрыть?              — Сдаем рабо-оты! – отложив телефон, оповещает учитель.              Втянув воздух сквозь стиснутые зубы, Хаджиме быстро дописывает последнее задание и откладывает ручку в тот момент, когда Сатору подходит к ней. Мужчина чуть склоняется и тянет руку, чтобы взять лист, когда встречается с глазами ученицы. Он медлит с мгновение, после чего берет работу и отходит, забирая ее и у остальных. Подобное поведение не удивляет Рен – Годжо всегда вел себя немного странно, но сейчас, кажется, это было не просто дурачеством. Откинувшись на спинку стула назад, девушка потягивается вверх, ощущая, как тело облепляет усталость. Прикрыв глаза, она немного расслабляется, стараясь очистить разум от своих теорий и домыслов, но они все лезут и лезут, будто вода впитывается в мягкую губку. После вчерашнего прихода Наны, Хаджиме чувствует себя очень вымотанной. Она и раньше быстро уставала, вплоть до того, что могла уснуть стоя, но это – уже невыносимо.              Если это было бы возможно, Рен просто лежала бы в постели несколько дней. Ее гложет множество мыслей, почти бесконечное, и постоянно хочется плакать, чего раньше не было. Подверженная внезапному, такому снедающему все и вся стрессу, она не справлялась с тем, что выпало на ее долю, будто сошедший с крыши снег по весне. Держать все в себе безумно губительно, и иногда кажется, что голова кипит от обстоятельств. Все еще не отошедшая от смерти бабушки, которая была единственным человеком, почти всегда так или иначе находившимся рядом, Хаджиме попала в условия, где ей приходится буквально выживать. Какие-то проклятья, умершие и живые, все еще иногда болящая гематома на боку после удара монстра, внезапное становление шаманом, который совершенно ничего не понимает из того, что происходит.              Запуская дрожащие пальцы в волосы, девушка вздыхает и кладет голову на парту, пока Годжо что-то рассказывает, показывая на темно-зеленую доску. Его голос похож на фоновый шум телевизора, который ты иногда включаешь, когда остаешься дома один, чтобы было не так скучно или страшно. Раньше любившая тишину, Рен понимает, что больше неспособна в ней находиться, и такой вот шум позади – утешает ее больше, чем одинокое спокойствие. Ведь если находиться в нем, то в голову вновь и вновь, раз за разом лезут странные мысли. Кому можно верить и доверять, если ты неспособен узнать, где кончается правда и начинается ложь? О чем еще врала столько лет бабушка, скрывающая настолько глубокий и темный подвал их семейства? Правда ли, что дедушка умер в автокатастрофе? Может его тоже задело проклятьями, что так надоедливо облепили фамилию «Хаджиме».              Почему Нана вчера появился? К этому не было никаких предпосылок, ведь Рен не была в опасности или на грани жизни и смерти, даже не плакала. Да, на душе скреблись кошки, и очередная волна скорби захлестнула юный разум, напоминая о смерти близкого человека. Но он обычно не появлялся только потому, что девушке становилось грустно. Или же появлялся, просто не всегда? Память у Хаджиме плохая, почти отвратная и паршивая, спору нет. События из детства у нее в голове не задержались, лишь приходили редкими и короткими отрывками, если было то, что их напоминало. Например, игрушечный кубик с цифрой семь, о котором она все-таки удосужилась вспомнить. Тем мальчиком, весело улыбающимся, был маленький Нана, который хотел показаться собственной сестре и рассказать, что он рядом с ней.              Все детство Рен была одна – слишком спокойная и молчаливая для ребенка, она ни с кем не дружила, а в детском саду держалась особняком, предпочитая играть или рассматривать книжки в одиночку. Девушка считала, что именно поэтому эта пора жизни ей не запомнилась от слова совсем. Казалось бы, самая яркая и веселая для всех, она проскользнула мимо юной Хаджиме, растворяясь, как пена у морского берега. Хана говорила, что девочка много, очень много спала – ненормально много, даже сидя или стоя. В какой-то момент врачи поставили Рен диагноз «нарколепсия», потому что она могла заснуть посередине дня, даже если была чем-то занята. С возрастом это прошло, странным образом сходя практически на «нет», хотя иногда все-таки проблемы явно проскальзывали в виде недосыпаний, бессонниц или беспричинно долгого сна.              Но сейчас, стараясь вспомнить хотя бы что-то, Рен не может уцепиться за мысль. Создается такое ощущение, будто ее память хорошенько так продырявилась. Воспоминания, словно сухой, горячий песок, сыплются сквозь растопыренные пальцы. Даже напрягаясь чересчур сильно, девушка ничего не может припомнить. Лишь постоянные сон и усталость, сопровождаемые причитаниями бабушки, наставлениями врачей и молчаливым разглядыванием розовых стен собственной комнатки. Ее можно было назвать странным ребенком. Хаджиме часто молчала и просто смотрела в одну точку, играла сама с собой и даже не мечтала о друзьях, с которыми обсуждала бы, какой принцессой хочет стать. Но создается такое ощущение, будто рядом все равно всегда кто-то был, и это не бабушка. Кто-то очень и очень родной.              Сонливость заставляет закрыть глаза и устало вздохнуть. Накрыв голову рукой, Рен абстрагируется от всех звуков вокруг, оставаясь наедине со своими мыслями, раз от них невозможно спрятаться. На самом деле становится уже не просто страшно, становится до тошнотворного ужасающе. Если бы кто-то мог объяснить ей все, что происходит, девушка была бы счастлива хоть немного, но она и сама не может разобраться в том, что произошло в ее семье. Безусловно, история Ханы и Кото печальная, они обе пострадали от сделанных ими ошибок, но Хаджиме – не они. Она не делала этих ошибок, и она не заслуживает нести чужое бремя только потому, что является их родственницей. Она не хотела быть проклятой с рождения, не хотела видеть умершего брата-близнеца, не хочет жить отличаясь даже от тех, с кем должна быть похожа.              — Ре-ен! – раздается близко к уху, настолько громко, что девушка вздрагивает всем телом, подскакивая на месте.              — Что? – испуганно икает она, подняв голову.              На нее взволнованно смотрит Кугисаки, склонившаяся к парте.              — Ты в порядке? Я звала тебя несколько раз, но ты совершенно не реагировала, – заправляя прядь волос подруге за ухо, беспокоится она.              Опустив напряженные плечи, Рен трет шею ладонью.              — Все нормально… я немного не выспалась сегодня, – виновато отводя взгляд, бормочет она.              — Выглядишь уставшей, – вздыхает Нобара, выпрямившись и поставив одну руку на бок.              — У меня такое состояние по жизни, – усмехается девушка, отлипая от парты и потягиваясь вверх.              — Проснулась? – зашедший в кабинет с телефоном на уровне носа, Годжо сел на парту, закинув ногу на ногу.              Медленно кивнув, Рен вскидывает бровь.              «Он уходил?» – замечает она, простучав пальцами по поверхности стола.              — Хаджиме-тян свободна, остальные остаются, – положив телефон на стол возле себя, улыбается учитель, — У меня для вас новости, – добавляет он.              Дернув бровью, девушка поджимает губы на пару секунд.              — Почему я не могу остаться? – недоумевающе спрашивает она.              — Как обстоят дела с твоим духом? – не прекращая улыбаться, Сатору задает каверзный вопрос.              В горле застревает ком, и Хаджиме не находит, чем ответить. Поднявшись с места, она подхватывает свои вещи и поспешно выходит из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь, остерегаясь еще одного хлопка заевших седзи. Не то чтобы ее оскорблял или возмущал подобный расклад событий, нет. Просто понимать, что сейчас ты явно бесполезна и будешь тащиться за всеми, как обуза, становится слишком уж неприятно и больно. Уязвленная собственными размышлениями, девушка прикусывает губу и останавливается посреди дороги, тяжело дыша от быстрого темпа ходьбы. Поведение Годжо ее злит, очень злит, раздражает до невозможности. Такой громкий и всезнающий, он вдруг вырывает ее сюда, ничего не объясняет и лишает возможности что-то узнать, после чего просит называть учителем.              Царапая шею ногтями, Рен сжимает лямки сумки, после чего поворачивает голову в сторону спортивного стадиона. Направившись к нему, она съезжает по зеленой траве вниз, оставляя там сумку и немного ослабляя узел галстука на шее. Сорвавшись с места, девушка стартует по беговой линии, крепко стиснув челюсти, и делая это настолько сильно, что желваки гуляют по щекам. Это не столько попытка доказать что-то себе и кому-то, сколько попытка проветрить заплывающий мрачными мыслями мозг. Зная, что не должна злиться на других за то, что сама не понимаешь чего-то, Хаджиме безумно хочется вырвать из себя все эти переживания. Ей физически больно – грудную клетку сжимает от ненависти к подобным самокопаниям, которые неуловимо быстро заполоняют разум, заставляя каждый раз одергивать себя, словно маленького гиперактивного ребенка.

°°°

      Вернувшись с прогулки по Синагаве, Инумаки предложил Панде вместе потренироваться, так как слышал, что первогодок отправили на задание. Это означало, что спортивная площадка останется свободной. Однако, приблизившись к стадиону и остановившись в арке, Тоге уже десять минут наблюдал за тем, как одна из поступивших в этом году шаманок нарезала круги, выжимая из себя все, что только может. В какой-то момент ему даже показалось, что она плачет, пока бежит. Разглядев белые волосы и специфическую форму, юноша вздыхает, узнав в спортсменке свою новую знакомую. Осторожно усевшись на землю, он подпирает подбородок рукой, продолжая молча смотреть за студенткой, которая выплевывает залетевшие в рот волосы.              «Хаджиме Рен, вроде?» – вспоминает второкурсник, вскинув бровь.              — Йо, Инумаки, – Панда подходит сзади, опустив взгляд на сидящего внизу друга, — Ты чего тут уселся? – задает вполне логичный вопрос он.              — Тунец-тунец, – показав в направлении девушки, вздыхает парень.              Пробегая очередной метр, Хаджиме вдруг спотыкается и летит вперед. Пропахав дорожку носом, она медленно приподнимается, усаживаясь на колени и касаясь ушибленного подбородка ладонью. Девушка, кажется, всхлипывает от боли, но не плачет. Вместо этого она неожиданно падает на спину, раскинув руки в стороны и закрыв глаза. Полежав так с минуту, Рен зачем-то обхватывает себя руками и катается с одного бока на другой, дергая ногами и ударяясь пятками о землю. Панда и Тоге молча смотрят за этим, даже не смея смеяться или прерывать сеанс самоистязаний студентки. Это, несомненно, странно, но Инумаки помнит, что каждый раз видел ее лицо каким-то уставшим, поэтому примерно понимает, что испытывает сейчас знакомая.              Знатно растрепав волосы и выместив все свои эмоции, Хаджиме разлеглась на земле. Закрыв лицо рукой, она ждет еще пару минут, после чего садится в позу лотоса и распускает спутанные волосы, пальцами раскидывая надоедающие пряди по затылку. После продолжительного бега у нее дрожат ноги, и встать становится практически невозможной задачей. В голове настолько опустело от усталости, что Рен способна уснуть прямо здесь, сидя посреди спортивной площадки. И так бы она и сделала, если бы не повернула голову в бок, заметив кого-то большого вдалеке. Прищурившись, девушка замечает два силуэта – огромного Панду, который стоит на задних лапах подобно человеку, и уже знакомую фигуру Инумаки. Медленно покрываясь краской от стыда, она спешно поднимается на ватных ногах, немного пошатываясь.              Бежать было некуда, везде площадку окружал беспросветно глубокий лес. Собравшись с остатками гордости, Хаджиме идет к своим вещам. Надев сумку на плечо, она осторожно поднимается по ступенькам лестницы и, не глядя на второкурсников, прошмыгивает мимо, делая несколько неторопливых шагов, спустя которые тут же срывается на бег. Боль в ногах и усталость будто покинули ее на добрые несколько минут, которые девушка потратила на то, чтобы убежать в общежитие. Стыд настолько затмевал разум, что вспомнить, как оказалась в комнате не получилось. Лишь захлопнув дверь комнаты и съехав по ней спиной вниз, на пол, Рен ощутила, как устала. Закрыв до сих пор красное то ли от бега, то ли от смущения лицо руками, она тяжело дышит, пытаясь восстановить дыхание.              Все еще находясь под небольшим впечатлением, Инумаки поднимается с земли, оттряхивая ноги. Посмотрев на Панду, который еле-еле сдерживал смех, закрыв своей лапой рот, он и сам слабо улыбается. В этом году к ним поступили очень забавные и перспективные студенты. Но, если посмотреть на это с другой стороны, Хаджиме совсем не выглядела как тот, кто сможет ходить на те же миссии. Поэтому вполне понятно, почему сейчас первогодки в составе трех человек отправляются на задание, оставив девушку одну. Годжо, кстати, слинял в командировку пару минут назад, просто исчезая посреди улицы после телефонного звонка. Хотелось бы спросить у него, почему эту девушку приняли в техникум, но смелости как-то не хватает. Даже стоя в метре друг от друга, Тоге не ощутил от той большого потока проклятой энергии, да и выглядит студентка, если честно, не слишком довольной происходящим.              Спустившись по ступеням, Инумаки поправляет свой воротник, глядя на Панду. Тот надевает свои перчатки, пару раз сжимая и разжимая лапы. Доходя до середины стадиона, юноша замечает странные следы на беговой дорожке. Они выглядят немного подозрительно, из-за чего приходится подойти, дабы рассмотреть их. Наклонившись и присмотревшись поближе, он различает в алых пятнах уже чуть застывшую кровь, которая стремительно темнела, впитываясь в материал дорожки. Взъерошив пальцами свою челку, Тоге выпрямляется, отходя подальше. Что ж, остается надеется, что Хаджиме увидит, где поранилась и своевременно обработает раны, не оставив все просто так. Вообще, удивительно, что они уже несколько раз встретились вот так на территории техникума. Даже учитывая то, что девушка приходит к его саду, он сам пару раз видел ее на улице, блуждающую тут и там.              Рен кажется парню похожей на других шаманов – по-хорошему странная, она вдруг возникает в один из дней перед ним. Молчит, пока сидит возле сада, хотя серые глаза становятся до невозможного сверкающими, когда находят белые орхидеи на узкой грядочке. Говорит с ним и часто понимает смысл его коротких фраз, хотя из первогодок этого никто не может делать, кроме Мегуми. Вспоминая об этом, Инумаки немного задумывается. Это забавная тенденция нынче, давать мужские имена девочкам и женские - мальчикам? Иначе объяснить имена Мегуми и Рен нельзя. Но, справедливости ради, если поменять их местами, как минимум Фушигуро не идет такое имя. Хаджиме еще слишком неизвестна, чтобы размышлять по этому поводу.              — Инумаки! – испуганно кричит Панда, когда слишком сильно ударяет друга.              Отлетая в сторону и прокатываясь по песку, Тоге раскрывает глаза, раскинув руки в стороны, на манер студентки. Тяжело дыша и вытирая запястьем пот, покрывший лоб, он всматривается в небо. Задумавшись об этом всем во время тренировки, парень слишком сильно отвлекся. Переводя взгляд на подошедшего к нему одногруппника, юноша садится, упираясь ладонями в щекочущую пальцы траву. Помотав головой на вопрос о боли, он быстро встает на ноги, стряхивая с белой футболки песок и грязь. Интересно, что случилось с орхидеей девушки? Он не сможет помочь, если случай совсем запущенный. Расплачется ли она, как в тот раз, когда они встретились у сада, если цветок умрет? Почему ей вообще так важны эти орхидеи? Может, отдать ей одну, если шаман не сможет помочь комнатному растению студентки?              «А… слишком утомительно. Есть хочу…» – отмахнувшись от всех мыслей, Инумаки отпрыгивает в сторону, уклоняясь от стремительно летящей в его сторону лапы Панды.

°°°

      Листая очередной сайт с информацией о проклятой энергии и шаманах, Хаджиме сонно зевает и трет глаз костяшкой указательного пальца. Осторожно перебирая ногами под столом из-за разодранных, болящих коленей, она подгибает пальцы, иногда потираясь пятками о пол. Везде написано почти одно и то же, за исключениями каких-то додумываний журналистами и приукрашиванием подобной профессии. Может быть, для кого-то быть шаманом это и весело, но даже не считая себя им, Рен может спокойно утверждать – никто не захочет быть убитым или съеденным в любой момент из своей жизни. Устрашенная первым опытом встречи с проклятыми духами, она бы точно не сказала, что тот же Годжо весело хохочет на миссиях. Ну или хохочет, потому что его действия вообще нельзя предугадать. Да и не хочется, ведь в голову сразу лезут самые глупые в мире поступки, которые можно совершить. И под каждым будет подписано: «исполнитель – Годжо Сатору».              Желудок неожиданно урчит, и невероятно острая боль прорезает живот. Положив голову на стол, девушка обнимает себя за бока, пытаясь вспомнить, сколько дней назад она ела. Очередной импульс боли, словно вспышка, бьет по и без того вымотанному телу, из-за чего счет сбивается. Хоть на пальцах считай, ей богу. Рен плохо и редко питалась до всех этих событий, но в последние дни она вообще не ела, лишь изредка заполняя желудок водой или игнорируя обжигающие ощущения внутри себя. Как-то было не до этого, учитывая, что в жизни – полный кавардак. Неторопливо поднявшись с места, Хаджиме идет к холодильнику, хотя прекрасно знает, что там ничего нет. И все равно, наклонившись, она сверлит взглядом холодные пустоты ящиков, особенно ярко понимая выражение о повесившейся мыши.              Закрыв дверцу холодильника, девушка принимает решение дойти до комнаты Кугисаки, которая находится по соседству. Записывать номер двери даже не пришлось, потому что комната подруги была прямо за стеной. Надев тапочки, Хаджиме выходит и стучится в дверь Нобары, ожидая ответа. Однако, уши ласкает тишина, и приходится еще раз постучать – более настойчиво. На самом деле, после ухода из кабинета по просьбе Годжо, студентка не проверяла, вернулась ли в общежитие одногруппница. Был вариант, что рыжая пришла раньше нее, учитывая забеги по стадиону, и сейчас тихо-мирно отсыпалась. Но если бы это было так, то хоть какие-то звуки слышались бы. Приняв решение просто повернуть ручку и открыть дверь, Рен поднимает голову, глядя на небольшую комнатку подруги. Здесь уютно, достаточно мило – много красивых вещей, висят несколько настенных ваз с искусственными цветами.              Кугисаки нигде нет, поэтому учитывая данный факт, Хаджиме выглядит немного воровато, когда тихонько идет к холодильнику в чужой комнате и открывает его. Хорошенько осмотрев «ассортимент», она берет коробку с холодными онигири, с которой идет к рабочему столу подруги. Вырвав из блокнота бумажку и коряво написав записку, что пришлось позаимствовать немного еды, девушка быстро возвращается к себе, прижав онигири к груди. Снова упав за стол, она рвет пленку на контейнере ножницами, добираясь до рисового треугольника с лососем и откусывая верхний уголок. Жевать холодный «ужин» становится скучно к середине первого онигири, поэтому зажав тот губами, Рен ставит чайник кипятить воду и терпеливо ждет, пока тот согреется.              Уже с чашкой сладкого чая, она вскоре уплетает второй треугольник, довольно чавкая и закидывая ноги на стул, чтобы прижать их к груди. Закрыв множество сайтов с одинаковой информацией, желтушной и не очень, девушка вздыхает. Видимо, Нобара вместе с парнями отправились на задание, которое им дали. А она сидит здесь одна, ест самым наглым образом украденную еду, пытается смириться с тем, что является совершенно бесполезной. Хаджиме, сама и без Наны, ничего не представляет как шаман. Конечно, если вспомнить ее небольшие навыки с тычковыми ножами, то можно отправить хотя бы протыкать каких-нибудь проклятий в виде мышей, но в этом никакого толку. Прочитав список рангов, Рен поняла, что с такими слабыми может справиться и обычный человек.              Не то чтобы она рвалась к вершинам или силе, стремясь кого-то защитить. Ей просто не хотелось быть бесполезной, коей Хаджиме считала себя всю жизнь. Практически пустое место, без амбиций и характера – чистый лист, к которому приложи себя, и полностью поглотишь. Над ней даже природа посмеялась. Рен была беловолосой, бледнолицей, сероглазой худой девушкой. Любое пятно, даже кровавое, и то делало ее более человечной, чем есть на самом деле. Девушка терпеть не могла свое отражение, вечно закрывала лицо и боялась, что если кто-то увидит его, то точно поймет, насколько она пустая внутри и снаружи. Недописанный черновик, брошенный эскиз, полупустой холст, стоящий на одиноком мольберте. Пародия на индивидуальную личность, не более.              Заходящее солнце ярко освещает комнату алыми лучами. Отложив недоеденный последний онигири, Хаджиме встает со стула. Подходит к окну, поймав кожей златые отблески заката. Небо, окрашенное в оранжевые краски, укрытое темными облаками, скопившимися у линии горизонта, казалось ей законченной живописью. Опираясь на подоконник ладонью, девушка проводит пальцами по засыхающей орхидее. Даже такие яркие лучи солнца не мешали ей быть все такой же белой. Уже пожухлые лепестки, где-то опавшие на темную почву, медленно иссыхали, сворачиваясь на концах и тускло желтея. Подняв один из лепестков, Рен дует на него, позволяя вылететь из окна. Он, подхватываемый ветром, уносится вдаль по воздуху. Ей хочется быть такой же – индивидуальной и свободной, даже если находишься под чужим гнетом, который пытается окрасить тебя в свой цвет.              Опускаясь на корточки и прижимаясь кончиками пальцев к холодному глиняному горшку, девушка закрывает глаза.              — Нана, ты здесь? – бормочет она, не открывая глаз.              Ответом ей служит тишина.              — Нана, пожалуйста, – полушепотом выдавливает Рен, чуть поворачивая голову и упираясь лбом в свою руку.               Несмотря на охрипший от накативших эмоций голос, до жути жалобный, младший брат не появляется.              — Нана… почему? – сползая вниз и сжимаясь в комок, девушка тяжело вздыхает.              Как бы сильно ей ни хотелось стать чем-то большим, у нее не выходит. Полностью осознавая собственную зависимость от силы, которой она даже не может управлять, Хаджиме чувствует себя еще более жалкой, чем была раньше. Все те мысли, далеко запрятанные раньше за ненадобностью, лезут в голову. И поднимая голову, девушка вглядывается в неожиданно взбесившую ее белую орхидею. Ее пробирает самая настоящая зависть, но замечая жухлость и сухость цветка, она быстро успокаивается и отходит. Инумаки-сан должен помочь этому растению, но кто поможет Рен, что так похожа на свою орхидею? Найдется ли человек, способный подкинуть удобрения в сухую почву, которая заполонила грязью подростковый ум, забитый комплексами? Ей бы так хотелось на это надеяться и верить в это, но все эти мысли больше похожи на грезы из детской сказки.              «Нужно немного проветриться…» – натягивая на себя теплую вязаную кофту, девушка выходит из комнаты.              Нахождение в четырех стенах странно угнетает ее. Только на улице становится легче. Там, где сознание словно выходит за узкие очертания комнаты. Молчаливо направляясь к саду сэмпая, уже совсем не задумываясь над тем, как это выглядит и почему происходит, Хаджиме позволяет себе немного расслабиться. Садится на белую скамью, чуть склоняясь над своими коленями и позволяя распущенным волосам упасть на плечи. Легкий июльский ветерок совсем скоро станет холодным, поэтому кофта точно не помешает, хотя сейчас в ней еще жарко. Заправив прядь волос за ухо, Рен замечает чужой силуэт, направляющийся к ней. Инумаки, без всякого стеснения, ведь это его сад, садится на скамью и устало вскидывает голову к небу. У него часто вздымается грудь, штаны и футболка запачканы грязью, а в одной руке наполовину выпитая бутылка с водой.              «Стоит поздороваться? Снова сижу возле его цветов… будет ли вежливо сказать привет? Он же старше меня… как здороваться с сэмпаями?» – взволнованно перебирая свои пальцы, девушка выглядит какой-то виноватой.              Тоге опускает голову и быстро окидывает взглядом первогодку, замечая неаккуратно наклеенные пластыри на коленях.              «Колени, значит» – кивает он своим мыслям, вспоминая о крови, увиденной на беговой дорожке.              — Конбу, – здоровается второкурсник, открывая бутылку с водой.              Рен поднимает голову и неуверенно кивает.              — Здравствуй? – напрягая плечи, отвечает она.              Такое официальное приветствие забавит юношу.              — Окака… – мотает головой он.              — Я имею в виду, п-привет, – тут же исправляется Хаджиме, замечая недовольство сэмпая.              Инумаки кивает и чуть расстегивает воротник, взявшись за замочек. Металлическая цепь характерно жужжит, когда расходится на две части. Поднося горлышко бутылки к губам, парень по привычке чуть напрягает язык, из-за чего виднеется его кончик. Девушка неосознанно смотрит на фиолетовые отметины, расположенные по бокам от рта и на середине языка, хотя прекрасно понимает, как это невежливо. Ей чудом удается отвести взгляд в пол, когда шаман допивает воду и открывает глаза, чтобы закрыть пустую пластиковую бутылку. Чуть покачивая ногами, Рен спокойно вздыхает и опускает вздернутые ранее плечи. Сладковатый запах орхидей сходит на нет, перебиваемый порывами ветра, которые лижут волосы.              «Почему она всегда здесь сидит, когда ей грустно?» – парень кидает взгляд на молчащую студентку, ощущая себя немного неудобно.              — Инумаки-сан, давайте поболтаем? Вас, наверное, напрягает, что я здесь сижу, – подняв голову, вдруг предлагает та, — Мне просто немного скучно и одиноко, знаете? Нобара уехала вместе с Итадори и Фушигуро, – перекидывая всю копну волос на одно плечо, девушка смотрит на второкурсника.              Подняв ладонь и постучав пальцем по своему воротнику, Инумаки мотает головой.              — А… вот же, забыла… – вспоминает Рен, тушуясь и отводя растерянный взгляд.              Становится до жути неловко и стыд начинает обжигающе царапаться в горле. Забыть о чужой проблеме, которую тебе поведали буквально пару часов назад – самая великая глупость, которую можно было сделать сегодня. Ну, после беготни по стадиону и истерикой в песке, за которой наблюдали два второкурсника, один из которых сидит прямо рядом. Почесав заднюю сторону шеи, Хаджиме вздыхает и немного горбится, прикрыв глаза. Ее беспокоит то, что Кугисаки и парни еще не вернулись. Не должны же были им дать сразу сложное задание? Почему вообще недавно поступившим сразу дали задание? Ладно, Фушигуро был тем, кто уже давно варился в теме проклятого мира, может быть Нобара, но не простак Юдзи. Он, выглядящий так, будто не знает, что грибы – отдельное царство живой природы, точно будет тем, кто всю миссию проморгает и прохлопает ушами, вывозя лишь на природных физических данных.              Отвлечься от мыслей помогает протянутая под нос небольшая записка. Моргнув пару раз, девушка выпрямляется и смотрит на Тоге, который протянул ей бумажку, щелкнув пару раз ручкой. Взяв листочек, она внимательно читает написанное там.              «Я могу писать тебе, но это занимает время. О чем хочешь поболтать, Хаджиме?»              Немного приободрившись, Хаджиме смотрит на Инумаки, который смотрел на нее в ответ, как самый настоящий собеседник. Повернувшись полу боком, она задумчиво отводит взгляд в сторону, хмыкнув.              — Что делает ваша проклятая техника, раз вы не можете из-за нее нормально разговаривать? – задает вполне логичный первый вопрос Рен.              Щелкнув ручкой, парень принимается быстро выписывать иероглифы.              «Это уникальная техника моего клана – проклятые слова. Если обобщать, то мои слова – приказы, которых нельзя ослушаться.»              Милый смайлик с улыбкой в углу записки заставляет дернуть уголком губ, который неосознанно приподнимается.              — Звучит обременительно, – бормочет Хаджиме, посмотрев в глаза второкурсника, — Но это, кажется, сильная способность, – задумывается она.              Услышав про бремя, Инумаки чуть дергает бровью.              «И правда. Надеюсь, тебя не тяготит то, что я не могу с тобой спокойно общаться.»              Этот листочек он протягивает скорее неуверенно.              — Это же я захотела с вами пообщаться, Инумаки-сан. Разве не вас это должно тяготить? – улыбается Рен, опуская записку и склоняя голову ближе к плечу.              Тоге больше не пишет, просто глядя в серые глаза первогодки.              «Ты права.» – коротко пишет он на уголке прошлой записки, чуть наклонившись вперед.              — Я как-нибудь куплю себе телефон, Инумаки-сан, – вздыхает девушка.              Парень в ответ лишь мотает головой.              «Мне нравится писать.» – добавляет он.              Хаджиме изгибает светлую бровь и пожимает плечами.              — Как скажете, сэмпай, – соглашается она.              Только сейчас Тоге замечает, что весь диалог, да и в прошлые их «разговоры», студентка обращается к нему уважительно, на «вы».              «Хаджиме, давай на «ты». Как там твоя орхидея?» – он сразу дописывает вторую тему для разговора, чтобы та не начала препираться.              — Э-это… хорошо, – бубнит Рен, — А орхидея вянет. У нее отпало несколько лепестков, – опечаленно добавляет она.              «Я постараюсь понять, что с ней. Но если не выйдет, ты можешь взять одну из орхидей в саду.»              Наверное, Инумаки даже не знает, насколько он добрый. Вроде бы, обычное предложение – условие, если помощь не удастся оказать. Но если бы парень знал, что значит для Хаджиме этот небольшой цветок, то представлял бы, насколько неоценимый вклад он делает в ее моральное состояние. Ведь если девушка потеряет настолько дорогую вещь, которая олицетворяла для нее буквально ее саму, то неясно, что может случится с медленно разваливающимся разумом юной шаманки. Ей так хочется помочь орхидее, хочется увидеть, как сухой и умирающий цветок снова прямо стоит в горшочке, что перевязан голубой атласной тесьмой. Ведь вместе с ним, Рен безумно сильно хочется окрепнуть самой, выпрямив спину и наконец поняв, что она вообще значит в масштабах невыносимо огромного мира.              Пару раз кивнув, Хаджиме сглатывает.              — Спасибо, – сипло выдавливает она.              На это Тоге лишь рисует улыбающийся смайлик, просто показывая листок девушке. Он поднимается на ноги и убирает наполовину выдернутый блокнот в карман, куда сует и ручку. Потянувшись вверх, парень подбирает свою пустую пластиковую бутылку, после чего смотрит на Рен. Уставший после долгой тренировки и заметивший новую перемену в настроении собеседницы, он спешит уйти в общежитие, дабы не увести тему куда-то вглубь. Не хватало еще, чтобы студентка снова сидела перед ним, сдерживая блестящие слезы в глазах. Инумаки совсем не умеет успокаивать плачущих людей, особенно девушек. Это вводит его в состояние тревоги, учитывая, что он не может сказать ничего путного или успокаивающего.              — Тунец, – он чуть машет рукой.              — До встречи, – та машет рукой в ответ.              Попрощавшись с Инумаки, девушка сидит на скамье еще недолгое время. Солнце уже почти закатилось за горизонт, когда она решилась вернуться в общежитие. Получше укутавшись в теплую кофту кофейного цвета, Хаджиме спешит в свою комнату. Убирая недоеденный онигири в холодильник и выливая холодный чай, она скидывает лишнюю одежду и забирается в постель, обматываясь теплым, тяжелым одеялом. Зарывшись в подушку носом, Рен просто смотрит в стену лишний час. Она никогда не думала, что разговор с кем-то сможет успокоить ее, даже если проблемы, копошащиеся в голове, словно дождевые черви в почве, не затрагивали прямо. Просто цветок, просто помощь. Закрыв глаза, девушка сонно зевает, подтягивая ноги ближе к телу и зажимая одеяло между бедер.              Только в пять часов утра ее будит громкий стук в дверь. Кугисаки, вся потрепанная, в грязной и где-то рваной одежде, с царапинами на щеках, тяжело дышит. С глаз ее отчаянно катятся крупные слезы, собираясь на подбородке и звонко капая на деревянный пол, куда впитываются почти мгновенно. Сонная и еще ничего не понимающая, Хаджиме опирается на стену плечом, проводя ладонью по лицу. Протянув руки к рыдающей, уставшей до чертиков Нобаре, она обнимает ее, прижимая к себе. Холодный, но красный от слез нос рыжей утыкается ей куда-то в шею, пока она мелко содрогается в плечах, всхлипывая и сжимая ткань майки на спине юной шаманки. Только спустя пару минут ей удается немного успокоиться, чтобы хриплым донельзя голосом пробормотать всего пару тяжелых слов, что густым свинцом наливают грудную клетку.              — И-Итадори… Итадори… у-умер… – шепчет девушка, зажмуриваясь.              Рен замирает, опуская взгляд на все еще дрожащую подругу.