Дьявол как-то сказал: я люблю тебя

      Разум отключается, когда Хельштром опрокидывает ее на кровать, нависая сверху. Длинными пальцами проводит по румяной щеке, отмечая ее сбитое дыхание и нездоровый блеск в омуте медово-карих. Только сейчас он наконец осознает: ее глаза не карие. Нет. Хельштром поднимает тонкую дугообразную бровь, смотрит на летчицу испытующе, будто пытается понять, о чем она сейчас думает.              Вариант спросить напрямую он не учитывает. Она все равно не ответит.        Ее дрожащие пальцы обхватывают его лицо, притягивая к себе для поцелуя. Расстояние между лицами опасное. Критическое. Дыхание смешивается воедино. Его тело накрывает ее, придавливая к мягкой поверхности.       Виктория неосознанно отводит ногу в сторону, едва ощутив на себе тяжесть его тела, сгибает в колене, позволяя ему устроится между ее ног. Под халатом ничего, кроме дрожащего тела и противоречивых чувств, продиктованных сиюминутным порывом почувствовать его еще ближе. Ей кажется — она готова. Уверена, что хочет его как мужчину. Вот только не уверена, что он примет ее такой.       Дитер все еще смотрит на нее, подмечая малейшие детали. Впитывает. Запоминает. Разглядывает все то, чего разглядеть еще просто не успел. И маленькую родинку над губой, совсем как у него, только в разы меньше. И аккуратные пухлые губы, искусанные и слегка обветренные. И тонкую полоску шрама на лбу. Ловит себя на мысли, что обязательно спросит ее об этом. Только чуточку позже.       Дьявол, она такая красивая, хрупкая, безмолвная.... Идеальная куколка только для него. При виде нее внутри все горит. Сводит, Скручивает. Сжимается. И то ноющее, приятно обволакивающее, проникающее слишком глубоко нежное чувство к этой девушке вынуждает его ломать самого себя, наступая на горло собственным принципам.       Но это еще не любовь. Пока нет.       Одержимость?       Возможно.       Похоть?       Определенно.        Желание обладать?       Вне всяких сомнений.        Только она способна вывести из себя одним лишь взглядом. Довести до точки кипения одним лишь словом. Заставить ненавидеть и одновременно страстно желать. Ему хочется схватить ее за тонкую шею. Прижать к себе, почувствовать, как ускоренный пульс отмеряет рваное дыхание. Поцеловать. Обнять. Овладеть самыми интимными местами. Сделать своей. Заклеймить. Выжечь в сердце воспоминания о нем. Чтобы на ее теле не осталось места, которого бы он не коснулся.       Эти мысли рождают новую волну возбуждения. Они накатывают на него прибрежной волной. Подчиняют. Ослабляют. Сбивают с толку. Делают уязвимым. Чувства к этой девушке делают его уязвимым. А он не должен испытывать к ней ничего, кроме презрения.       Не должен ведь, верно?        Ему бы оттолкнуть девчонку. Еще тогда, на ярмарке. Пройти мимо, возведя глаза к грозовому небу. Не касаться ее тела, чтобы не было искушения повторить. Не говорить с ней, чтобы не слышать ее мелодичного голоса. Не думать о том, что скрыто под мешковатым свитером и широкими брюками. Не думать о том, как она стонет под ним, сгорая в пламени его страсти. Не представлять ее раскрасневшейся и задыхающейся в собственным стонах, скачущей на его члене.       Дитер крепче сжимает тонкую талию, ведет гладковыбритой щекой по мягким волосам, жадно втягивая их запах. Опускает вторую руку на талию, длинными пальцами впиваясь в шелковую ткань. Он знает, она там голая. Почти уверен, что не надела белье не для того, чтобы его раздразнить. Вот только реакция ее тела говорит об обратном. Она хочет этого. Быть может не так сильно, как хочет он, но все таки.       — Хочу твои губы, — ее голос возвращает его в реальность.       Виктория сжимает мышцы влагалища, чувствуя теплую влагу между ног. Отводит вторую ногу в сторону, так же сгибая в колене. Приподнимает таз, нетерпеливо ерзает, хочет об него потереться. Тяжело дышит, чувствуя гулкие удары сердца. Между ног начинает тянуть и приятно тянуть. Абсолютно новое, не знакомое до этого чувство, рождает ворох мурашек по всему телу. Твердые и невероятно чувствительные пики сосков трутся о шелковую ткать, причиняя дискомфорт. Хочется сбросить ненужную тряпку прямо сейчас. Сорвать с разгоряченного тела. Надавить на крепкие плечи и, перекинув ногу через его бедра, кказаться сверху. Насладиться маленькой победой. Оставить мокрый поцелуй на шее, усеянной россыпью родинок. Потереться о колом стоящий каменный член...       От этих мыслей голова идет кругом. Летчица облизывает пересохшие губы, чувствуя, как мокнет все сильнее по мере того, как руки Хельштрома сжимают ее талию. Он вроде бы ничего особенного не делает. Черт, он даже не коснулся ее как следует. И от мысли, что это только начало, дыхание сбивается все сильнее.       — Ты такая нетерпеливая, — зарывшись носом в мягкие волосы, Хельштром едва сдерживает себя, чтобы не трахнуть ее прямо сейчас.       От желания раздвинуть ее стройные ножки пошире и трахнуть как следует член стоит колом. Он уверен на все сто — она чертовски мокрая. И то, как нетерпеливо она ведет бедрами, раздвигая их шире, лишь подтверждает его догадку. Ему всего лишь нужно избавиться от полотенца и одним толчком войти в ее податливое тело, сорвав с ее пухлых губ блаженный стон. Лишь маленький пунктик не позволяет ему сделать это. Она девственница. От мысли, что будет ее первым мужчиной, сносит крышу. Хочется растянуть это удовольствие. Продлить как можно дольше.       Он ловит ее губы своими, утягивая в головокружительный поцелуй. Целует напористо, с присущей ему страстью. Посасывает нижнюю губу, а после снова терзает горячими губами, заставляя ее стонать в поцелуй.       Дьявол, как же охуенно она стонет.       У Виктории дрожат руки, когда она обнимает его плечи. Проводит ноготками по спине, от чего Хельштром рычит в ее рот, смещая руки на бедра.       — Ты сводишь меня с ума, — разрывает поцелуй, — все в тебе сводит меня с ума.       Медленно раскрывает ее губы языком. Ему тяжело говорить. Дыхание сбитое. Эмоции зашкаливают.       — Сейчас ты должна сказать мне только одно: ты готова к этому? Да или нет.       — Дитер, я...       — Да или нет?       Летчица пытается вернуться в реальность. Сосредоточиться на его словах. Все тщетно. Ей кажется, будто разум отделен от тела.       — Тысячу раз — да.       Облизывает губы, заставляя себя говорить.       — И еще, — делает паузу, тяжело дыша, — если ты не трахнешь меня прямо сейчас, я сама присяду на твой член, который в данным момент буравит мое бедро.       Хельштром хрипло смеется, сжимая ее в объятиях. Смазано целует в губы и уверенно шепчет:       — Выполняю.       Отстраняется от нее, поднимаясь с постели. Рукой зачесывает назад влажные после душа пряди, покидая спальню.       «Нужно взять себя в руки» — проносится где-то на задворках сознания.       Вот только как это сделать?       Как можно оставаться беспристрастной и спокойной, когда все внутри кипит? Когда желание туманит разум. Когда хочешь ощутить его в себе до искр из глаз. До тянущей боли между ног. До дрожи.       Руки дрожат. Викторию трясет, как в лихорадке. Между ног все горит.       Краем глаза замечает движение — Хельштром возвращается в спальню, держа в руках пару небольших салфеток.       Возвышается сверху, неторопливо скидывая полотенце, завязанное на бедрах. При виде его набухшей длинны лицо летчицы неконтролируемого горит, покрываясь алыми красками на щеках. Ей не с чем сравнить, но его член заслуживает отдельного внимания. Он длинный, в меру толстый. Хочется коснуться этой твердой плоти. Провести рукой по всей длинне. Большим пальцем размазать каплю влаги по темно-розовой головке. Хочется. И в то же время страшно. Хотя какая разница если от одного лишь взгляда на его член Виктория инстинктивно сводит ноги, сжимая внутренние мышцы. Она даже не уверена, что он войдет в нее с первого раза.       Проследив за ее взглядом, Дитер опускается рядом, освобождая летчицу от ненужной сейчас ткани. Не может отказать себе в удовольствии коснуться пышной груди, сорвав с губ Виктории тихий стон. Мнет ее груди, перекатывая твердые соски между пальцев. Позволяет упругой мякоти влиться в ладони. Осторожно сжимает, гладит, будто это в первый раз.       — Страшно? — проводит кончиком носа по щеке, смазано целуя в уголок губ.       — Немного.       Нет смысла обманывать. Он и так это знает.       — В первый раз всегда неловко, и это нормально, — опускает руку на внутреннюю сторону бедра, чувствуя, как она вздрагивает. — У меня нет намерений унизить или причинить тебе боль. Я лишь хочу, чтобы ты доверилась мне.       Теперь она целует его первой, стирая остатки сомнений, позволяя прикоснуться к себе. Не разрывая поцелуй, Виктория медленно разводит ноги, призывая его действовать. Откидывает голову на подушки, подставляя шею его горячим губам.        Хельштром пробует взмокшую кожу языком, поднимается к уху, обводя кончиком языка мочку уха. Заводит руку между ее ног, раскрывая. Длинными пальцами скользит между складок, размазывая влагу. Там горячо, влажно и мокро пульсирует.       — Такая мокрая для меня, — губами касается подбородка. Кончиком носа по щеке, пока ее дрожащие руки обхватывают его напряженные плечи, ноготками впиваясь в распаренную после душа кожу. Ведет выше, обвивает шею, целует-целует-целует, начиная подмахивать бедрами в так его пальцам на взбухшем клиторе. Пальчиками зарывается в мягкие волосы, слегка сжимая у корней.       — Ты такая красивая, — шепчет на грани слышимости. Подушечкой большого пальца давит на клитор, чувствуя, как она вздрагивает. — Красивая.       Сдвигает средний палец ко входу во влагалище, медленно проникая им на одну фалангу. Идет туго, встречая сопротивление тугих мышц. Обилие смазки облегчает проникновение, однако стоит ему ввести второй палец, как летчица сдавленно всхлипывает, двинув бедрами.        — Тише-тише, — целует, — Не сжимайся, ты и так очень узкая.       — Что, если ничего не выйдет? — Виктория опускает руку, несмело касаясь себя. Стон срывает с ее губ, когда пальцы утопают в скользкой смазке.       — У нас есть время.       Хельштром нависает сверху, плавно раздвигая ее бедра. Водит головкой между складок, размазывая предэякулят.       Виктория поддается бедрами навстречу, когда он мажет головкой по клитору. Упирается в нее снизу, растягивая нежную кожу. Он на грани. Мысли в голове путаются, цепляясь одна за другую. Все это на грани какого-то помешательства.       Его собственное дыхание сбивается, когда он медленно, по сантиметру в нее проникает.       Дитер утягивает ее в поцелуй. Целует так, что голова идет кругом. Губы начинают ныть, немеют, вынуждая остановить эту сладкую пытку.       И входит.       Одним плавным движением проникает полностью и замирает, позволяя привыкнуть.       — Ты как? Все хорошо? — гладит ее по щеке, стирая крупную каплю.       — Лучше, чем я предполагала. — тело крупно дрожит от этой болезненной заполненности, однако его пальцы на клиторе, что так правильно массируют напряженный комок нервов, притупляют боль. — Намного лучше.       — Рад это слышать.       Хельштром выпрямляется, упирая руки по обе стороны от нее. Помогает себе рукой, медленно покидая ее тело. Средним и указательными пальцами проникает в нее, плавно двигая внутри.       Протяжные стоны от каждого движения заполняют комнату, оседая внизу живота сладкой истомой. Его тяжелое дыхание дурманит сознание. Виктория пьяна им до беспамятства. До дрожи. До сладкой боли. Он входит в нее один, второй, третий раз, врезаясь бедрами между ее ног. Виктория громко стонет, дрожащими пальцами касаясь напряженных рук.       Когда он снова вынимает член, Виктория слышит шелест бумажного полотенца. Хельштром проводит им между ног, и в этом движении можно увидеть красные пятна на молочно-белой ткани.       — Ее не много, не бойся.       Комкает испорченную ткань, отбрасывая на пол. Входит снова, только теперь двигается резче. Растягивает тугие пульсирующие стенки, крепко держит за бедра, ударяясь об упругие ягодицы мокрым шлепком. Сам с трудом держится, чтобы не кончить от того, как она стонет и как соблазнительно колышется ее грудь от каждого толчка. Черт, он бы убил ради нее. Желание обладать ею, прикасаться к ней, любить ее — это безумие. Сладкое, концентрированное, ядовитое.       — Еще...       Сжимает ее бедра, вонзаясь сильнее. Она бессвязно выстанывает его имя. Течет сильнее от его низких хриплых стонов и внизу живота зарождается искра.       Новое, до этого незнакомое чувство.       — Только не останавливайся. Только не останавливайся. — шепчет будто мантру, задыхаясь в собственных стонах.       Дитер хрипло смеется, целуя в губы. Движения становятся частыми, быстрыми, хаотичными. Вонзается до тех пор, пока Викторию не начинает бить мелкая дрожь. Пальцами по клитору. Несколько рваных, почти болезненных рывков и комнату заполняет ее крик. Размашистыми толчками он приближает себя к финалу, резко покидая ее тело. Доводит себя рукой, заканчивая на ее живот. Горячие капли стекают по напряженным мышцам живота, пока Виктория пытается прийти в себя. Сводит ноги, чувствуя, как по внутренней стороне бедер стекает теплая смазка вперемешку с кровью.       Хельштром ложится на свободную половину кровати, прикрывая глаза. Облизывает губы, все еще чувствуя слабые импульсы под кожей. Тело будто наливается свинцом. В спальне горячо и влажно. Капельки пота стекают по виску прежде, чем Дитер успевает утереть их ладонью.       Проходит несколько мучительно долгих минут, прежде чем Хельштром спрашивает:       — Пойдешь со мной на свидание?

***

      — Я склонен полагать, если позволите, мое скромное предложение может вас заинтересовать.       Вальяжно раскинувшись на стуле, Ланда сложил пальцы в замок, ожидая ответа собеседника.       — Предложение вступит в силу, когда ее найдут, герр Ланда. Я что-то не вижу результатов. Пол года носиться за какой-то девкой и все впустую! Это позор на наши головы, штандартенфюрер! — нервно сжимая пальцами фильтр сигареты, мужчина снова посмотрел на карту.       — В Германии никаких следов. Контрразведка доложила, что в этом квадрате, — ткнув указательным пальцем в обведенный кружок, мужчина поднял глаза, — ничего не обнаружили. А что касается подбитого самолета, он бесполезен. Наши конструкторы не нашли там ничего ценного. Разве что пара деталей пропала. Думаю, она прихватила их с собой.       — Я понимаю ваши чувства, полковник, но позвольте кое-что объяснить: возможно, она не одна. Насколько мне известно в городе орудует шайка ублюдков.       — Ублюдков?— переспросил полковник.       — Так они себя называют. Кучка вооруженных головорезов из Сопротивления. Предатели, беглые иностранцы. Ходят слухи, что наши солдаты их побаиваются и...       — Наши солдаты никого не боятся, штандартенфюрер! Будьте осторожны, ваши слова могут скомпрометировать вас.       — Я лишь выразил общее мнение, полковник. И это мнение далеко от истины.       — Если мы возьмем ее, —затянувшись сигаретой, мужчина выпустил клубы дыма в воздух, — что дальше?       — Желательно, чтобы она была в целости и сохранности. Мы можем убедить ее или заставить работать на нас. К тому же нам нужны летчики—испытатели.       — Допустить ее на военный объект, чтобы эта дрянь открыла огонь по полигону? Это и есть ваш план?       — Приставим охрану, — мужчина развел руки в стороны. — Без надзора она и шагу не сможет сделать. А если что-то пойдет не так, мы её устраним.       — Это какой-то абсурд, герр Ланда. Но план дельный. Попробовать все же стоит.       — Если вы не возражаете, я предпочел бы заняться этим вопросом лично. Пусть наша разведка занимается поисками. Но боюсь, они могут затянуться.       — Почему вы уверены, что она во Франции?       — Следы ведут нас сюда, полковник. Прямиком в город. К тому же у нас есть несколько свидетелей, которые подтвердили ее присутствие. У нас есть глаза и уши по всему городу. Это лишь вопрос времени.