Дьявол как-то сказал: я люблю тебя

      — Меня зовут лейтенант Альдо Рейн, — начал мужчина со шрамом на шее. — Я собираю особый отряд, и мне требуется восемь солдат.       Уперев руки в бока, Рейн начал расхаживать из стороны в сторону, рассматривая добровольцев.        — Все вы наверняка слышали, что наступление на носу. — улыбнувшись, Рейн перевел взгляд на долговязого чернобрового мужчину, а затем продолжил. — Парни, мы высадимся пораньше! Нас забросят во Францию под видом штатских. И на вражеской территории, как заправские партизаны, мы займемся одним делом, только одним — будем мочить нацистов! Не знаю, как вы, но я, черт возьми, спустился с гребанных Апаллачей, пересек пять тысяч миль по воде, прополз на брюхе пол Сицилии и прыгнул, как вошь из самолета, не для того, чтобы учить нацистов морали! — вздернув подбородок, Рейн подмигнул мужчине, стоящему позади и тот, коротко кивнув, удалился. — Нацисты вообще не люди, — продолжал лейтенант. — Они марионетки гонителя евреев, убийцы и маньяка. Им надо преподать урок. Каждый подонок, напяливший нацистскую форму, сдохнет!       В строю раздался одобрительный свист.       — Я прямой потомок первопроходца Джима Бриджа, а значит, во мне, считай, индейская кровь. Короче, мы позаимствуем боевую тактику у апачей. Мы будем жестоки к немцам. И пусть наша жестокость внушает им ужас. Они познают нашу жестокость по выпотрошенным, расчлененным и обезображенным телам своих братьев, попавших к нам. И немцы задрожат от ужаса, думая о той боли, что пережили их братья от рук наших, от сапог наших, лезвий наших ножей. Мы будем сниться немцам. Немцев будет тошнить от нас. Немцы будут бояться нас. Ну что, ублюдки, радует?       — Да, сер! — по плацу прокатился одобрительный гул.       — Это я и хотел услышать. И еще, — остановившись, Рейн снова посмотрел на «ублюдков», — прежде чем мы начнем, хочу вас кое с кем познакомить. — Донни! Веди ее сюда.       На плац вошли двое. Рослый мужчина, к которому обращался лейтенант, и миниатюрная девушка, едва доходившая Донни до середины груди.       Стоит сказать, что Донни Доновиц был гораздо больше любого взрослого мужчины. И даже они испытывали дискомфорт и легкий комплекс неполноценности, находясь в непосредственной близости с этим, как его прозвали сами немцы, «големом».       — Иди сюда, малышка, не бойся, — протянув руку, Рейн мягко взял девушку под локоть. — Хочу представить вам очаровательного лейтенанта стратегической авиации прямиком из СССР. Если коротко, Виктория — русская летчица. Штиглиц встретил ее здесь, в Германии, недалеко от Пфальцского леса. Вместе со своим напарником она героически противостояла звену мессершмиттов, уничтожив два из четырёх вражеских самолета. К сожалению, их самолет потерпел крушение. Выжила только Виктория. Но, несмотря на все, что произошло, она не струсила, мать вашу! Целый батальон немцев кружил возле места, где приземлился подбитый русский самолет. Они прочесали сотни акров леса, заглядывали под каждый куст, но так и не смогли взять след. И если этой удачливой крошке удалось выжить, значит, это знак! Мне всегда нравились русские. Я восхищался и продолжаю восхищаться их мужеством перед лицом опасности. У нас с ними общая цель и общий враг, сокрушить которого — наша главная задача. Мы отправимся во Францию и надерем задницы нацистам!       — Простите, сер, — подал голос мужчина в строю.       — Да.       — А может, она засланный шпион? Это ставит нашу операцию под удар.       — Это Викки, — пояснил Альдо, посмотрев на Викторию, — Вильгельм Викки. Родился в Германии.       — Я понимаю ваше беспокойство, ублюдки! Но поверьте, если бы я хоть немного сомневался в ней, она бы здесь не стояла. Я прав, детка?       — На все сто.       — Отлично! Выдвигаемся через два часа. Отдохните как следует. Только не пейте!

***

      Предаваясь воспоминаниям, они не заметили, как разговор принял совершенного другой оборот.       — Ты понимаешь, что делаешь? — сплюнув под ноги, Альдо облокотился о дверной косяк.       Старая заброшка на набережной пропитана кровью и потом, однако это последнее, что волнует мужчину.       — Не очень, вообще-то. — пряча озябшие руки в карманы брюк, Виктория отошла от окна, присев на стул. Тот, издав противный скрип, кажется, разбудил кого-то в соседней комнате.       — Эй, нельзя ли потише, — в комнате через стенку послышалась возня.       — Да иди ты в задницу!       Через минуту возня прекратилась, и Рейн продолжил:       — Если он узнает, что ты связана с нами, детка, даже представлять не хочу, что тебя ждёт.       — Мы не говорим об этом, — пояснила Виктория. — Он не спрашивает, я не рассказываю. Все просто.       — Но, несмотря на все противоречия, он забрал тебя. — окинув взглядом сидящую напротив летчицу, Альдо не мог не заметить едва распустившейся румянец на ее щеках. — Что ему нужно?       — Если бы я знала.       — Тогда что ты делаешь в его доме? Пыль протираешь или, — мужчина многозначительно посмотрел на Викторию.       — Что? Нет! Нет! — поспешила оправдаться летчица. — И это не его дом. Как я понимаю, каждому офицеру полагается резиденция, то есть временные апартаменты. Не будет же майор жить в общаге по соседству с французами?       — Я просто спросил. Избавь меня от подробностей. — Плеснув себе еще скотча, Рейн залпом осушил содержимое стакана. — Что еще.       — Слушай, Рейн, я и так чувствую себя последней сукой, и ты еще кривишь губы всякий раз, как меня видишь. Понимаю, как это выглядит. Но пока я ничего не могу узнать. Он мне не доверяет. Держит на расстоянии, и подобраться к нему крайне сложно.       Заметив удивленный взгляд голубых глаз, Виктория поспешила объясниться:       — Я имею в виду доверие, а не физический контакт.       — Эй, я просто спросил, — примирительно подняв руки, мужчина присел на подоконник. — Я не твой отец, Виктория, и вовсе не собираюсь читать тебе нотации. Но пока ты здесь, я несу за тебя ответственность, просто потому, что должен! И я ни в коем случае не осуждаю тебя. На войне все средства хороши. А ты просто пытаешься выжить. Это вполне нормально. Как по мне, лучше уж в теплой постели с хищникои, нежели на грязном полу здесь — с нами. Все это не для тебя, детка. — скребя зрачками по прогнившему потолку, Рейн продолжил. — И в каком-то смысле я рад, что ты нашла место получше.       — Но я не могу открыться ему, Альдо. Не могу ничего рассказать. Он может использовать это в своих целях. Думаешь, он забрал меня просто так? По доброте душевной? Да черта с два, Рейн! Он явно что-то задумал.       — А может, дело в тебе? Ты не допускаешь мысли, что Хельштром мог забрать тебя лишь потому, что ты ему понравилась?       — Я не...       — Если бы он хотел воспользоваться тобой, он бы давно это сделал. И ему вовсе не обязательно было забирать тебя, — сузив глаза Альдо посмотрел на Викторию. — Какой из этого вывод, крошка? Возможно, в тебе есть что-то, что привлекло его внимание. Только не давай ему то, что он хочет. Во всяком случае, не сразу. Это игра, так играй.       — Сказать проще, чем сделать. И если тебя это волнует, между нами ничего не было, — покраснев, Виктория опустила глаза.       — Мне все равно. Но если он обидит тебя, я лично отстрелю ему яйца.       Хохотнув, летчица посмотрела на часы.       — Черт, я должна идти.       — Куда это? — Рейн развел руками, обведя взглядом темную комнату. — Я думал, мы празднуем идеально проработанный план.       — Хотела зайти на свою старую квартиру, проверить кое-что.       — Сходить с тобой?       — Нет, лучше пойду одна. Надо подумать.       — Уверена?       — Да.       — Ну что ж, — выпрямившись, Рейн подошел к Виктории, крепко обняв. — береги себя, малышка. И держи нос по ветру!       — Обязательно.

      Оказавшись на улице, Виктория обнимает себя руками, растирая озябшие плечи, уходя прочь от полуразвалившегося дома.       Покосившийся фасад и выбитые окна придают этому месту особый антураж, который не вяжется с тем, к чему привыкла девушка. Из подворотни доносятся пьяные крики и хохот «местных». Судя по разговору, который слышит, кажется, весь район, становится ясно — наклевывается не пыльное дельце. Ускорив шаг, Виктория старается проскочить между темных подворотен как можно скорей, минуя горящие мусорные баки и сизый дым от сгоревших покрышек.       «Отличный райончик, Рейн, — проносится мысль в ее голове. — Интересно, ты уже разводишь у дома цветочки?»       Воздух здесь пропитан едкой гарью жженой ризины и старой мебели, покрытой выцветшей краской и лаком. С тяжелым вздохом облегчения, минуя беснующуюся толпу, Виктория выходит на набережную, оглядываясь по сторонам.       Следовало убедиться, что за ней нет хвоста. Хотя с каждым днем ей казалось, будто кто-то незримый наблюдает за ней. Присматривается. Оценивает. Собирает информацию. Мысль о том, что это мог быть Хельштром, отпала сразу. Он бы не стал колесить по самым отдаленным улицам города, разыскивая ее. Они виделись за завтраком, и этого, как ей казалось, было вполне достаточно.        На самом деле все было просто. Встать с рассветом, оценить ситуацию, привести себя в порядок и ровно в девять спустится к завтраку. Обычно майор уже ждал ее. При каждом её появлении он либо неспешно пил свежесваренный кофе, либо читал утреннюю газету, сдвинув тонкие брови к переносице. Потом они желали друг другу доброго утра и приступали к завтраку. Это походило на дурной сон или, как минимум, на глупую шутку. Штурмбанфюрер сс и русская летчица сидели за одним столом, и никто из них даже не пытался убить другого. Такого просто не могло быть.       Липкий страх все еще преследовал летчицу и каждый новый день служил напоминаем о том, что следовало было забыть. Виктория знала наверняка: у Хельштрома полно других забот. Ему нет дела до нее и ее проблем. Ему должно быть все равно.       Должно же ведь?       Погрузившись глубоко в свои мысли, Виктория не сразу обратила внимание на черный Мерседес, следующий за ней. В тот момент, когда звук клаксона почти оглушил ее, Орлова уже знала, кто это.       — Вспомни дьявола... — тихий шепот срывается с ее губ.       Машина останавливается под фонарем, освещая черный Мерседес теплым желтым светом. Виктории не нужно рассматривать водителя, она уверена, Хельштром дал пареньку выходной.       Пара секунд на раздумия.       Отрицание. Гнев. Торг. Принятие... и вот уже автомобиль уносит ее в неизвестном направлении, оставляя на асфальте черные следы.       В машине звенящая тишина. Никто не решается нарушить ее до тех пор, пока Виктория не обратила внимание на маршрут, выбранный майором.       — Ты следишь за мной? — призрачная догадка, не имеющая подтверждения. От мысли, что Хельштром мог видеть и слышать больше, чем следовало бы, ей становится не по себе.       Дитер молча смотрит на нее; мрачные тени скользят по его неподвижному, нечего не выражающему лицу.       — Если я скажу да. Что-то изменится?       — Чего ты добиваешься, Дитер? Я живу с тобой, сплю с тобой...       — Насчет последнего не уверен, — не дав ей закончить, Хельштром плавно останавливает машину у многоквартирного дома.       Вдохнув густой и теплый воздух, насквозь пропитанный запахом мужского парфюма, Виктория неуверенно посмотрела на мужчину.       — Ты знаешь причину.       — Знаю. — отстегнув ремень безопасности, Хельштром покинул салон.       От резкого хлопка Виктория вздрогнула.       Ей вдруг снова становится холодно. Кожа покрывается мурашками, с которыми летчица никак не может справиться.       «Ненормально так реагировать. Ненормально. »       — Выходи, — открыв перед ней дверь, Хельштром берет ее под локоть.       — Что это за место? — выйдя из машины, Виктория обнимает себя руками. Так ей спокойней. Так она может защититься.       — А на что похоже? — излюбленная манера Хельштрома отвечать вопросом на вопрос начинает медленно, но верно выводить из себя.       — Многоквартирный дом. Только зачем ты привез меня сюда? — окинув взглядом вполне приличный район, Виктория удивленно вскинула бровь. Раньше ей не приходилось бывать в этой части города.       — Может, потому, что я здесь живу, — набросив на плечи Виктория свой плащ, Хельштром повел ее внутрь.       — А как же тот загородный дом? Что-то случилось? Это из-за меня ты решил переехать? — возросший интерес понемногу вытеснял ее страхи, позволяя телу ненадолго расслабиться.       — Не слишком ли много вопросов, фрау Виктория? До особняка путь неблизкий, — пояснил майор. — Уже слишком поздно, и, признаться, мне не помешала бы горячая ванна.       Поднимаясь по лестнице, Хельштром придерживал Викторию за талию. Из соображений безопасности, конечно. На лестничной клетке не было света, и один неверный шаг мог обернуться парой сломанных костей.       — Я могу идти сама, Дитер.       — Конечно, ты можешь, — обманчиво ласково пропел майор, — но будет лучше, если твоя чудесная задница останется целой и невредимой.       В подтверждение своих слов Хельштром звонко шлепнул летчицу по ягодице, заполнив тёмное пространство непристойным звуком.       Ойкнув, Виктория двинула бедрами, чувствуя горящий след от удара. Она решила проигнорировать этот жест. Вот только ее бешено бьющееся сердце говорило о многом.       Поднявшись на четвертый этаж, Хельштром переместил руку на тонкую талию, прижимая Викторию к своей груди. Она слышала, как звенит связка ключей в его кармане, слышала, как сильно бьется его сердце, несмотря на то, что нервничать стоило бы ей.       — Все хорошо? — зачем-то спрашивает летчица, поглаживая напряженную руку.       Хельштром не отвечает. Только тяжело дышит, вставляя ключ в замок. Поворачивает несколько раз по часовой стрелке, а затем убирает связку в карман черных брюк. Пропускает Викторию первой, ослабив хватку. Входит следом, громко хлопнув дверью.       Как только щелкнул выключатель, Виктория зажмурилась от резкого и яркого света, чувствуя, как в уголках глаз скапливается влага.       — Ты не мог бы слегка приглушить свет? У меня глаза сейчас лопнут.       Хельштром хрипло смеется, безмолвно выполняя ее просьбу.       И когда он успел стать таким услужливым?!       — Еще будут какие-нибудь пожелания, мадемуазель?       — Могу я принять душ?

***

      Шум, льющийся воды в ванной служит напоминанием, что он все еще там. Затянув потуже чёрный шелковый халат, который, к слову, идеально сидит по фигуре, Виктория принимается исследовать большую и светлую квартиру, чувствуя гулкие удары сердца. Одна комната здесь больше той убогой квартирки, в которой жила летчица. Дорогая мебель, дорогие картины, украшающие стены, высокие потолки, освещение — все это производит неизгладимое впечатление, только подтверждая суровую реальность. Она тут не к месту. Понимает это, рассматривая объемный горшок с ярко-оранжевыми лилиями. Виктория пытается найти малейший изъян. Соринку или слой пыли на резной тумбе. Ничего.       Блядский халат совсем не греет, а остро торчащие пики сосков, отчетливо проступающие сквозь шелковую ткань, вынуждают всякий раз одергивать ворот.       «Не еще хватало щеголять перед ним в таком виде, — думает летчица. — Он все же мужчина...мужчина с определенными потребностями, удовлетворить которые я не в силах.»       — И откуда он это взял, — шипит Виктория, дергая пояс. — Какого хрена я вообще тут делаю!       — Может, потому что я привез тебя сюда.       От его голоса колет под ребрами.       — Прости, — она поворачивается к нему, чувствуя, как сбивается дыхание.       На нем ничего, кроме полотенца на бедрах. Виктория закусывает губу, думая о том, насколько он хорош. Широкие плечи, красивое рельефное тело, сильные руки и крепкие икры.       — Мне не стоило так говорить.       Хельштром оценивает ее тело странным сканирующим взглядом, задерживаясь на груди.       «Блядский халат!» — думает летчица.       В этот момент Виктория не может понять, что ее смущает больше: четкие мышцы на белой коже или крупные капли кристальной воды, стекающие по его широкой груди и животу.       — Я не слышала, как ты вышел из ванной, — чувствуя, как горят ее щеки, Виктория снова одернула шелковую ткань, убеждая себя не смотреть на Хельштрома.       Хотя смотреть никто и не запрещал.       Хельштром сокращает расстояние между ними, обхватывая талию. Уверенно прижимает к себе хрупкое тело, и в этот момент очертания комнаты расплываются перед глазами.       — Посмотри на меня, — его хриплый голос вынуждает подчиниться.       Обхватив ее подбородок двумя пальцами, Хельштром мягко касается едва приоткрытых губ своими. И каждое новое прикосновение расходится волнами искрящегося напряжения, оседая пульсирующим напряжением между ног...