горячо-холодно

Он видел угасание миров и рождение новых, видел тысячи самых ослепительных рассветов и миллионы самых беззвездных ночей, но ничто не могло сравниться с впечатлениями от Зауна.        Конечно, этот смрад забыть невозможно. К счастью, его лёгкие давно привыкли к нему, так что он почти не чувствовал запаха и — к своей гордости — даже не закашлялся.        Следующий пункт назначения зачастую определялся случайно, но всегда был именно тем, что было нужно им обоим. Сперва просто чтобы отдохнуть, поговорить, снова привыкнуть друг к другу и поверить, что не случилось ничего непоправимого. Одного присутствия рядом было достаточно, чтобы ничего дурного не происходило. Жаль, что осознали они это запоздало.        Следом были короткие, но важные визиты: проведать старых друзей, найти оброненные осколки воспоминаний и заботливо вставить их на прежнее место, чтобы вновь увидеть собственное отражение и восстановить себя. Их никто не замечал и не запоминал, словно они существовали только друг для друга. Может, так оно и было.        В Зауне они в тот день побывали впервые с начала своего путешествия.        Ноги сами привели его к знакомым местам; ему было невыносимо сильно нужно побывать здесь одному, так что он нашёл случайный повод-отговорку, чтобы отослать своего спутника ненадолго. Идти по тем же дорогам, твёрдо стоя на ногах, было истинным наслаждением, пусть даже все ощущения давно притупились.        Он так крепко задумался, прислушиваясь к новым ощущениям, что не заметил шум речки. Грязной и узкой, но достаточно быстрой, чтобы испытывать здесь свои первые изобретения.        Почти незнакомый мальчик и вправду держал в руках механический кораблик, с озадаченным видом копаясь в заевшем самодельном двигателе.         — Никак не выходит? — с улыбкой окликнул он мальчика, и тот обернулся, сверив его в ответ настороженным взглядом, как испуганный зверёнок.        И всё-таки мальчик кивнул. Удивлённо приподняв брови, он пододвинулся, чтобы освободить место рядом с собой странному незнакомцу; тот, присев на корточки, повертел в руках чужую самоделку и, поправив что-то в гребном колесе, придвинулся к воде.       — Иногда для движения нужна… — он опустил лодку на воду, чуть надавил на корму, погружая глубже, и, тщательно рассчитав силу, слегка подтолкнул ее, — …небольшая помощь. Не стесняйся попросить о ней.        По решительно нахмуренным бровям он уже понимал, что сейчас мальчишка ещё ничего не понял. Но ему хотелось хотя бы верить в то, что однажды — через много лет, много важных дней и тяжёлых ночей — ему вспомнится этот разговор.        — Вы опустили лодку ниже уровня воды, — рассудительно заметил мальчик. — Поэтому…      — Выталкивающая сила, ты прав, — одобрительно кивнул он. — Но колесо все равно высоковато, учти на будущее.        Мальчик помолчал, провожая взглядом помчавшийся по течению кораблик. Никогда прежде тот не развивал такую скорость.       — Откуда Вы? Не выглядите местным, — заметил мальчик, с любопытством разглядывая узоры на чужом плаще.      Немного поколебавшись, он стянул с головы капюшон. Неласковый заунитский ветер тут же вплёл свои невидимые пальцы в его спутанные темные с серебристой проседью волосы.       — Ты удивишься, но я тоже отсюда. Был.       — Удивлюсь, Вы правы, — фыркнул недоверчиво мальчик. — Может, у нас есть общие знакомые, которые о вас говорили. Меня зовут Виктор, а Вас?      — Можешь звать меня Вестником. Другого имени мне не нужно.       — Такого не слышал, — задумчиво пробормотал мальчик. — Вы что-то проповедуете?      Отвернувшись, Виктор растерянно выводил костылём что-то на песке. Вестник был уверен, что заметил по крайней мере одну «В», но не знал, кому из них она принадлежала.       — Нет. Это не имеет смысла.       Виктор украдкой кивнул. Пожалуй, он и правда был согласен со странным Вестником; пожалуй, ему хотелось задать целую тысячу вопросов, но природная робость держала его любопытство в узде.        — Тогда вы учёный, — предположил наконец Виктор. — Мне тоже хотелось бы им стать.        — Учиться важно, но не менее важно иметь к этому страсть. Думаю, тебя уже можно назвать им наполовину.        Какая-то неведомая сила тянула его растрепать и без того взъерошенные волосы мальчика, и Вестник позволил себе это. Он все равно не почувствовал тепла, но от прикосновения им обоим будто стало легче; будто невидимая нить переплела их друг с другом.        — Надеюсь, хотя бы верхнюю половину, — усмехнулся Виктор.        — Несомненно, — рассмеялся Вестник, про себя отметив, что у Виктора и правда была занятная манера общаться.        — Хэй! — вдруг донёсся издалека оклик знакомого звучного голоса.       Вестник вскинул голову и обернулся следом за Виктором, но, в отличие от него, крикнувшего узнал.        — Прости, мне, кажется, пора, — вздохнул Вестник и легко поднялся, даже не покачнувшись.         Виктор бросил быстрый взгляд на чужие крепкие ноги и поджал губы. Он не хотел показывать, как неловко поднимается сам.         Это не укрылось от взгляда Вестника. Он остановил себя, не стал протягивать мальчику руку; прекрасно знал, как сильно тому этонужно— и как сильно его это оскорбит. Всякий привыкает к своим недостаткам.        — Хочешь, можешь рассказать мне свой самый главный страх. Я заберу его с собой, далеко отсюда, — улыбнулся Вестник. — Обещаю, ты больше его не встретишь. И я никому не скажу, слово ученого.         Нахмурившись, Виктор передернул плечами. Он медлил, словно боясь произнести вслух то, что терзало его на самом деле; подбирал какие-то нелепые слова, чтобы утолить любопытство нового знакомого и спокойно проститься навсегда.        Но ему врать не хотелось.       — Не успеть вырасти, — выпалил Виктор.        Вестник замер, едва не выронив из рук посох. Он забыл, каково это: забыл о страхе, забыл о боли и ненависти — к другим, но больше к себе. О том, что можно чего-тоне успеть. О неизвестности и темноте, о страдании и надежде страдать, чтобы прожить ещё.       Это было так страшно. Быть им в юности. Столько стыда и гордости; столько любви и добра, которые некому подарить. Столько неутолимого любопытства и желания жить — как много всего он достиг бы, если бы ноги крепко держали его и он не оступился.       — Хорошо, — уголки губ Вестника дрогнули в улыбке. — Теперь этот страх принадлежит мне.        «Снова», — добавил он про себя и, кивнув на прощание, медленно зашагал прочь. Он чувствовал на себе взгляд мальчика, но не мог обернуться: пока что Виктору было предназначено одиночество, и менять это Вестник был не в силах.        Фигура вдалеке, в похожей одежде, махала ему рукой. В другой молодой мужчина держал шпажки с самыми сомнительными на свете угощениями.        Немного помедлив, Вестник поднял руку и помахал в ответ. Такой маленький жест обрадовал его спутника; совсем как много лет назад, он торопливо пошёл навстречу, широко-широко улыбаясь. Даже после нескольких минут разлуки они успели почти соскучиться и были рады друг друга видеть.       Поравнявшись с Вестником, его друг зашагал рядом, украдкой бросив любопытный взгляд назад, на сгорбленную у воды маленькую фигуру мальчика. Что-то в ней показалось ему знакомым, но он так и не отгадал, в чем было дело.       — Я купил это там, где ты сказал, но… ты уверен, что это можно есть? — нахмурился его спутник.       — Нужно, — рассмеялся в ответ он.       — Слушай, если я тебе надоел, можешь так и сказать, Виктор, — шутливо толкнул его в бок мужчина, но странное угощение в рот все же сунул.       Виктор с задумчивой улыбкой покачал головой.       — Я сделал бы это иначе. К тому же — остаться одному? — Виктор перехватил из смуглых рук свою порцию. — Мне же нужен мой напарник.       — Ладно, верю, — вздохнул спутник и кинул ещё один взгляд через плечо. — Можно будет его тоже чем-то угостить?       — Да, — помедлив, ответил Виктор. — Он будет тебе рад.