Календула

Ей снился длинный и путанный сон о погоне, и проснувшись, она долго не могла понять, где находится. Голова была тяжелая, тело ныло. Вокруг ног обвилось одеяло. Она с трудом выпуталась из него и, свесив руку с кровати, пошарила в поисках фляги с водой. Вместе с флягой под руку попались смятые штаны и ботинок, судя по ощущениям, ее собственный. Силлин открыла глаза: так и есть. Второй валялся под столом, прямо на рубашке, когда-то синей, а ныне вылинявшей до бледно-голубого: она держала ее исключительно для работы с реагентами и варки зелий… Зелья! Сонливость как рукой сняло. Она рывком села и в панике взглянула на часы. — Бешаба драная-я-я-я… Четверть пополудни. К этому времени зелье «Орлиного величия» уже часа три должно было украшать пятнами алхимический стол. И стены. И повезет еще, если оно не проело поверхности как кислота… Силлин в сердцах саданула себя по ноге — и тут только до нее дошло, что в келье никого нет. Она огляделась. Ни мастера-шпиона, ни его одежды. Постель смята, простыня сбилась, но Силлин сама часто вертелась во сне. Она посмотрела на стол: помнится, вчера с него скинули и светильник, и книги… И светильник, и книги лежали на столе как ни в чем не бывало, ровно там, где она оставила их прошлым утром. Дневник был аккуратно заложен грифелем. Сосредоточившись, Силлин дважды щелкнула пальцами. Светильник послушно зажегся и потух. — Наваждение… — пробормотала она и отвинтила крышечку фляги и, напившись воды и немного придя в себя, подвергла осмотру уже собственное тело. Тело было как тело: исхудавшее за последние месяцы, бледнокожее и длинноногое, с несколькими шрамами и с внушительным кровоподтеком на правой руке — пару дней назад она ударилась в темноте о дверной косяк. Но около выступающих косточек таза, где кожа особенно нежная, с каждой стороны виднелось по пять небольших свежих синяков. Она приложила к ним кончики пальцев: да, верно. Только вот ее пальцы были явно меньше. — Аарин Генд… — негромко произнесла она. Двойное, с придыханием, «а-а» вышло похожим на стон удовольствия. Силлин нервно рассмеялась и упала обратно на кровать. Внизу живота запульсировало от воспоминаний о прошлой ночи. — Так, успокойся, успокойся, — пробормотала она. — Одеться. Лаборатория. Зелья для Эльтуры. Зелья для Элайта. Боддинок. А потом… потом… надо поговорить. Аарин. Генд. Боги, и что же ей теперь делать?.. Зелье было уже не спасти, Мистра с ним, но она бежала всю дорогу от храма до холма просто ради радостного ощущения бега, наслаждаясь слаженной работой мышц, вкусом воздуха и пружинящей под подошвами землей. По холму уже поднималась спокойно, восстанавливая дыхание, а ключ-камень от лаборатории достала с видом самым, на ее взгляд, невозмутимым. По крайней мере, леди Сарптил, которая вполглаза наблюдала, как девушка-полурослик приценивается к зачарованным кольцам, никак не отреагировала на ее появление. Зато Саэр Бодкин топтался на пороге алхимической комнаты, и, едва завидев Силлин, весь подобрался. Она мысленно приготовилась к неприятному разговору. — Саэр, прости, прости-прости-прости! Стол сильно пострадал? — Да вообще не! — Саэр замахал на нее руками. — Я рано сегодня пришел, заглянул к тебе — а «Харизма» почти готова, только что через край не переливается! Так что… Не веря своей удаче, Силлин заглянула внутрь. На столе для реагентов преспокойно стояли пять зелий. Алхимический стол был идеально чист. — Я у тебя в долгу, — с чувством сказала она. — Я уж думала, все, придется переделывать… Погоди. — Она повернулась. — А почему только пять? Где пробный? Рука Саэра дернулась к карману. — Я сам… протестирую… — Та-а-а-ак. — Силлин с напускной строгостью уперла руки в бока. — Кто она?.. — Да из местных… «У Саэра одна любовь — магия». Ого. Весна, что ли, на него подействовала? — А без зелья ты за ней, конечно, ухаживать не можешь? — С зельем оно надежней как-то… Слушай, Сил, — Саэр наклонился к ней. — Услуга за услугу. Я не говорю леди Эльтуре, что ты чуть не испортила «Харизму» и оборудование, а ты отдаешь мне пробник, а? — Проверить хоть не забудь! — Она бросила на стол сумку и полезла в шкафчик за вторым заказом Элайта Кролнобера. — Только, пожалуйста, не на мне. Двадцать капель на десять минут. — Ага… А ты чего сегодня поздно? — Проспала, — буркнула она, пересчитывая фиалы. — Проспала? — Саэр захлопал глазами. — И почему же ты проспала? — А тебе какое дело? До рассвета проворочалась, а потом заснула, у меня так бывает, когда месячная кровь начинается. Саэр густо покраснел. — А, ну ладно… Я-то думал… — Он сунул руку в карман. — Неважно. Ну, я пошел! — И выскочил в коридор. Отлично. Силлин презрительно фыркнула и затянула горловину мешочка с зельями. Мужчины! Элайт Кролнобер был занят торговлей, и, дожидаясь, пока он освободится, она успела и пообедать, и перечитать раздел «О травах всяких, больших и малых, что врачуют печали и горести». Может, сварить травяной эликсир с мятой и эльфийским ушком?.. Если у Саэра ничего не выйдет, придется как раз кстати… А может, сегодня ей самой эликсир понадобится. У Силлин засосало под ложечкой. — Прошу прощения, дорогая. Не скучала? — Голос Элайта застал ее врасплох. Она поспешно захлопнула книгу: — Ничего. Пять «кошек», пять «быков»? И пробники, чтобы ты смог оценить качество? — Все правильно. — Эльф присел напротив и, выбрав одно зелье, лениво посмотрел его на просвет. — Как насчет третьей партии? — Ну, с работой для леди Сарптил я пока закончила, и… Хотя нет. — Она нахмурилась, вспомнив про Боддинока. — Извини, больше не смогу. — Жаль, дорогая, очень жаль. Дай знать, если передумаешь. — Хорошо. — Она заглянула в протянутый им кошель. — Остаток — как продашь? — Разумеется. С твоей стороны кто-то примет участие в состязании? — А что? — Она понизила голос. — Дварф, у входа. Взял кольцо защиты, по два фиала каждого усилителя и отравленные шипы. — Элайт непринужденно пригубил вино. Она скосила глаза. Рядом с мрачного вида дварфом прямо на столе, напоказ, лежал зазубренный топор. — Ну и? — Такие, как он, убивают из удовольствия. В лабиринте Мутамина ему на пути попадаться не следует. Он сказал, что задержится в городе еще на три дня. Возможно, попытается повысить свои шансы на победу… Силлин пробрала дрожь. — Не волнуйся, тебе, с твоей охраной из агентов невервинтерской Тайной Службы, ничего не грозит. — Как ты… — Она потрясенно заморгала. Элайт убрал последний фиал в обитую тканью ячейку сундучка и защелкнул замок. — Мастер-шпион — серьезный человек, миледи. Хоть я и отказался сотрудничать с ним, мне импонирует его стиль и подход к делу. Я видел, как его люди скрутили парня, который подарил тебе кольцо несколько недель назад, и, должен признать, со времен предыдущего мастера-шпиона агенты стали работать много лучше. — Когда они… — Как только ты отвернулась. — Губы Элайта насмешливо скривились. — Только не надо самобичевания, дорогая. Смею заверить, этого никто, кроме меня, не увидел. — А ты… — Когда живешь на свете достаточно долго, замечаешь даже то, что замечать не надо, — нараспев проговорил он. — Я точно знаю, сколько в этом трактире сегодня собралось шпионов, контрабандистов, насильников и убийц. Знаю, что он, к примеру, — легкий кивок в сторону трактирщика, — бьет домочадцев. Или что вон та леди — цветущая женщина отправила в рот полную ложку супа, — скоро сведет счеты с жизнью. — Силлин недоверчиво посмотрела на эльфа, но тот лишь спокойно отпил еще вина. — А что ты тогда скажешь о нем? — прошептала она, скосив глаза в сторону увлеченного беседой Альхелора. Продавец антиликантропных товаров всегда был вежлив, даже чрезмерно обходителен, но рядом с ним ей почему-то хотелось накастовать поверх своего «Доспеха мага» еще один. Миндалевидные глаза эльфа проследили за ее взглядом и брезгливо сощурились: — Он не то, чтобы человек… А впрочем, — Элайт перевел взгляд на нее, — довольно о неприятном, леди Силлин. Что за счастливец ночевал сегодня в твоей постели, а? Странные слова об Альхелоре тут же вылетели у нее из головы. Пойманная врасплох, она не смогла ни отшутиться, ни огрызнуться, и только и пролепетала, чувствуя, как лицо заливает румянец: — Но я не… как ты… — Перестань, не буду я лезть в твои секреты. — Он поднял ладони в ироничном жесте. — Просто успокой меня и скажи, что это не какой-нибудь ублюдок с зельем «Орлиного величия». Она помотала головой. — Вот и прекрасно. Наслаждайся. Хороший любовник всегда на вес золота. — Он покровительственно улыбнулся. — С чего ты взял, что он… — Дорогая, — укоризненно произнес Элайт, — ты действительно полагаешь, что, дожив до двухсот девяноста восьми лет, я так и не научился отличать удовлетворенную женщину от неудовлетворенной? Силлин поспешила ретироваться. Чем ближе она подходила к зданию городской казармы, тем сильнее колотилось сердце и тем неуютнее ей становилось, и, переступая порог, она уже была готова схватиться за любую возможность оттянуть объяснение. В общей зале она заметила Лину и направилась было к ней, но, разглядев ее лицо, остановилась как вкопанная. Доброжелательная и улыбчивая Лину плакала навзрыд. Даэлан Красный Тигр сидел рядом и что-то серьезно говорил ей. Будто почувствовав на себе взгляд, он поднял голову и, увидев застывшую в нескольких шагах колдунью, еле заметно покачал головой. Силлин закусила губу, кивнула и притворилась, что ничего не видела, для отвода глаз поболтала с Марой о метании ножей и поднялась на второй этаж. Комната Даэлана и Боддинока оказалась незаперта, но ставни были закрыты, и внутри царил полумрак. Силлин положила последний расклад по огневику на стол, на видное место около магических свитков. Подумала. Придавила лист бумаги незажженным светильником. Кто-то на кровати слева тихонько всхрапнул, и она, вздрогнув, обернулась на звук. Боддинок Глинкл крепко спал прямо на одеяле, а лицо его закрывала увесистая, раскрытая на середине книга. «Новейшее исследование рас Создателей» — гласили позолоченные буквы на корешке. Стараясь не шуметь, Силлин вышла из комнаты и аккуратно притворила за собой дверь. Теперь, когда никакие дела не отгораживали ее от разговора, волнение перешло в критическую стадию. Может, спуститься, попросить у Дрока арбалет и пойти на стрельбище?.. Глупости! Но перед дверью она нерешительно остановилась. Не лучше ли подождать вечера и обсудить все за отчетом, спокойно и обстоятельно?.. Да, пожалуй, так будет правильнее. Незачем отвлекать его в середине дня. Она с облегчением развернулась и пошла к лестнице. Хотя… Остановившись, она задумчиво потерла висок. А разве вечером будет лучше? «Здрасте, мастер Генд, закончила с зельями, постреляла из арбалета, теперь у меня двух-трехдневный отдых. И, кстати, хотела уточнить, вчера мы просто разово потрахались? Нет? Ух ты, может, повторим?» Она поморщилась, вернулась к двери и подняла руку, чтобы постучать… Нет, все-таки нужно тщательно обдумать ситуацию. Сейчас, на эмоциях, она такого нагородит, что сама потом не рада будет! Стоит подождать и успокоиться… Подготовиться к худшим вариантам развития событий… С чего она вообще взяла, что он захочет продолжения? Совмещать службу и постель — дурное дело. Один раз еще куда ни шло, но потом… Десять шагов прочь от двери. Подождать и успокоиться, ага, конечно. Как будто у нее получится успокоиться! Вернее уж, она напридумывает себе столько всего, что к вечеру начнет бегать по потолку вверх ногами, что твой паук. А потом закатит прямо перед Гендом истерику. Нет, сейчас так сейчас! Пять шагов назад. Или все же… Дверь в комнату скрипнула и отворилась, и Силлин застыла на середине шага, балансируя на одной ноге. — Госпожа Мэриголд, — в проеме появилась темная фигура. — У вас все хорошо? Силлин аккуратно опустила ногу на пол. Аарин Генд еле слышно хмыкнул, но ничего не сказал, и они замерли, буравя друг друга взглядами. В голове царило настоящее светопреставление: мелькали картинки прошлой ночи, вихрем носились сомнения, подкрепленные бесстрастным, равнодушным почти видом мастера-шпиона и его отстраненным «госпожа Мэриголд». Хотелось провалиться под землю или на худой конец выпрыгнуть из окна, чтобы остановить этот поток мыслей. Вероятно, все это отразилось на ее лице, потому что Аарин Генд отмер и произнес: — Не стоит стоять посреди коридора. У вас ко мне какое-то дело? Прошу, проходите. Собрав в кулак все мужество, она протиснулась в комнату мимо него — ей показалось, что ее опалило жаром — и присела на стул, стараясь держаться как можно непринужденнее и точно зная, что ей это не удается. Аарин Генд, в свою очередь, казался ничуть не беспокойнее обычного и двигался плавно и расчетливо, привычно сдерживая силу. Закрыв дверь на ключ, он неторопливо прошел к столу, сел напротив и перебрал пальцами в воздухе в уже хорошо знакомом ей жесте: — Я вас слушаю. Она молчала, лихорадочно размышляя, как подступиться к разговору. Теперь, при свете дня, все случившееся накануне казалось глупым, безрассудным и совершенно неважным... Мастер-шпион подождал минуту, другую, потом достал из стопки бумаг подробный план какого-то города и углубился в работу. — Как прошло утро, госпожа Мэриголд? — спросил он немного погодя, не отрываясь от карты. — Нормально, — пробормотала она. — Закончила с зельями для леди Сарптил и для господина Кролнобера. — Очень хорошо. Значит ли это, что у вас теперь появится некоторое количество свободного времени? — Да. — Она кивнула, забыв, что собеседник не видит ее. — Думаю, два или три дня. — В таком случае… у меня есть к вам просьба. — Да? — Cердце пропустило удар. — Мне необходимо знать ваш арсенал заклинаний и понимать, в самых общих чертах, принцип действия используемых вами зелий. Вы, кажется, упоминали, что варите зелья, рецептура которых отличается от принятой в Гильдии Многозвездных плащей? — Верно. — В груди заныло от равнодушно-делового тона. — Но они отличаются от принятых только длительностью и силой эффекта. И еще у них сглажен откат. — Откат? — Он перевел взгляд с центральной части карты на правый нижний угол. — Контр-эффект. Последствия магического вливания. — Он, наконец, поднял голову и посмотрел на нее — с вежливым интересом. Она заставила себя продолжить: — Воздействие посторонней магии вызывает определенные возмущения в теле. Головную боль, тошноту и слабость, например, потерю ориентации в пространстве… Как правило, длительность отката зависит от силы зелья и способа его приготовления. И от состояния самого человека, конечно же. — Двух дней, чтобы описать все это и предоставить мне подробный список заклинаний, вам хватит? — Да, мастер Генд, — тихо сказала она. — Прекрасно. Что-нибудь еще, госпожа? Он, не мигая, смотрел ей в глаза и ждал. Ждал, чтобы она заговорила о произошедшем первой?.. Она выпрямилась. — А вам разве ничего больше не нужно мне сказать? — Что именно вы хотите, чтобы я сказал? — Мне кажется, вы знаете, о чем я, мастер Генд. — Как я могу знать то, о чем вы еще не сказали, госпожа Мэриголд? Она выдержала его искренне недоуменный тон — с трудом, но выдержала. Скрестила руки на груди: — Вы всегда отвечаете вопросом на вопрос? — А какие вам нужны ответы? — парировал он, откладывая карту. — Я всего лишь хочу знать, только ли о зельях и заклинаниях вы хотели со мной поговорить. — А я всего лишь даю вам возможность высказаться — или вы пришли сюда не за этим? Она с силой сжала кожу на руке, но боль не помогла преодолеть замешательство. — Вы уверены, что все хорошо, госпожа? — Мастер-шпион оставался спокойным — таким же, мать его, спокойным, каким был недели назад, и после бесстыдной близости прошлой ночи это оказалось просто невыносимо. — Вы выглядите взволнованной. У вас усталый вид. — Думаю, вам известно, почему у меня усталый вид, — ответила она срывающимся голосом. — Это очевидно. Вы плохо спали. — Тонко подмечено! — Она почувствовала, как кривятся в усмешке губы. — Какая глубокая мысль! И что же навело вас на нее? — Синяки у вас под глазами. — Синяки у меня сегодня не только под глазами! — Она схватилась за стол, чтобы оттолкнуться, подняться, уйти, наконец, отсюда… И в ту же секунду маска спокойствия разбилась вдребезги. — Я сделал тебе больно?.. — выдохнул мастер-шпион. — Я н-не хотел… Как?.. Он потянулся к ней через стол — и, спохватившись, испуганно отдернул руку. Боги… От облегчения, что ему не все равно, Силлин обмякла и закрыла глаза. — Милая… — услышала она шепот. — Прости… Прости, я не хотел… Почему ты не сказала… Я же… — Я не заметила, — еле слышно ответила она. Послышался скрип отодвигаемого стула, шаги — и мастер-шпион потянул ее вверх, поставил на ноги и обнял. Она прижалась к нему всем телом, вдыхая теплый запах кожи и понемногу успокаиваясь. — Как можно не заметить, что тебе сделали больно?.. — пробормотал он, щекоча дыханием ухо. — Мне, ну... Было слишком хорошо, чтобы... Замечать. Он пристально посмотрел ей в лицо, пытаясь понять, правду ли она говорит — и, улыбнувшись, поцеловал так, что у нее закружилась голова. — Сильно болит?.. Где?.. — спросил он, когда к ним вернулся дар речи. — Что, показать прямо сейчас? — А почему не… О. От этого обескураженного «о» Силлин хихикнула. — Нет, нет. Всего лишь синяки. — Синяки? О… Второе «о» вышло еще обескураженнее первого. — Извини, — пробормотал он. — Наверное, я слишком… увлекся. — Понимаю… —  Раздавшиеся в коридоре шаги заставили её вздрогнуть. — Портальный камень у тебя?.. — прошептал Аарин Генд. — Что? Да… В дверь застучали. — Уходи. Пожалуйста. Стук нетерпеливо повторился. Зычный мужской голос произнес: — Генд, зараза, огрову дубинку тебе в задницу! Открывай давай! Силлин потянула висящую на шее цепочку. — Полночь — выдохнул он и отстранился, и сердце ее забилось так часто, что чуть не выпрыгнуло из груди. Она машинально сжала в ладони камень. — Я при… Золотистый поток подхватил ее, и окончание фразы она так и не услышала.

***

В героических сагах и сказаниях часто можно прочесть: «Эта встреча была для него судьбоносной, ибо сделал он женой своей эту женщину, и родила она ему сына, и сын этот был величайшим из героев» или, например, «А от крови убитого дракона поселилась в нем злоба и черный яд, и привело это к последствиям необратимым». Если бы Силлин читала книгу о себе, она вполне могла бы наткнуться на что-то вроде «Разговор этот изменил ее навсегда и оказался для судьбы всего Фаэруна важен». Но сама она ничего подобного и не думала. Знала лишь, что жизнь ее с того момента раскололась надвое, и теперь она жила не в одном, а сразу в двух мирах. Один мир был дневной: светлый, четкий, привычный, заполненный людьми и делами. В этом мире она под руководством Дрока вспоминала, как стрелять из арбалета и училась у Мары метать ножи, стояла над алхимическим столом в лаборатории, по-доброму посмеивалась над любовными похождениями Саэра Бодкина. В этом мире она утешала Лину, которая узнала, что ее муж погиб в тролльих пещерах; а Даэлан Красный Тигр и Томи Подвисельник собирались на состязание Мутамина; а Боддинок исправлял ее выкладки и заставлял варить и переваривать основу для лантанского зелья, пока она не начала интуитивно выполнять нужные действия. В этом мире она подписывала ежедневные отчеты «Мэриголд», и госпожой Мэриголд она для читавшего их мастера-шпиона и была — равнодушное, вежливое обращение. Второй же мир был ночной: темный, размытый, полный недомолвок, полубессонный и сумасбродный. И в нем она всегда была Силлин. Сил-ли-и-ин… Милая… Жадная девочка, ненасытная девочка, колдунья, кобра, что же ты делаешь со мной… Скрытый во тьме, Аарин Генд становился велеречив и многословен, и шептал, то нежно, мягко, а то так страстно, что у нее сами собой поджимались пальцы ног — и ночи были пропитаны его шепотом, и от одного только голоса она выгибалась на простынях… Но как бы он ни ласкал ее, как бы ни целовал, он все равно исчезал в ночном мраке, уходил, ускользал, когда ее одолевал предательский сон — а с приходом солнца неизменно оказывался на прежнем своем месте в казарме. Как и всегда — спокойный, проницательный, надежный. Собранный. Внимательный. Безразличный. Днем он смотрел на нее не отрываясь, почти не моргая, расчетливо и бесстрастно, и под этим взглядом ей хотелось выпрямиться и взвешивать, прежде, чем произнести, каждое слово. Ночью они гасили светильник и оставались обнаженными в почти кромешной темноте каменной кельи, и потому она не знала, смотрел он на нее или нет. А пока светильник еще горел, Аарину Генду нравилось неспешно ее раздевать. Он садился на постели, и, следуя движениям его рук, Силлин стягивала через голову рубашку, а он разматывал ткань у нее на груди, приникал мягкими большими губами к мгновенно твердеющим соскам, гладил спину и живот — вид темной кожи на светлой возбуждал почти до неприличия — спускал к ее ступням штаны вместе с исподним и рокотал низким смехом, если она неуклюже подпрыгивала, выпутываясь из них и скидывая обувь. В отместку Силлин падала на него всем весом и пыталась пощекотать, но он неизменно ловил ее руки и, смеясь, прижимал ее к себе, и осторожно опускал на постель, и целовал, и дразнил прикосновениями, а потом поднимался и медленно раздевался сам: сначала и всегда — сапоги, потом пояс с кинжалами, наручи, вечная его безрукавка… Если бы Силлин доподлинно не знала, сколько ему лет, то никогда бы не подумала, что он может быть старше тридцати пяти. Тело у него мускулистое, подтянутое, гладкое — и, на ее взгляд, очень красивое. Когда он снимал штаны и аккуратно клал их к остальной одежде, Силлин уже трясло от желания, и ей не всегда удавалось щелкнуть пальцами и потушить светильник с первого раза. Последним, что она видела, были белеющие в усмешке зубы на эбеново-черном лице, а потом — потом... Иногда он касался ее с таким робким благоговением, с такой осторожностью целовал, и обнимал, и гладил, что Силлин казалось, будто у него никогда не было женщины. Но как же он тогда научился столь умело доставлять удовольствие?.. Распаленная, с разведенными в стороны бедрами, она зажимала рот ладонью, чтобы не кричать, пока глава Тайной службы Невервинтера, ритмично погружая в нее пальцы, одновременно ласкал ее ртом, и, Боги, она никогда, никогда, никогда не подумала бы, что ей может быть так хорошо, так безумно, так стыдно и сладко — а сразу после этого он брал ее, обессиленную, сзади, вжимая в постель и нашептывая на ухо обо всем, что еще ждет ее этой ночью… Он действительно пришел тогда ровно в полночь, и долго смотрел на оставленные его пальцами синяки, приподняв ей рубашку и сидя на неразобранной постели. — Прошу тебя, Силлин. — Голос его дрожал — от беспокойства? от желания?.. — Прошу тебя… Если я сделаю тебе больно, если ты захочешь, чтобы я остановился, пожалуйста, скажи мне об этом. Но даже после того, как ее накрывала вторая, третья волна удовольствия, даже когда тело почти отказывалось двигаться, останавливаться все равно не хотелось. А больно с ним в постели не было — было только очень-очень хорошо. Больно было потом. Просыпаясь, она обычно лежала с закрытыми глазами, не двигаясь, надеясь, что если сейчас положит руку на вторую половину неширокой — они вдвоем едва на ней помещались — кровати, то наткнется на живое, горячее, большое тело, а не на смятую простыню. Затем, вздохнув, вставала и приводила себя в порядок, а выйдя из кельи, шла в заброшенную молельню и плескала в лицо ледяной водой из небольшого бассейна. В крыле храма, где жила Силлин, не было, кроме нее, никого: соседние кельи пустовали, шаги гулко отдавались по каменным плитам. Порой она спрашивала себя, не нарочно ли отец Нейрик, которому открыто было явно больше других, поселил ее подальше от чужих глаз и ушей. Что он увидел?.. Впервые встретив жреца после бурно проведенной ночи, она ужасно смутилась, но он сказал лишь «Тебе нечего стыдиться, дочь моя. Ни тебе, ни ему». И каждое утро, когда она здоровалась с ним — к тому времени Нейрик уже заканчивал молитву, и она встречала его или в главной молельне, или в старом зале суда с искусно выложенной на стене мозаикой однорукого Тира — он спокойно говорил: «Все хорошо, дочь моя. Да пребудет с тобой защита Бога Справедливости». Больно было, когда окрыленный Саэр Бодкин скоропалительно познакомил ее со своей избранницей — дочкой кузнеца Эссой, серьезной девушкой, которая смотрела на него с искренним обожанием, не имевшим ничего общего с действием зелий или заклинаний, и Силлин увидела, как они свободно, на виду у всех, обнимают друг друга. Больно было, когда, проходя мимо комнаты Дрока и Лили, она услышала, как они напропалую ругаются, а потом, не таясь, занимаются любовью, а потом заливисто хохочут, когда Мара стучит им в стенку и по привычке ворчит. Силлин понимала, что мастер-шпион тщательно скрывает их связь и ради себя, и ради нее, и, Боги свидетели, слухов в ее жизни и так было предостаточно, — но двойная жизнь выматывала и лишала душевного равновесия. Больно было и когда она неизбежно начинала думать и прикидывать, что же делать дальше, и не находила решения. Останавливайся - не останавливайся — для нее это уже ничего не меняло, в тот памятный вечер она была честна. Но она так и не знала, что на душе и на уме у самого шпиона. Днем они говорили исключительно о делах, вечерние их беседы канули в прошлое, а ночами разговаривать не получалось. «Ты не жалеешь, что связался со мной?..» — Не знал, что скажу подобное кому-то кроме себя, милая, но ты слишком много думаешь, — прошептал он, когда она в первый раз спросила его об этом. — А когда ты слишком много думаешь, — он аккуратно разгладил морщинку у нее между бровей, — мне очень хочется отвлечь тебя от мыслей. Всеми возможными способами. — Он провел большим пальцем по ее губам, зная, как это на нее действует, и хрипло засмеялся. Во второй же раз он просто ответил вопросом на вопрос, и она отступилась. В эту игру с ним можно было играть до конца времен. Поселившаяся между ними недосказанность была хуже, чем «Жалею», хуже, чем «Мне все равно», хуже, чем «Уходи», и избавиться от нее уже было никак нельзя, а в третий раз задавать тот же вопрос было очень страшно, и потому в третий раз, лежа рядом с ним в темноте, Силлин спросила совсем о другом. — Что это? Он носил этот амулет под одеждой, не снимая. Лунный камень в золотой оправе — даже сейчас, в темноте, она видела его блеск. — Талисман. — Мастер-шпион чуть отодвинулся и накрыл камень ладонью. — Смотри… Силлин ахнула. Из-под пальцев заструился свет: тихий и стойкий, голубоватый, но совсем не холодный и не безжизненный. Аарин Генд убрал руку, и Силлин с жадным любопытством потянулась к волшебному мягкому огню. Дымка на поверхности лунного камня переливалась и будто даже вращалась, притягивая взгляд. — Какой красивый… — выдохнула она и осторожно, как спящего зверька, погладила комочек света. — Ой! Ее пальцы тоже засветились. — Смотри! — Она с детским восторгом взглянула на мастера-шпиона. — Смотри, он же совсем живой! Прелесть моя… мой хороший… Совершенно позабыв про любовника, она восхищенно ворковала над амулетом, гладила лунный камень, касалась пальцами золота… Голубоватый луч скользнул вверх по ее шее и пощекотал лицо. Она зажмурилась и счастливо засмеялась. — Силлин… Силлин доверчиво открыла глаза. Лицо Аарина Генда, озаряемое светом, было печально. — Ты не жалеешь, что связалась со мной?.. — еле слышно спросил он. У нее защемило сердце. Вспомнилось сразу все: вопросы, боль, сомнения, страхи; «придется своей рукой отправить тебя навстречу опасности»... Она помолчала, прислушиваясь к ощущениям, и твердо ответила: — Не жалею. Не жалею, шпион. А ты?.. Он накрыл ее своим телом и начал целовать: лицо, шею, плечи… — Милая моя… — шептал он в промежутках между поцелуями, — Чуткая моя… Страстная… Ты сама — свет, ты вся — желание… Если бы только можно было украсть тебя, унести к морю, на никем не виданные острова… любить тебя дни напролет… Ох, милая, что же ты со мной делаешь… Я пью и пью тебя, и уже пьян допьяна, и все никак не могу утолить мою жажду… По стенам качались голубые отсветы и черные тени, а потом за короткой весенней ночью пришел рассвет — и она опять проснулась на смятой постели, со спутанными волосами, с алыми припухшими губами и с темными отметинами поцелуев там, где под одеждой их никто не смог бы увидеть. Как и после каждой из их ночей — счастливая и грустная в равной мере. Как и после каждой из их ночей — одна.