Смейся, Харучиё!

      Погода не предвещала ничего хорошего еще с половины шестого утра. Начиная от завывающего ветра и заканчивая нарастающей бурей внутри Сано Манджиро.              Манджиро несколько раз просыпался от того, как по крыше яростно барабанит дождь. То стихает на полчаса, то снова стучит. То колотится, то снова замедляется. Ровно в такт с ритмом сердцебиения. Ровно в такт с тем, как Санзу ворочается: то вжимается в грудь, подрагивая от холода сквозь сон, то, немного согревшись, отворачивается на другой бок.              Он осторожно берет в руку спутанную розовую прядку и внимательно ее рассматривает в утреннем полумраке комнаты на втором этаже. Майки лениво, но с интересом накручивает волосы то на один палец, то на другой. То туда, то обратно. Харучиё сонно мычит и переворачивается на спину, безмятежно посапывая. Сано осторожно нависает над ним, проталкивает ладонь под лопатку и переворачивает на бок, прижимая к себе и кутая в общее одеяло.       Что бы ни происходило в этом доме между ними двумя — Санзу всегда говорил, что только рядом с Майки он не видит во снах кошмары. Кошмары снятся каждый раз, когда Харучиё спит на спине. И он не знает о том, что таинство безмятежности и спокойствия происходит только потому, что Манджиро его всегда переворачивает и крепко обнимает.       Манджиро спит всегда чутко. И просыпается от любого звука и шороха. Просыпается от того, как кровать рядом с ним поскрипывает — ворочается Санзу. И каждый раз он следит за тем, чтобы тот не ложился на спину, взращивая под своими глазами с каждым годом всё большие отметины от бессонниц.       Как прозаично: став его личным настоящим ужасом наяву, Майки не позволяет Санзу видеть кошмары во снах. Словно ревнует к тому, что Харучиё может бояться что-то еще, кроме него.       Он укутывает Харучиё пуховом одеялом, прижимая его и поглаживая по волосам, пока тот спит и не знает. Хотя, наверняка он уже не раз просыпался в такие моменты раньше, но ни слова не спрашивал, бережно и сокровенно храня такие минуты в самом укромном уголке сердца.

***

      От дождливой погоды на первом этаже еще холоднее. И еще сильней веет сыростью и вымокшей штукатуркой. На фоне этого, запах утреннего кофе в кухне кажется неуместным и даже абсурдным.       — Ниче, что я напялил твою толстовку, босс? — Санзу ухмыляется и грузно садится на стул. Поджимает под себя ноги и трясет рукавами — беспомощный птенец — чтобы спрятать в них замерзшие руки.       — Ты можешь брать в этом доме всё, что захочешь, — голос звучит монотонно, размеренно. Сано стоит у плиты и не отводит от турки глаз — черных — таких же черных, как кофе. Он любит заваривать крепкий. Почти мазут или жидкий гудрон. Густой и липкий — как всё, что осталось внутри него самого.       Санзу морщится и достает из кармана пачку сигарет. Подходит к плите, нагибается к турке и подкуривает от огня. Он вальяжно выпускает дым к потолку, плетясь к своему стулу, а Манджиро молча наблюдает за ним, отведя лишь глаза в сторону. Он не замечает, как пенка недовольно шипит и выплескивает кофе. Правое крыло носа нервно подергивается кверху.       Сано снимает турку и, намертво вцепляясь в горячую рукоять, разливает на две чашки. Турка с грохотом летит в фаянсовую раковину. Он грызет глазами кофе, силясь не выплеснуть его Санзу в лицо.       — Объясни мне, — Манджиро стоит спиной и вцепляется пальцами в столешницу кухонной тумбы возле плиты, сверля свое отражение в чашке. Харучиё пускает колечки из дыма и вопросительно выгибает бровь.       — Объясни мне, почему я узнаю о новой группировке на нашей территории от Коко, а не от тебя, — выпирающие лопатки переминаются под серой футболкой — обрубленные крылья — падший ангел.       — Потому что Коко — твой советник? — Санзу строит наигранное удивление — ходит по краю лезвия — канатоходец на кровавом канате.       — А ты — мой — заместитель, — Сано чеканит паузы — рубит слова из гранита.       Дождь за окном стихает, — даже погода пытается утихомирить Майки и показать пример, как это делается. Он прислушивается. Задерживает дыхание и размеренно выдыхает под внутренний счет.       — Мы видели этих маменькиных сынков только мельком, — Харучиё ухмыляется и давит окурок в стеклянную пепельницу. — Ничего интересного и ничего серьезного, только бы руки испачкали об дерьмо, — он облокотился на стол, подпирая щеку ладонью и сверкнул на Короля полным уверенности взглядом. Смело.       Манджиро сжал горячую чашку в руке. Чашка звонко приземлилась на стол, выплескивая кофе и оставляя на белом фарфоре разводы.       — Спасибо, — Санзу улыбается снизу вверх и осторожно берется за ручку, отпивая немного горячего напитка и морщась от горькости. Крепости хватает настолько, что пульс заметно учащается даже от пары глотков. Хотя, скорее всего, дело не в кофе…       — Какие-то еще вопросы, босс? — Харучиё поднимает глаза на Сано, что смотрит на него, не моргая. Он тянется рукой к теплой шее, и стальная хватка накрепко стискивает сонные артерии, преграждая дыхание.       — Ты их видел своими глазами и ничего не сделал, — температура воздуха разительно падает, опускаясь ниже нуля от этого голоса. — Почему? — Манджиро крепче сдавливает в руке трахею, наблюдая, как Санзу жалкими попытками хватается губами за кислород — но всё без толку.       Он ничего не может сделать. Он не имеет права поднять руку на Короля. Он задыхается и просто надеется не потерять сознание от того, что пережатые артерии перестали доставлять к мозгу кровь. Ведь если Харучиё упадет в обморок — последует наказание. Наказание за то, что он «жалкий слабак» — «Не смог вытерпеть такой пустяковой уловки».       Лицо краснеет, из горла вырываются тугие хрипы, а глаза, от натуги, слезятся. Манджиро фыркает и убирает руку.       Глубокий, резкий и долгожданный вдох. Санзу хватается за края серой футболки и повисает на Сано с опущенной головой, пытаясь надышаться, как следует.       — Я… Я всё… Я всё исправлю… — шепчет Харучиё. Майки молча следит, как перед ним лихорадочно поднимается и опускается спина с очерченными позвонками. Следит, как на сквозняках и от тяжелого дыхания подрагивает розовая россыпь волос на капюшоне его толстовки.       Он медленно гладит Санзу по голове. Перебирает рукой пряди, наслаждается тем, какие они на ощупь — легкие, шелковые, мягкие. Манджиро отцепляет от себя его руки и опускается перед ним на корточки. Он осторожно кладет ладони Харучиё на щеки и вытирает прослезившиеся глаза, проводя тыльной стороной пальцев по пушистым ресницам.       Майки внимательно разглядывает собранные слезы у себя на руках и слизывает их, переводя взгляд на своего заместителя. Затягивает его в самую пучину своих черных глаз. И оттуда нет выхода.       — Я обещаю… — Харучиё мечется из одной черной бездны в другую, — Я всё исправ…       — Ты почти меня расстроил, — обрубает на середине и тянется к уголку губ. — Не надо меня расстраивать, — Сано затягивает его в поцелуй и заправляет за ухо розовую прядь. Санзу послушно кивает и прикрывает глаза. Получается даже нежно. И трепетно.       Манджиро бродит холодными руками по шее, заводя их назад, и, вцепляясь в волосы на затылке, оттаскивает его от поцелуя.       — Извинись, — он поднимается с пола, продолжая держать Харучиё мертвой хваткой за волосы.       Он покорно стягивает с Майки домашние брюки и обхватывает губами еще мягкий член. Сано безучастно смотрит на него сверху вниз, ослабляя хватку и аккуратно поглаживая по голове. Правильно — пока он всё делает правильно — его верный и преданный мальчик.       Кровь приливает к паху, и член медленно набухает от тихих стонов и ласк Санзу. Он перехватывает его рукой, облизывая языком головку и поглядывая снизу вверх на Майки, заискивая одобрения. Майки дышит значительно глубже и снова сжимает волосы. Одобрение.       Харучиё двигает головой быстрее, поглаживая свободной рукой мошонку, и старается взять его как можно глубже. Сано в ответ стискивает зубы — ему нравится. Он помогает, прижимая сильнее голову Санзу.       Санзу морщится и сдерживает судорожные позывы от того, что член упирается в горло. На несколько секунд задерживает дыхание, пока сверху шепотом не раздается приказ: «Быстрее».       Он снова перехватывается рукой, двигается активнее, стараясь не задевать кожу зубами. Майки зажмуривается и вцепляется обеими руками в волосы. В эти розовые патлы, что, видимо, уже никогда не дадут ему покоя.       Они замирают. Сано переводит дыхание.       — Открой рот, — он глубоко дышит и оттягивает нижнюю губу Санзу. На языке с тягучей слюной мешается мутноватая теплая жидкость. — Молодец, — он натягивает брюки и шаркает шлепками в сторону лестницы на второй этаж.       Харучиё запрокидывает голову вверх и закрывает глаза, вытирая лицо рукавами толстовки.       — А теперь исправь свою ошибку или выметайся отсюда, — Манджиро бросает через плечо по пути наверх.       Харучиё жмурится, крепко стискивает челюсти и падает на колени, на кафель. «…Или выметайся отсюда». Слова звенящим эхом мечутся в черепной коробке. Он зажимает рот ладонью и касается лбом холодного пола. «…Выметайся отсюда». Очередной шрам на сердце. По переносице катится горячая слеза, обжигая грязную плитку.