Смейся, Харучиё!

      В доме темно. Темно, сыро и холодно. По коже под чёрной тонкой синтетикой проползают мурашки. Первый этаж посвистывает сквозняками. Они воют от одного окна до другого, словно уже полноценные обитатели дома.       Свист сквозняков окутывает каждого, кто сюда приходит по своей и не очень воле. Окутывает и оглушает, заползая по слуховым каналам и просачиваясь в самые недра, в самое нутро человеческой сущности.       Обыватели обходят дом стороной и пугают им непослушных детей. Это багровый пик, что стоит на крови и с каждым годом все больше в ней утопает. Как и его владелец.       Манджиро Сано сидит на бордовом диване перед низким журнальным столиком. Светлые волосы спадают на холодное лицо с очертанием тысяч бессонниц. Рукава чёрной водолазки подрагивают от сквозняков и лёгкого тремора — он с силой сжимает и разжимает пальцы. Сжимает, пока ладонь не начнёт зудеть и побаливать. И медленно разжимает, ощущая, как внутри поскрипывают от напряжения суставы в фалангах.       На каждом сжатии Манджиро накрепко стискивает зубы, а потом обкусывает кожу на внутренней поверхности губ, пока не почувствует привкус металла во рту.       Он внимательно слушает скрежет деревянных ставней полуоткрытого окна, над которым трепетно колышется прозрачная занавеска. Занавеска, подсвеченная мигающим фонарём за окном, выглядит, скорее, как фата мёртвой невесты.       Сано потрескивает битым стеклом под подошвой тяжёлых ботинок, и тянется к стакану воды. Из глубины дома, из самого его недра, где-то под полом, в подвале, о стены бьётся истошный смех Санзу.       — Са-а-анз-з-зу… — Сано проваливается в свою особую эйфорию, наваливается на спинку дивана, скрежещущего старыми пружинами, и запрокидывает голову вверх. С уголка губ и по подбородку стекает капля фильтрованной воды, поблескивая под сочащимся в комнату фонарным светом.       Он прекрасно знает, что Харучиё сегодня останется с ним. Это обстоятельная и неизменная традиция за все эти годы.       Где-то под полом стихают хруст выкрученных суставов, скулеж предателей и истерика смеха. Расколотые бетонные ступени постукивают мелкими камушками. Если ад на земле существует, то он находится в подвале Манджиро Сано. И из самого недра этого ада на поверхность поднимается его верный приспешник — Санзу Харучиё.       — Всю остальную грязную работку допинают Хайтани, — он шаркает ботинками по скрипучим половицам и останавливается у дивана, растягивая шрамы в уголках губ в острой ухмылке.       Фонарный свет ложится в темноте на розовые волосы, собранные в тугой, но уже потрепанный хвост. Санзу сдувает с лица назойливую прядку и ухмыляется ещё шире, позволяя ленивому свету украдкой пробежаться бликом по верхним зубам, которые Харучиё облизывает кончиком языка.       Он — ядовитая ящерица. Хладнокровный, скользкий и отравляющий сознание Сано.       — Ещё указания, босс? — он наклоняет голову на бок, и из груди рвётся лёгкий, еле слышимый смешок.       — Подойди, — Манджиро медленно отрывается от спинки дивана, опираясь острыми локтями на колени, и исподлобья прокатывается взглядом по Санзу.       Носы ботинок отбиты, длинный форменный плащ украшен россыпью капель крови — произведение больного искусства. Костяшки пальцев правой руки разбиты и барабанят по бедру. Барабанят, отстукивая какой-то ритм, что нарушает равновесие в и без того шатком сознании Манджиро. Хочется вцепиться в это запястье и вывернуть его наизнанку.       Волосы лениво поблескивают в темноте под сочащимся светом фонаря. И эти розовые патлы всё никак не дают Сано покоя. В них хочется вцепиться обеими руками. Крепко. До дрожи в фалангах.       На лице отравляющая ухмылочка — выбил бы ему все зубы. Но не может… Он слишком ценит верность и преданность своего заместителя. Приверженность и решимость. Упорство и кровную клятву.       — Ближе, — Манджиро прочно сжимает челюсти, так, что на скулах очерчиваются линии граненых мышц, а на висках выступают жилки. Санзу делает широкий шаг вперёд, не переставая отстукивать пальцами ритм.       — Хватит! — Сано выкрикивает приказ и наконец-то хватает надоедливую руку. Суставы характерно похрустывают, и он тянет Харучиё вниз, безмолвно приказывая этим опуститься на колени, на ковёр, усыпанный битым стеклом.       Санзу шипит, морщится, но не перестаёт улыбаться. Глава «Канто-Манджи», наконец, слабит хватку и распускает розовый хвост. Тугая резинка противно дёргает спутанные волоски, но Харучиё не смеет зажмуриться, чтобы не разрывать зрительного контакта со своим Королем.       Сано касается ладонью его лица, и в комнате словно наступает декабрь. Холодно. От его прикосновения холодно, дрожь по коже, а в душе гололед. Ухмылка медленно утекает с губ, сменяясь в растерянность. Санзу подрагивает глазами в темноте и мечется в чёрном омуте Майки, как пойманный в сети карп.       — Майки, я… — он нервно сглатывает слюну и едва уловимо потряхивает плечами, скованными в мелкую дрожь, — Майки, я так старался сегодня… Я… Я их всех проучил… — Харучиё шепчет, превозмогая первозданный страх и цепляясь за тонкие нити надежды. — Я… Я…       — Ты молодец, — лицо не выражает ни единого импульса и медленно приближается. Сано кладет вторую ладонь ему на щеку и стирает большим пальцем капли чужой крови. — Ты постарался, Харучиё, — приглушенный голос окутывает инеем всё вокруг в радиусе километра.       — Майки, пожалуйста… — брови подрагивают, а стеклянные голубые глаза, кажется, сейчас разобьются. В горле завязывается тугой узел. Подкатывают слезы, которые так ненавидит Манджиро. — Майки, я очень старался… Ради тебя… — шёпот предательски обрывается лихорадочным дыханием. Грудная клетка ходит туда-сюда ходуном. Санзу дышит со скрипом и хрипом.       — Я верю, — Сано осторожно касается своими холодными губами его тёплых и шепчет: — Я хвалю тебя за это, Харучиё.       Похвала.       Похвала от самого Манджиро Сано. Заслуженная кровью и выстраданная похвала. То, за что Санзу цепляется. То, на что он надеется. Похвала вместо затрещины — нет ничего слаще.       Узел из горла спускается по пищеводу вниз и распускается где-то внутри цветущими шёлковыми лепестками. Похвала. И он её заслужил.       Санзу осторожно и неуверенно накрывает ладони Майки своими. Ждёт одобрения. Майки — это минное поле чудес. Никогда не знаешь, когда он ударит, а когда приласкает. Сано проходится языком по нижней губе — Харучиё прерывисто выдыхает, прикрывая глаза. Сегодня он заслужил за проделанную работу ласку.       Майки запускает одну руку в розовые пряди и поглаживает его по голове и за ушком, пересчитывая пальцами серьги в хрящах. С губ срывается тонкий воздушный стон — Санзу все равно окутывает страх от незнания. В любое мгновение ласка может смениться на гнев.       Но сегодня Король благосклонен и милостив. Он углубляет поцелуй, поглаживая Харучиё по щеке большим пальцем, и втягивает к себе кончик его языка.       Санзу тает и инстинктивно тянется выше. Стекло под коленями хрустит и норовит врезаться через брюки в кожу. Майки сжимает розовые пряди на затылке и наклоняет назад его голову, перебираясь губами на шею. Харучиё ловит кислород и вдыхает его жадно, пытаясь надышаться сквозняками с запасом.       — Поднимайся на второй этаж, — шепчет Майки, — Ты заслужил сегодня награду.

***

      Сано любит смотреть, как Харучиё ополаскивается в душе, но никогда не вмешивается и не принимает участия. Он опускает взгляд на колени, откуда сочатся тонкие красные струйки — осколки все же успели прорваться сквозь брюки.              Когда Санзу выходит, Майки кутает его в полотенце. Прижимает к себе, кладёт голову на плечо и крепко стискивает руку на талии, вдыхая сладкий запах парфюмированного геля для душа на бледной коже Харучиё.              На втором этаже чуть теплей, чем на первом. Сырые волосы разбросаны по подушке. Он жмурится и поскуливает. От страха и удовольствия.              Сано водит холодными пальцами по торсу, медленно спускаясь к низу живота. Пресс подрагивает лёгкими спазмами — любимое зрелище, когда Манджиро в хорошем настроении, а Харучиё того заслужил.              Он безучастно рассматривает обнажённое тело в мурашках, подпирая второй рукой голову, и опускается ниже.              Сердце сжимается и сбивается ритм. Горячая сладострастная тахикардия.              Майки проводит кончиками пальцев от основания члена к головке, слегка ухмыляясь от того, как он подрагивает от приливающей крови и лихорадочного дыхания Санзу.              Холодная ладонь обхватывает ствол. Санзу сквозь зубы рывком набирает полные лёгкие воздуха. Потолок кружится и уплывают куда-то стены.              — Молчи, — Сано шепчет приказ и ускоряет темп, поглаживая большим пальцем уздечку головки.              Харучиё полу-всхлипывает на каждом вдохе и вцепляется руками в простыни. Хочется простонать его имя и заветное «Я люблю тебя», но Манджиро приказал — ни слова.              Когда Санзу кончает ему в ладонь, тот лишь безучастно уходит в ванную, оставляя Харучиё в полной растерянности. Майки никогда не прикасался к его члену губами и всегда лишь молча уходил ополаскивать руки. От Санзу же, напротив, требовалось беспрекословное повиновение и не пролить ни капли.