Паутина

      Это повторяется снова.       Кровавый след на полу тянется, тянется, тянется, и Деон отшатывается от насыщенного запаха железа, словно впервые его чувствовал. Вокруг — темнота, и чувство направления сбивалось, заставляя его шататься, подобно новорожденному оленёнку.       — Деон! — слышится приятный голос, который лезет в уши, вонзаясь клинками в барабанные перепонки. Деон зажимает уши, судорожно оглядываясь. Он чувствовал, как к горлу подступает ком. Голос, знакомый ему настолько, что хотелось заставить его замолкнуть навсегда, нараспев тянет его имя снова, красиво и мелодично.       У Асиля всегда был хороший голос. Был.       Деон убил Асиля пять лет назад, безжалостно занося лезвие над улыбающимся мальчишкой, который корчился на залитом собственной кровью полу. Тот едва ли видел единственным глазом из-за пелены болезненных слёз, но всё равно не сводил с него взгляда, шепча нежные слова любви. И Деон сомневался.       До сих пор сомневается, стоит ему увидеть любого голубоглазого блондина, отчего работа стопорилась. Отец недоволен. Деон исправляется. Пытается исправиться, но каждую ночь он видит один и тот же сон: иногда он просто проваливается в черноту, где его зовёт знакомый голос, что по мере взросления тоже менялся. Иногда к Деону тянулись окровавленные руки с переломанными пальцами, и те касались его, трогая лицо, марая то липкой, давно остывшей кровью.       А иногда во сне Асиль сильно плакал, захлёбываясь и замолкая, и Деон шёл на звук, но тот каждый раз звучал с разных сторон. Это раздражало. Это нервировало. Асиль никогда не злился, только плакал надрывно, и когда Деон находил его в темноте — пара голубых глаз выпадали из глазниц, глухо шлёпаясь о пол. Деону мерзко. Тело Асиля падает безвольной куклой, тут же воспламеняясь. Деону плохо.       Утром Деон всегда просыпался никаким. Голос Асиля всё ещё звучал в ушах, но он не помнил ни единого сказанного слова. Лишь мигрень мучила, и он прикрывал на мгновение глаза, возвращаясь к Асилю, что оказался поломанным и безумным. Деон чувствует себя отвратительно.       Иногда казалось, что Асиль стоит где-то на периферии зрения, за углом, на крыше, где-то в листве, возможно где-то в тёмных тенях, но ничего подобного на деле не было. И голос ему лишь мерещился, но Деон, даже понимая это, всё равно оглядывался, словно действительно мог поймать Асиля.       Асиль смотрит широко раскрытыми глазами на него, не мигая, развалившись на полу. Из его тела торчали три стрелы, одна из которых пронзила сердце, но взгляд Асиля был живым.       — Деон, — зовёт он, и Деон чувствует, как что-то ломается. В ярости он пинает блондинистую голову, и та растворяется туманной дымкой, но взгляд пугающих глаз всё ещё глядел на него.       Деон вскакивает с постели, прикрывая лицо руками. Отвратно. Словно Асиль был призраком, преследовавшим его после смерти. Но разве такое возможно? Это так глупо. Деон чувствует, как дрожат руки, и перед глазами стоят тысячи вариаций смертей Асиля, которых тот не переживал. Деон выколол ему глаз и перерезал горло.       Асиль никогда не гнил подвешенным в цепях. Асиль никогда не тонул в воде. Асиль никогда не горел заживо. Асиля никогда не держали целью стрел. Асиль… умер от его руки, Деон знает.       Но во снах Асиль умирал.       Чаще всего Асиль умирал после пыток, и Деон ненавидел такое больше всего. Асиль кричал и плакал, кажется, проклиная его не своим голосом, будто в него вселился дьявол, и после пробуждения у Деона болела голова. Перед глазами стоял образ разбитого на осколки Асиля.       Деон никогда не мог ничего сделать с этим. Даже то, что он стал псом Роксаны, ему не помогло. Лишь во снах на него смотрели внимательные голубые глаза, что всегда были широко раскрыты. Как если бы тот наблюдал за ним, делая выводы. Деон перестал пытаться понять его и прочесть, потому что толку всё равно никакого не было. Мерзко лишь от того, что Асиль блевал на него кровью, когда набрасывался с объятиями. Деону казалось, что ещё немного, и тот развалится на части прямо у него на руках.       От Асиля пахло смертью, и сам он ощущался как смерть. Руки Деона мёрзли, когда он касался Асиля во сне. Утром он просыпался в прострации, сжимая невесомую руку. Асиль громко смеялся: его смех был каркающим, словно голосовые связки порвались.       В глазах топь, и он тонет в когда-то голубых глазах, и ищет его черты в чужих людях, не зная, куда себя деть. Асиль доводил его до белого каления всегда, что живым, что мёртвым, и весь его день составлял собой зацикленную цепочку обрывистых воспоминаний.       С утра Деон топит себя в ледяной воде, чтобы сбросить морок и чужие руки с плеч, а вечером он падает на кровать, не раздеваясь, пропахший чужой кровью, и проваливается во тьму, где встречал Асиля.       Сегодня, например, Асиль мило ему улыбался, а после осыпался бабочками Роксаны, и запах гнили, серы, металла и аммиака ударили в нос, заставляя глаза слезиться. Деон смотрит на эту сцену, приученный смотреть до конца, а сердце заполошно стучит. Лицо Асиля, из которого словно вырвана плоть, улыбалось ему, и глаза, голубые и блестящие, жмурились от радости. Деону мерзко. Меч, висящий сбоку, так и остался в ножнах.       Когда-то Деон ещё боролся, безжалостно вонзая острие клинка в тело Асиля, чтобы тот поскорее исчез, но вскоре перестал. То, как умирал Асиль, было ужасающе. Отвратительно.       — Деон, — зовёт его хрипло блондин безгубым ртом, лежащий на полу, и хихикает. — Деон.       Деон. Деон. Деон.       Он ненавидел своё имя, произнесённое этим голосом, этим лицом, этим телом. Асиль был прекрасен.       Асиль был его гибелью.       Деон тянется прикоснуться к разорванному телу, но его перехватывает изящная рука — Асиль обнимает его со спины, закрыв глаза второй рукой.       — Деон.       Он вздыхает. Рвано, дёргано, словно решаясь прыгнуть в бурлящие воды, что не пощадят и кинут на острые скалы.       — Асиль.       Темнеет. Он падает. Асиль красиво смеётся, и это смех, который был бы, если бы Деон его не убил. Но Деон его убил, и всё, что он видел до сих пор, было плодом его больного, извращённого сознания.       Деон просыпается, устало уставившись в потолок. К нему подходит Асиль, протянув красивую ладонь, чтобы коснуться его щеки. Фантомное прикосновение делает больнее, чем наказание от отца, и у Деона вырывается истеричный смешок, переводя на него взгляд.       Асиль перед его глазами красив, элегантен, аккуратен: на нём ни следа шрамов или побоев. У Асиля даже кожа была чистой. Он улыбается самой мягкой и милой улыбкой, которую Деон когда-либо видел, но та была так похожа на улыбку Роксаны: ни капли эмоций. Голубые глаза наливаются кровью, и Деон уже смотрит не на Асиля, а на Роксану, что была так же грязна, как и он сам. Он точно рехнулся.       Роксана когда-то говорила, что так быть не должно, что психическое восприятие Деона должно было исказиться и зациклиться на ней. Но Деон кутается в одеяло по самую макушку, чтобы хоть на мгновение вернуться в холодные объятия Асиля, позволяя собой манипулировать.       Деон не хотел умирать. Он просто не хотел жить. Он хотел к Асилю.       Асиль улыбается, гладит его по волосам, и мягко приговаривает, какой он умница.       Роксана обнимает Деона, надев на себя роль покойного старшего брата, чтобы её козырь не сошёл с ума окончательно.       Агриче суждено гореть в адском пламени.