Паутина

      Роксана на Асиля не похожа. В ней нет ничего, что было в добродушном мальчишке, который был светом дома Агриче. Но Деон цепляется за неё, видя в ней его призрака. Он хочет отдать ей душу. Он хотел отдать душу ему.       Деон помнит, как безжалостно лишил Асиля жизни. Помнит, как бросил его о пол, как собственноручно вонзил меч в голубую глазницу, как из тонкого носа полилась кровь. Помнит звук загнанного дыхания, помнит болезненный стон, помнит руки, что держали его, словно умоляя о пощаде.       Деон не пощадил. Деон разбил его, отбросил, уничтожил пристанище для своей души, навечно лишая великолепного блеска.       Те глаза, смотревшие на него с восхищением, потухли, и море, в котором он едва не захлебнулся, отступило. Иссохло.       Деон пожалел. Не сразу, лишь спустя время, понимая, что после возвращений с отцовских поручений не хватает светлой макушки, мельтешащей рядом. Не хватает голубых глаз, что заглядывали обеспокоенно в его лицо, высматривая что-то известное лишь им самим. Не хватает приятного голоса, который с тихой гордостью рассказывал об успехах младшей сестры.       Деон жалел, когда взрослел: ему не хватало света. Он тонул в собственной тьме, которой сам и уничтожил единственный свет, который был готов ему светить.       Деон… жалел.       Море, которое однажды так сильно его напугало, не причинило бы вреда. Голубые глаза, радостно сияя, всегда бы могли быть обращены к нему, но что толку думать об этом сейчас, когда он в панике уничтожил море вместо того, чтобы отдаться мягким волнам, что могли подарить ему лишь ласку.       Безумие.       Деон смотрит на Роксану вновь: та не отводит алого взгляда. Совсем не то светлое море. Он тянется к ней, смутно похожую на Асиля, и оставляет свою грязную душу у её ног. Она его не принимает. Асиль бы тоже не принял.       Деон в отчаянии.