Папочка

      Флоренция встретила Хью теплом и светом, музыкой, танцами и ароматом нагретого солнцем асфальта. Их сопровождающий настоял на том, чтобы вся группа отправилась до отеля пешком. Благо, чемоданы доставили отдельным рейсом, а пройти было всего-ничего. Но поначалу уставший Хью все равно возмутился, одной рукой пытаясь держать сумку, а второй защищать глаза от нещадного солнечного света. Однако, с каждым шагом, с каждым пройденным поворотом, Дэнси понимал причину их пешего тура. Тут и там глазу открывались все новые детали этого удивительного города: высокие шпили и купола, изящные барельефы, на которые когда-то смотрели глаза множества великих деятелей культуры. Город словно жил своей невероятно насыщенной жизнью: дышал, шумел, покрывался разными запахами. Тут и там раздавался громкий гул веселых голосов с многочисленных уютных веранд кофеен. Странные изящные скульптуры, красивая архитектура — Хью вполне мог понять, почему Ганнибалу так сильно нравится этот город — это буквально средоточие искусства, красоты и силы. Слившееся воедино прошлое и настоящее. Изыск прожитых лет.       Их отель оказался расположен около большой красивой площади с замысловатым названием, которое Хью решил даже не пытаться повторить. Его немногочисленных знаний итальянского оказалось недостаточно для перевода, так что он просто отправился со всеми заселяться, стараясь не так очевидно глазеть по сторонам. На то, чтобы рассмотреть всю эту красоту у них с Мадсом еще будет время, по крайней мере, Хью на это надеялся. Он уже представлял, как они пройдутся вдвоем по освещенным улицам, прогуляются по многочисленным мостам, возможно даже попадут на какой-то фестиваль. Или рано утром, пока город будет сонным и трогательно уютным, они закажут по круассану и эспрессо в ближайшей кофеенке.       Но это все позже — перво-наперво увидеть самого Мадса. А того не оказалось ни в группе встречающих, ни где-то в отеле. На телефон Миккельсен не отвечал, зато из недр широкого коридора, ведущего к лифту, появился Фуллер, загорелый и румяный.       — Малыш Хью! — Брай стиснул его в таких крепких объятиях, что Дэнси поперхнулся, пытаясь выговорить ответное приветствие. — Ну наконец-то! Я уж думал вас съели призраки Брюсселя.       — И ты туда же? — Хью аккуратно выбрался из излишне долгих объятий, хлопнув продюсера по плечу. — Знал про розыгрыш, да?       — Обижаешь, — протянул Фуллер, зачем-то разглядывая и ощупывая лицо Дэнси. — Я был идейным вдохновителем.       Ну конечно. И как Хью мог не догадаться об этом сразу?       — Это все хорошо, но ты чего делаешь? — Пальцы Брайана все еще прощупывали края бороды и челюсти, а глаза сверкали изучающими огоньками дольше положенных социальных норм. И это стало немного неловко.       — Смотрю, как лучше тебе лицо разукрасить шрамами. Еще бороду чуть побрить… Добавим тебе художественного беспорядка на лице…       — А где Миккельсен? — Хью уже давно распирало от желания увидеть Мадса.       — Работает, — сухо ответил Брай, помедлив.       — Я тоже готов работать, — мгновенно вскинулся Хью, подавляя в себе непрошеную грусть от того, что Мадс даже не попытался отпроситься с работы, чтобы увидеть его после всей этой разлуки. И пусть на теле Хью четко ощущал ароматы дороги и собственного пота, а голова давно просила шампуня, Дэнси был готов бежать работать сию минуту. Чем быстрее закончат съемки — тем скорее окажутся наедине.       — Терпение, Хьюстон, — буднично осадил Фуллер. — Смотри, план таков: ты подготовься пока, переоденься, перекуси. Фортунато как раз заканчивает с Лоуренсом, потом быстро снимем ваше взаимодействие в сценах с десятой по двадцатую, — Хью мгновенно прикинул сколько это в часах — выходил весь съемочный день, и от этого факта стало почти тоскливо. Вероятно, сегодня он не увидит Мадса до самой ночи. Фуллер же беззаботно продолжил. — А уже на следующей неделе летим в Палермо и там заканчиваем всю ветку с Италией. И, наконец, в старый добрый Торонто.       — В Палермо будут сцены с Кейси?       — Да, она к понедельнику должна освободиться и прилететь. Ее, кстати, пригласили в этот… Как его? Расфуфыренный сериал про двух братьев и всякую нечисть, — Фуллер напрягся, пытаясь вспомнить название. В это время Хью наконец-то получил ключи от своего номера, и взглядом позвал Брайана с собой.       — Ого, серьезная роль?       — Нет, эпизодическая, — и пусть они оба промолчали, но точно так же оба почувствовали гордость. Хью, ровно как и Брайан, помнил Кейси совсем еще юной, неловкой, забавной. Она часто путала свои реплики, неверно произносила текст, в шутку называла Хью и Мадса папами. И вот на третий год их знакомства она выросла настолько, что Хью едва узнал ее. Стала молодой уверенной в себе и своем таланте женщиной. И пусть она не определилась до конца, хочет ли связать свою жизнь с работой актрисы, Дэнси знал, что у Кейси точно все будет хорошо.       — Значит, с Италией мы заканчиваем? — Хью прошел за портье по коридору от лифта, а Фуллер промычал что-то похожее на согласие и вышел сразу за ними, отвлекаясь на мелодичную трель телефона. Несколько длинных смс завладели всем вниманием Брайана, так что, когда продюсер пару раз чуть не столкнулся со стеной, Дэнси пришлось взять его под руку. — Земля вызывает Брайана. Смотри на дорогу хотя бы.              Хью слегка скосил глаза на экран, пытаясь понять, что так сильно увлекло Фуллера. Да, это некультурно, и вообще, может там Скотт прислал мужу обнаженные фото, но остановить себя Дэнси уже не смог. Он заметил лишь пару строчек и мелькнувший логотип NBC, когда Брайан резко остановился, побарабанив пальцами по экрану.       — Прости, мне нужно позвонить, — Фуллер потрепал Хью по плечу перед тем как развернуться на пятках. Уже у дверей лифта он бросил «будь готов через час» и скрылся с глаз.       Хью еще пару секунд смотрел туда, где только что стоял Брайан пока его не отвлек собственный звонок телефона. Так еще и молодой портье с едва пробившимся пушком над верхней губой нетерпеливо постукивал носком плохо отполированного ботинка, ожидая Хью и свои чаевые. Пока Клэр, решившая вдруг изобразить вежливое супружеское участие, спрашивала как он добрался, где остановился и сколько будут идти съемки, Дэнси ввалился в свой номер, скидывая сумки в ближайший угол, сунул портье первую попавшуюся банкноту и со вздохом устроился у окна. Они проговорили недолго, и от этой зубодробительной «нормальности», в которую они пытались играть, у Хью заныло сердце. Он отвечал на автомате, вглядываясь в одинаковые красноватые крыши многочисленных зданий и домов, любовался высокими шпилями и уютно оформленными каналами. Где-то там все это время работал Мадс, и это, к стыду Хью, волновало его больше, чем жена, обосновавшаяся в другой стране.       За оставшееся время Дэнси успел принять душ и переодеться, перекусил в местном ресторане на первом этаже и двинулся в фойе. Шум голосов, взрывы смеха, торопливые передвижения ловких сотрудников отеля сквозь толпу. И посреди всего этого безобразия хрупкая Лия, все еще расстроенная и слегка нервная, отчаянно пытающаяся перекричать гомон толпы и раздать указания съемочной группе. Посмеиваясь, Хью устроился на диване, не прислушиваясь к болтовне: ему были не интересны все эти менеджерские наставления, мимо них мельтешили другие постояльцы, кажется, недовольные скоплением людей, Фуллера поблизости не было. И пусть Дэнси до сих пор слегка нервничал, чувствовал себя более уверенно: уже вечером они с Миккельсеном встретятся.       Стандартная поездка на автобусе куда-то вглубь Флоренции заняла меньше пятнадцати минут, еще столько же ушло у новой визажистки Хью на то, чтобы выровнять слегка бледный после перелета тон кожи и замазать синяки под глазами. Перед камерами Дэнси вновь опустился в рутину работы, и мысли о Миккельсене одолевали его не так сильно. Они наконец-то были хотя бы в одном городе.       Фортунато оказался забавным лысеющим мужчиной, бегло говорящим по-английски. Большую часть окончаний он съедал, да и в целом весь его акцент выдавал в нем итальянца. И он, как типичный представитель этого народа, на площадке щедро раздавал комплименты коллегам, бурно эмоционировал и громко хохотал. Хью он скорее понравился. Фортунато был чем-то похож на Мадса в своей открытой манере говорить и улыбаться, но вот датской харизмы ему не доставало. Так что Дэнси профессионально и с нужной долей «уилловской» пассивной агрессии провел с «инспектором Пацци» почти всю светлую часть дня.       Быстрый взгляд на часы — почти пять вечера. Удивительно, как быстро они отсняли короткие диалоги, учитывая их переезды с места на место. Для их съемок на некоторое время перекрыли входную группу и широкую лестницу в Базилику Сан-Лоренцо. Работать за ограждениями от заинтересованной толпы зевак Хью было слегка неловко поначалу, но он довольно быстро влился в рабочий процесс и совсем перестал отвлекаться. От внутреннего убранства старой и величественной церкви у Хью захватило дух. Казалось, здесь даже воздух пропитан отголосками истории и пролитой крови. Огромное помещение, наполненное запахами ладана и старины, длинный коридор из симметричных колон, массивный купол, настолько высокий, что, кажется, должен подпирать небо. Точеные своды Базилики, подпирающие инкрустированные рубинами и витражами высокие окна, ощущались не просто изысканными — они скорее напоминали поэзию. Изящный витиеватый сонет из двух катрен — сродни лицезрению «Божественной комедии» воочию. Чистое искусство, степенно взирающее на нелепые перипетии людских судеб. Хью было легко представить, как столетия назад здесь проходили богослужения, как известные теперь лишь по книгам люди касались этих стен и мрамора, как шаги их звучали так же гулко, теряясь в огромном полупустом пространстве.       — Снято! Перерыв! — Громкий голос Винченцо разбил всю магию недавно отыгранной сцены. Осветители с помощниками перетаскивали инвентарь для следующих кадров, а Хью с наслаждением приложился к бутылке прохладной воды. Все же несколько часов длинных монологов оказались крайне утомительными, тем более, что они открывали новые грани Уилла, воодушевленного погоней и в поиске ответов на собственные чувства. Хью поднесли распечатки сценария и плед — его все еще морозило. Винченцо оказался рядом, перебирая листы на планшете. — В общем, Хью, звонил Фуллер, планы кардинально поменялись: все сцены в Палермо отснимем во Флоренции, так что для них выделим эту неделю. Сегодня здесь закругляемся. Я бы уже отпустил вас на отдых, все равно спешить некуда, — Винченцо прервался на полуслове и громко прочистил горло. — Но Фуллер настоял, чтобы мы сегодня сняли сцены пятьдесят и пятьдесят один. Ты как, справишься?       — Опять прыгать по временным меткам, — вздохнул Хью, открывая сценарий. Он и так еле привык к тому, что все повествование Уилла снимается чуть ли не задом наперед, но это стало для него и большим плюсом: чем чаще Хью находил недосказанности в сценарии, тем проще ему было успокаивать бушуещего Грэма. На несколько минут весь зал заполнился шорохом страниц и тихими перешептываниями. Хью только дошел до сцены диалога, а в груди уже приятно потеплело. Он постарался не выдать воодушевления в голосе. — Погоди, сцена пятьдесят должна сниматься с Мадсом, если я правильно понял.       — Все верно, — режиссер что-то быстро пометил себе в блокноте. — Сейчас собираемся, в автобус и погнали. Такими темпами потратим весь бюджет канала на бензин.       — Брайан просил передать тебе извинения за неудобства, — пролепетала Лия из-за плеча Хью, и Дэнси только сейчас вспомнил про ее существование. О каких неудобствах вообще может идти речь, если он совсем скоро встретит Миккельсена? — Мадса уже гримируют, визажист Хью на месте, я организовала автобус. Едьте спокойно, я здесь прослежу за всем и пришлю в чат референсы оленя.       Так и сделали. Хью вышел на заметно темнеющую улицу и вдохнул полной грудью. После такого масштабного и немного пугающего величия Базилики, вечерняя прохлада показалась такой простой и привычной, что Хью даже успокоился. За то короткое время, оказывается, он весь сжался и напрягся до боли в мышцах. С осознанием собственной ничтожности перед чем-то старинным и долговечным на Хью с новой силой нахлынула тоска по Мадсу. Если их жизни всего лишь капля в огромном людском море, то почему они до сих пор должны прятаться и бояться чьего-то осуждения? Почему Хью так долго отказывал себе в том, чтобы просто прожить счастливо остаток своих дней? В груди отчаянно заныло от грусти. Как же он соскучился.       Ничтожное количество минут — Хью не считал — они быстро доехали по пустынным улочкам к черному входу в Галерею. И даже отсюда дух этого величественного здания поражал. Огромная площадь с крупными воротами, арками и проходами снаружи, а внутри — Хью готов был поклясться, что чувствует это даже отсюда — средоточие мастерства, человеческого гения и чего-то божественного. Старейший музей, сохранивший в себе подлинники работ Микеланджело, Ботичелли, да Винчи… Будучи совсем юным, на первом или втором курсе колледжа, Хью мечтал попасть сюда. Увидеть истинную красоту полотен не через пыльные страницы учебников, а воочию — вблизи.       Дэнси нарядили в костюм глубокого синего цвета, нанесли грим и наклеили весьма натуральные рваные раны на щеки и лоб. Хью ходил из угла в угол по небольшому трейлеру, пытаясь совладать с собой и устранить свою нервозность. Во-первых, через несколько минут он и правда окажется в центре великолепия и красоты. Во-вторых, Мадса все еще не было видно: ни в зоне гримерок, ни на улице, ни в курилке. Какого черта они уже полдня находятся в одном городе, но до сих пор так и не увидел друг друга?       Для съемок несколько залов Галереи оцепили красными лентами, оставляя заинтересованных туристов позади нее. Отделяя реальный мир от кровавой и слишком чувственной вселенной «Ганнибала». И Хью был рад оказаться по эту сторону ограждений. Ближе к Мадсу, ближе к его теплу, ближе к собственному правильному ощущению своего «я». Наверное, так и приходит любовь. Постепенно, выстраиваясь по кирпичикам, защищает от штормовых порывов ссор и пересобирается вновь под действием крупных ураганов. Хью шел вперед уверенной походкой. Костюм немного стеснял движения, а наброшенная сверху куртка почти не грела. Но и холода Дэнси впервые за долгое время не чувствовал.       Фуллер оказался перед ним раньше, чем Хью успел заглянуть внутрь огромной входной группы.       — Как сценарий? Успел выучить?       — Конечно, Брай, — Хью совершил безуспешную попытку протиснуться внутрь и слегка нахмурился, но остановился возле друга.       — Как себя чувствуешь? — Фуллер внимательно и дотошно осмотрел каждый нарисованный шрам на лбу и щеках, проверил качество искусственного синяка под глазом.       — Отлично, Брай, — чуть раздраженно пробурчал Хью, не понимая причины задержки. — И готов к работе.       — Да, не сомневаюсь. Но дай декораторам пару минут, они почти закончили, — костюм также подвергся чуткому осмотру на предмет того, как он сидит в плечах и на талии. Фуллер будто специально тянул время, не давая Хью зайти внутрь. Да какого черта?       — Так может войдем? — Нетерпеливо перекатился с пятки на носок Дэнси в попытке разносить узкие туфли. — Здесь холодно, Брай.       — Нет-нет, тебе нужно… Ну… Быть в… — Еще пара секунд у Фуллера ушла на то, чтобы подобрать слова в своей неубедительной речи. — В тонусе! Вот. В общем, легкий морозец тебе не помешает.       Спорить с Фуллером — самое гиблое дело, особенно если он что-то себе придумал. Хью попытался пару раз воззвать к его голосу разума, но вскоре сдался. Пришлось прохлаждаться перед дверьми еще добрые десять минут. Мадс не выходил, и Дэнси на ум начали приходить всевозможные глупости. Может, Миккельсен там сейчас с кем-то и Фуллер его выгораживает? Может, с ним что-то случилось, и его там приводят в чувства? Брайан предпочитал отмалчиваться, коротко сообщив, что с Мадсом все хорошо и он готовится. Так готовится, что даже выйти к нему не может? И поэтому Хью не пускают внутрь? Спустя все то время что они не виделись? Серьезно?       Когда Хью был уже на грани того, чтобы оттолкнуть Фуллера и просто наплевав на все, зайти в Галерею, дверь отворил помощник режиссера и провозгласил, что все готово. Фуллер, изрядно замерзший и уже несколько минут растирающий ладони, быстро и довольно подхватил Хью под руку. Вместе они степенно зашли в темноту, и Дэнси сразу же забыл обо всех переживаниях. Сотрудники музея никак не реагировали на них спокойно выполняя свои обязанности. А вот Хью удивился их выдержке: с таким объемом работы, должно быть, ужасно тяжело справляться. Дэнси старался как можно меньше крутить головой по сторонам, хотя хотелось безумно.       Они шли, петляя, через раскрытые настежь двери, сквозь широкие залы с исписанными стенами, проходили мимо огромных полотен прошлых веков. Чем дольше они шли, тем меньше им встречалось людей, а помещения, наоборот, оказывались более просторными. Наконец, когда их шаги стали звучать совсем уж оглушающе в этой пустоте, Фуллер остановился перед дверьми. Резными и изящными, покрытые позолотой, как и остальное убранство.       — Ты готов, Хьюстон? — Тихо уточнил Брайан, хватаясь за золото ручек. Хью смог только нетерпеливо кивнуть.       Двери распахнулись бесшумно, открывая изумленному Хью бесконечно длинный коридор. Проходы по бокам отливали серебром и золотом, янтарем и малахитом, но все внимание притягивала она. Жемчужина музея. Полнокрасная «Весна», огромное полотно во всю стену. Отсюда Хью различил лишь общие очертания женских фигур, вышедших из-под пера Ботичелли. И секундой позже — другую фигуру. Если до этого сердце Дэнси бешено билось от восторга, то теперь по-глупому замерло. Хью стоило больших усилий не броситься туда со всех ног, а спокойно пройти ко входу в главный зал. Секунда на подготовку: софтбокс упоенно моргнул, а звуковик показал большой палец. Подъехала камера, Фуллер быстро удалился в угол за свое рабочее место. Ну же! «Мотор!» — наконец-то…       Конечно же, он ждет. Его спина со стороны кажется расслабленной, а линия скул идеально остра. Вздох, аккуратное движение плеч в такт, и запах того дешевого лосьона расползается по его чувствительным ноздрям. Это давно стало их тайным флиртом. Уилл хотел поддеть, Ганнибал не возражал. Этот самый запах, которым два года назад так сильно пропах кабинет доктора, его дом и машина, который наверняка навязчиво преследовал Лектера в отсутствие Уилла рядом, сейчас он грубо и пошло смешивался с недосягаемой для Грэма роскошью настоящего искусства.       Ганнибал отнимает кончик заточенного грифельного карандаша от собственного полотна и замирает на секунду. Уилл готов поклясться, что в этом гениальном ужасном мозге проносятся сейчас миллиарды различных результатов их диалога. От банального убийства до…       Если бы Грэм сам мог осознавать то, зачем бежал за ним столько месяцев, зачем искал и пытался найти ключ к закрытой Ганнибалом книге жизни. Но факт в том, что он здесь. В рукаве спрятан нож. И, кажется, что все абсолютно понятно. Но Уилл уже не может отвести взгляда от широкой спины и отросших за это время волос. И что-то глубоко внутри сжимается так же сильно, как пальцы на рукояти ножа. Быстро, слишком крепко и нерешительно. Лектер спокойно вернулся к рисунку. На короткую секунду ему правда хочется верить, что Ганнибал не чувствует в нем угрозы. И этого мига хватает, чтобы разжать пальцы. Чтобы забыть все то, что было между ними прежде. Чтобы поверить, что в этот миг они, не нужные больше никому, принадлежат друг другу.       Простил ли его Ганнибал? Как он посмотрит на него? Что скажет? Вспышка нерешительности и, с очередным шагом, ботинок звонко шлепает о пол, хромота усиливается. Уилл аккуратно опускается рядом, подавляя в себе непрошенное желание коснуться этого человека. Друга. Врага. Союзника.       Вздох перед тем как пропасть — поднять глаза и утонуть вновь в океане множества тщательно скрытых смыслов. Один взгляд — и Уилл чувствует себя расслабленным. Вновь самим собой. Таким, каким и задумывала его жизнь.       Он не в состоянии оторваться от этого лица. Шрамы на высоких скулах выглядят так правильно, что Уилл удивляется тому, как не разглядел с первого взгляда всей мужественности этих черт. Если бы Грэм умел рисовать, он бы сделал это прямо сейчас: высокий лоб, капли запекшейся крови на свежих порезах, точеный нос с горбинкой от недавнего перелома, губы — слишком красивые, чтобы не быть разбитыми чьим-то ударом. Губы, от созерцания которых Уиллу требуется усилие, чтобы отвести взгляд. Он мог бы разбить их сам — пара ударов кулаком, а потом самостоятельно слизывал бы с них кровь, впуская тысячу своих бактерий в чужой организм. Поцелуи, так же, как и секс — всего лишь обмен. Обмен телом, страстью, энергией, границами дозволенного. Обмен страхами и болью. Добровольное разрешение на убийство.       Хью скользнул взглядом по небрежным прядям на лбу, на секунду остановился на ярко сверкающих карих зрачках. Взгляд на легкую полуулыбку — он и сам не смог сдержаться. Просто увидев Мадса совсем рядом с собой — на расстоянии вытянутой руки — Хью едва не вышел из роли. Улыбнулся против воли и поспешил отвернуться. Отметил то, с какой нежностью Мадс — не Ганнибал — а Мадс осмотрел его с ног до головы. Конечно, когда этот момент переснимут, Хью будет более собранным. А пока… Пока он впервые за все это время почувствовал себя удовлетворенным.       — Если бы я всегда, каждый день, мог видеть тебя, Уилл, я бы все равно запомнил этот момент, — проникновенно начал Мадс.       И Хью не смог сдержаться. Не смог не услышать истинный смысл этой фразы. Не смог не улыбнуться Мадсу так, как давно хотел — широко, не играя. С любовью во взгляде. Эти строчки принадлежали им — и только им двоим. Плевать, насколько неканонно это будет в образе Уилла или сколько еще раз им придется сыграть одну и ту же сцену.       — Странно видеть тебя здесь рядом, — вспомнил Хью строчки из сценария. Команду «стоп» никто не давал, но Дэнси уже понимал, что весь первый дубль посыпался. Уиллом здесь уже не пахло, Мадс и не пытался играть. Да еще и весь текст как назло вылетел из головы — да здравствует импровизация! — И сопоставлять это с остаточными образами тебя из мест, в которых ты не был годами.       Реплику Хью запорол уже в двух местах. Оператор вокруг них продолжал четко идти по точкам, режиссер и вовсе будто уснул где-то там. А Мадс забыл свой текст. И в этой паузе, пока они оба просто молча смотрели вперед, Хью не почувствовал ни грамма неловкости. Лишь уют.       — На рынок, на рынок, купить жирную свинью. И домой, снова домой, джиггети-джиг, — продекламировал, наконец, Мадс. Кажется, этого в сценарии вообще не было. Хью с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица. Еще только на этапе продумывания сценарных поворотов во Флоренции, Фуллер, проживший в Италии некоторые студенческие годы, пьяный от пива и долгой умственной работы, спел им забавную детскую песенку, возведенную в статус фольклора. А потом, как это обычно бывает, три часа кряду объяснял им скрытый символизм каждой строчки. Изрядно пьяный Хью многого не запомнил, да и Мадс, наверняка, тоже. Но основную мысль он помнил. Куда бы и как далеко ты ни уходил — ты всегда возвращаешься домой.       — Я хотел тебя понять, — ответил Хью, сдерживая улыбку. Чем быстрее они закончат, тем скорее останутся вдвоем. — Перед тем как посмотрю в твои глаза вновь. Мне это было нужно, чтобы быть… Непредвзятым. Что бы я ни увидел.       — Где проходит та линия, что разделяет прошлое и будущее? — Ганнибал все еще смотрит ему прямо в глаза. Своим обычным прямым взором. И Уилл в который раз теряется в самом себе. Раньше он думал, что хотя бы осознает свои чувства и мотивы. Пока не понял, что смотреть на себя глазами Ганнибала куда приятнее и правильнее. И больно не от того, что ближайший друг оказался убийцей-каннибалом, а что обманул и подставил его. Что тот мир спокойствия оказался искусственным инкубатором. Оттого больнее эта неловкая привязанность Уилла к тому, кому недостаточен он изначальный. К тому, кто ставит его в один ряд с немытым убийцей в клетке, с пташкой Чийо, да даже с верткой Беделией.       — Для меня? — Пальцы сжимаются на одинокой рукояти ножа сквозь ткань брюк. Он может попытаться — возможно, даже успеет вытащить лезвие. Дальше все будет проще. И, видит Бог, Уилл хочет этой простоты. Умри или убей. Убей. — До тебя. И после тебя. Твоя грань. Они уже начали сливаться в одно.       Тот самый порог, за который прежний Уилл когда-то так бездумно переступил. Та черта, которую нынешний Уилл уже не увидит — так далеко он зашел. Почти стал продолжением самого Ганнибала. Он — изящная опасная мухоловка, взращенная на крови и плоти. Его Миша — их Эбигейл — маленькая чашка, разбитая, едва склеенная и вновь разбитая. Он сам — отражение. Тень, за которой не угнаться и не убежать. И вновь этого взгляд, полный… Сожаления? Сочувствия? Вины или боли?       — Ты и я, — не «мы», — соединены. Мне любопытно, сможет ли хоть один из нас пережить разъединение.       — Теперь самый сложный тест, — напоминает Ганнибал, тяжело поднимаясь. И Уилл видит блеск стали, зажатый между пальцев. И почти не удивляется. Их отношения никогда не оставались в рамках нормальности. Никогда не отличались стабильностью и четкими ролями. Ганнибал не простил его. Не считал равным себе партнером. Не выделял среди других. — Не позволить ярости и разочарованию… Или прощению, — через короткую заминку продолжает Лектер, — оторвать тебя от размышлений.       Решение, так, видимо, и не принятое Ганнибалом, не противоречит отсутствию решения Уилла. И тот согласно поднимается с тихим вздохом. У них, как обычно, просто и тяжело одновременно. Умри или убей. Умри.       — После вас, — протягивает руку Грэм и наблюдает за изысканным профилем и крепкой спиной впереди. И холодная сталь неожиданно уютно и болезненно ложится в ладонь.       «Снято!»              Комната ожила. Тут и там появились технические звуки, заморгал свет, кто-то вдалеке заговорил.       — Привет, Хьюстон, — Мадс, развернувшись, намеренно официально подал свою ладонь. Хью потянулся к ней на автомате. Его внимание осталось зафиксированным на ярких карих глазах, невероятно близких и сияющих.       — Привет, Мэсс, — с неловким смешком ответил Дэнси, стараясь сейчас же не кинуться на его шею. Большой палец его руки несколько раз погладил сжатую ладонь перед тем как с неохотой разорвать рукопожатие.       Что-то болтал Винченцо, кажется, обращаясь к ним, но Хью почти не слышал из-за грохота собственного сердца. Он все смотрел и смотрел в чужие глаза, рука горела от прикосновения.        — Устроим экскурсию? — Улыбнулся Мадс так, что на сердце потеплело. — Я видел не так много, но то, что увидел, божественно прекрасно, — произнес он спокойно, ни разу за эти минуты не оторвавшись от лучезарных глаз Хью.       — Дружочки! — Фуллер. Как обычно — чертов Фуллер. — Это было чудно, вы оба умнички! — И уже совсем тихо: — Перестаньте так пялиться друг на друга, а то скоро из всех утюгов будут орать, что вы спите вместе.       — Я удивлен, что вы решили продолжить дубль, — Мадс умело скрыл замешательство на лице, отвернулся от Хью и взглянул на покрасневшее от слез лицо Фуллера. — Эй, Брай, ты чего? Мы так проникновенно сыграли?       Фуллер медленно кивнул и чуть улыбнулся сочувствующе-смешливому лицу Хью, повел их за собой, предварительно выразительно постучав по микрофонам, скрытым под одеждой. Второй ладонью он вытирал все еще влажные от слез щеки.       — Вы же знаете, меня легко растрогать, — Брай кивнул махнувшим звуковикам и повел за собой, будто собираясь показать что-то в дальнем зале. — Так что это тоже. Вы знаете, на меня вообще столько всего навалилось. Еще и Скотт заболел.       — Давай с нами по пиву? — Лихо предложил Мадс, игнорируя тихое фырканье Хью.       — Боюсь, одно пиво тут не поможет. Если уж и пить, то в хлам, — хмуро ответил Фуллер, закрывая за собой двери. Они остановились в закутке у круглой рамы «Мадонны». Мадс что-то спрашивал у Фуллера, а Дэнси мог только во весь рот разглядывать идеально выверенные мазки на толщине холста. Рассматривал каждую часть полотна: неидеальную женскую фигуру с младенцем на руках, любящую и мягкую, и в то же время сильную и статную. Мадс аккуратно пихнул Хью локтем, и тот, почти прослушавший весь разговор, наконец обратил внимание на друга, поругав себя за невнимательность.       — Мы и правда хорошо сыграли, но… — Начал Хью и тут же осекся. А почему у них такие грустные лица? Почему они застыли и смотрят на него со смесью горечи и разочарования?       — Нас закрыли, — тяжело повторил Брайан, переводя взгляд на ту же «Мадонну». Глаза его заволокло слезами, но он решительно сохранял спокойствие.       — Что? — Выдохнул Хью, беспомощно оборачиваясь на Мадса. Тот хмуро вглядывался в лицо Фуллера, скрестив руки на груди.       — Они прислали этого лысого черта сообщить решение, — затараторил Брайан, едва сдерживая заметно дергающиеся от негодования губы. — Который с самого начала был против «Ганнибала»! Рейтинги — то, скучно — тут, однообразно! Вечно у него что-то не так было.       Мадс хмуро молчал, уставившись в другую стену. Брайан все тараторил, смаргивая слезы. А вокруг Хью словно время застыло. В их закуток не заходили, только далекие голоса съемочной группы отражались от высоких пустых стен. И он вдруг подумал о том, насколько привык ко всей команде, к Фуллеру, к их с Мадсом квартирке в Торонто. Он думал, что впереди еще годы и годы. А оказалось всего ничего.       — Брай, не переживай только, — Хью встрепенулся, когда Брайан закрыл лицо руками, поспешил подставить продюсеру свое плечо. Ну что за эгоист? Дэнси лишь на малую часть чувствовал боль Фуллера — боль создателя над своим покинутым детищем. Его и самого будто окатили ледяной водой, так тревожно и пусто вдруг стало на сердце. «Ганнибала» не будет. Не будет возможности быть с Мадсом целыми днями напролет. Не будет возможности быть и с Клэр, и с ним. «Ганнибал» уходил, забирая с собой беззаботность их отношений. Теперь Хью по-настоящему, действительно, раз и навсегда нужно выбрать. Мадс или Клэр.       — У меня есть знакомые на «Нетфликс», на «Амазоне». Похожу по интервью, объезжу коны, — процедил Мадс, сжимая зубы. Его лицо осталось нечитаемым, но Хью, знающий этого мужчину уже давно, вдруг почувствовал странную безнадегу в его словах. — Ничего. Я найду нам новый дом. Не переживай, Брай.       И Хью вдруг понял, что не волнуется. Если Мадс пообещал, то сделает. Они простояли так еще полчаса. Рядом, поддерживая друг друга и, в основном, Фуллера, прикосновениями и теплыми словами. Мадс сразу же скинул Ульриху указания, Хью постоянно болтал, слабо контролируя свою речь. Главное — отвлечь себя и Брайана, заговорить чем-то менее болезненным. Расстались они поздним вечером. Ни о какой экскурсии или прогулке по освещенным каналам вдоль набережной речь уже не шла. Мадс злился, хоть и искусно скрывал это, Фуллер все еще был разбит. А Хью… Он до конца не смог понять, как относится ко всему этому. То ли со страхом, то ли с облегчением. Он вообще будто бы застыл. Может, не до конца переварил информацию. Мадс молча вел арендованную машину, почти не глядя по сторонам. Как всегда сосредоточенный лишь на дороге. Лишь раз, на короткую секунду, он скользнул горячей ладонью по джинсам Дэнси, и тут же вернул на руль.       Слов не было. Хью коротко отписался Клэр о конце рабочего дня, Мадс же довольно грубо скинул несколько звонков от Ханне. И только после этого Хью словно очнулся. Это все было серьезно. Это не было шуткой или предположениями. Это не привычные ежегодные переживания о продолжении шоу. Здесь все было понятно и очевидно.       Вот теперь Хью, скорее, злился. На то, что их столь долгожданная встреча и все планы остались смазаны горечью. Он не так представлял их воссоединение. Нет, начало было прекрасно — и Хью наконец понял весь план Фуллера: снять именно эту сцену в Галерее именно сегодня. Брай хотел как можно больше жизни и эмоций, и он их получил с лихвой. А потом испортил им весь вечер. Они должны были гулять вдвоем по узким улицам, смотреть на темную воду с высоты мостов, наслаждаться вкусной пастой в ресторане. А потом не спать всю чертову ночь, разговаривая, разговаривая, разговаривая… Вместо этого они молча поднялись в номер Хью, молча вышли на балкон, точно так же в тишине закурили.       — Я знал, — вдруг заговорил Мадс спустя долгие тягостные минуты, выпуская с выдохом красивый дымный след.       — Что знал?       — О закрытии. Даже раньше Фу, — Мадс с такой силой щелкнул по кончику сигареты, что горящий комок табака улетел в пепельницу. Он тихо чертыхнулся, пока Хью аккуратно подлез ближе, устраивая ладонь на крепкой пояснице, пытаясь хоть так поддержать своего мужчину. — Но я думал, что смогу изменить решение. Согласился на несколько рекламных контрактов, чтобы привлечь инвесторов. Все впустую. Никто не верит в продолжение.       Новая сигарета зажглась с шипением, а Мадс аккуратно и неловко устроил голову на плече Хью из-за хоть и небольшой, но ощутимой разницы в росте. Дэнси, давно затушивший собственный бычок, прижался ближе к мужчине, поднял его сигарету и затянулся прямо из чужих пальцев. И так же молча, все еще обнимая сильно мускулистое тело, первым потянулся к чужим губам.       — Это ничего, — пробормотал Хью в невинный поцелуй, смакуя вкус и запах табака. — Мы что-нибудь придумаем. Брай точно не отступится — он ведь та еще заноза в заднице.       Хью вновь приник к губам, разделяя с Мадсом дым на двоих. Он вдруг оказался в одном из тех редчайших моментах, когда Миккельсен не скрывал своих истинных чувств, а позволял Хью поддержать себя, посочувствовать.       — Есть еще кое-что, что ты должен знать, — тихо пробормотал Мадс, аккуратно отстраняясь. Вставая так, чтобы видеть лицо Хью прямо напротив себя. Помолчал, убеждаясь, что взгляд Дэнси прикован к нему. Да что, черт побери, за тайна такая?!       — Что, Мэсс? Ты заставляешь меня нервничать. Ты ведь не заболел? — Вихрь ужасающих образов Мадса в стенах больницы резанул сердце.       — Нет, Хью. Все хорошо. Просто… — Миккельсен сделал над собой усилие — Хью это видел четко. — Мы переезжаем, Хью.       — Кто «мы»? — Дэнси удивленно изогнул бровь. Вот ведь дурак. Главное, что ничего серьезного! Несколько секунд тяжелого взгляда Мадса, и первоначальное облегчение отступило. Хью вдруг пожалел о своем вопросе. В нем не было смысла — он знал ответ наперед. Другие «мы». Он и его семья.       — Ханне и я, дети, — Мадс перехватил чужое запястье, удерживая Хью на месте. Хотя в этом и не было необходимости — Дэнси и так не двигался — просто не мог.       Хью вдруг рассмеялся, уводя взгляд вдаль, мозг лихорадочно заработал. Ночная Флоренция выглядела просто изумительно. На поверку это оказалось даже больнее, чем ситуация с «Ганнибалом». Он ведь мог бы поехать с ним. Еще пару часов назад он представлял совместную прогулку вон по той улочке. Почему вокруг него всегда все рушится? Это изысканные высокие шпили соборов, видимые отсюда, расплывались в свете луны? Или это все слезы? Это он сам все портит?       — Хью? — Спокойно позвал Мадс, все еще крепко удерживающий запястья мужчины. И в этот момент Дэнси понял, что плачет. Мозг отказывался работать рационально, да и в принципе работать хоть как-то. Все, что он пытался — просто дышать. Что-то глубоко внутри выло так, что немели пальцы, а щеки бросало в жар.       — Куда? — Выдавил Хью, старательно скрывая надлом в голосе. — Надолго?       — В Испанию. Не знаю, — сухо ответил Мадс, крепче стискивая чужие руки в своих. — Хью, посмотри на меня.       Дэнси отрицательно помотал головой, внимание его привлекла длинная блестящая змея реки, освещенная множеством фонарей. Черная, как кровь. Какая же все-таки красивая Флоренция. Мадс что-то говорил, Хью слышал тихую торопливую речь у уха. Слышал, но не слушал — на глаза ему попались прогуливающиеся вдоль моста силуэты. Издали они казались мельче муравьев, но Дэнси все смотрел и смотрел, игнорируя расплывающиеся от слез образы. Он так не сможет. Не сможет гулять с Мадсом. Не сможет жить вдали от него. Не сможет перестать видеться. Слишком много боли и зависимости привнес этот человек в его жизнь. Слишком много.       — Как давно ты это решил?       — Месяц назад, — спустя долгое молчание ответил Мадс. И это словно стало спусковым крючком.       Хью оторвался от окна, резко перевел взгляд на Мадса. Виноватый взгляд в пол, стиснутые плотно губы, выступивший на лбу пот.       — Не месяц, — уверенно и жестко констатировал Хью, и Миккельсен почти вздрогнул. — Сколько на самом деле, Мадс? Отвечай.       Секунды молчания. Тяжесть окутавшей номер безнадеги. Минуты. Злость. Еще минуты. Слишком долгие. Мерзкий звук секундной стрелки, отсчитывающей время притворства и лжи между ними.       — Мы обдумываем это уже на протяжении года, — наконец ответил Мадс, глядя Хью прямо в глаза. — Зимой приняли окончательное решение.       — То есть все это время вы с Ханне знали об этом, — кивнул Хью тотчас, подтверждая собственную догадку. — Ты знал об этом и молчал!       На языке вертелось множество оскорбительных и грубых слов, которые он старательно запихивал поглубже. Вдох — перестать смотреть на Мадса, долгий выдох — стиснуть кулаки до тупой приятной боли. Новый вдох — побороть желание разодрать себе лицо к чертовой матери, еще один выдох — попытаться подобрать слова.       — Давай еще раз. Вы переезжаете в Испанию из-за… А из-за чего, блять, Миккельсен?! Я нихрена не понимаю!       — Хью…       — А, хотя, постой. Не отвечай. Это наверняка не мое дело. Иначе ты бы мне все рассказал, так ведь, elskede? — Язвительно спросил Хью. На ум мгновенно пришел тот разговор с Ханне на кухне у Мадса. То, как она что-то спросила на родном языке, с трогательной нежностью глядя на Хью. Кажется, она тогда принесла им утку. Какой же Хью идиот!       — Gud, Хью. Прошу, выслушай меня сначала.       — Я был готов выслушивать тебя последние полгода. Сейчас — нет.       Хью грубо дернул руками, освобождаясь от захвата и мешая Миккельсену обнять себя. Злость все еще клокотала в нем — еще одно слово и он просто-напросто сломает Мадсу нос. Уйти. Сейчас же уйти. Просто хоть куда-нибудь, но подальше отсюда. Прочь из этого номера. От этого мужчины. И этой боли.