Папочка

      Мадс вернулся в начале декабря. Фуллер отправился встречать его из аэропорта лично. Хью остался на площадке, просто физически не смог поехать, хоть Брайан и настаивал. Он уже пару дней жил в номере отеля, перевезя свои немногочисленные вещи. Не мог и дальше мириться с тем, что Мадса нет рядом. Что простынь больше не пахнет им — только слезами и горем. Огромный торт с надписью «С днем рождения, Мэсс» еще не привезли из кондитерской. Но фото уже выслали: красные буквы на белом — копия логотипа их сериала, явно задумка Фуллера. Сам Хью оставил свой подарок в сумке гримерной. Он не знал, примет ли его Мадс и что скажет. Поговорит ли с ним. До этого дня Дэнси боялся, что Миккельсен не объявится. Теперь он больше боялся того, что вот-вот увидит его и услышит. Разочарование в его голосе, холод в глазах.       Он появился в дверях под аплодисменты. Высокий, еще больше похудевший, с растрепанными волосами и с чемоданом за спиной. Сразу с самолета. Три недели — Хью не мог отвести взгляда. Он просто потрясающий. Но сам постарался отойти из поля зрения в дальний темный угол. Чувство невыносимого стыда не лучший спутник. Зато вся остальная съемочная команда приветствовала его, обнимали коллеги, не знающие, почему Мадс улетал. Это была их тайна на троих. Хотя Хью все равно знать этого не полагалось.       — Ну что, Миккельсен? Как съездил в отпуск? — Лоуренс хохотнул, сжимая в своих лапищах Мадса до хруста костей.       — Отдохнул, — улыбнулся он, откидывая отросшие волосы со лба. Так неуловимо грустно, что никто и не заметил бы. И тотчас сменил тему. — Я в гримерную. Готовься, сегодня я опять надеру тебе зад.       Хью поймал себя на том, что улыбается. Как же он скучал. Почти невыносимо. За эти три недели Дэнси успел слетать в Нью-Йорк к Клэр. Помогал ей, чем мог, отгонял собственную тоску в домашних делах и счастливом смехе Сая. Тогда же жена сообщила, что в следующем году хочет выйти из декрета — Хью был не против. Он все еще мало разговаривал, только слушал.       Сегодня они вновь снимали первую сцену начала и конца второго сезона. Изящная кольцевая петля, открытие и закрытие — начало и конец. Что-то библейское, как пробормотал однажды Фуллер, склонившийся в очередной раз над сценарием. Хью сегодня тоже снимался. Они провели весь день на съемочной площадке. Сначала Алана несколько раз неудачно падала из окна на маты, потом неожиданно налажала Кейси, облив всю куртку горчицей из хот-дога. Когда Лоуренс несколько раз в кадре не сумел быстро стащить галстук, Фуллер натурально разъярился.       — Дружочки! Родные! Что с вами сегодня?       — Мадс чересчур отдохнул, — смущенно засмеялась Каролин. — Я не чувствую его присутствия в кадре.       Это ее «Мадс» слишком резануло слух, но Хью только прикрыл глаза и промолчал.       — Так, ладно. Все ко мне! — Фуллер дождался, пока вся команда соберется вокруг и затихнет. — Раз вам нужен перерыв, то хочу произнести важное объявление! На той неделе у нашей главной звездочки случился день рождения! Мэсс, мы поздравляем тебя всей нашей огромной семьей! Давай, иди сюда, тебе придется задуть все сорок девять свечей разом!       Помощники вкатили это поистине гигантское творение на тележке. Вживую торт выглядел гораздо больше, чем на фото. Мадс только восторженно заулыбался, не стесняясь обнажил клыки. Он стоял в своей белой рубашке, залитой кровью, красные подтеки под носом забавно контрастировали с этим лучезарным лицом. По одному к нему подходили коллеги, обменивались объятиями и рукопожатиями, дарили подарки. Это было так по-семейному. Тепло и уютно. И с привкусом его, Хью, ненужности.       Он подошел к Миккельсену одним из последних, чтобы по коллективу не расползлись слухи о том, что они поссорились. Они даже обнялись, и в этих руках Хью опять чуть не разрыдался. Благо, он был уже весь облит водой для съемок, так что пару капель новой влаги никто не заметил на его щеках. Запах дерева, кожи, сигаретного дыма. Господи, он так скучал. Хью хотел сказать об этом, о том, как сожалеет обо всем, объяснить это недоразумение, но Мадс через секунду выпустил его из объятий и развернулся к Лоуренсу. Здоровяк тащил огромный ящик пива и ту самую бутыль виски, про которую рассказывал.       — Дорогой Брайан, — торжественно начал Фишберн, опуская свою ношу на тяжелый стол Ганнибала. — С твоего позволения и непосредственного участия, мы сегодня напьемся.       Скотт с Аароном весело присвистнули, послышались одобрительные смешки, даже Фуллер захохотал своим счастливым смехом.       — Понял, на работу вы сегодня не настроены, дружочки!       — Ну уж нет, — серьезно протянул Мадс, глядя Лоуренсу прямо в глаза. — Сначала кое-кому надерут зад!       Когда смех немного улегся, съемка возобновилась: засуетились декораторы, Фуллер лично командовал сколько и куда нанести крови, Мадс с Лоуренсом понарошку боролись. Хью пришлось выйти на улицу. Он стоял в промокшей от воды рубашке и жадно вдыхал запах подступающей зимы. Холодный ветер пронизывал до самых костей — наверное, Хью заболеет после такого. Но там, внутри, было слишком душно и слишком больно. Здесь он хотя бы мог дышать полной грудью, а не урывками. В мозгах до сих пор свербило напоминание, что он не подарил Мадсу подарок когда была возможность. Будет ли она теперь вообще? Он вернулся на площадку, когда зубы явственно застучали друг об друга.       Уилл выбрасывает всю свою напускную иллюзию праведника, почти срывает с себя прилипшую кожу, слишком тесную для него. Это больше не он — давно уже не он. Не тот мужчина, который все прятался под дужками очков и предпочитал смотреть на носки чужих ботинок вместо глаз. Он ждет. Мучительно долгие гудки, ужасающая вероятность — он не успеет. Остатки собственного «до-ганнибальского» мировоззрения кричат и мечутся внутри, воют о том, что он, Уилл, не может так поступить. Но он «после-ганнибальский» — может. И он делает. Слышит знакомый голос, короткое холодное «Алло». Уилл закрывает глаза, не в силах представить, что это будут последние сказанные ими словами. Они должны быть особенными. Такими, чтобы расставить все точки над «и» между ними. Он сглатывает и выдыхает «Они знают». Это все. Их последний разговор. Момент наивысшей важности. На их языке это значит: беги, Ганнибал. Не оглядывайся и не вспоминай меня. Убей всех, спасай себя. Пойми, что я так же забочусь о тебе, как и ты обо мне.       Мадс с Лоуренсом как раз дорабатывали финт с галстуком. Миккельсена поднимали и душили, швыряли, разворачивали, а тот в перерыве только ушибленную коленку потер. Дело за малым — сцена с вышибанием двери. Лоуренс стоял прямо за ней, припечатывая ее всем своим весом, Мадс разбежался и буквально ударился о дерево — оно пошатнулось под натиском, отодвинулся и Фишберн. Ему на подмогу тотчас пришел дублер — такой же здоровяк, но и вдвоем они не смогли удержать колышащуюся дверь. Это становилось проблемой, хотя Хью даже развеселился. Мадс ведь бывший гимнаст — мышцы тонкие, но сильные. Наверное, им понадобится как минимум еще пара человек, чтобы удержать натиск.       Пять. Пять, мать его, человек — и дверь слегка покачнулась от резкого рывка Миккельсена всем телом. Черт. Это невероятно горячо. И этими руками Мадс аккуратно гладил и ласкал его. Даже в порыве ярости ударил его не больно — Хью тотчас вспомнил прикосновение аккуратной пощечины к лицу. Он мог бы сделать это куда сильнее, но не стал. Может, даже зря. Когда Мадс в очередной раз в прыжке обрушился на несчастно заскрипевшую дверь, в кадре появилась Каролин. Еще немного, и выход Хью. Что ж, проверим, насколько они «профессионалы».       Алана глотает воздух в ореоле разбитого стекла, волосы ее красиво разметались по земле, а тело неестественно выгнулось. Он оставляет на ней свое пальто, но не хочет задерживаться здесь. Уилл может лишь предположить, сколько костей сейчас у нее сломано. Ганнибал бы сказал точное количество. Эта мысль заставляет его двигаться дальше — вглубь дома. Здесь что-то случилось, и Уилл боится узнать, что конкретно. Чья кровь покрывает пол у кладовки, и единственное, чего он боится — увидеть Ганнибала. Живым или мертвым — он не может понять, что было бы хуже. Но видит другое. Дар, который ему преподнесли. Еще один, который Уилл готов принять.       — Здравствуй, Уилл, — он моргает, все еще ошарашенный. Его Эбигейл — его девочка. Стоит прямо перед ним. Живая и собранная, с ужасом на лице. Ей страшно от того, как много крови вокруг нее, от того, что она сделала сама, поддавшись своей тьме. Алана была ей приятна, но свободная жизнь с теми, кто ее понимает — это то, чего хотелось ее сердцу. Чего хотело и сердце Уилла прямо сейчас.       — Ты… должен был… уехать, — кажется, голос его срывается, когда он оборачивается и видит. Без масок и костюмов — его. Настоящего. Вот ты какой. Он видит. Он понимает.       — Мы не могли уехать без тебя, — Ганнибал сверлит его взглядом, и Уилл тонет окончательно, смягчается. Он покормил собак. Плевать на вещи — ему хватит того, что предложит ему их связь. Он готов.       Горячая окровавленная ладонь с нежностью обнимает его щеку, Уилл сам льнет к ней. Этот взгляд, выделяющий все мельчайшие детали лица, зарисовывающий, будто кусочек угля, его образ в памяти. Прощение. Прощание. Грэм пытается найти слова для того, чтобы рассказать обо всем, но он чувствует — это уже не имеет смысла. Когда Ганнибал решает что-то, этого уже не изменить. Как же ему больно, до слез, собирающихся в глазах. Он думает, что все было ложью. Но это не так. И чтобы доказать это, Уилл сам все сделает. Он подается вперед, встречает нож животом. Хирургическая точность, Ганнибалу остается лишь двинуть рукой дальше. Осторожно и аккуратно, чтобы не испортить ничего в этом Божественном творении. Лишь вечное напоминание о том, как Уилл сам отобрал у них все, что могло быть. Такой же, как у Марго — вырезанная матка, вырезанный ребенок. Их изысканный способ сказать «прощай» прошлому и навсегда стереть будущее.       Уилл подается ближе, не сдерживая стон боли. Объятия, крепкие и сильные, не дают упасть. Теперь он прощен. Нежные руки сжимают мокрые кудри на затылке, взгляд надолго останавливается у самых губ — Уилл тянется к ним, но Ганнибал вновь уходит. Прижимается подбородком к плечу, успокаивающе гладит лопатки. И Уилл пытается сказать, перекричать звон водопада собственной крови. Уверить в том, что он готов. Что он будет рядом. Что все это было по-настоящему.       — Время пошло вспять, — Ганнибал баюкает его, успокаивает, — и чашка, однажды разбитая, собралась воедино. Как и в твоем мире появилось место для Эбигейл. Ты понимаешь?       Он понимает. И умоляет, пытается выдавить хоть строчку. Удается только помотать головой в отчаянной просьбе — только не их дитя. Уилл сможет смириться с расставанием и расстоянием. С тем, что сам все испортил. Но Ганнибал строит форты не меньше, чем у Уилла, и он заглядывает в щелочку. В одной из этих комнат они всегда будут втроем. Счастливые и сбежавшие. Ганнибал сможет жить дальше, довольствуясь этим знанием, заходя туда изредка, пока собственная память не подведет его. Но боль — их совместная. И так же, как его чрево разъединено шрамом, он вырежет и то, что сделало их единым однажды.       — Я хотел удивить тебя, — Ганнибал отстраняется, удерживает Уилла одной лишь рукой у лица. Он бы поцеловал его сейчас, но ноги стремительно подкашиваются. Только взгляд на губы — Уилл еще может все это исправить. Дать понять, что ошибался.       Но монстру это уже не нужно. Он зол. Он в ярости. Он впервые увидел кого-то достойного себя, а потом потерял — и это разбивает им обоим сердце.       — А ты… хотел удивить меня — рука пропадает, и Ганнибал дает ему упасть. Мягко, но настойчиво. Не иди за мной — говорит он этим, слушая, как колени ударяются о залитый кровью пол. Это их конец.       И это падение оказывается слишком болезненным. Он летит в пропасть того, кем был. Кем стал. Кем хотел стать. Кем мог бы стать. «Не надо» — пытается умолять он, но из губ вылетает только тихий стон.       — Я позволил тебе увидеть меня. Понять меня. Дал редкий дар. Но ты не принял его.       — Не… принял? — Вот как он это видит — почти плевок в лицо. Настолько грубый, насколько может быть. — Ты… хотел. Чтобы тебя… увидели.       — Я хотел, чтобы меня увидел ты.       Уилл всматривается в эти черты лица, видит каждую мысль. Чувствует. Он мог бы сейчас ответить на это «я тоже тебя люблю» и не солгать. Но это бы ничего не изменило уже. И крошечная капелька надежды угасает в его глазах, позволяет одинокой слезе упасть из темного водоема виски, задержаться на ресничке, скатиться по носу. Как же. Ему. Больно. И Ганнибал отплатит сторицей, подзывая к себе их Эбигейл. Берет ее маленькую ладонь своей. Уилл мог бы закрыть глаза, чтобы не видеть. Но он знает, что должен смотреть. Смотреть и быть бессильным, когда их дочь падает рядом, убитая в третий раз своими тремя отцами. Пташка, так никогда не вылетевшая из гнезда. Обреченная по праву рождения.       Хью откровенно трясло. Лежа на полу в крови, он мог лишь пытаться вдохнуть, долгие секунды промедления, вокруг зашевелилась съемочная группа, вскочила Кейси, а он так и лежал, прибитый к полу невидимыми гвоздями. Господи. Как. Больно.       — Хьюстон, ты как? — Фуллер лично разогнал всех, и Дэнси был бы жутко благодарен, если бы не оглушающая боль разбитого сердца. Голос продюсера опустился до шепота, он, не боясь запачкаться, помог Хью сесть. — Эй, давай-ка выпьем воды.       К его губам поднесли пластиковую бутылку, и Хью осушил ее в пару долгих глотков, едва не закашлявшись. Дрожащие руки сверху придерживали холодные ладони Брайана.       — Давай, дружок, надо умыться, — Хью помотал головой, все еще держась за несуществующую рану на животе. Если нет разреза, то что болит так сильно? Теперь Фуллер казался очень взволнованным. — Хью, мне позвать врача? Что сделать?       Он мог только мотнуть головой, постараться сфокусироваться на лице перед собой. Прогнать Уилла из мыслей и чувств. Оглядеть место съемки — будто в первый раз. Кровь — бутафория. Раны нет. Вокруг ходят люди.       Мэсс побил свой рекорд. Бросил его сразу дважды и во всех смыслах.       — Голова раскалывается, — соврал Хью, переводя дыхание, даже нашел в себе силы улыбнуться. — Решил вздремнуть как раз.       — Дать таблетку? Нам надо будет снять еще пару дублей, ты справишься?       — Конечно. Только умоюсь.       — Не торопись, сходи подыши. Тут как раз пока приберут это все. И надо бы тебе сходить в душ, переодеться.       Хью встал на нетвердых ногах, сделал маленький шаг вперед. Потом еще и еще, будто младенец учится ходить. Нужно в трейлер — смыть с себя кровь и переодеться во что-то теплое. Несколько помощников уже зашли на площадку с ведрами воды и скребками, так что Хью пришлось ускориться. Ему кто-то предложил одеяло, но Дэнси только отмахнулся, погруженный в свои мысли. Опять это. Опять он забывается в Уилле без успокоительных. А с ними ведет себя как мудак с вечно гудящей головой. Черт!       Полная мыслей голова и непослушное тело — он вышел на улицу, с удовольствием подставился под струи холодного ветра. Если простоять так долго, возможно, они сдуют с него всю прилипшую к душе грязь. Попробовать стоит.       — С ума сошел?       Хью крупно вздрогнул, услышав прямо позади себя тихий знакомый голос. На плечи его легло что-то теплое и большое, закрывающее от ветра и холода. Пахнущее так невероятно приятно.       — Не надо, — Дэнси не хотел, но ему нужно было это сделать. Он обернулся боком, стаскивая с себя теплую куртку Мадса.       — Оставь, — мешающая горячая ладонь на его собственной, взрыв мурашек по коже. Неоспоримый приказ.       — Мэсс, — Хью потянулся вперед, но уткнулся в пустоту. — Подожди, не уходи. Пожалуйста. У меня подарок для тебя.              Мадс окинул его оценивающим взглядом, проследил за нерешительно протянутой рукой. И кивнул. Он проводил Хью к трейлеру в молчании, зашел, закрывая за собой дверь.       — Сейчас. Я. Господи, Мэсс, — Дэнси застыл у сумки, пытаясь подобрать слова. — Мы поговорим?       — Мы уже разговариваем, — хмыкнул Мадс, скрестив руки на груди. Он оперся о стену возле выхода, как будто готов был уйти в любое мгновение.       — Мне очень жаль, что так произошло. Я должен был выслушать тебя. Я был немного не в себе. Прости меня.       — Оставь. Мне не нужны извинения. Это в прошлом. А вот тебе нужно в душ, — Мадс красноречиво поглядел на часы, достал из кармана пачку.       — Можно? — Хью взял себе сигарету, лишь невесомо касаясь чужих пальцев. Проверяя. Закурил ее здесь же, хотя и ненавидел тяжелый оседающий на одежде и мебели дым. — Я знаю, что сейчас не время, но, может, позже? Сегодня после съемок? Поговорим? Пожалуйста.       — Хорошо, — Мадс долго затянулся, по привычке проглатывая весь дым в легкие. В кармане его надрывно зазвонил телефон, и Миккельсен тотчас качнулся к выходу. — Мне нужно идти.       — Подарок…       — Позже, — Миккельсен криво улыбнулся и вышел. Оставляя после себя запах дыма и невысказанных сожалений. Уж лучше бы он игнорировал его или оскорблял — все было бы легче вынести, чем эту гнетущую неизвестность. Хью не понимал, что за отношения у них сейчас.       Они снимали всю ночь почти без перерывов. Раз за разом — зайти, влиться в окружение, стать Уиллом на несколько минут, пытаться вдохнуть, лежа на полу в крови. И еще раз, и еще — и так по кругу. Круговорот боли и разбитого сердца. Слезы Мадса-Ганнибала, аккуратные прикосновения, боль. Боль. Убитый горем Ганнибал раз за разом перерезал горло Эбигейл, показывал, как сильно Уилл переплелся с ним, как они оба изменили друг друга в равной степени. Он уничтожил все свои слабости простым движением руки.       — Я думаю, что мы сделали все, что могли, — выдохнул Фуллер со слезами на глазах. Последний дубль оказался слишком эмоционально полным. Хью торопливо оттер мокрые глаза, все еще лежа на полу. Сколько раз за эту ночь он вот так оказывался в луже крови с надрывно ноющим невидимым шрамом на животе.       — Кто-то еще в состоянии праздновать? — устало протянула Кейси, с удовольствием вгрызаясь в остывший хот-дог. — Хью вообще уже почти минут десять просто валяется на полу. Еще чуть-чуть, и он отключится.       Пришлось засмеяться вместе со всеми, попытаться торопливо встать, опереться на чью-то сильную руку. Хью вспыхнул, поднимая глаза. Фуллер внимательно осмотрел его, и это был первый раз, когда Дэнси не хотел бы видеть его рядом.       — Так тем более! — Лоуренс стер с подбородка остатки крови мокрым полотенцем и заулыбался. — После такого всем необходимы, как минимум, один выходной и безумная попойка!       — Выходной — точно нет, — фыркнул Дэвид. — И так опаздываем по всем графикам!       — Следующие съемки все равно будут ночными, дружочки. Так что сегодня мы немного задержимся и совсем немного отпразднуем. А завтра с новыми силами за работу!       «Немного» затянулось до утра. Пили все, кто мог и хотел — а это все. Запасливые Скотт с Аароном заявились на площадку с огромным ящиком пива и закусками. Неожиданно было видеть огромный стол Ганнибала без изысканных украшений, а с простыми бутылками и пластиковыми стаканчиками. Мадс пил и веселился вместе со всеми, пару раз даже станцевал с Кейси и донельзя довольной Каролин, обменивался шутками и байками со съемок с коллегами. Но только когда он незаметно ускользал покурить в одиночестве, Хью понимал, что это все напускное по большей части.       — Не против? — Дэнси оказался возле курилки, тихо закрывая двери. Отделяя их обоих от громкой музыки и взрывов смеха. В рассветной тишине. Мадс отрицательно покачал головой, протягивая полупустую пачку. Сегодня он курил слишком часто. — Ты злишься на меня?       «Заткнись, Дэнси, пожалуйста! Не делай все еще хуже»       — На тебя? Да, — Мадс раздраженно выдохнул ноздрями дым, отчего стал очень похож на дракона. — Хотел бы не злиться, но не могу.       Это вряд ли можно было назвать победой, но хоть какая-то конкретика.       — Ты сможешь простить меня когда-нибудь?       — Черт, давай без драмы. Мне хватило ее сегодня на площадке. Ты хотел поговорить, мы говорим. Но мне нечего тебе сказать, Хью. Я просил тебя остановиться несколько раз, просто выслушать меня. Да блять! — Миккельсен внезапно вспылил, когда вторая сигарета не пожелала загореться.       Хью торопливо подставил ладони, защищая огонек зажигалки. Коснулся пальцами чужих рук. Они вновь замолчали, погруженные в свои мысли.       — Можно спросить у тебя? Потому что это важно, — Хью поднял взгляд, скользнул по напряженной линии челюсти, изогнутым природой губам, задержался там, двинулся дальше, находя глаза. Почти пустые. Почти пьяные.       — Ты уже задал вопрос. Но да, Хью, можно.       — Как… как Виола? — Хью долго решался задать этот вопрос. Ожидая какой угодно реакции: от гнева во взгляде до удара на щеке. Не ожидал только того, что Мадс вдруг слабо пошатнется и буквально упадет в его объятия, уткнется куда-то в макушку, слабо вздрагивая всем телом, покрывая обсохшие кудри каплями слез. Не ожидал, что этот голос так надломится.       — Она в порядке. Ее не задело почти. Лобовое вдребезги, а на ней только царапины…       Хью прижал к себе Мадса как можно крепче, заскользил ладонями по спине успокаивающе. Уткнулся носом в изящную шею, вдохнул его запах полной грудью. Как же. Он. Скучал. Почти невыносимо.       — Это же хорошо, с ней все хорошо, родной. Она в порядке.       Мадс отрицательно покачал головой, цепляясь за его, Хью, плечи так сильно, будто он был его последней опорой в стремительно шатающемся мире.       — Водитель той машины потерял сознание за рулем. Их было трое. Вся семья. Теперь их нет. Там было столько крови, Хью. А Виола. Она… она была пристегнута. Еще подушка безопасности, — голос Мадса сорвался. — И ремень… у живота.       Дэнси потрясенно выдохнул. Он представил этот момент. Вспышка фар, звон разбитого стекла. Кровь, настоящая, не та липкая бутафория. Одиноко лежащий детский ботинок и несколько раскинувшихся тел на асфальте. Столкновение лоб в лоб, ремень безопасности, спасший жизнь одному человеку. Убивший глубоко внутри маленькую жизнь другого.       — Мэсс, черт, мне так… мне невероятно жаль, — Хью зашептал в шею, жмуря глаза от хлынувших слез.       — Это был мальчик, Хью. Мальчик, — тяжелые рыдания в макушку, заплетающийся от горя язык. — Я видел его. Больше никто, я не позволил. Но сам видел. Только я. Я сказал закрыть гроб на похоронах. Он был такой маленький. Слишком.       Этот невероятно сильный человек сейчас стоял перед Хью, пытаясь найти хоть бы клочок земли под ногами. Тот, кто взял на себя всю ответственность и боль своей семьи. А потом продолжал играть на публику среди коллег. Нося все это в своем сердце. И если бы Хью мог забрать себе хотя бы часть его страданий, он бы не задумываясь сделал это. Выпил бы все тревоги и воспоминания из его глаз. Губы слепо ткнулись в чужие, собирая с них горькую соль. Аккуратно и невесомо.              — Нет, — Мадс отодвинулся так резко, что в груди защемило с новой силой.       Он развернулся, вытирая слезы рукавом, пряча глубоко внутри себя ту вспышку боли, которую позволил себе показать хоть на мгновение.       — Возьми, пожалуйста, — сейчас или никогда. Хью протянул дрожащей рукой небольшую коробочку.       — Спасибо.       Это были последние фразы, которые Хью услышал от Мадса до Рождественского отпуска.