Папочка

      Уилл смотрит на них прямо и без смущения. Нет смысла играть, нет необходимости прятаться. Лишь слегка притвориться, показать только часть себя. Действовать так аккуратно, чтобы вплести в нить правды аккуратные тонкие частички лжи. Настолько незаметные, но ощутимые, чтобы закинуть удочку глубоко в океан притворства и манипуляций, который Лектер называет своей душой.       — Я потерял нить сюжета своей истории, — они стоят близко к клетке, которая должна сдержать опасность. Вот только монстр здесь не он, монстр тот — кто стоит дальше, с нужной толикой небрежности набросив пальто на согнутую руку. Если бы он сделал это иначе, так, как привык — можно было бы заподозрить в нем психопата. А так — просто импозантный доктор, решивший навестить в последний раз своего бывшего пациента. Друга. Возлюбленного. Уилл чувствует это — прощальные ноты его слов. Он решил покончить с их отношениями. Но они не закончили еще — Грэм его не отпустит. — Я чувствую себя ненадежным рассказчиком.       — У тебя нет полной картины, — тотчас подхватывает Алана. О, милая, прекрасная, такая добрая. Она так хочет верить в то, что он невменяем, что он просто запутался в самом себе. Что его сломали. Нет, его не ломали — его высекали из камня будто идеальную копию Христа у Собора Святого Петра.       — Я больше не знаю сам, кто я такой, — и это чистая правда. Он чувствует «незаконченность». Доктор Лектер не завершил свой план. И ошибся, отдав ему в руки такую ужасающую власть. Он позволил своей маске чуть раскрыться, и теперь Уилл видит больше, чем когда-либо. Теперь он — Бог. И он наказывает грешников. Справедливо.       — Я чувствую себя преданным тобой. Это — единственно реальная вещь, которую я могу понимать. Я доверял тебе, чтобы не сойти с ума. Ты должен был быть моей стабильностью. Моим якорем, — резкий переход на «ты»: растворить ту границу, которую Грэм выставил. Уилл замечает что-то новое во взгляде доктора. Жалость? Если Лектер и правда хочет его пожалеть, он может это устроить. Сорвать голос до дрожащего шепота — легче легкого. Изобразить боль на лице, напрячь мышцы до тремора. — Мне нужна… помощь. Твоя помощь…       Он пытается изобразить рыдания. Без слез Ганнибал может не поверить — он уже смотрит слишком оценивающе. Их прекрасная игра в кошки-мышки. Осознает ли кошка себя хищником? Понимает ли, как зыбко ее восприятие мыши? Сколь скоро их позиции могут смениться? Проще опустить голову, показательно обхватить себя руками, будто пытаясь успокоиться. Но как же хочется увидеть его реакцию. Лектер манипулирует им даже в этот момент, точно так же, как и Грэм манипулирует им. Когда Уилл разберется с ним, даже будет жаль лишиться такого способного собеседника и игрока.       К нему постоянно кто-то ходит. Раз за разом новые лица возле клетки. Беверли, единственная, кто хоть как-то взаимодействует с ним — приходит лишь за помощью для ФБР. Алана и адвокат занимают большую часть дня — это пустое. Уилл сбегает от них на рыбалку, представляя каждое движение, свежесть ветра, запах воды.       Чилтон его никогда не интересовал — он едва добился от Грэма хотя бы пары слов. И лишь потому, что Фредерик слишком очевиден. Манипулировать им проще простого — раскрутить шнур, подготовить приманку, послать удилище в воду отточенным движением. После всего он непременно убежит к Лектеру за консультацией. И здесь уже станет не так погано. Ну же, Ганнибал, появляйся уже. Когда он приходит к нему на следующей неделе, Грэм почти улыбается. Все эти лица прошли через него калейдоскопом, примелькались своей невзрачностью. То, ради чего стоит находиться в настоящем — вот оно.       — Мне настоятельно советовали не пересекать эту черту, — Ганнибал указывает носком кожаной туфли на линию пола. Крохотная пылинка с улицы красуется на обычно начищенном «язычке», и Уилл с удовольствием ее рассматривает — маленькая деталь, которая будто бы беспокоит Лектера. Это не просто недоразумение, это почти кричащая табличка «я всего лишь человек».       — Некоторые заключенные мочились на своих врачей, — серьезно отвечает Уилл, наблюдая, как Лектер изящно скидывает теплое пальто с плеч. Складывает его пополам и аккуратно укладывает на спинку стула. Как раньше Уилл не видел этого? Его движения слишком четко выверены, лицо почти скрыто естественными тенями от скудного освещения.       — Мне кажется, эта линия только спровоцирует пациентов на конкурс «кто дальше пустит струю», — едва уловимый смешок в голосе, тело его показательно напрягается, будто он готовится сесть. В удобном месте, скрытый в тени, как можно дальше. Маленькая иголка, вбитая прямо в мозг. Примет ли Уилл эту небольшую манипуляцию?       — Я не намерен этого делать, доктор Лектер, — Уилл наклоняет голову, позволяет себе выдохнуть. Гордость сейчас не поможет. А в этой великой игре ни раз придется терпеть поражение. Пока один из них не погибнет. — Пожалуйста, придвиньте стул.       Он повинуется с таким выражением лица, будто сделать это — самая неприятная вещь в мире. Если бы Уилл не знал его, то мог бы даже купиться на этот спектакль. Грубо, доктор Лектер, вы ведь сами хотели приблизиться. Очаровательно грубо.       Хью пришлось выпить таблетку в перерыве. Голова и так кружилась от слишком сильных эмоций Грэма, да еще и снова подступала чертова мигрень.       — Голова? — Мадс кивнул на спешно убранный пузырек с лекарством. Вокруг было слишком шумно, так что Хью поморщился от слишком громкого вопроса.       — Да, разболелась. Скоро пройдет.       — Мне снова помочь вам прогнать мигрень, мистер Грэм? — ухмыльнулся Ганнибал, подсаживаясь к столу. Щелкнул крышкой от баночки колы, как всегда, без сахара.       — Согласен на ремень, — тихо прошептал Дэнси, пытаясь отогнать боль из сознания, — доктор Лектер.       — У тебя слишком часто стала болеть голова, — Мэсс вынырнул из образа, положил ладонь на лоб. — Может, съездим к врачу на выходных?       — У нас свидание, Миккельсен. Если ты забыл.       — Это может быть свидание в больнице.       Хью едва удержался, чтобы не закатить глаза. Ему помешало то, что это было больно физически.       — У нас будет нормальное свидание. Без больниц и врачей. Но если ты наденешь белый халат на голое тело, я буду не против.       Мадс тихо засмеялся, обернулся к Лоуренсу и Аарону на предложение перекурить.       — Я с вами, — Хью постарался подняться, но только покачнулся.       — Нет, милый, — Миккельсен попросил у одного из стажеров таблетку обезболивающего, немного мощнее, чем те, что пьет Хью. — Посиди в темноте, скоро должно пройти. Я быстро вернусь, а завтра мы кое-куда съездим. Хорошо?       Хью только кивнул. Все остальное было слишком болезненно.       Мадс привез их в сердце осеннего леса. Того самого, где случился их первый раз — возле весело шумящего и живого водопада. Это был очень теплый день ноября, слегка капал дождь, но солнце стояло в зените. Хью для такого случая даже приготовил целую корзинку с закусками. Обычные сэндвичи, немного фруктов, термос с горячим кофе Миккельсена. Они расстелили теплый плед прямо на землю, не заботясь о том, что ворсинки окажутся безнадежно испорченными листвой и травой. День был невероятно прекрасный: они никогда раньше так не выбирались на настоящее свидание. Все это время будет принадлежать только им, их разговорам и взглядам. Хью пробрался как можно ближе к Мадсу, крепко обнимая его сзади. Даже глаза прикрыл, наслаждаясь мерным плеском воды и шумом листвы. Впервые за несколько недель он чувствовал настоящее спокойствие. Хью не боялся, что их могут увидеть или помешать. Не боялся, что это все закончится. Пока он находится так близко к Мадсу, пока может вдыхать его запах и пробовать кожу на вкус. Пока он рядом — волноваться не о чем.       — Elskede, как ты будешь есть, если твой рот занят моей шеей? — Миккельсен засмеялся самым теплым, как солнце, смехом. От которого любые проблемы казались совершенной мелочью.       — А руки заняты твоим телом, — со смешком ответил Хью. Ни еда, ни вода ему были не нужны рядом с ним. Он мог бы существовать только от одного вида этого скандинавского божества.       — Тогда открой рот, милый, — Мадс аккуратно приблизил спелую красную клубнику к его губам. Осторожно протолкнул к зубам, дождался укуса. Простое движение, но Хью отчего-то задышал тяжелее. — Мой умничка.       Хью прикрыл глаза, наслаждаясь похвалой, позволяя кормить себя. Несколько укусов, Дэнси лишь слегка прикоснулся губами к длинным пальцам. Совершенно невинно — если бы не тихий, едва уловимый, стон. Напрягшийся Мадс тяжело сглотнул, с искрой интереса наблюдая за представлением. Крупный персик оказался гораздо ароматнее и сочнее: сладкий ярко-розовый сок от укуса растекся по губам, оставил отпечаток на подбородке, заструился по пальцам. Дэнси пытался есть аккуратно, но, поймав голодный взгляд Мадса, сразу же перестал. Немного шалостей за день ему позволительно. Хью закончил с очередным кусочком фрукта, облизал губы, глядя прямо в глаза.       — Ты запачкался вот тут, — Дэнси крепко сжал его руку в своих, безоговорочно притянул к губам. Не отрывая взгляда от медовых глаз, размашисто прошелся языком по сладким от сока пальцам. Весело отметил участившиеся пульс на запястье, тяжелое сглатывание, трепещущий кадык. — И вот тут еще, — он повторил движение, собирая нектар, обхватил несколько пальцев губами, лизнул, опустился ниже, лаская их ртом.       — Хью… — таким растерянно восхищенным Мадс был, кажется, впервые.       — Очень вкусно, — Дэнси неохотно выпустил пальцы изо рта и с невинным выражением лица откусил еще кусочек. В этот раз намеренно неаккуратно, чтобы сок брызнул из спелой кожицы. — Спасибо, папочка.       Дожевав, он повторил свою маленькую игру. Лицо Мадса оказалось так близко, что было видно каждое микродвижение его мимики. Как тот провожал жадным взглядом губы, скользящий по ладони язык. Хью заметил несколько капель на его подбородке, прямо возле изогнутого в улыбке рта, и торопливо лизнул щетину. Темные от страсти глаза сверкнули совсем близко, Мадс качнулся вперед, абсолютно точно намереваясь поцеловать, но Дэнси отстранился, будто только что ничего не произошло.       — Жаль, что персик закончился, — Хью очаровательно улыбнулся, облизываясь.       — Есть еще бананы, мой милый, — голос Мадса опустился до хрипа, и Дэнси с каким-то мстительным удовольствием подумал, что следует как можно сильнее завести его, а потом заставить изнывать от жажды по нему. Он ведь ждал целых три месяца и две недели, пусть и Миккельсен подождет.       Когда спелая мякоть прикоснулась к его губам, Хью едва не хмыкнул. Не заметить жара в этом взгляде было трудно, но Дэнси — хороший актер. И сегодня он играет самого настоящего мальчика, невинного и прелестного. Просто немного игривого — слегка пососать фрукт — почти без пошлости, перед тем как откусить его. Горячая ладонь коснулась подбородка, чуть сжались пальцы на челюсти, заставляя приоткрыть рот. Хью закрыл глаза, из-под ресниц наблюдая, как Мадс постепенно теряет самообладание от этого послушания.       — Тебе тоже нужно поесть, — доев, Хью достал другой банан, быстро очистил его от шкурки.       — Ты серьезно чистишь его снизу? Я обычно просто сворачиваю хвостик.       Хью постарался не рассмеяться. Вот только разговоров про бананы у них еще не было.       — Вполне в стиле Лектера свернуть несчастному фрукту голову. Как тому… как его?       — Франклину?       — Да, бедный Франклин, — они засмеялись, вспоминая времена первого сезона.       Оказалось, Мадс посмотрел только половину всех снятых серий, так что Хью не стал продолжать эту тему. Может, они посмотрят шоу вечером. Ну да, просто сниматься в «Ганнибале» им недостаточно, надо еще и после работы окунаться в эту атмосферу тьмы и мрака. Хью поднес мякоть фрукта к улыбающимся губам, легонько постучал по ним, призывая открыть рот. Мадс подчинился, хитро прищуриваясь. Вот только вместо укуса ловко обхватил краешек губами. Дэнси мгновенно покраснел, когда Миккельсен, совершенно не стесняясь, пару раз позволил толкнуть банан глубже в рот. Черт. Играть с Мадсом в подобные игры чревато собственным проигрышем. И Хью мгновенно это понял, когда Миккельсен развязно провел языком по всей длине фрукта, а потом с удовольствием откусил кусочек.       — Очень вкусно, elskede. Но не вкуснее тебя, — этот теплый взгляд прямо в глаза, хитрая улыбка. Хью едва не растаял.       Дэнси улыбнулся, какое-то безграничное счастье и спокойствие затмили всю его голову. Теплый ветер, маленькие капли дождя, одуряющий аромат осени. Мадс, такой родной и такой горячий, сладкий от фруктов жадный поцелуй, кружащая голову близость. Был ли Хью когда-нибудь счастлив настолько, как сейчас? Вряд ли. Крепкие объятия, сильные руки, безоговорочная власть, которой Дэнси отдавался со всей страстью. Ему слишком нравилась эта сила, нравилось, что о нем заботятся, что лелеют, дарят дорогие памятные подарки. Что его подчиняют себе. Больше уютного молчания и новых ласковых спокойных поцелуев.       — Я хочу спросить, — слишком пустая голова, слишком глупые мысли. Но все, чего хотел Хью сейчас — остаться с Мадсом на всю жизнь. Проблеск сознания: «Черт, заткнись! Не время и не место!» — заглушен теплотой надежды. — Что я значу для тебя? — Дэнси почти не контролировал слова, вылетающие из его рта. Почти — на половину он все же осознал смысл сказанного.       — Ты знаешь, — Мадс вдруг напрягся, отводя взгляд к водопаду. Кажется, начало этого разговора ему не очень понравилось. И надежда, волнами расходящаяся в душе, ослабла.       — Нет, не знаю. Мы ведь никогда этого не обсуждали. Я живу в твоем доме, мы спим вместе, едим, занимаемся сексом. Черт, да я даже знаком с твоей женой, которая, между прочим, знает о том, что мы любовники, — Хью ласково поправил выбившуюся светлую прядь за ухо, стараясь скрыть нервное напряжение и дрожь в руках. Отчего-то захотелось взять все свои слова назад, отмотать время, чтобы не произносить этого всего. На секунду, всего лишь на секунду, он подумал, что сможет справиться с возможным ответом, но останавливаться было уже поздно. — И я принял твои правила. Ты ведь первый начал все эти намеки и ухаживания.       — На съемках «Артура» все казалось иначе, — со смешком ответил Мадс. Он только что вновь попытался увести разговор в другое русло. Еще одно ведро ледяной воды, заглушающее пожар надежды.       — Да, я влюблен в тебя еще с «Артура», — Хью наклонил голову, чтобы видеть лицо Миккельсена, а не только изысканный профиль. — Но первый шаг сделал ты год назад. Почему?       — Потому что я тоже влюблен в тебя, Хью, — Мадс наконец развернулся, встречаясь взглядом. Слишком серьезное лицо, слишком строгие глаза. Потоки воды, смывающие все форты, выстроенные в голове Дэнси. — Потому что за четверть века в браке испытал к кому-то такие сильные чувства. Потому что видеть тебя на площадке было слишком приятно, так же, как и касаться тебя, слушать твои монологи об Уилле, видеть улыбку.       — Только влюблен? — Хью невольно отодвинулся, опуская несчастный банан на одноразовую тарелку. Солнечный день как-то мгновенно потускнел, стерлись краски с ярко-желтой листвы.       — Разве это плохо? — Мадс поднял его подбородок вверх одним пальцем. Потянулся к губам. Привычное движение, но Хью почувствовал только раздражение и удар молота по затылку — подступающую головную боль.       — Плохо то, что я чувствую другое к тебе. Что надеялся на другой ответ, — Дэнси заморгал, пытаясь отстраниться. Не хотелось показывать свои слезы и слабости. Он и так сказал больше, чем хотел. Ведь всегда в глубине души знал, что ни к чему хорошему это не приведет. Только к болезненно стянувшемуся сердцу и этой мерзкой боли. От невозможности не быть рядом. И невозможности отказаться от желания быть рядом. — Я… Мне лучше… Мне стоит вернуться в отель.       — Не говори глупостей, — Мадс притянул к себе легкое тело, уткнулся носом в изгиб шеи. Голос его, всегда уверенный, вдруг дрогнул. — Пожалуйста, не надо так, Хью. Это просто нечестно. Я ведь готов ради тебя сделать что угодно.       «Что угодно» — это красивые слова с красивым романтическим смыслом. Как часто люди говорят их друг другу, обещая звезду с неба, кусочек луны на тарелке. Обесценивание человеческих возможностей — вот что такое «что угодно». Но Хью не нужны недосягаемые объекты или великие возможности. Ему нужно очень простое — жить с Мадсом, дышать с ним одним воздухом, смотреть на те же самые звезды, что и он. Целовать, обнимать, любить. Он подстроится подо все, чтобы быть с Миккельсеном, вынесет все, что ему уготовит их совместная судьба. Конечно же, два громких развода от звезд сериала привлекут много ненужного внимания. Две разрушенные семьи ради создания новой.       — Убежать вместе в другую страну? Развестись? Прожить со мной всю оставшуюся жизнь? — тихо перечислил Дэнси. Это было глупо и безнадежно, но… А вдруг?       — Ты ведь сам этого не сможешь, Хью, — Мадс уложил его голову к себе на грудь, успокаивающе скользнул пальцами в кудри.       — Ради тебя смогу, — покачал головой Хью, цепляясь руками за плечи. Крепче прижался, позволяя баюкать себя в объятиях. Зашептал так тихо, как мог, в слабой надежде, что его не услышат. — Мэсс, пожалуйста, давай уедем вместе. Купим дом где-нибудь в Австралии. Будем жить только вдвоем. Состаримся, заведем домашних животных, нас будут навещать дети. Или заведем своих. Все будет прекрасно. Когда ты рядом со мной, я готов на все. Мы начнем новую жизнь. Вместе.       Он сказал это. То, о чем не мог не думать уже несколько недель кряду. То, что жгло его сердце каждый чертов день. Его мечта, последняя мысль, с которой он засыпал. Первый образ, который он видел, просыпаясь утром. Хью давно понял, что готов. Правда готов. Он мог прямо сейчас позвонить Клэр и сказать, что хочет развода. Объяснить все своей милой любящей Клэр, пообещать всегда заботиться об их общем ребенке. Перечеркнуть всю свою прошлую жизнь — только если Мадс скажет да. Скажет, что он тоже этого хочет. Что готов.       — Хьюстон. То, что происходит между нами — это прекрасные яркие чувства. Но ты не любишь меня, милый. Это просто влечение.       — Как ты можешь знать это? — Хью отшатнулся, тяжело вдыхая и выдыхая. — Как ты можешь судить мои чувства к тебе?       — Любовь — это то, что создается годами. То, что вы строите вместе с партнером, проходя через все трудности и сложности. Я действительно влюблен в тебя, Хью. Но ты и Клэр строите свою судьбу. Ее ты действительно любишь.       — Я люблю тебя, — рвано пробормотал Хью, почти насильно приникая к губам, заглушая любые другие мысли в этой датской голове. Долгий поцелуй, горькое осознание правды. — Люблю. Проблема только в том, что ты не любишь, так?       — Я не знаю, родной. Это тяжело — разобраться в самом себе и своих чувствах под старость лет.       — Я помогу тебе, — Дэнси вновь приник к чужим губам.       Это было странно. Он никогда так отчаянно не желал, чтобы его любили в ответ. Ни с одной своей бывшей, даже с Клэр. Они просто были — и Хью был рад. Такое сложное многогранное составляющее жизни, как чувства, всегда просто были. Дэнси не хотел в них разбираться. Не понимал, что на самом деле ощущает. Желание обладать или реальную любовь. Сейчас он просто хотел показать Мадсу то, что видит сам. Что ошибался, убегая от него, думая, что по-настоящему любит другую. Хью как можно нежнее обхватил чужое тело, провел ладонями по лопаткам. Это был словно оглушающий поток адреналина по венам, сжигающий кровь и все внутренние органы. Пальцы на покрытых щетиной щеках, на высоких скулах, мягкие, гладящие загорелую кожу как самый дорогой и хрупкий фарфор — нежность, возведенная в абсолют. Торопливое движение, рука Мадса под давлением улеглась на грудь, к самому сердцу.       — Вот так — когда любишь, — трепыхание пульса под кожей, обжигающий жар крови. Вторую руку Хью приложил к своей мокрой щеке. — И вот так — когда любишь.       — Так ведь не только со мной.       — Я чувствую, — Хью пропустил замечание мимо ушей, нежно прижался губами к венке на запястье, ощущая быструю пульсацию, видя, как собираются слезы в глазах цвета меда. — Ты тоже любишь меня, Миккельсен.       — Может быть, — помедлив, согласился Мадс, слегка отстраняя от себя Дэнси. — Но также я знаю, что ты на самом деле любишь Клэр.       — Не говори мне про то, в чем не разбираешься! — Хью все же повысил голос. Как ни старался сдержать весь этот гнев и боль, что вырывались из самого сердца от этих глупых и ненужных слов. — Ты ни черта не знаешь, Мэсс! Не знаешь, как все те десять лет я ждал тебя, мечтал увидеть. Что думал о тебе каждый чертов день. И я, блять, люблю тебя!       Мадс промолчал, пряча взгляд в волнах водопада. Отрешенное лицо, лишенное всяких эмоций. Только небольшая складка у бровей. Хью терпеливо ждал, сам не понимая чего именно. Миккельсен думал. Мучительно. Что-то решал сам для себя. Будто ожидал какого-то знака свыше. Наконец, словно очнувшись от спячки, достал смятую пачку с зажигалкой, задумчиво закурил. Слишком долгая пауза.       — Пожалуйста, скажи что-нибудь.       Почему голос Хью так дрожит? Почему его руки так сильно цепляются за плечи? Почему Мадс до сих пор на него не смотрит? Холодный ветер забрался под тонкую ветровку, вызывая шквал мурашек. Слишком тихо стало вокруг, будто сама природа остановилась. Зажглась вторая сигарета, выкуренная несколькими глубокими затяжками.       — Мы не можем разрушать свои семьи лишь из-за шанса того, что это и правда любовь, — наконец подал голос Мадс. Тихий и хриплый. Одинокие слезы в глазах.       Хью сократил возникшее между ними расстояние, обхватил чужое лицо ладонями, поднял карие глаза на себя.       — Я готов, Мэсс. Готов дать нам шанс.       Мадс закрыл глаза, несколько раз вздохнул и шумно выдохнул. Тяжело сглотнул, настраиваясь на ответ. Даже улыбнулся слегка. Хью, не сдержавшись, слизал эту улыбку с губ. «Скажи, Мэсс, что тоже готов». И он открыл рот, произнес несколько слов на датском. Хью ни черта не понял, его заглушил этот мерзкий звонок телефона. Как никогда вовремя.       — Не бери. Ради меня. Пожалуйста.       — Это Виола, — Мадс явственно разрывался между тем, что любит, что хочет и что должен. — Прости, Хью, я быстро.       Торопливые датские слова, долгое молчание в трубку. Вновь слова, но более возбужденные. Хью, на самом деле, очень нравилось, как говорит Мадс на родном языке. Это было волнующе и сексуально, но сейчас он ощущал только волны злости. Сидя рядом, но не понимая ни слова. Чувствуя, как что-то важное между ними ускользает в пустоту. Головная боль достигла пика, и Хью принял это даже с каким-то глухим облегчением. Пусть болит, так даже лучше. Не будет слишком больно, когда Мадс решится продолжить свой монолог про любовь. Он закончил, выронил телефон из ладони, опустил голову, обессиленно оглянулся. Будто искал поддержки в Хью. Это было мстительно приятно — видеть боль на этом вечно уверенном лице.       — Хью… нужно… уехать, — Миккельсен отстраненно смотрел в одну точку, и Дэнси буквально видел, как в его мозгу прокручиваются шестеренки. Мадс попытался встать, но лишь покачнулся на нетвердых ногах. То, что могло произойти, ушло навсегда. И это было горше, чем могло быть.       — Уедем. Да, — Хью и правда хотел уйти. Все то, что произошло с утра казалось абсолютно неправильным. Все эти объятия и поцелуи, игривые шутки, понятные только им двоим. То, как он оголил каждую часть своей души и не получил ничего взамен.       — В Данию. Мне нужно домой, — Миккельсен резко встал, торопливо засобирался. Несколько раз громко чертыхнулся, и только потом голос его треснул, будто стекло на миллионы осколков. — Нужно позвонить Ханне. Вещи, черт. Билеты. И Карл. Черт. Господи, они не знают.       — Чего не знают? Надолго уехать? — Хью постарался придержать этот ураган хаотичных движений, когда Мадс просто бросил их пикник посреди леса и быстро зашагал в сторону дороги. — Твою мать! Остановись! Что случилось? Надолго ты уезжаешь?       — Я… Несколько недель, как минимум, — Мадс остановился, будто споткнувшись, опустил голову, закрывая лицо ладонями. — Боже, Хью…       — Недель? То есть и в твой день рождения? — Дэнси нагнал его почти бегом. От резкого подъема голова буквально грозила взорваться, а от быстрых шагов замутило с невероятной силой. Такой педантичный человек, как Хью, ненавидел в своей жизни две вещи: опаздывать и менять планы. С опозданиями он мог смириться, но со вторым нет. Два билета в Италию, купленные заранее на двадцать первое ноября. За день до его дня рождения. Тошнота и боль достигли пика, Дэнси почти трясло от грохота крови в голове. — Ты… Правда улетишь вот так? Сейчас?       — Хью, я. Я не могу думать… Она, — Мадс хотел сказать что-то еще. На лице его отразилась такое странное выражение всепоглощающей боли.       — Я собирался сделать тебе сюрприз, Мэсс. Выбил у Фуллера несколько выходных для нас с тобой, — если бы шум в ушах унялся, Хью мог бы расслышать торопливые объяснения Мадса. Но тот беззвучно открывал и закрывал рот.       — Хью, сейчас не время. Я объясню по дороге…       Не время. Его затрясло, в глазах расползлись широкие пятна. Голову накрыло чертовым чугуном, затошнило до боли в скулах.       — Для тебя всегда не время, — Хью горько рассмеялся, грубо затыкая возможные слова. — Не на меня так точно.       — Хью, пожалуйста, остановись…       — Я был готов на все ради тебя. А теперь. Пошел ты к черту, Мадс! — Хью грубо тряхнул чужие плечи, толкнул всей силой, чувствуя только жгучую ревность и боль. Он собирался улететь в этот день, не останется с ним, не возьмет с собой. Много боли в каждой клеточке своей кожи и души. Это слишком. — Ты и твоя дурацкая семья! Твоя чертова жена и дети — идите все к черту! Оставайся…       Он не успел закончить. Хлесткая пощечина опустилась на покрытую бородой щеку. Не больно, не унижающе, просто оскорбленно. Мадс оказался близко, пышущий яростью и гневом. Лицо его покраснело, из глаз катились крупные слезы водопадом, всегда спокойное лицо перекосилось от боли, губы плотно сжаты. Хью смог только хватать воздух ртом, прикасаясь ладонью к обожженной щеке. Ему грубо кинули ключи.       — Бери машину. Забирай вещи. Уезжай. Не могу тебя видеть, — тяжелые, как молот, слова. Беспощадные.       — Мэсс… — Хью будто очнулся от своей боли, в голове неожиданно прояснилось. Он только что осознал все, что сделал или наговорил. Солнце ослепило его, тяжелая голова упала на плечи. — Мэсс!       Миккельсен не ответил. Просто развернулся и быстро пошел по тропинке к дороге, тотчас прижимая телефон к уху. Хью так и застыл на месте, до конца не понимая, что произошло. Несколько мучительно долгих минут осознания — и Дэнси упал в густую зелень травы. Все это могло означать лишь одно — конец. И сам Хью, никто другой, только он один — был виновен в этом. Его все-таки стошнило.