Папочка

      Уилл сжимает и разжимает кулаки в бессмысленной злости. На что? На то, что Ганнибал заставляет его ожидать в приемной? Вариться в собственном соку. На то, что даже поймав убийц, не вернет им семьи, от которых они отказались? Отринули от себя дар любящего материнства? Детство — пора, в которую тебя выносит шумной морской волной вне твоего желания. Так просто случается — дерьмо случается. Детство случается. Но как можно позволить себе отказаться от того, что есть у тебя с рождения, что обретает ценность с каждым прожитым днем. Уилл этого не поймет никогда.       Дверь наконец открывается, доктор Лектер стоит перед ним — обычно уверенный и прямой, будто все в своей жизни знает наперед. Мужчина с синдромом Бога — так ли это, или лишь маска, которую Лектер демонстрирует ему. Уилл резко проходит между ним и дверью, ведь Ганнибал не думает отодвигаться. Он словно материнское лоно, выпускающее из себя, или позволяющее войти. Слишком грубо Грэм бросает сумку на диванчик, спешно снимает куртку — его греет злость и раздражение. Слишком сильно.       Уилл шагает вперед, не замечая, как сумка падает под ноги. Слишком поздно, он уже цепляется за край ремня носком ботинка, и Хью, спотыкаясь, падает на пол.       — О, черт, — Дэнси рассмеялся, представляя, как нелепо будет выглядеть его падение на камере. — Блин, вот это я приложился.       Ноют колени, Хью потянулся, собираясь встать, к нему уже спешил Мадс. Он оказался близко в два длинных шага, и от этой «ганнибальской» уверенности, Дэнси так и замирает. В весьма двусмысленной позе: на коленях перед Миккельсеном. Что если подползти совсем близко и… Пошутить? Можно, например, потянуться к ширинке на его брюках, посмотреть снизу вверх, намеренно облизнуть губы. Стоп. Перестать думать нужно срочно, потому что лицо уже привычно залила краска, а собственные брюки вдруг стали теснее. Как может его возбуждать что-то подобное?       — Хью, давай еще дубль, — Дэнси показалось, или голос Мадса стал более хриплым? Он подал ладонь, потянул на себя, обдал шею горячим дыханием, будто специально. В его сильных руках так тепло, что Хью с силой отрывается от него, переводит сбившееся дыхание. Лучше бы он не смотрел в эти глаза — со смешинкой, с искрой желания. Могли ли они в этот момент думать об одном и том же?       — Рождество пришло к вам раньше? Или опоздало? — Ганнибал указывает на выпавший из кармана подарочный сверток, едва дергает уголками рта, когда верхняя одежда Уилла опускается возле небрежно брошенной сумки. Перфекционист Лектер, должно быть, ненавидит такие проявления беспорядка. Грэм даже ловит себя на мысли, что вывести всегда спокойного Ганнибала из себя — вполне веселая идея. Ему тоже любопытно многое в этом человеке.       — Это был подарок для Эбигейл. Увеличительное стекло, — Уилл игнорирует кресло — место, на котором он все чаще и чаще открывает доктору свои мысли. Проходит прямо к столу, нужно чем-то занять руки. Берет первую попавшуюся ручку, вертит ее в руках. — Я передумал его дарить. Я был слишком расстроен и не мог думать трезво. До сих пор расстроен, если честно.       Доктор Лектер несмело поправляет сумку и куртку, едва касаясь, но наводя хотя бы подобие порядка. Это неожиданно успокаивает. Ганнибал — оплот его собственного порядка в голове. Если он не сможет расставить все по местам, то не сможет никто. Уилл намеренно кладет ручку на край стола, а не на свое место — просто посмотреть на реакцию.       — Хотели научить ее рыбачить? — Лектер едва заметно ухмыляется, провожая ручку взглядом. Резко садится в кресло, по-хозяйски закинув ногу на ногу. В этом кабинете все о нем, даже воздух пропитан его силой и волей. Взгляд его блуждает, Уилл ощущает его, словно прикосновение. К лицу — нежное, к груди, животу — более звериное. — Чувствуете отцовство?       — А вы — нет? — Грэм резко оборачивается, чувствуя ускользающий взгляд. Вновь прикосновение к лицу с долгим нажимом.       — Да, — просто и честно отвечает Ганнибал. И больше Уилл не может злиться, только не на него, не на того единственного, кто чувствует его, пробирается глубже в мысли. Замещает собой не только физическое пространство, но и ментальное. Пусть так — Уилл сам пускает его, едва ли не ворота распахивает. Проходите, доктор Лектер, обустраивайтесь. Будете ли вы вторым отцом для Эбигейл вместе со мной?       Когда Брайан объявляет «стоп», Уилла еще потряхивает — он не все выразил, не все сказал. Хью пришлось одернуть себя, чтобы с трудом вылезти из прилипшей к нему кожи Грэма. Такое стало происходить все чаще в сценах с Мадсом. Миккельсен был невероятным актером, он проживал все переживания вместе с персонажем, был обворожительно правдив в своей игре. И Хью не хотел отставать — возле Мадса хотелось творить искусство, а не просто «играть». Они вышли из кабинета Ганнибала только после настойчивых увещеваний Фуллера об обеде. У Дэнси действительно призывно заурчал живот, и Мадс сразу же поднялся, уводя Хью в столовую. В их облюбованный закуток, в который почти никто не заглядывал.       Обед прошел слишком быстро: Хью едва притронулся к сухому стейку из курицы, а коллеги уже поднялись со своих мест, забирая ланч-боксы или складывая грязную посуду в мойку. Мадс тоже закончил свой бургер в один присест и теперь скучающе потягивал колу без сахара, ожидая, пока партнер закончит есть. По нетерпеливому подрагиванию ноги, Хью понял, что Миккельсен едва держится и сейчас душу продаст за сигарету. Такое питание, курение, пиво — Дэнси вдруг весьма ощутимо обеспокоился здоровьем друга.       — Идеальный обед для будущего гастрита, — съязвил Хью, давясь очередной ложкой постного риса с овощами. — Ты-то уже не молодеешь, старичок.       Мадс красиво изогнул бровь, широкая улыбка осветила лицо. Его, казалось, совершенно не задел полушутливый выпад коллеги, лишь слегка позабавил. Он резво встал, абсолютно точно намереваясь выйти, и Хью почти сразу же раскаялся — сейчас он уйдет курить один. Стоило быть более вежливым, он ведь и сам не молодеет. Внезапно что-то хрустнуло, и Мадс тотчас согнулся пополам со стоном боли.       — Черт, Мэсс, — Хью подскочил со стула, заметался, обхватив Миккельсена поперек торса. Так и застыл, не понимая, что делать. То ли усаживать на стул обратно, то ли распрямлять. А потом прислушался к рваному дыханию. — Говнюк! Ты что, смеешься?       Мадс хохотал уже в открытую, ткнулся лбом в область солнечного сплетения Хью. Даже слезы у него выступили — чертов актер.       — О, жаль я не увидел твоего лица, — выдохнул отсмеявшийся Мадс, зацепился руками за плечи, имитируя стариковский тремор в руках. И вдруг опять оказался так близко, лицом к лицу. И все ненужные переживания сразу отпали. Мадс подмигнул и уставился на призывно раскрывшиеся губы. — Будешь знать, как называть меня стариком. Я еще в самом расцвете сил.       — Не сомневаюсь, — пробормотал Хью, неосознанно подавшись вперед. Замер, когда едва не коснулся носа. Твою мать, этот Миккельсен из него всю душу вытрясет. Дэнси действительно был уверен, что Мадс даст жару любому молодому актеру. То, как он двигается, как выглядит в свои почти пятьдесят. Так, не думать о…       — В сексе я тоже все еще чертовски хорош, — рассмеялся Мадс, будто опережая все невысказанные мысли. Как же хочется бросить все правила приличия и возможность того, что в их закуток столовой кто-то зайдет. Поддаться желанию, распробовать эти губы. Но сердце стучит как бешеное, а кровь пятнами красит лицо и шею. И, конечно, Миккельсен видит все это, опускается вновь к самому уху, цепляет нежное место у хряща клыками, вырывая судорожный вздох. Слишком тесно, слишком близко. Слишком интимно для просто друзей. — Так что будь хорошим мальчиком, Хью, не шути так больше.       Хорошим мальчиком — Дэнси готов был провалиться под землю от стыда за собственную реакцию на такие простые слова. Хотелось отпустить контроль и прижаться всем телом, потереться ноющим возбуждением о бедро, руку, да хоть что-нибудь! Воздух урывками скользит в легкие, стремительно темнеет в глазах. Это не то, что они должны делать, но то, чего хочется так невероятно сильно.       — Как скажешь… — замявшись, выдохнул Хью на ухо едва слышно. Вот дерьмо, он едва не назвал его этим шутливым прозвищем. Тогда еще можно было — Хью был малолетним веселым придурком, но сейчас — нет. Он и так уже дошутился настолько, что фантазия вдруг нарисовала перед ним отчетливую картину, как он стоит на коленях перед Мадсом. Старательно облизывает его, будто самый вкусный леденец. Вбирает вставшую плоть глубже в рот, пока его руки ворошат кудри, тянут их к себе, насаживая его глотку. Хью моргнул, сбрасывая наваждение, безуспешно попытался выбраться из тисков рук, но Миккельсен держал его крепко, перекатывая под рубашкой сильные бицепсы.       — Кажется, ты не договорил, — Мадс облизнулся, почти хищно, по-звериному. В глазах разлилась похоть — Хью ведь не могло показаться. Он и правда хочет это услышать?       — Как скажешь, папочка, — последнее слово с едва уловимым вздохом, почти стоном. Возбуждающее полное подчинение. Если Хью сейчас же не отойдет, то просто сам набросится на Миккельсена, и будь что будет. В морду он точно не получит — Мадсу, вроде как, нравится, но всегда есть вероятность ошибки. Может, это просто дружеские шутки такие, а голодный блеск янтаря Дэнси сам себе придумал. Хью тотчас выбрался из тесноты объятий. Вскользь глянул на расширенные янтарные зрачки, голодный оскал, вздутые вены на руках. Гребанный сексуальный скандинавский бог. На улице он будто внезапно протрезвел. Твою мать. И зачем он это сказал?       Сцены в бюро — одни из любимых для Хью. Там он просто был слегка свихнувшимся Грэмом, не падая так глубоко в образ. Он отчетливо понимал, где и с кем находился, что перед ним снуют камеры, статисты, гримеры. Какого тогда черта в сценах с Мадсом он будто отключался от реальности — полностью влезал в шкуру Грэма. Он не играл, а жил всеми чувствами, так же заражался чужой эмпатией и страхом собственных мыслей.       В бюро можно было пошутить с Лоуренсом, посмеяться над Скоттом и его вечно смешным лицом. Даже когда он пытался выглядеть серьезно — выходило комично.       — А режиссер мне говорит: «Что ты, блин, делаешь со своим лицом?!» — Хью весело засмеялся, подначивая Скотта продолжить. — «Я слушаю!» — «Перестань слушать!».       Покатилась вся площадка. Этот его смех на уровне ультразвука, забавные морщинки, открытое лицо, живая мимика — Хью позволил Эттьен шлепнуть себя по плечу от хохота. Съемки шли уже почти два месяца, так что команда сильно сблизилась, что вполне ожидаемо. Они подначивали друг друга, разыгрывали, смеялись, когда Лоуренс пытался не выйти из образа, но нещадно фальшивил. Хью чувствовал себя здесь в своей тарелке.       — Так, дружочки, кто мне тут весь рабочий процесс разлагает? — Фуллер вылез из своего кресла, стремясь оказаться ближе к веселой компании. — Малыш Хью, ты ли это?       «Малыш Хью» только фыркнул, улыбаясь. Уж кто-кто, а он точно пытался сдерживаться, настроить коллег на рабочий лад.       — Даю выходной вам завтра. Сегодня дорабатываем как положено. А после съемок жду всех в каком-нибудь ресторанчике — будем пить, кутить и веселиться!       Послышались одобрительные возгласы — Фуллер умел подбодрить, настроить на позитив. Почти что учитель, воспитывающий команду неугомонных подростков.       Съемки завершили быстро, веселой гурьбой собрались у площадки, одетые и собранные. Мадс вышел последним, переодевшийся в черные джинсы и простую широкую худи. Намеренно растрепанные волосы подчеркнули линию скул. Хью едва слышно вздохнул, направляясь к нему. Даже если бы хотел остановиться — не смог бы под внимательным взглядом Мадса. Он, конечно же, сразу закурил, протянул пачку Дэнси. Они простояли так порядочно, дожидаясь Фуллера. Тот, видимо, увязший в административном процессе, слегка забылся во времени. Он вышел с легкой извиняющейся улыбкой под руку с мужем.       Хью кольнула легкая игла зависти — так открыто и нежно смотрел он на Скотта. Дэнси бы хотел так же идти сейчас с Клэр и подросшим сыном. Рядом, болтая обо всем на свете. Давно он не звонил ей, забывшийся в работе. Да и Клэр была занята — они списывались по вечерам, перекидывали друг другу смешные картинки, рассказывали веселые истории со съемок. Как же он скучал.       Вместо этого он стоял рядом с Мадсом, но не был недоволен. Присутствие Миккельсена, напротив, вселяло в него непонятную уверенность. Он курил слегка задумчиво, полной грудью вдыхая дым от сожженной бумаги и табачного листа. Нарушать его спокойствие не хотелось, так что Хью тоже молча закурил, оглядываясь. К ним тотчас подошел Аарон и другая группка курильщиков, образовывая своеобразный круг. Мадс улыбнулся, будто все это время был счастлив. Дэнси вдруг осознал, что та молчаливая задумчивость была предназначена лишь для него. Они были друг другу ближе чем кто-либо.       — Эй, Мэсс, — Фуллер приобнял мужчину за плечи, подходя сзади. Миккельсен забавно округлил глаза от такого вторжения, вызывая улыбку на лицах. — Ты ведь с нами?       — Папа Фу не дал мне выходной, — съязвил Мадс, ногтем стряхивая длинную полоску пепла.       — Придешь завтра попозже. Например, к часу. Там и отснять-то не так много. Пару сцен с Эбигейл и Франклином, — Фуллер картинно нахмурился. — Давай, Мэсс. А то Хью весь вечер проторчит грустный.       — Эй, я тут вообще-то!       Мадс приподнял бровь, улыбнулся, будто успокаивая внезапное возмущение брюнета. Выкинул бычок в ближайшую мусорку. От этой всепоглощающей уверенности Хью стало спокойно.       — Решено! Так, дружочки, идем все вместе, не разбредаемся, по сторонам не глазеем. Ведем себя прилично хотя бы до первого бокала!       — Будет исполнено, папочка, — Скотт смотрел на Брайана таким смешливым влюбленным взглядом. Они вместе уже давно, а так обнимают друг друга, так весело болтают — две родственные души. А еще это «папочка». Хью густо залился краской, вдруг представив себя и Мадса, шатающихся так в обнимку.       Вечер среды. Хью пообещал себе навсегда запомнить этот чертов вечер среды. Хотел ли он просто лелеять в памяти этот день или на основе него сделать выводы — так сам и не разобрался. Ресторан оказался полупустым, для них нашелся большой стол в углу. Хью пропустили вперед, к самой стене — будто самого уязвимого. Словно все вокруг тоже вдруг начали считать его нестабильным Уиллом Грэмом. Ну или Дэнси напридумал себе черти что. Мадс подлез к нему, небрежно откинулся на спинку длинного дивана у стола. Меню оказалось большим. Просто огромным. По три листа выбора салата, супов, горячего. Одних только вариаций закусок оказалось непозволительно много. Хью мгновенно потерялся во всем этом разнообразии, просто скользил взглядом по аппетитным картинкам, так ни на чем не остановившись.       Проще, чем выбрать себе ужин, оказалось болтать с Лоуренсом и Фуллером. Они оказались настолько «своими», что просто заказали пива и тарелку с закусками на двоих. Скотт с Каролин решили выпить вина. Официантка, молодая и довольно хорошенькая, спешно кивала, записывая заказ в мобильном. Глаза ее то и дело оказывались на спокойном лице Мадса — либо узнала его, либо просто понравился. Хью почему-то захотел побыстрее отделаться от нее.       — Что вы выбрали? — девчонка совсем растеклась в лужицу от очаровательной клыкастой улыбки, голос ее резко скакнул на пару тонов выше.       — Стейк из лосося с овощами и бокал темного Гиннеса, — Мадс обернулся на Хью, все еще сверкая улыбкой. Увидел замешательство на лице и продолжил сам. — Ему то же самое.       Дэнси тихо выдохнул, теряясь в ощущениях. То, что Мадс знал его вкусы, определенно подкупало. То, что он так нахально лыбился официантке и решал за него, бесило. Хью нервно постучал пальцами по столешнице, выскользнул из куртки. Черт, теперь понятно, почему над ним все так тряслись. Он совершенно забыл переодеться, и в этой бесформенной куче уилловского тряпья выглядел почти жалко. Даже блядские очки не снял. Отснятые кадры, которые Хью мельком глянул перед выходом, показывали его таким тревожным и беззащитным с этими кудряшками и тихим голосом.       Коллеги веселились, громко обсуждая последние недели работы. Все-таки отдых действительно им был нужен — они все соскучились по простым вещам: посидеть у телека, похрустеть чипсами и поболтать. Когда ты вливаешься в историю, полной мрачной психологии, темных пятен и расчлененных тел, сбрасывать напряжение просто необходимо. Вот Хью и сбрасывал. Не задумываясь, выпивал бокал за бокалом, благо, официантка всегда была где-то в шаговой доступности и была только рада повторить, расширяя чек. Алкоголь на его кучерявую голову действовал всегда одинаково: сначала веселье по нарастающей, а потом необоснованная грусть. Пока еще в первой стадии, Хью много болтал и смеялся, шутил, вызывая взрывы смеха у коллег по площадке. Ловил взгляды Мадса, теплые и заботливые, со смешинкой. Даже улыбался он как-то особенно искренне, почти с любовью.       Когда Хью начал рассказывать историю их с Мэссом поездки на лошади во время съемок, тот лишь слегка боднул его ногой по коленке. Этот чертов скандинавский бог пьянел неохотно, так что был в полном трезвом сознании. Да ладно, отмахнулся Хью от настойчивых пинков, ну, подумаешь, поездили разок на одной лошади. Да с кем ни бывает.       — А перед этим Мэсси мне еще сказал: «Хью, ты должен сняться в фильме в Дании!» — Дэнси экспрессивно хлопнул обтянутое джинсой бедро Мадса, весьма точно изобразил шипящий акцент, вызвав одобрительный смех за столом.       — Хьюстон, если ты не хочешь провести остаток вечера с кляпом во рту, тебе лучше замолчать, — Мадс улучил момент всеобщего веселья и зашептал. Прямо в ухо, прислонившись губами к мочке.       — А может я хочу этот кляп? — нахально прошипел Хью. Алкоголь кипел в его крови, кипело нарастающее возбуждение от долгого воздержания и окутавшего запаха дождя и сигарет. Мадс давно стащил с себя худи, оставшись только в футболке с коротким рукавом. Хью немедленно опустил взгляд на крепкие мышцы, когда длинные пальцы с усилием сжали его колено.       — Dårligt dreng, — прошелестел Мадс, придвинулся чуть ближе. От него за версту несло угрозой и похотью. — Не стоит меня провоцировать, я могу и поддаться на уговоры.       Миккельсен показательно убрал руку, оставляя после себя холод и пустоту. Неприятно. В пьяном мозгу Хью зародилась идея мести. Пока все были заняты ужином и смехом, Дэнси опустил ладонь на чужое крепкое бедро, повторяя движение и нажим. Мадс даже взглядом не показал, что что-то не так, разговаривая с Каролин. Хью же сделал вид, что тянется поднять что-то под столом и легко проскользил пальцами по грубой ткани облегающих джинсов. От бедра к лодыжке, задержался там, выпуская короткие ногти, слегка царапая открывшуюся кожу у спортивных кроссовок. А затем так же медленно поднялся, вылезая из-под стола. Колено, бедро, внутренняя часть брюк, ширинка. Остановился здесь, слегка потирая выступающий шов. Хью готов был поклясться, что Миккельсен едва сдержал рык, напрягся, но все же рассмеялся пошлой шутке Скотта, только предательски дернулась ткань джинсов и взгляд его стал более голодный.       Опьяневшая Каролин, кажется, приняла это на свой счет, внезапно смутившись. Она то и дело поправляла и без того идеальную прическу, то оголяя плечи, то раскидывая каштановый водопад по спине. Длинная тканевая скатерть надежно скрыла следы преступления, маленькую выходку Хью никто не заметил. Не заметили и ответного движения Мадса, когда тот абсолютно бесцеремонно уложил свои длинные пальцы на его пах. Провел несколько раз, ласкаясь, притираясь, вызывая глубокий вздох. Дэнси, кажется, попытался убрать руку. Или придвинуть, он и сам не был в этом уверен. Но Мадс лишь шлепнул его ладонью, прекратив попытку сопротивления. Пальцы потащили замочек вниз, уверенно залезли в гульфик трусов, рука по-хозяйски улеглась на полувставшем члене. Все, что смог сделать Хью — обескураженно моргнуть. Прижатый чужим бедром к стене, он не мог пошевелиться или вылететь из-за стола, или хотя бы встать. Его эрекция скользнула в чужую горячую руку, нетерпеливо дернулась там. Разлилось водопадом чувство удовлетворения. Возможно, лишь возможно, именно этого он и добивался.       А Мадс совершенно невозмутимо медленно сместил нежную кожицу вниз в крепком захвате, оголяя чувствительную головку. И вверх — увлекая за собой, вниз — будто прыгать в воду с обрыва, вверх — почти что лететь в небеса.       — Мэсс, черт побери, что ты… — Хью залился румянцем, голос опустился до едва уловимого шелеста. Бедра сами дернулись навстречу, выдавая его желание с потрохами. — Господи боже, не здесь, Мэсс, не так.       Не здесь, но где-нибудь в другом месте, ведь он абсолютно точно и неимоверно хочет. И это было заметно по блестящим глазам, по приоткрытым влажным губам, по изнывающему смазкой почти багровому члену в чужой ладони.       Простые движения, но истосковавшийся по ласке Хью, искусал себе все губы, лишь бы не простонать в полный голос. Благо друзья за столом совсем захмелели и не обращали на них никакого внимания. Точнее, на Дэнси. Мадс-то все еще продолжал шутить и смеяться, даже пиво умудрялся пить. Может, на самом деле у Миккельсена не две, а шесть рук, поэтому он успевал не только гладить и сжимать, но еще и ласково касаться большим пальцем чувствительной уздечки, мокрой от смазки головки. Это было слишком, стало еще хуже, когда Мадс добавил в движение запястье, а пальцы сжал сильнее, как делал сам Хью.       — Мэсс, умоляю тебя, не здесь, пожалуйста, — Дэнси едва смог прошептать что-то без явного стона. Благо, гомон стоял вокруг громкий. Миккельсен даже ухом не повел, только замедлился, намеренно дразня, давая понять, что услышал. Мадс как раз сделал порядочный глоток пива, отчего на его губах остались «усы», тотчас слизанные длинным упругим языком. Черт! Когда Хью понял, чего от него хотят, сердце забилось в бешеном ритме. Он несмело потянулся губами к уху и умоляюще, с надрывом, прошептал:       — Папочка… Пожалуйста… — Хью вцепился в его руку, оставляя на жилистом предплечье ощутимые отметины. Вздохнул тяжело, принимая свою окончательную капитуляцию перед этим садистским датским совершенством. — Я буду хорошим мальчиком, обещаю.       Мадс наконец обернулся и жадно вгляделся в изнывающее от стыда и желания лицо. Чертов бог, ведь знает, о чем его просят. Быстрее, крепче, в кулак — избавить от невероятного напряжения, которое грозится взорваться само. Или убрать руку и дождаться другого момента. Хью готов был поклясться, что кончит от одного только похотливого взгляда на свои губы. Мадс замер, хитро прищурился — сейчас остановится и уберет руку, Дэнси заранее испытал самое настоящее разочарование, смешанное с радостью. Он просто не может кончить в собственные штаны при всех — это же невозможно. А потом Миккельсен грубо продолжил ровно в том темпе, который любил сам Хью. С именно той силой сжатия, которой он сам ласкал себя. Мадсу хватило двух минут, чтобы довести его до исступления, еще минута — он прошептал что-то на датском в ухо, таким порочным и довольным хрипом, мгновенно доводя Хью до яркого оргазма.       Из сильно закушенной губы просочилась кровь, пальцы впились в чертову руку до боли и синяков, стон остался задушен где-то прямо в глотке. Даже воздух, казалось, не проходил в легкие. Дэнси совсем потерялся в ощущениях, быстро прижал к губам дрожащий бокал с пивом, лишь бы никто не заметил его отстраненного молчания. Мадс растер липкое семя по всей длине ствола, все еще слишком чувствительного, отчего Дэнси дернулся и как можно тише простонал в крепко сжатые губы. И окончательно залился краской. Медленно, но верно, наступало осознание. Ему только что подрочил Мадс, мать его, Миккельсен. В ресторане! За одним столом с их коллегами!       — Застегнешься сам, мой мальчик, — Мадс вновь оказался преступно близко, вызывая какой-то совсем уж жалкий всхлип у сгорающего от стыда Дэнси. Сам он не то что не взмок, даже самообладания не потерял. — Пойдем покурим, Аарон?       Вид его широкой удаляющейся спины словно припечатал и так потерявшегося Хью. Чертов садист даже руки не вымыл, просто вышел и сразу же закурил, едва уловимо прикасаясь губами к испачканной руке. Благо, на улице было достаточно темно. Видеть такое стыдное движение в окно, сидеть с расстегнутой ширинкой, весь в собственном семени и без единой мысли в голове, без Мадса рядом — это было самое настоящее наказание за непослушание.