it hurts to breathe (xСоседи)

      Прошло уже две недели, суровая реальность напоминала и Талису, и Виктору, что они не могли проводить жизнь в четырёх стенах личных лабораторий. Она заставляла выходить в люди, причем обоих. Виктор проснулся этим утром разбитым. В легких, судя по ощущениям, завелось море. Мужчина откашлялся в сжатый кулак и с ужасом обнаружил в пучках мокроты кровь. Во рту стало солоно.       — Еще не хватало, — он раздражался больше, чем пугался. Встал, предварительно надев ортез, и прошелся по комнате. Потом прокашлялся снова с результатом даже хуже предыдущего. На сегодняшний день пришлось выделить себе платок.       Пары, лекции, несколько семинаров и еще обещанная студентам консультация впереди. Мистер Тейц выдерживал натиски судьбы и обязанностей стойко, открыто и с прямой спиной. Насколько эта самая спина вообще позволяла держаться прямо. В грудине булькало и сипело, напоминая, что с организмом происходит существенный разлад. Мужчина игнорировал, потому что боль в легких игнорировать было легче, чем гудящую ногу или тянущую поясницу. Внутри тела гораздо меньше нервных окончаний, передающих болевые импульсы к мозгу. Другой вопрос, что каждый такой импульс мог говорить о серьезных нарушениях, ведь если организм болел изнутри, а не снаружи, то это всегда значило более серьёзные последствия. Не нужно быть гением, чтобы понимать.       Но понимание не являлось гарантом к благоразумию.       На консультации студентов ждал небольшой, но познавательный эксперимент с тканями, пожертвованными биологическим крылом. Виктор, воодушевившись от своих же учеников, демонстрировал чудеса проводимости на экране, пока маленькая нано-камера продвигалась по промытым формальдегидом сосудам. Кажется, мужчина даже что-то рассказывал в тот момент, когда весь день держащая в легких влага не победила. Схватившись за ребра, Виктор упал.       Послышался крик.       Лязг стульев.       Кто-то позвал на помощь.       Он скорчился на полу, на глазах у всего потока, как жалкая мошка под увеличительным стеклом. От самого себя было тошно настолько, что вырвало кровью. Хотя, наверное, это снова был просто на просто кашель из умирающих лёгких и потекший из-за лопнувших сосудов нос.       Что было дальше он уже не помнил.

***

      — Алло, да? Мистер Джейс Талис, полагаю? Вам звонят из больницы Святой Жанны, Дейджел стрит двадцать семь-два, — голос в трубке оказался методичным, звучащим по скрипту. Девушку в динамике телефона не трогали новости, которые она передавала. К чему, если это просто была её работа.       — Мистер Тейц назвал ваш номер, как контактный.

***

      Новый, один из многих и многих, день Джейса был определённо приятным. После двух недель с переломного момента, молодой человек, как обычно, сменил вектор своего внимания, словно цветовой фильтр в прожекторе. Вдохновлённый влюблённостью розовый оказался перещёлкнут увлечённым синим, когда молодой человек посетил университет. Затем стал оранжевым — дебаты и дерзкие решения в Совете. А под вечер превратился в красный: страстно-насыщенным, цвета вина, цвета губ манящей девушки…       Мэл лежала на руке Талиса, пока тот приятно жмурился. Несмотря на лёгкие обиды, недомолвки в связи с разными сферами основной деятельности; убрав из внимания импульсивные сообщения в чате и колкие взгляды в долгие дни без встреч, нельзя было исключить одного: секс с Медардой был хорош. И он с лихвой перекрывал все недостатки.       Именно в эти моменты учёный был доволен жизнью. Мозг, накаченный дофамином и эндорфинами, уверял Талиса, что лучше моментов и быть не может. И ничего ему больше не надо…       Тумбочка у кровати разразилась вибрацией.       — М-м, — недовольно промычала Мэл, фыркнув парню в шею. — Ты когда-нибудь отключаешь телефон?       — Никогда, — отрезал Джейс, наполнив безапелляционное заявление любовной теплотой, — извини. Я постараюсь быстро, если это будет важно, — сказал молодой человек, вытянув свою руку из-под чужой головы, и спустил ноги с кровати.       — Хорошо, — ответила девушка, зевнув и повернувшись спиной. Кажется, она вырубилась до того, как Джейс договорил.       — Алло, да? — голос учёного слышался уже за проходом в лабораторию. Лицо Талиса менялось с каждым словом. Брови обеспокоено зависли на лбу, образовав складки морщин.       — Что? Что с ним случилось? — выпалил молодой человек, едва дослушав сотрудницу колл-центра.       — Извините, информация конфиденциальная, я не имею пра... Мистер Талис, не повышайте голос, — девушка в трубке заупрямилась, словно её уволят за то, что она расскажет. Или просто рассказывать такое по телефону... с другой стороны Джейсу ведь не сообщили, что Тейц умер. Сотруднице просто не нравился подобный напор, это сложно, когда, сидя в колл-центре, ты каждый день сталкиваешься с истериками родственников всех пациентов этой больницы.       — Да, извините, — Джейс осекся, хотя голос он, ровным счётом, не повышал. Возможно, девушка на том конце провода просто устала к концу дня. Талис нервно постукивал пальцами по столу, у которого решил остановиться. В такие моменты жалеешь, что на сотовых телефонах нет пружинки провода, который можно мотать на пальцы. Учёный больше всего боялся услышать страшные новости, хотя и убеждал себя, что, вроде как, Тейц сам назвал сотрудникам больницы номер телефона. Но томительное сомнение не покидало голову.       — Часы приема Вам назначены индивидуальные, но мы настоятельно рекомендуем не беспокоить пациентов ночью. На данный момент состояние мистера Тейца стабильно, кровотечение было остановлено, сатурация семьдесят четыре процента, — девушка договорила и на проводе образовался вакуумный пузырь тишины, остался только треск динамика, характерный для стационарных телефонов, которые ещё используют в больших компаниях и структурах.       — Это же… — само сорвалось с губ. Критически малая сатурация. Переживание молодого человека вмиг достигло пика и начало раскручивать душу, высекая искры, — я сейчас приеду. В течение получаса, ожидайте, — безапелляционно заявил Талис. И плевать он хотел на «настоятельные рекомендации». В глубине души он боялся страшного: не успеть увидеть Виктора в последний раз. Но это уже фатализм. Более очерченный страх стучал по черепной коробке мотивом не быть рядом в трудную минуту. Не поддержать, в очередной раз бросить партнёра одного. Нет. Больше такого не будет.       С последними словами Джейс бросил трубку, сразу же тихо и быстро направившись в комнату. Он подобрал сорванную в порыве страсти одежду и мельком, виновато оглядел спящую Мэл. Он извинится позже.       Само собой из реанимации, где Виктора вытаскивали с того света, Джейсу бы никто не позвонил. Значит, прошло уже достаточно времени, чтобы он пришёл в себя и назвал номер. Или он назвал номер до того, как отключился? Вопросы множились, окружали Талиса, словно игривые кошки, и нападали. Задачка лишь в том, успеет ли юноша увернуться.       Больница встретила его редкими, сидящими в зале ожидания, людьми, пришедшими за помощью в ночное время. В холле не пахло лекарствами, как хочется ожидать. Пахло сыростью, чужими ногами, плохим настроением и кашлем. Но никак не лекарствами. За стойкой ресепшена никого. По крайней мере с первого взгляда. А со второго обнаружилась низенькая девчонка, на вид не старше шестнадцати. В больницах не работают подростки, это всем известно, так что у девушки были явные проблемы с позиционированием себя в обществе. Это трудно, когда обладаешь детским лицом и пропорциями в двадцать два.       — Здравствуйте. Чем я могу Вам помочь? — спросил любезный девичий голос, противно лебезящий не по существу, а по привычке именно так разговаривать. Не только по работе, а скорее всего, ещё по телефону, но это уже крайности.       Время тянулось. Оно не пускало к Виктору бюрократией, вопросами, бумажками и росписями, множеством ступенек, потому что лифт сломался ещё с утра; какой-то больной старушкой, которой не хватило места в палате и она, щуплая и стенающая, лежала на кушетке рядом с палатой. Мир не пускал к Виктору, потому что Господь с ним ещё не закончил.       Данте очень верно описал концепцию ада в кругах. Правда, здесь их ощущалось намного больше, чем девять. Бесконечный поток, борясь с которым ты только тратишь силы. Оставалось просто испытывать гадостливое чувство, когда тебя безвольно несло течение, словно ты щепка или листик с ближайшего дерева. Это точно филиал ада! Тем более, связанный напрямую с головным корпусом ИП «Сатана»… Нет. Сейчас чернить не хотелось. Не когда твой партнёр висит между жизнью и смертью.       — Доктор… — Джейс не знал фамилии державного врача, однако это не помешало к нему пробраться через все предостережения и причитания медсестёр, которые, признаться, больше всего не хотели ночных эксцессов, — здравствуйте. Мне нужно знать... Попытавшись говорить уверенно и напористо, Талис больше походил на щенка-переростка. Щенок потерял маму, хозяйку, игрушку… Да в целом потерялся. И зачем-то пытался тыкаться в ноги всем прохожим, которых видел в поле зрения.       — А вы..? — врач сощурился, посмотрел в планшетку и дождался, когда Джейс назовет фамилию. Только тогда информация, которая песком сыпалась сквозь пальцы, наконец-то стала бы булыжником.       — Про Виктора Тейца. Его привезли сегодня. Извините, поздно, я понимаю… В смысле… Боже… — «просто скажите мне, что всё хорошо». — Я могу его видеть? Пожалуйста.       — Двадцать седьмая. Не беспокойте пациента, я понимаю, вы переживаете, но если он спит, то не будите. Все-таки мы его с того света вытащили, — ладонь легла на плечо. Врач не умел сопереживать, но отлично был научен делать вид, и хорошо играл роль человека, который поддерживает родственников больных.       — Ехали бы вы домой, мистер Талис... До палаты проводить? Джейс почувствовал кислые лживые нотки. Так мерзко пахнут изнутри карнавальные маски, когда надеваешь их из раза в раз. Не то, чтобы учёный был зол на врача. Напротив, благодарен, при том в крайней степени. Просто в данный момент, когда эмоции шкалили, и Талис немного не дружил с коммуникацией, он не мог это осознать.       — Спасибо, я найду сам, — поставил точку Джейс. Он попрощался с доктором и незамедлительно вышел из кабинета, чтобы сразу же рвануть по коридору как можно скорее, словно от указателя до указателя на светлых стенах нужно было перебираться не дольше, чем за десять секунд.       Наконец, обнаружив нужную палату, молодой человек простоял у двери всего одно мгновение. Просто чтобы выдохнуть и не нести к Виктору суматоху коридорных марафонов. В остальном, медлить было нельзя. Талис тихонько зашел внутрь.       В палате тихо. Мерное пиликанье аппарата. Виктор был окутан трубками и проводами: что-то из этой медицинской паутинки считает пульс, что-то заставляет легкие дышать, что-то питает кровь и облегчает страдания.       Виктор лежал в центре комнаты, на постели, заправленной белыми простынями, как саваном. Недоставало цветов в изголовье, обязательно самых синих. Чтобы точно можно было сравнить это серое лицо с ликами святых на иконах. Страдают они точно соразмерно.       Но здесь был приглушён свет, не было букетов, которые нормальным людям приносят друзья и родственники. Только карточка висела на спинке кровати, в ногах у Виктора, чтобы любой вошедший доктор мог свериться с информацией. Впрочем, никто не ударил бы Джейса по рукам, если он захотел, впоследствии, заглянуть в неположенную ему брошюрку.       Двери в больнице не скрипели и закрывались плавно, с помощью доводчика. Джейсу, конечно, сейчас это невдомёк, однако то, что он вошёл бесшумно, определённо оказалось на руку. Молодой человек опешил в проходе, едва оказавшись в палате. Впервые за вечер, перетёкший в ночь, он испустил дух и осознал ситуацию. Его партнёр не умирал где-то эфемерно на том конце провода, не являлся героем рассказа врача, а лежал прямо здесь, окутанный проводами, ещё недавно висевший на волоске от смерти.       На ватных ногах Талис прошел ближе и осел на стуле напротив койки. Он смотрел на тело…       «Нет, не тело! Нет-нет-нет, нельзя так даже думать.»       Он видел в умирающем хрупком человеке не тело, а Виктора Тейца, своего друга, партнёра, идейного вдохновителя и гениального творца. Он видел того, кто ему небезразличен. Кто вызывал эмоции, перечислять которые — что пытаться сосчитать стекляшки в калейдоскопе. Кто всегда знал, что сказать. Кто был уверен в своих действиях. Кто вызывал в сердце волнение. Кто сейчас находился здесь по злой воле судьбы.       Мозги плавились от перенапряжения. Молодой учёный получил возможность разрядки только сейчас, в палате, наедине с бессознательным напарником. Так что Талис просто уронил голову на руки и слёзы сами начали струиться из глаз, даже не успев скопиться в уголках.       Джейс, конечно, сейчас не думал, голова абсолютно пуста и одновременно перегружена. Но чувства работали сами, фиксируя на будущее одну простую догму: «ты его любишь». Заземлившись до фазы-ноль, учёный приподнялся и стащил со спинки койки карточку. Вернувшись к теме несправедливых врачей, Джейс просил доктора в кабинете рассказать ему всё, что известно. Но, поскольку не получил ответа, то пошёл по привычному пути учёного — всё надо искать самому.       Под медикаментозным сном не снятся сны. Видятся образы, когда только отходишь от наркоза или в том случае, если анестезиолог ошибся. Правда, в случае его ошибки нездоровые видения — лучшее, что может случиться с человеком. Виктору, уже отошедшему от наркоза, но спящему от упадка сил, снов не снилось. Это как ничего, то самое ничего, которое заполняло всю вселенную, подавляющая масса, неизвестная и неизученная. Даже не темная материя, нет.       Ни-че-го.       В карточке черным по белому были написаны странные медицинские термины. Чтобы в них разобраться, нужен либо прытко соображающий мозг, который разбирается в базовой медицине, либо возможность в любой момент воспользоваться «google». У Джейса был доступ к обоим ресурсам. Исходя из прочитанного, атрофия тем временем поднималась выше, наступательно и безапелляционно, она не спрашивала никого, какую мышцу поразить следующей. Самое дурацкое в человеческом организме было то, что мышцами были и легкие, и желудок, и сердце. В каждой такой мышце основной движущей силой был сгусток нервов, эдакий маршрут, дорога до мозга и от него. Не будут работать нервы, не будет работать ничего.       Нога Виктора уже едва двигалась самостоятельно, ее удерживали ягодичная и большеберцовая мышцы, а также ортез, заставляющий остаточную энергию тела трепыхаться, перебрасывать костлявое ничтожество с места на место. Паралич добрался до некоторых мышц спины, осел невидимыми ядовитыми струпьями на пояснице и лез, как самая настоящая плесень, выше по позвоночнику. Эта зараза пустила свой «мицелий» в ткани, щипала органы, которые еще имели возможность сокращаться, и оставила завязь обессиленных нервов в легких, вынуждая выкашливать казавшееся организму инородным собственное естество. Легкие Виктора вряд ли протянут даже три года...       Пять лет за одну ночь сократились больше, чем на треть.       Джейс долго вчитывался в документ, ныряя в неизведанный водоём с непроверенным дном. Обычно новые стези вызывали у учёного азарт, но сейчас они придавливали, ложась на плечи мёртвым грузом. Чем больше Талис понимал, тем горше ему было. Дышать становилось труднее, спёртый воздух не желал влезать в легкие. Осознание сковывало, отражаясь в одеревенелых пальцах, намертво сжавших листок. Через десятки минут, большие, чем необходимы были для понимания, молодой человек повесил карточку обратно и вновь заплакал, закрыв лицо руками.       Время утекало сквозь пальцы. Чужое время. То, которое отмерено Виктору и теперь ощущалось на физическом уровне. И с этим ничего нельзя было сделать. Это беспощадно и жестоко. Джейс сейчас слишком обессилен, чтобы думать позитивно, обещать себе, что будет искать варианты лечения и делать всё, что можно. Хотелось просто укрыться, спрятаться от всего, забрав с собой своего партнёра. И не хотелось даже мыслить о том, что об этом думает сам Тейц.       — Джейс... — кто-то наступил Виктору на горло? Нет, просто слабость сдавливала тисками голосовые связки. Мужчина повернул голову на силуэт, маячащий в периферии. Широкие плечи, опущенная голова, знакомый до скрежета образ близкого человека. Виктор попытался улыбнуться и у него не вышло. Глаза смыкались от жара под веками. Может быть кто-то положил ему на веки раскаленные монетки, откуп перед каким-нибудь божеством за переход на сторону, где уже ничего не будет болеть. Виктор попробовал вздохнуть. На проверку вышло слишком легко, и только тогда он ощутил трубки, удерживающие слабое тело от кислородного голодания. Чудеса науки в действии, а ведь когда-то это было революционным открытием, если подумать.       — Виктор… — учёный подорвался на месте и наскоро вытер глаза ладонью. Он смотрел на партнёра страшно. В глазах сочеталось несочетаемое. Взгляд одичавшего голодного хищника вперемешку с лицезрением самого ценного сокровища. На койке лежала не меньше, чем чудом сохранившаяся в земле китайская амфора, которую хотели отобрать конкуренты-археологи, — врачи говорят, что… Он начал говорить просто потому, что ему это было нужно. Убедиться, что Тейц его слышит. Ещё раз услышать его ответы, которые он не ценил во время их диалогов. Это нормально для людей, но сейчас каждое из слов и реакций Виктора казалось на вес золота.       Ни то кроликом в силках себя почувствуй, ни то старой поломанной вазой. В целом, оба сравнения могли бы быть верны, если бы Виктор им не противился всем своим существом. Так что оставим археологию до лучших (худших) времен. Виктор двигал рукой по простыни, ловил на кончики пальцев ощущение шершавой больничной ткани, и старался всеми силами почувствовать себя живым. Оказать сопротивление неизбежному, потому что он все еще ничего не успел.       — Сколько мне осталось? — вопрос без подвоха, прямой, насколько могут прямо звучать слова. Виктор забросил гарпун и прицелился точно в грудь партнера. Джейс сейчас не хуже всех аналитический приборов фиксировал каждую мелочь, любое микроскопическое изменение в партнёре.       Так хотелось взяться за дрогнувшие пальцы и сжать их в свои… Вопрос ребром выбивал не то, что из колеи. Он сбрасывал в кювет с горного серпантина, заставляя прокручиваться в полёте во время фатального падения. Талис молчал. Ему больше всего на свете не хотелось называть этих цифр. Но, с другой стороны, попытаться скрыть от Виктора неизбежное о его собственном здоровье было бы, по меньшей мере, нечестным.       — Меньше, — слова давались с трудом, — три года.       — Почему ты приехал? — насущнее, ближе, чем смерть. Виктор ощутил, что сердце участило ход, расправляя механизмы под ребрами. Аппарат зафиксировал небольшое изменение интервала, но, разумеется, ничего не было из ряда вон. Как и сказала девушка по телефону — стабилизирован.       Молодой человек склонил голову, стыдливо глядя в пол, и поджал губы. А затем поднялся с места и приложился головой к плечу партнёра, умостившись перед кроватью на полу. Талис решал все проблемы тактильностью. «Поцелуй и всё пройдёт», «Подуй на ранку, чтоб не болело». Глупо и наивно, что-то, что должно было остаться в далёком прошлом вместе с сандаликами на липучке и макаронами-звёздочками. Однако, что-то оставалось неизменным. Островок стабильности, пусть детской, сейчас был бы лучше любых объяснений в этом внезапно нахлынувшем море хаоса.       За напарника было страшно. Не хотелось лишний раз тормошить его, доставлять боль или случайно дёргать медицинские провода. Джейс положил руку на грудь Тейцу, приобнимая.       — Я очень испугался за тебя, Виктор. Я так рад, что всё нормально. Не знаю что бы… Что бы было, если бы я тебя потерял, — тихая речь с налётом чуши. Но она отдавалась приятной вибрацией в грудную клетку больного, заставляя думать о хорошем.       — Ты бы тосковал какое-то время, — Виктор гладил жесткие волосы, катетер мешал жестикуляции, но мужчина не остановился. Джейс был взбудоражен и несчастен, такими бывают псы, если хозяин забыл впустить их в дом во время дождя. Виктор, следуя за сравнением дальше, не самый паршивый хозяин, ласки достается с лихвой, — возможно, назвал бы какую-нибудь кибернетическую руку в мою честь. Или нашел лекарство и назвал бы его. Но потом бы болеть перестало. Ты бы завел семью, добился высот больших, чем у тебя есть сейчас. И постепенно забыл бы, потому что воспоминания стираются, особенно плохие. Хотя мне будет приятно, если хорошее ты все-таки оставишь на память.       Узкие пальцы ерошили короткие прядки, почесывают макушку.       С каждым словом говорить было тяжелее. Вентиляция легких не справлялась с нагрузкой, которую создавала речь, качающая воздух в больных легких сильнее. Позже они восстановятся, насколько это возможно, и дадут еще небольшой запас дней, но сейчас работа шла на износ упрямому организму.       Джейс рядом. Он никуда не уйдёт.       Если посудить со стороны, то в Викторе сейчас было куда меньше сопротивления тактильной атаке, нежели обычно. И он не противится, медленно, измученно поднимая руку для ответной реакции. Приобнимал за плечо, уткнувшись подбородком в колючий затылок.       — Не хочу умирать, — признался Тейц, рассматривая угол палаты. Тумба, какие-то спаянные пакеты, наверное, инструменты, ничего впечатляющего, чтобы взгляд осел. Виктор закрыл глаза, так было легче переносить превратности судьбы. Это как в детстве: ты просто жмуришься под одеялом, уверяя сам себя, что монстр не доберется, пока наружу не высунуть пятку. И ты в безопасности.       — Я не хочу. Не хочу всё это. И чтобы ты умирал — испуганно сказал Джейс, не глядя в глаза. Он так и не поднял головы с чужого плеча. Ему было совсем не удобно в позе, которую он экстренно принял, однако если бы ему сейчас предложили остаться в ней навсегда, лишь бы не отходить от Виктора, он бы согласился. Молодой человек мягко поглаживал рёбра партнёра, как будто своей рукой, словно магнитом смог бы высвободить из груди всю кровавую жидкость лучше любых насосов. Жаль, что это всего лишь мимолётное желание.       Виктор знал, кто был источником его безопасности. И это так смешно! Джейс Талис, идеальный мальчишка, который почему-то приехал на зов разваливающегося... кого? Инвалида? Калеки? Друга. Виктору понравилось думать, что хотя бы дружба, а не только голый прагматизм и увлеченность идеями связывала их судьбы, пускай временно, но в одну.       Верить во взаимность Виктор отказывался. Он же, в конце концов, не идиот.       — Я еще здесь, Джейс. Не убивайся по живым, это... несколько, — он едва заметно, на кратком движении грудной клетки, усмехнулся, — задевает.       — Не буду, — учёный пообещал не убиваться, коротко усилив объятие, — главное, что ты здесь и живой.       — Джейс, — интонации в слабом голосе изменялись. Виктор опустил ладонь обратно на простыни и потеснился, насколько позволяли силы, в сторону, — я тебя, конечно, люблю и тоже не хочу вот это все, но не мог бы ты... убрать руку. В смысле, Джейс, хватит меня трогать, — уверенность и нажим. Виктор вставлял винтики, закручивал гайки и придавал сказанному оттенок сарказма. Может, долю шутки. Все, что угодно, лишь бы партнер не считал вырвавшегося (очередного!) признания.       — Что? — Джейс приподнялся, разумеется, действуя под властью просьбы Тейца. А потом опустил руку на место, благо оторвать её ровным счётом не успел.       — Знаешь что? Я переживал за тебя, хочу помочь и сделать как лучше, потому что люблю сильнее всех в мире, а ты просишь меня убрать руку?! — не так нужно было разговаривать с больными. Совсем не так. Как минимум начать стоило с того, чтобы убрать нажим, напор, самоуверенность. И закончить шлифовкой из лебезения и сострадания. Но Талис не сдержался. Может быть, он и поступил неправильно.       Пауза затянулась. Джейс со своей чуткой внимательностью ощущал, что грудь Виктора вздымалась слишком часто для человека, который задыхался несколько часов к ряду на хирургическом столе. Это зафиксировали и приборы, настойчиво пиликнув. Кашель заставил Виктора столкнуть Талиса в бок, чтобы перевернуться и избавиться от влажности, скопившейся в бронхах. Влажность была розово-серой, отпечаталась на ладони гадостным пятном и Виктору захотелось затереть все хлоркой до дыр, лишь бы Джейс не увидел крови.       — Извини, — прохрипел мужчина, укладываясь на подушку. В сжатой ладони было липко, но ни одной салфетки в зоне видимости, а портить казенное имущество... в больнице достаточно больных, которые сделают это за ученого.       — Тихо-тихо-тихо, — приглушённо зашептал Джейс, отпрянув от Виктора только когда тот сам отвернулся. Молодой человек на эмоциях не мог молчать и сопровождал речь всякими междометиями и другим словесным мусором. Талис покопался в своих карманах, точно припомнив, что в одном из них завалялась пачка бумажных салфеток. Учёный не увидел крови, но по характерному звуку понял, что нужно. Есть! Джейс выбил из пачки платок и отдал партнёру, — сейчас.       — Езжай домой? Тебе нужно выспаться. Завтра ведь важный день, не хочу, чтобы из-за меня ты пропустил выступление в Совете, — сказал Виктор, зажмурив глаза. Самым важным сейчас было — не думать. К сожалению, эта способность была у мужчины практически атрофирована, — и мисс Медарда, я уверен, будет волноваться. Со мной все в порядке, здесь врачи, — «не вздумай уезжать», — я не планирую лишать тебя своего общества целых три года, ладно?       Салфетки пришлись, разумеется, к месту. Виктор забрал вынутый платок и сжал в руке, чтобы при первой возможности спрятать изничтоженный кусок бумаги под подушку. Потому что на это Джейсу смотреть не стоило, он и без того увидел достаточно.       — Я никуда не уеду, Виктор. И хватит меня прогонять. Просто дай мне быть рядом, — в груди Джейса одновременно щемило и теплело. Через одеяло учёный поглаживал бедро напарника повыше колена, — лучше отдыхай и ни о чём не думай. Ты должен восстанавливаться.       Виктору было жаль. Невыносимо, до защипавших глаз, потому что партнер не заслуживал наблюдать, как сообщник по интеллекту вместо научных свершений пролеживает больничную койку. Джейс тратил свое время, не обделял вниманием, был чуток. Могло ли что-то большее заставить Виктора ощущать себя ничтожным? Нет. И от этого было еще паршивее.       — Джейс... — вполголоса, на перекате языка. Мужчина отвернулся к противоположной стене, но все-равно чувствовал кожей чужой взгляд, — спасибо. Он позволил себе очередную вольность. Положил ладонь поверх теплой и сильной, едва ощутимо сжимая пальцы Джейса на костяшках. Вольности хватило на добрый десяток секунд, прежде чем ослабшая рука скатилась по боку обратно на простынь.       Талис тихо, словно через приоткрытый клапан, выпустил воздух из лёгких. Он потрогал кончики длинных суставчатых пальцев своим большим — всё, до чего мог дотянуться, не вытянув руки из-под ладони Тейца. В голове стоял его голос, произносящий имя партнёра. Внезапно, оно очень шло его акценту. Так ласково, слегка шелестяще, как ветер, разгоняющий по земле листву. Талис прикрыл глаза и расплылся в улыбке уголками губ.       Виктор провалился в сон.       Пока кое-кто ощущал себя слабым ничтожеством, которое не способно вызывать ничего кроме жалости, Джейс чувствовал совсем другое. Любовь, желание защитить и быть рядом. Возможность помочь, хоть сколько-нибудь, чтобы заменить тяжесть жизни партнёра на счастье.       Не без жалости, конечно, но она была отнюдь не пустая. Не такая, как у старушек при виде инвалидов или у сердобольных, смотрящих фильмы про войну. Жалость Талиса — это преобразованное слово «сожаление». О том, что всё случилось именно так. О том, что жизнь не самая справедливая женщина. Но это всё поправимо, учёный был твёрдо уверен.       Посидев ещё немного, молодой человек понял, что ему пора. Тейц был прав, но лишь отчасти. Не Совет, но занятия в университете ожидали молодого человека с самого утра. И далее, по списку в многострадальном планере. Скрипя сердцем, Талис покинул палату и прохрустел спиной уже в коридоре. Ничего, чашка кофе и он будет в порядке. Главное, чтобы с Виктором всё было хорошо.

***

      А следом шли дни. Один за другим, похожие друг на друга. Множество анализов, лица медсестер, которые не смотрели Виктору в глаза. Нервозность, адаптации, корсет. Сатурация легких практически вернулась к норме, заниженная настолько, чтобы человек, испытывающий легкое, но перманентное удушение, мог самостоятельно заставлять мышцы в груди работать.       Виктор открывал окно. Медсестра его закрывала. Он открывал его снова, оставаясь подолгу, вдыхая прохладный воздух близящейся весны. Весной все распускалось, цвело и пахло жизнью, Виктору хотелось быть весной.       Больничную рутину скрашивал Джейс.       — Заедешь ко мне? — спрашивал Виктор, сидя на постели и, вопреки заветам врачей, нагружая мозг вместо перманентного, застрявшего в печенках, отдыха. Тейц попросил принести наработки и карандаш, он не выпускал ноутбука, в котором постоянно писал-писал-писал разные варианты кода, подстраивая в тело программы все новые апгрейды. От прорыва их отделяло что-то совсем крошечное, малозначительное и оттого незаметное.       — Переживаю за Блицкранка. Совсем один, — Виктор говорил о роботе, который не мог, по всем законам логики современного мира, обладать сознанием. Но складывалось ощущение, будто мужчина всегда, с самой первой встречи, видел в нем что-то большее.

***

      На следующий день Талис шёл по улице с одним тяготящим душу мотивом. Он шел на встречу с Мэл. Казалось бы: что может быть тяжёлого во встрече со своей девушкой? Разве что единственное из всех возможных вариантов: любовь ушла. В одну ночь Джейс кое-что понял. И держать это при себе, занимаясь обманом не последнего человека в его жизни, не мог.       С каждым шагом к кофейне рядом с Советом, Джейс, до этого преисполненный решимости, замедлялся. Ноги тяжелели. У учёного не было проблем с извинениями, но в данной ситуации что-то тяготило его душу.       Мисс Медарда уже заняла один из столиков, помешивая напиток в чашке. Как всегда изящная, будто бы выточенная из пласта обсидиана.       — Привет, — решившись, Джейс выдохнул и пошел сесть напротив девушки. Та подняла взгляд исподлобья и вновь вернулась к помешиванию кофе.       — Прости меня, Мэл… я…       Медарда вновь обратила внимание на Джейса. Нехотя, лишь приподняв бровь, обозначая интерес.       Молодой человек поджал губы, замявшись.       — Пойми. Виктор, он…       — М, — вставила девушка.       — Он чуть не умер. Его практически вытащили с того света. Я был в больнице, — собрав силы в кулак, договорил Талис.       Мэл на секунду сняла сволочное выражение с лица. Из-под маски обиды вырывалось лёгкое беспокойство, как за любого человека ближайшего окружения, который находился на грани жизни и смерти. Впрочем, сопереживание было не долгим.       — Я сочувствую. Но ты мог хотя бы написать?       — Прости-прости-прости, я просто…       — Просто?       — Мэл… — в голове Джейса на все четыре стороны разносились детальки от кропотливо выстроенной картины мира. И если собирать их заново, то получится уже совсем не то, что только что уничтожилось. Учёному самому страшно от таких мыслей, новых, ещё не оформившихся, но уже не желающих сидеть только в пределах голов, — ты очень хорошая.       — Джейс?       — Невероятная девушка. Я не хочу тебя обижать или что-то ещё в таком духе.       — Джейс, о чём ты..?       — Нам надо разойтись, Мэл.       Медарда опешила, зависнув с ложечкой в руке. Талис сглотнул, поражаясь тому, как он сам своими руками дорушивал фундамент некогда крепкой основы мироздания в собственном мозгу.       — Мне стоит спросить почему? — возвращала самообладание девушка, пытаясь приклеить вновь спавшую маску безразличия покрепче.       — Н-нет. Пожалуй, нет. Прости. Ещё раз.       — Спасибо, — она дернула губами, поднимаясь с места, — за честность, — девушка говорила сверху вниз, чтобы затем, не оглядываясь, удалиться, оставив едва ли начатую чашку.       В душе Джейса смешались горячий и ледяной потоки, не слившись в тепло, а создав конфликт. Он признался. Но думать, что последует за этим признанием, было страшно.

***

      Дни в больнице для Талиса проходили как на иголках. С одной стороны, он всячески пытался сблизиться с Виктором как можно сильнее. С другой, ещё не до конца понимал, правильно ли вообще поступил. Как не понимал, любовь ли всё-таки то, на что он променял на отношения с Мэл. К тому же, в стерильные коридоры учёный приносил тяжёлую голову: остаточное влияние работы в Совете, где в связи с последними событиями в личной жизни, его гасили профессионально. С изяществом и грацией.       Когда же всё придёт к логической точке? Джейс не любил незавершённости без итога.       — Хорошо, — охотно согласился на просьбу зайти Джейс. Пусть любовь напарника к роботу-пылесосу и казалась Талису странноватой, однако не настолько критичной, чтобы о ней зарекаться. Тем более, учёный и сам иногда проникался тёплыми чувствами к искусственному интеллекту с мозгом пятилетнего ребёнка, — передать ему что-нибудь от тебя? — привезти что-то из дома партнёр не предлагал в связи с основным на данный момент вектором жизни: поскорее выписаться и вернуться.       — Что я скоро буду дома, — послание для робота краткое и содержательное. Это не нормально — любить пылесос, тостер или кофеварку так, будто там внутри живое сознание, а не набор заданных заранее функций. Любому здравомыслящему человеку это было ясно, но Виктор кое-что знал о общем с Джейсом творении. Или, по крайней мере, так могло показаться.       Вскоре, молодой человек собрался, обнял напарника и покинул палату, как всегда, пообещав прийти обратно как можно скорее. К Блицкранку. Который не обидит и не будет строить козни. По идее.

***

      Подъезд, лестница. этаж. До квартиры Тейца рукой подать, тем более, если идти туда по привычке. Ноги вели сами. Скрип замочных скважин, свет в коридоре — тусклый плафон, давно под замену. В квартире пахло Виктором. В каждом доме, где живут люди, сохраняется характерный запах семьи, домашнего быта. Несмотря на запустение и пыль на полках, в квартире Виктора пахло табаком, лишь слегка, на периферии, чем-то свежим и специями. Немного — одеколоном, это флер от одежды, висящей на крючках в прихожей. И очень сильно пахло одиночеством, которое выветривалось только в присутствии Джейса, будто пугалось.       Повороты ключа. Джейс и не думал, что за открывшейся дверью его встретит настолько бьющий в нос запах. Пустота. Запах ничего и никого. Дома, где нет людей. Его придумал сам Талис, чтобы был повод поглубже вздыхать, находясь в доме небезразличного человека. Молодому учёному не нравился табак. Ни в каком виде и проявлении. Но нравился аромат еды, которую готовит Виктор, нравилось амбре парфюма от вещей. Так что приходилось фильтровать сигаретный запах от всех прочих, как зёрна от плевел.       Из комнаты тихо пиликнула база зарядки. Послышался шорох — звук моторчика и колесиков, скользящих по идеально чистому полу. Пыль не оседала на него, потому что кое-кто знал, что с этим делать.       — «Виктоор. Виктооор. Виктор. Вииктор.» — как зажевавшая пленка. Блицкранк выехал из спальни, «моргая» камерами, и шел зигзагом, будто в нем что-то не давало ехать ровно.       — Привет, Блиц, — было заговорил Джейс, но машинка на колёсиках начала неистово верещать.       — «Дже-йс?» — крошечный желтый робот остановился, ткнувшись в ботинки. Молодой человек грустно покачал головой и присел на корточки. Пришлось навесить лёгкую улыбку, ведь детям лучше не знать о всём многообразии невзгод этого мира. Даже если эти дети — вмонтированные в пылесос искусственные мозги.       — «Где Виктор?» — механический голос, вложенный в создание самим Джейсом, звучал жалостливо и несчастно. Маленький пылесос в меньшей степени походил на технику, но в большей на забытого ребенка. Такого, который потерял родителей после дневной смены, потому что они просто задержались с коллегами, и теперь, утирая слезы с розовых щек, звал в открытую форточку: «мама-вернись-я-больше-не-буду».       — «Виктор. Виктор. Виктор»... — машинка, не дождавшись ответа, развернулась и все тем же зигзагом, от стенки к стенке, принялась искать хозяина квартиры по пустующим комнатам.       — Он скоро будет дома. Передавал тебе привет, — учёный едва успел погладить покатый золотой корпус, прежде робот решил уехать, не поверив второму папе. Упёршись в коленку, Талис поднялся на ноги.       — Блицкранк, его здесь нет. Расскажи, как твои дела? — попытался докричаться Джейс, чтобы передать Тейцу хоть что-то о его любимом малыше в следующее посещение больницы.       Блицкранк затормозил у спальни, неловко развернулся, закосив вправо. И, кажется, слушал внимательно. Насколько мог проявлять внимание пылесос.       — «Виктор где? Он пропал. Я потерял Виктора», — он прокрутился вокруг себя и стукнулся о косяк. Замер, зашуршал щеткой, помогая сам себе повернуться в нужную сторону.       — Он сейчас болеет, Блиц. Но скоро вернётся, — Джейс с легкой грустью смотрел на маленького робота и, кажется, понимал, за что Виктор к нему так привязался.       — «Мне грустно. И страшно. Тут темно. Я вижу только днем. Я застрял. Кручусь», — не очень четко в формулировках, видимо с предложениями все еще были трудности, ответил робот. Механический голос искал в пришедшем навестить помощи, — «меня выбросят в мусор, потому что сломался? Джейс Талис, я не хочу».       — А ну-ка постой, — учёный поймал пылесос и поднял наверх. Наверное, на этом уровне Блицкранк видел мир впервые. Талис немного перевернул робота, чтобы заглянуть под днище.       — «Можно мне к Виктору?»       — Никто тебя не выбросит, тише, — сосредоточенно пообещал учёный, прокручивая колёсики по очереди. На пол сбросили комочек волос, свалявшийся в тугой клубок. Именно он вызывал блокировку колеса, — тем более из-за таких мелочей.       — «О-о-о-ой! Я летаю? Летаю», — после этой реплики послышался хруст из динамиков. Блицкранк, в которого никто не вкладывал никаких аудио-примеров для имитации смеха, сделал это сам на основе того, что слышал от обоих «родителей». И теперь скрежетал, засмеявшись.       Пылесос тут же осторожно опустили на исходную.       — Хм, — Джейс попытался перевести тему с ожидаемого обоими Тейца. — Блицкранк, послушай, а что бы ты ещё хотел, помимо инфракрасных камер для того, чтобы видеть ночью?       — «Ой. не сломан? Полечил?» — машинка, на пробу, сделала небольшой полукруг, исследуя состояние колесика. Потом ткнулась Джейсу в ноги, попытавшись тем самым выразить благодарность. Возможно, если бы у робота было тельце с большим задатком функций, то он был бы похож на самого Талиса. Любил бы все трогать и обниматься.       — «Спасибо, Джейс! Спасибо, Джейс! Что хотел?..» — синенькие камеры сужают объективы, Блиц имитирует прищуривание, задумывается электронными мозгами, — «чтобы все были дома. Тогда не хочу видеть. Хочу быть на базе. Если все дома, то я не потерялся».       Джейс улыбнулся, затем нахмурился, а затем снова улыбнулся. Нужно не забыть попросить Виктора, чтобы он вшил в своё детище смех, если ему так хочется иметь максимально одушевлённого маленького друга. А то окружающие будут напрягаться всякий раз, когда слышат скрежет их динамиков.       — «Подними еще?» — у Блицкранка оформилась просьба.       — Знаешь, Блиц, — Талис уважал мнение пылесоса и забрал его на руки. Молодой человек прошел вглубь квартиры и присел, удерживая Блицкранка на руках. Ему нужно вынуть базу из розетки и прихватить её тоже, — мы сейчас пойдём в гости. Чтобы тебе было не так скучно, договорились?       Вечер обещал быть увлекательным. У себя в мастерской этажом ниже Джейс практически любовно пересобрал, и почистил робота. Между делом он заказал новые камеры, получше качеством и с возможностью ночного виденья. Главное, чтобы Виктору (а теперь ещё и Блицу «ну-какой-же-ты-милый») нравилось.