Цена геройства

Он расправил плечи и, не дожидаясь продолжения разговора, предложил пройти в кабинет командора. Как раз придется там дожидаться Зоэ, чтобы уведомить ее об отъезде домой, и забрать одежду. Оба шли молча. Заперев за собой дверь, Зик не успел вымолвить и слова, как Эрен сразу же начал взволнованно говорить: — Я думал, что мне померещилось! Я раз за разом вспоминал, как ты выбрался из цепей Рейсса, и мне казалось, что это моя слуховая галлюцинация. Ты превратил капитана Ливая в женщину? Да или нет? — Наполовину, — признался Зик, встав позади кресла, на котором лежали его пальто и шляпа. Эрен задрал подбородок, будто ему под нос что-то сунули. От презрения на его гладком лице появились морщины. — Чертов извращенец. — Повторяю: лишь наполовину. Он остался мужчиной, просто с особенностью. Когда я это загадывал, я хотел наказать его. — Чем это, пиздой? — воскликнул Эрен, словно живущий на улице беспризорник. — Я понимаю желание наказать, но почему таким способом? — У нас с ним сложились своеобразные отношения в лагере. — Какие это? — Личные. Интимные. Тесные. Устраивает ответ? — Вы были с ним вместе? Фу, отвратительно, ты и Ливай… Он помотал головой и прижал пальцы к бровям, раздумывая над сказанным. Рука рассеянно терла лоб, оглаживала волосы до затылка и тянула в разные стороны пучок. — За что ты так с капитаном? — За мой провал и унижение. — А он? Он же тоже оказался унижен! — В этом и был смысл, — спокойно подтвердил Зик. Эрен скрестил руки на груди, на его лице отчетливо читалась брезгливость. — Ты держишь его насильно? — Ни в коем случае. Чтобы ты понимал, я даже не удерживаю Ливая в нынешнем состоянии. Когда я предложил вернуть все обратно, он велел мне остановиться. Не сразу поверив в сказанное, Эрен удивленно распахнул глаза. — Он забеременел и рано это почувствовал, — стараясь звучать как можно бесстрастнее, сказал Зик. — Роды будут в мае или июне. Я хочу, чтобы ты был в нашем доме, когда родится ребенок… — Капитан станет матерью? — … и тогда мы сразу же превратим Ливая обратно… — А ты станешь отцом? — … и тогда все закончится. Все забудут об этой истории раз и навсегда. — Не ты ли мне плел, что каждый эрдиец должен отказаться от продолжения рода в пользу остального человечества? — Если не отказался никто, то почему должен отказываться я? — Лицемер, — выплюнул Эрен. — Аккуратнее со словами, молодой человек. А то в следующий раз, когда нам придется обмениваться рукопожатиями, я всех стерилизую. — Не угрожай мне этой херней. Ты даже не представляешь, на что я на самом деле способен, — с необычайным жаром ответил Эрен. «И что же ты можешь?» — спросил про себя Зик, но решил, что это ему не настолько интересен ответ, чтобы продолжать бодаться дальше. Он прохладно заявил: — Будем считать, что мы сейчас обменялись шутками. Целую вечность они недобро смотрели друг на друга, и как бы Зик ни старался успокоить себя, представить на месте Эрена незнакомца из троллейбуса, у него не получалось. Никакого отстранения, непонимания между ними не было, лишь неприязнь, попытки задеть, осудить, не поддаваться осуждению и огромная, размером в пропасть, обида. Настоящие братские узы. Но явно не те, о которых четыре года мечтал Зик. — Кхм, в общем… Точную дату я скажу позже. Я думаю, понятно, что всем говорить об изменениях Ливая не надо. Это большой секрет. Микасе я бы тоже не сообщал на твоем месте. — Не горю желанием все это объяснять ей. — Так ты согласен нам с Ливаем помочь? — Я согласен помочь капитану Ливаю. Тебе не хочу. — Спасибо. Меня это устроит. Эрен высокомерно усмехнулся и начал ходил туда-сюда по ковру, как рассерженное животное. Зик чувствовал себя порядком утомленным, а разговор — раздражающим. Хотелось домой, к читающему продолжение «В плену леса» Ливаю. Хотелось готовить еду, натаскать воды, наколоть дров. Дорезать деревянную свистульку. Кроме того, сегодня вторник, они будут мыться в ванной вместе, и по сложившемуся ритуалу Зик расскажет Ливаю все-все-все, и тот все-все-все поймет. — Микаса говорила, что нужно пригласить тебя на нашу свадьбу, — отвлек его от приятных мыслей Эрен. Эта беседа бесконечна, ей нет конца и края. — Я тоже был не против, пусть ты ни капли не интересуешься ни нашей с Микасой жизнью, ни людьми вокруг себя и просто ждешь своего пятнадцатого июля. Но, знаешь, можешь не приходить. Ты конченный. Только конченый может такое сделать с человеком… — Поздравляю со свадьбой. Желаю долгих лет жизни, побольше детишек и собрать под крышей дома всю вашу дружную родню, — без выражения произнес Зик, как зачитал строки из учебника. — Спасибо, что избавил меня от такого пустого времяпрепровождения. — Уродец бородатый, — процедил Эрен. Закончив с любезностями, он вышел, хлопнув дверью. Зик выдохнул и, заметив, что вцепился в обивку кресла до белых пальцев, разжал вспотевшие руки. Вынув из пиджака носовой платок, он вытер ладони, лоб, прижал чистую сторону ко рту — его слегка замутило. Эрен прав. Да, он конечный. Он пожелал Ливаю иметь женские гениталии вместо существующих мужских. Он дрочил на это, ясно? Он дрочил на Ливая и тогда и сейчас, дрочил по-всякому: на мужчину, на женщину, на униженного, на властного, на беременное ни то, ни се. Вот такая в нем сидела страсть, грубая, тупая и ненасытная. Он уже осознал, что своими приказами поступал нечестно, что желал человека как вещь и даже не задумывался, что можно как-то по-другому. Он хотел бы исправить ошибки, он их исправит, но что еще ему надо сделать, чтобы его оставили в покое стыд и вина? Зик уселся в кресло прямо на свою одежду и, вытащив из-под бедра шляпу, стал размахивать ею у лица. Он старался прийти в себя. Если Зоэ вела себя деликатно, то Эрен тюкал его в дерьмо. Единственно толковой мыслью было извиниться перед Ливаем, чтобы очиститься и остановить самоистязания. Он проклинал свое желание изменить тело Ливая. И, заодно, тот день, когда он решил приблизить Ливая к себе. И тот раз, когда он задумал изнасиловать его!.. И вообще весь Гигантский лес, затею с вином, с Паради, Маре, с Эреном, стерилизацию, Тома, отца, маму, Либерио и всю его гребанную жизнь! «Ну ничего, еще немного потерпеть, и скоро я сдохну», — мрачно проговорил про себя Зик. Скоро этот парад позора и боли кончится, и наконец-то в нем можно будет не участвовать. Зик ждал этого момента, как марафонец — финиш. Как дети ждут дня рождения. Его успокаивала мысль о вечном сне, смерти, избавлении от всех проблем. Но он чувствовал при этом, что это спокойствие отдает некой фальшью. В ожидании командора, Зик пытался заглянуть на дно своей души и найти хоть что-то кроме тривиальной самокритики. «Ты просто оказался не прав, не хочешь с этим смириться и каждый день устраиваешь представление», — отчитался о наблюдениях внутренний голос, которому Зик тут же посоветовал заткнуться, но поздно, увы, поздно. От обнаруженной правды он себе вновь опротивел, расстроился и бросил обо всем этом думать. Спустя полчаса явилась командор, к тому моменту приступ самобичевания закончился. Морально уставший Зик слушал, как словоохотливая Зоэ одобряла выбор Зика и передавала благодарности от Хистории, которая постеснялась подойти сама. Как понял из объяснений Зик, королеве было неловко за беспредельную радость из-за окончательного освобождения от долга, поэтому она удалилась в столицу как можно скорее. Они вкратце поговорили о натянутых отношениях между Зиком и Кольтом с Воинами, Зик пояснил, что не хочет ничего чинить или править, ему проще сделать вид, что никого из перечисленных личностей не существует. Командор спрашивала про других кандидатов в Воины, но в ответ получала только бормотание: «Надо думать по ситуации, действуйте как вам угодно», так что содержательной беседы не получилось. Перед тем, как отпустить его домой, Зоэ поинтересовалась, к какому часу ее ждут в гости, и Зик наобум сказал, что к обеду. Они с Ливаем почему-то это совершенно не обговаривали, подразумевая, что все сутки окажутся посвящены Ханджи Зоэ и только ей, даже если физически она присутствовать в доме не будет. Та согласилась и передала свеженаписанное письмо Ливаю. Разобравшийся с делами Зик вышел на мороз и почувствовал себя свободным. Неприятности остались позади и впереди его ждали только хорошие хлопоты — покупки в магазинах и ларьках. Он шел, шкодливо размахивая сумкой со снегоступами. Обычно они с Ливаем вместе ходили за продуктами — мясо, крупы и овощи покупали в деревне за символическую сумму денег, а за рыбой, консервацией и чистящими средствами ездили в город, когда нужно было явиться на очередное собрание. С легким сердцем и ясным умом Зик углубился в список покупок, написанный Ливаем еще вчера днем. По правде говоря, Зик уверенно знал дорогу лишь до тростовского рынка и Штаба, остальные места его совершенно не волновали. Ливая же, наоборот, в Тросте все притягивало. Он иногда останавливался поглядеть издалека на ничем не примечательные скверы, переулки, дома и, пока смотрел на них, будто бы исчезал из реальности. Зик не очень любил эти его приступы ностальгии непонятно по ком и по чему. В первую очередь потому что Ливай редко объяснял их. Иногда игнорировал вопросы о себе, а когда не игнорировал, то говорил очень односложно. В общем, вел себя закрыто, и Зик окончательно устал пробиваться к Ливаю, замолчал и больше к нему не лез. Но в прошлом месяце Ливай поделился своими мыслями, когда они поднялись с Зиком на Стену. Оттуда открывался прекрасный вид на южные территории Паради: извилистая дорога пересекала белоснежную равнину, плоский лес разлегся черным ковром на земле, там и тут были едва различимые деревеньки, и над всем этим раскинулось огромное вечернее небо с розово-желтой полосой раннего заката. Ливай показывал новые населенные пункты, похожие на разложенные по кругу камешки, и рассказывал, что когда-то на их месте стояли руины. Для него годы, проведенные в Тросте, оставались самыми жуткими, потому что были связаны с прорывом Марии. Тогда главный Штаб Разведкорпуса находился здесь, а большинство экспедиций пришлось именно на самый южный округ. Жизнь тогда была страшной и при этом прекрасной — вокруг Ливая сгущались события, на него неслась буря дел, обязанностей, риска. «Тогда все было просто. Мы были настоящими героями», — с легкой грустью говорил он, и Зик расшифровывал его слова как: «Я когда-то был настоящим героем». Он прекрасно понимал его тоску. Разумеется, забираться наверх сейчас он не стал — слишком ветрено, хоть и красиво. Его путь лежал через покрытые снегом, как глазурью, улицы в бакалею, где он прикупил мешочек хизуруйского риса, банки с сахарным какао, кофе и сгущенкой. Упаковку соли он тоже взял — а вдруг кончится? Попавшийся на глаза милый набор чая в маленьких жестяных коробочках был куплен незамедлительно — потому что Ливай любил возиться с чаем, а Зик — с коробочками. На подходе к магазину с парфюмерией рядом нарисовался Кирштайн, не иначе как посланный Зоэ следить за передвижениями Зика. Слегка запыхавшись, со съехавшей набок зимней кепкой, тот вызвался помочь с сумками, что было весьма кстати. Там же они разговорились о только что прошедшей встрече, и Зик спросил Жана, почему ему захотелось стать носителем титана. Тот ответил, что не хотел бы отдавать нового титана Эрену, который и без того обладает уже тремя. «Опасается ли возросшей мощи Эрена главнокомандующий Закли?» — уточнил Зик, и, к его удивлению, Жан ответил: «Без понятия. Я просто не хотел бы, чтобы Эрен стал еще круче». Не углубляясь в логику Кирштайна, Зик в магазине взял пару брусков хозяйственного мыла и выбрал новинку — набор небольших приторно-душистых мыльцев, чтобы угодить разом всем обонятельным предпочтениям Ливая. Если какой-то из запахов понравится ему особенно, то в следующую поездку он обязательно возьмет соответствующие куски мыла побольше. У Ливая от запахов сильно менялось настроение, ему плохело от «морского» аромата — он не глядя мог понять, что в комнате лежит вонючий синий обмылок и даже отказывался к нему подходить, хотя раньше любил таким намыливаться. А вот с жутчайше сахарной ванилью он был готов спать чуть ли не положив себе под нос, несмотря на то, что терпеть не мог все сладкое. Чудил. Кирштайн явно знал о близости Зика и Ливая, но не афишировал это. Он разглядывал покупки и не задавал вопросов о подарочных наборах. Однако его озадачил интерес Зика к витрине с колыбелью, укрытой практически до пола балдахином. Когда Зик вышел из мебельного магазина с каталогом — пропечатанным с двух сторон газетным разворотом — то Жан осведомился, где же капитан Ливай. Зик тут же выдал ему легенду о болезни, которую рассказывал Эрену с Микасой. Для весомости приплел Зоэ, мол, она знает о состоянии друга и приедет к нему в нынешние выходные. Кирштайн спросил, не надо ли им в этом случае в аптеку, но Зик отмел эту затею, сказав, что лекарствами их обеспечивает деревенский доктор. По сомневающемуся лицу Кирштайна было ясно, что вернувшись в Штаб он первым делом пристанет к Зоэ с расспросами. Но вряд ли та захочет сказать ему правду. Возле рынка они прикупили одеревеневшие от холода туши выпотрошенных речных рыб. В одной из лавок внутри взяли варенье и сыр. Зик не удержался и приобрел для Ливая большой квадратный платок из шерсти, такой же уютный, как у Микасы, и заодно две пары теплых носков. После всевозможных трат, они с Кирштайном, который, как выяснилось, родился в Тросте и до сих пор жил тут вместе с родителями, дворами быстро добрались до почтамта. Там Зик прикупил подшивку ежедневных газет за месяц и дорогущий журнал «Газета Берга». За десять минут нашелся извозчик, готовый доехать до деревни, Зик загрузился и поблагодарил Кирштайна за помощь. Напоследок сказал ему, что на самом деле этот день для него должен быть счастливым — он не стал преемником Зверотитана. Это повод радоваться. Но Кирштайн даже не улыбнулся, только устало вздохнул. Они обменялись рукопожатиями и окончательно распрощались. Возвращение домой обещало быть сложным из-за множества сумок с продуктами, поэтому Зик первым делом подумал о деревенском знакомом, у которого брал мясо — тот держал двух кобыл. Извозчик высадил его прямо напротив нужного дома, Зик постучался, хозяин сразу откликнулся: наказал сыну навьючить пару лошадей — в телеге из-за занесенной рыхлым снегом дороги не проехать — и проводить Зика до дома. Денег в качестве оплаты перевозки он не взял, мальчику тоже велел не брать. За это, и за срочную помощь Зик сердечно их поблагодарил. Сынишка лет одиннадцати послушно приступил к работе, ловко оседлал лошадь и даже старался не улыбаться, наблюдая за попытками Зика сесть на коня. Он так себе всадник, предпочитал пользоваться автомобилями. У деревенских Зик был крайне уважаемой личностью. Причины тривиальны: в обличье титана он помогал с повалом леса, строительством новых домов, перевозкой чего бы то ни было, поиском загулявшего скота, обработкой камней для фундамента. Даже подвизался весной помочь с пахотой. Взамен их с Ливаем кормили, одевали-обували и не беспокоили. Зик прекрасно чувствовал, что вокруг него сгущается почитание и трепет простодушных людей. Он мог бы стребовать с них более существенных благ, но совершенно не был в этом заинтересован. Наоборот, даже опасался еще сильнее вовлечься в дела деревни и ненароком навредить всем. Добравшись до дома, он с мальчиком спешился и принес сумки к порогу. В качестве благодарности Зик пошарился в портфеле со снегоступами и отдал юному помощнику баночку хорошего мандаринового варенья — не деньги, но хотя бы угощение. Сынишка смущенно улыбнулся, поблагодарил «дядьку Титана» и поехал верхом обратно, ведя за собой лошадь без всадника. На веранду никто не вышел. Внутри было очень тихо, как утром. Пахло свежеприготовленным отварным картофелем и копченым мясом. Зик зашел в дом с покупками, разулся и первым делом проведал Ливая — тихонько приоткрыл дверь в его спальню. Тот спал на заправленной кровати спиной ко входу. Рядом на подушке лежала раскрытая книга. На крупной картинке был нарисован человеческий плод головой вниз. Зик переоделся в домашний костюм, привел себя в порядок и разложил продукты. Поел остывшей круглой картошки с прилипшими листиками укропа, съел заранее нарезанные ломтики мяса. Развесил у себя всю одежду, отряхнул ношеный пиджак и, закинув дров в камин, пробрался в теплую комнату к Ливаю. Новые носки с платком уложил у печной трубы, чтобы побыстрее согрелись, журнал лег на прикроватной тумбочке, а сам он сел в кресло, держа в руках письмо Ханджи. И, глядя на спящего Ливая, почувствовал, что жутко устал. Ливай проснулся сам, услышав чужое присутствие в комнате. Он закряхтел, вздохнул и, выпрямив ноги, открыл глаза. Увидев Зика потрясенно замер, отчего подвижный рельеф пледа застыл. — Ты чего? — тихо спросил Ливай. — Ничего. Смотрю на тебя. — Что случилось? — Вот. Приехал с города. — А почему тут-то сидишь? — поднялся на локте Ливай. — Я испугался. — Прости. Просто тут тепло и ты лежишь. Говоря по правде, Зик чувствовал себя наполненным до краев кувшином. Он еле донес себя до этой комнаты и ждал, когда же можно будет вылить все пережитые потрясения. — Так что стряслось-то? — Я рассказал все Ханджи и передал ей твое письмо. — Так. И? — Она отругала меня, назвала извращенцем, — пристыженно признался Зик, отводя взгляд. Он же, блин, все еще не извинился перед Ливаем. — Но сказала, что придет в субботу в обед. Просила передать письмо. Ливай протянул руку быстрее, чем Зик встал, чтобы отдать послание. Получив конверт, он нетерпеливо его вскрыл и, сев в кровати, прочитал. Его зрачки бегали от строки к строке, влево-вправо, влево-вправо. Буквально два зигзага, а затем уставились на Зика. По сухим губам пробежался язычок. — Что она написала тебе? — Эмоции. В смысле, пишет про свои эмоции. — И какие же они? — Говорит, полчаса плакала от осознания, с каким монстром я живу. — Правда? — невесело усмехнулся Зик. — Нет, — Ливай улыбнулся искусственной улыбкой. Его вид показался коварным. — Я пошутил. Это касается только ее и меня. — Ладно. Командор Зоэ не выглядела как женщина, способная полчаса рыдать над злоключениями живого-здорового Ливая, поэтому это, скорее всего, глупая шутка. Или?.. Ливай сел к спинке кровати и начал складывать письмо обратно. — Нам, наверное, надо будет придумать, чем ее угостить, — бормотал он, разглаживая все уголки и сгибы бумаги. — И что сказать ей, чтобы она не сильно волновалась… Насчет моей беременности, родов, меняющегося тела… — Сегодня еще кое-что было, — прервал его размышления Зик. Ему нужно было сказать про незапланированную откровенность с Эреном. — Решали кто будет моим приемником. Ливай вопросительно посмотрел на него. — То есть кто получит силу Зверотитана. — Я понял. Разве это дело не решенное? Это не Хистория? — С месяц назад они решили приберечь королеву для более существенных дел… — Строгания наследников что ли? — Скорее всего. Мне не сказали. — Так. И что? — Сегодня они собрали всех претендентов на силу Звероподобного. Была королева, Эрен с Микасой, Спрингер, Форстер… — А Флок там как оказался? — Сказали, что сильно хотел служить Родине, его пустили. Поджав губы, Ливай шумно выдохнул и покачал головой. — Кирштайн еще был, кстати, странный малый. И Кольт с Габи и Фалько. В общем, не знаю, на что они все рассчитывали, я выбрал Кольта. Это юноша из Маре, бывший кандидат в Воины. Он и тогда должен был получить Звероподобного. — И когда тебя должны будут сожрать? — Середина лета по календарю. Пятнадцатое июля, пятница. Но это крайний срок, поэтому пока неточно. — Вот как. А почему крайний? — Шестнадцатого июля я поглотил Тома. Обычно у нас назначали дату на день раньше тринадцатилетия. — То есть в теории ее можно отодвинуть подальше? — Не просто в теории, но и на практике. Я могу жить и после шестнадцатого июля, только через месяц мое тело начнет разваливаться, и я окончательно умру. Но только мне так долго не надо. Зик умолк, представив, как его тело покрывается мхом. Из кишечника лезет лишайник, сквозь ребра прорезается кустарник, а он в это время лежит себе еле живой, но все же живой. Сустав в локте сгнил, от тяжести мускулатуры разваливается, об пол шлепается рука, капает густая кровь. Склонившиеся вокруг него ученые охают и тыкают в его бледный живот блестящими маленькими ножиками-инструментами. Так выглядела иллюстрация «Умирающий заживо носитель титана» — старое изображение в одном из трактатов по титанологии. Выдумка или нет, неизвестно. Но перспектива отвратительная. — Так вот, — он вернул себя к разговору. — Кольт не из королевской семьи, поэтому доступ к силе Прародителя для Паради будет закрыт. Так что я должен вернуть тебя в твое тело обратно сам. Я не хочу дожидаться какого-то удобного случая или действовать втихую. Поэтому я договорился о дополнительной встрече с Эреном в конце мая или в июне. Я думаю, мы успеем. Плечи Ливая опустились, стали расслабленными. Он одобряюще улыбнулся. — Это хорошо. — Я рассказал ему о твоем положении, — прямо заявил Зик. — Что? — Я пригласил его на твои роды. Чтобы у тебя не было затруднений с рождением ребенка. — Ты что сделал? — Я рассказал, что превратил тебя частично в женщину и ты забеременел. Он знает то же, что и Ханджи. От нахлынувшего возмущения Ливай онемел. У него лицо стало такое растерянное, будто посмотрел в зеркало и увидел не себя, а затылок. Зик следил за тем, как осознание стремительно меняет эту застывшую маску. — Я не давал разрешения рассказывать обо мне всем. — Знаю. — Я сказал, что знать должна только Ханджи. — Помню. Секунда за секундой Ливай разбухал от злости. — Ну и зачем тогда!? — на одном сильном выдохе спросил он. — Я же уже рассказывал тебе, что Эрен слышит все приказы в Путях. Мне пришлось бы выворачиваться, чтобы скрыть твое перевоплощение обратно. — А спросить у меня? Ведь я с таким трудом решился на то, чтобы рассказать Ханджи, а ты вот так взял и!.. — Ливай помотал головой и начал пододвигаться к краю кровати возле двери. — Я не знал, что они планируют заменить Хисторию, — начал оправдываться Зик. — И не знал, когда мы встретимся еще раз с Эреном. Я решил, что лучше сделать это сегодня, когда все здесь! — Удивительное дело! Ливай, кряхтя, свесил ноги с кровати. — Как это вообще возможно, чтобы тебе не сказали про Хисторию? — Мне кажется, что я прослушал это на встрече месяц назад. Зик отвечал честно, как будто говорил сам с собой. Это было довольно просто, но когда он услышал злой смешок Ливая, его так и подмывало накрыть все только что сказанное блистательной ложью. Соврать, прикрыть себя, уберечься. — Ты что сделал? — Я думаю, я задремал, — перебарывая себя признался Зик. В кабинете Зоэ говорить о своем безразличии было намного проще. То ли дело дома — в этих стенах Ливай иногда допекал заявлениями, что Зик слишком инертен и не интересуется внешним миром, а потому бесполезен. У Ливая вообще существовал пунктик насчет бесполезности, он тяжело переживал свою изоляцию, выключенность от привычного общества. Масла в огонь добавлял его страх перед растущим животом, раздражение от набора веса и прочих видимых изменений тела. О своих переживаниях он говорил мало и больше любил попрекать Зика за то, что он выбрал посвятить последние месяцы жизни бездействию. Зика тянуло смеяться от такого упрека. В них столько витального, столько надежды на будущее и желания быть среди людей, что из них двоих лишь Ливай мог произнести подобное. Но порой претензии достигали цели и вызывали раздражение. — Блин, Зик! А зачем, скажи мне, ты вообще туда ходишь? Спать что ли? — Просят, вот и хожу, — теряя терпение ответил Зик. — Мне не особо интересно, что они там решат. Хоть весь мир за пределами Стен в порошок могут стереть, я поддакну и съебусь обратно. Ливай, только вдевший ноги в тапки, посмотрел на него из-за плеча. — Ты шутишь? — Нет. — Тебя что-то качает из стороны в сторону, не замечал никогда, нет? То стерилизовать все эрдийцев ради мира во всем мире, то уничтожить весь за Стенами, лишь бы отстали. Разве нет пути посередине? — Какой еще нахрен путь, — не выдерживал морализаторства Зик. — Я считаю дни до своей смерти. Будь моя воля, я бы утянул за собой весь земной шарик. Или это для тебя новость? Вздохнув, Ливай отвернулся от него. Одеревенело сидя на краю кровати, он спросил не оборачиваясь: — Ладно. Давай, добей меня. Скажи, как он отреагировал. — Как-как. Он был в шоке. Потом он назвал меня конченным, сказал, что не желает со мной знаться. Но обещал помочь тебе. Ливай воспринял эти слова как новость о смерти, не иначе. Он встал и, прижимая руки то к боку, то к животу, то к сердцу, беспокойно начал ходить у кровати. — Эрен знает про меня и беременность. Я в шоке. Я просто не хочу в это верить. А если он разболтает? — Он обещал молчать. Мне кажется, он умеет хранить секреты почище всех вместе взятых шпионов. Взволнованный, будто с разбереженной раной, Ливай не хотел и не мог прислушаться к словам Зика. Накручивал себя, и никого вокруг не видел. Он стал очень эмоциональный, открытый и ранимый — и непонятно, это по причине изменений в его теле или по причине скучной жизни в глуши, где каждая сильная эмоция или мысль может скрасить день? Зик его пожалел и захотел унять тревогу. Поднялся, чтобы поймать бродящего Ливая в объятия, но тот заметил распростертые руки возле себя и прытко отпрыгнул к двери. — Нет-нет-нет! Стой, где стоишь! Позор! Такой позор! Эти слова вызывали в Зике злорадство. «Добро пожаловать в мой мир», — ядовито подумал он и мрачно улыбнулся. Ливай состроил гримасу и вышел, хлопнув дверью. Тут же с Зика одолело гнетущее чувство собственной бедовости. Протянутые руки шлепнули по бедрам и вытянулись вдоль тела. За стеной спускался Ливай, ритмично скрипели половицы. Он расстроился, это было предсказуемо. Но все же — расстроился. — Надеюсь, он не навернется с лестницы, — пробормотал под нос Зик, прислушиваясь к звукам в коридоре. Разумеется, не навернулся. Зик оглядел комнату в поисках занятия, но, ничего не придумав, зашел к себе. Там он просидел взаперти до сумерек, в основном перед камином. Задумчиво мешая угли или прислушиваясь к тому, чем занят на первом этаже Ливай. Начинал думать ответ Елене и тут же бросал. Читал все, что попадет под руку. В газетах заголовки были пронизаны знакомой тревогой, они наводили жутчайшую скуку и желание закинуть только что купленную макулатуру в пламя. Останавливала только скупость — потраченных денег жалко. Зик поленился нормально сложить газету на тумбочку или бросить на кровать — бросил на пол. Без интереса углубился в начатую вчера книгу, отложил, едва осилив две страницы. Стоя перед каминной полкой, он сверлил взглядом дневник отца, куда тот изливал душу. Может, ему тоже завести? А, может, не стоит? Еще найдут его записи, почитают и решат до чего же нелепый, неуклюжий человек. Бесполезный. Зик действительно казался себе бесполезным. Но не из-за того, что утратил большую часть своей влиятельности, а потому что не знал, чем себя занять. Несколько часов назад он рвался домой и воображал перед собой целую вереницу приятных дел, но почему-то сейчас ими заняться не хотелось и не получалось. Возможно, потому что очень многие занятия в этом доме зависели от расположения Ливая. Не в пространственном смысле и не в имущественном отношении (нет, он не запрещал ничем пользоваться Зику, хотя на правах хозяина мог бы), а в личном состоянии — он был источником удовольствия, условием возникновения чувства пользы. Сейчас Зику больше всего хотелось рассказать про разговор с Эреном, пожаловаться на все на свете, но Ливай стремился к уединению.