Цена геройства

Он встал рядом с ящиком и, дождавшись, когда Ливай распишет ручку, начал негромко диктовать, почти что бормотать — из-за чего приходилось напрягать слух. Порой его речь была так монотонна, быстра и слитна, будто ее зачитывали, а порой Зик брал длительные паузы для обдумывания каждого словосочетания. Это прерывистое действо сидевший на корточках Ливай воспринимал как испытание и только как испытание. Зик говорил следующее: «Дорогая командор Зоэ, Вино действительно отравлено. О влиянии моего крика на зараженных вы все знаете, это правда. А вот о двух вещах, касающихся моей спинномозговой жидкости (сокращенно СМЖ), я солгал. Во-первых, после попадания СМЖ в организм люди на самом деле остаются подвижны. Во-вторых, СМЖ не обязательно распылять в воздухе, она может находиться и в воде. Вы спросите ради чего я умолчал об этих важных фактах, а я отвечу, что ради собственной безопасности и ради того, чтобы сохранить свой туз в рукаве. Я во многом привык опираться только на себя и не привык слепо доверять людям, пусть даже мне симпатичным. Отпускаю тридцать ваших лучших разведчиков в родные, так сказать, пенаты, целыми и невредимыми. Тот факт, что это письмо пишет капитан Ливай, а также презент, находящийся в конверте, должны подсказать вам, что превращение всех трех десятков в гигантов было как никогда реально и осязаемо. Ровно так же, как реальна и осязаема моя власть над Ливаем. Взамен я прошу вас прекратить пытки и допрос Елены, других антимарейцев и пленных марейцев. Выяснением ответственности за исполнение моих приказов можно заняться и позже. А на большую часть вопросов я смогу ответить вам лично. Приглашаю вас для дальнейшей беседы в мой лагерь, если не хотите, чтобы я пришел к вам самостоятельно. Эрена берите обязательно, это условие встречи. Иначе пойдем к нему все вместе, но зачем эти сложности?». Во время написания Ливаю дурнело от каждой строчки. Он еле сдержался, чтобы не закрыть глаза, когда понял, что его представили как заложника, и отныне все люди за пределами лагеря будут воспринимать его только так. Ханджи разволнуется. Будто ей мало других переживаний... Кругом сплошной тупик, некуда ступить, чтобы не напороться на проигрыш. Сейчас во время драки они успели сбить с Зика спесь, а что было бы, если бы не сбили? Что было бы, убеги Ливай ночью в лес вместе со всей Разведкой, как далеко зашел бы Зик? — Подпись? — Интеллектуал и умник, — проворчал Зик, запустив ладонь в шевелюру. — Зачем я с тобой спутался, у меня ведь был такой шикарный план, а ты все взял и порушил… С досадой он присмотрелся к письму и возмущенно воскликнул: — Ты что, зачеркни немедленно! А то еще подумает, что я идиот! Ливай зарисовал кудрявой линией только что записанный самовлюбленный титул и рядом чиркнул «Зик Йегер». Он надеялся, что Ханджи все же разглядит эту дурацкую подпись. Зика такое зачеркивание устроило. Он тяжело встал, поднял с земли платок Ливая, встряхнул и внимательно осмотрел с одной и другой стороны. — Я вообще хотел прислать это, но получится как-то неубедительно. А вот твои волосы выглядят куда интереснее! Ливай сначала не понял услышанного, ему показалось, что это комплимент прическе. Когда до него дошло, что речь о срезанных волосах, то перед глазами встала картинка, как Зик сдирает с него скальп. И только после того, как он хладнокровно откинул зачатки испуга, стало понятно, что подразумевался клок волос. В голове прогромыхало мысленное требование: «Возьми прядь от челки», и Ливай наобум зажал половину челки в кулаке. — Потоньше, — обычным голосом поправил его Зик и, дождавшись, когда Ливай вытянет вверх взятую от пробора прядь, скомандовал: — Отрежь ее. За пазухой Ливай всегда носил маленький складной нож, больше подходящий для бытовых нужд, нежели для защиты, охоты или убийства. «И уж тем более стрижки», — добавил он про себя, пилящим движением срезая волосы. Зик протянул раскрытую ладонь, взял прядь и одним из волосков старательно перевязал пучок посередине. Ливай глядел на его ловкие пальцы и не мог определиться, жаль ему, обидно или нет, и, не найдя в себе никаких чувств, решил, что нет. Только потрогал короткие, вставшие вверх жесткие волосы и пригладил к голове. — Ничего, еще вырастут. Волосы растут всю жизнь, еще дорастут тебе до пяток, — не глядя утешил его Зик, занятый складыванием бумаги в конверт. Перспектива прожить столько лет не казалась реалистичной. Ханджи после чтения этого письма и вовсе решит, что на голове ее друга скоро ничего не будет расти, ведь ее отрубят. — Если доживу. — Доживешь, если захочешь. Бумага была сложена и зафиксирована расплавленным сургучом. Сняв печать, Зик дул на твердеющую темно-красную жидкость и разглядывал герб Разведкорпуса. По-хорошему надо было бы передать весточку прямо в этом конверте — Ливай и так планировал связаться с Ханджи после переезда, но это произойдет только сегодня вечером или даже завтра. А к моменту, когда до подруги дойдет письмо, та разнервничается и натворит дел. «Придется отправить следом какую-нибудь записку», — решил Ливай, но и в этом ему помешал Зик, приказав окликнуть Германа, дать тому конверт и назначить посыльным. Герман всячески сигнализировал, что Борис выбрал его в помощь по переустановке Громовых копий: задавал вопросы, а точно ли ему это поручение, подмигивал, настойчиво заглядывал в глаза, но Ливай делал вид, что ничего не замечал. Дождавшись ухода изумленного Германа, Зик заявил не терпящим возражений тоном, что отныне всегда будет держаться рядом. Также он потребовал, чтобы Ливай переехал к нему в палатку, как раз рассчитанную на двоих. Еще он приказал, чтобы его пальто было выстирано качественнее, чем он постирал себе сам, к чаю подавался сахар, к каше — соль, чтобы мяса ему накладывали побольше и подали наконец-то следующий том «В плену леса». — А кое-чего тебе не завернуть? — прохладно спросил Ливай, вертя в руках книженцию. Он понятия не имел, в чем был ее сюжет, и уж тем более не знал, есть ли у нее продолжение или нет. — Я думал, ты опять спросишь о месте нахождения Эрена. — Зачем? Пусть командор его приведет. На страничке с аннотацией после названия находилась надпись: «Том I». — У нас нет книг в лагере. Просто додумай продолжение сам, какое тебе нравится. — Я хочу узнать, что там придумал автор. — Неужели история так хороша? Зик неожиданно смущенно отвел глаза и замешкался. — Ну, так. Сойдет, — нашелся он с ответом. Ливай понял, что все это время Зик проводил с какой-то сомнительной литературкой и на случайном месте открыл книгу, чтобы найти там что-нибудь отвратительное или непристойное. Но Зик положил на страницу свою ладонь. — Ну что, перенесем твои вещи ко мне? — второй рукой он обхватил низ корешка и потянул на себя. — Раз все вокруг наново обустраиваются. Отдай. Зик выдернул книгу и быстро захлопнул ее. Ливай отметил, что при случае неплохо бы ознакомиться с ней. — Позже. Мы, вообще-то, переезжаем. Если ты посмотришь вокруг, люди уже собирают палатки. Это правда, повсюду суетились. Вытаскивали тюки со свернутыми одеялами и матрасами. Чуть поодаль можно было заметить, как Ирма, перекинув через плечо лямку рюкзака, оценивающе наблюдала за действиями двух юных новичков, неуклюже разбиравших ее палатку. — Переезжаем? Но куда? — В другой лагерь. Ханджи нас найдет по письму о переезде, я отправлю ей его оттуда. — Ладно, — согласился Зик после длительной паузы, во время которой обдумывал, чем ему грозит смена места. — Ладно, поехали. Ливай пошел к себе, чтобы собраться, и навязавшийся Зик двинулся следом. Ливай ничего не мог сказать против этого, а потому тут же почувствовал досаду и вслед за ней усталость — как же хорошо было до сегодняшнего срыва, когда все шло как раньше или пыталось таким казаться. Раньше не приходилось долго держать лицо, скрывать свои эмоции, апатию, всегда было место, куда можно доползти, скрыться от внешнего мира, вернуться в то время, когда правда о вине не была раскрыта. А теперь придется жить без своего угла! Ливай проклинал тот день, когда согласился на затею с караулом в лесу, когда все они впутались в этот бедлам в Либерио, что доверились владельцу Зверотитана, впустили его марионеток внутрь трех Стен, и вообще — ночью надо было спать, чтобы вата между ушей соображала чуть быстрее! Весь последующий час лагерь грузил на телеги печи, свернутые палатки, ящики и баллоны с газом. Ливай с Зиком собирались, не привлекая помощи посторонних и работая совместно. На них посматривали, явно не понимая действительный статус Зика, но Ливай ничем не мог им помочь — потому что тоже не понимал. И не мог понять других важных моментов, например, что придет Зику в голову завтра? Вдруг захочет разоблачить перед всеми правду о вине? О подчиненном ему Аккермане? Взять власть в лагере, открыть войну, не дожидаясь решения Ханджи? Все это возможно, но, к счастью, его отряд сумел избежать худшей участи. К моменту выезда смененные разведчики ушли не прощаясь, и Ливай надеялся, что в дальнейшем Борис передаст всем капитанский наказ — избегать Зика. Верх мечтаний — что хоть кто-то внемлет ему и действительно не будет приближаться к Йегеру. Оставив за собой полянку с десятком похожих на маленькие ковры лапников, они отправились в путь. Борис повел всех на новое место, которое нашел вчера. Оно располагалось в семи часах отсюда, если ехать по окольному пути. Ливай поставил рядом с ним Жана, а сам же шел у телеги, в которой сидел Зик. Вопреки ожиданиям тот преимущественно молчал. Весь путь до северного Гигантского леса, отделенного от южного километровой полосой равнины, он вглядывался в окружающий его ландшафт. Когда они переезжали участок поблизости от фермерских угодий, Зик впился глазами в каменный домик поодаль. — Я помню это место. Был тут когда-то после разрушения Шиганшины. Все было затоптано, покинуто, настоящее захолустье. Надо же, как быстро вы отстроились… Слова Зика были направлены к ему самому и не требовали никаких комментариев. На взгляд Ливая не так уж и быстро произошло заселение отвоеванной земли, он все застал в процессе: сомнения людей, страх перед зловещими разбитыми домами, опустошенной землей, пронизанной недавним присутствием гигантских людоедов. Как народ медлил, как торопилось правительство. Как всем хотелось прожить следующий год в сытости. — Мы криво идем. В обход, да? — по-прежнему задумчиво произнес Зик, но уже обращаясь к Ливаю. — Мы идем там, где есть дорога. Телеги не вездеходны, знаешь ли. Зик кивнул. С виду его устроил такой ответ. Ливай же в очередной раз мысленно обратился к разведчикам, которые сейчас должны были переустанавливать Громовые копья, и пожелал им удачи. К раннему вечеру они добрались до выбранной поляны — сутки назад ее обозначили воткнутой в землю палкой, перевязанной красной тряпицей. — Ну, вот и пришли, — спешился Борис и выдернул деревяшку. Все слезли с лошадей и принялись разбивать лагерь. Что примечательно, новый приют под сенью гигантских деревьев практически ничем не отличался от предыдущего. Размещение палаток совершенно не изменилось, как и природа вокруг. Даже выгребную яму решили копать примерно в том же месте, где она находилась в старом лагере. Кругом стояли вековые деревья. Может, они были даже старше истории людей внутри Стен. Несмотря на внешнюю неотличимость от предыдущей стоянки видимые изменения все же были: другие рисунки извилистых трещин на коре, корни совершенно новые, более высокие, о которые можно легко запнуться; до ручья отныне полчаса ходьбы, исчезла банька. Отныне они все будут мыться далеко и в холоде, но на фоне развивающегося политического или бог весть какого конфликта это можно не считать проблемой. Это еще не проблема. Что можно ею считать Ливай не мог сказать точно, но постоянно воображал худшие варианты событий. Причем с трудом отрывался от созерцания воображенного им вечнокончающегося, но никак не умирающего мира. От этого его моральные силы быстро истощались. Новое место выглядело родным. Страшным, но своим. Совсем недавно в этих окрестностях Ливай сражался бок о бок с товарищами из Разведкорпуса. Особенно много боев шло с той стороны, где лес примыкал к равнине у Троста. Пять лет там был их, человечества, фронт. Ливай до сих пор отлично помнил расположение и форму гигантских стволов в тех памятных местах, за пределы которых солдаты долго не могли продвинуться. То гиганты напали сзади, то надо кого-то выручать из бойни, то попросту кончился газ — пора возвращаться. У всех этих локаций были свои координаты, которых никто не знал, но попади туда Ливай вновь, он бы отлично сориентировался. Особенно хорошо он помнил ту поляну, где его отряд схлестнулся с Женоподобным титаном. Там титанша растерзала подчиненных Ливая, не оставив на их телах ни одного живого места. Пройти туда значило посетить могильник, посвященный мрачному древнему богу. Злому и жестокому, который даже сам себе не рад, но исправно принимает кровавые дары. Вечером Зик легкомысленно оставил Ливая одного и удалился спать, при этом не приказав идти за собой. Просто раззевался, закрыл книгу и, шаркая по земле, ушел. Перед сном Ливай обследовал установленные гамаки и корзины с Громовыми копьями и, не найдя никаких нарушений, решил немного поговорить с перенапряженными новичками, которые несмотря на поздний час должны были нести караул и наблюдать за лагерем сверху. Но посередине разговора с юным Ойле в голове раздалось «Ну ты идешь или как?» так что пришлось по-быстрому сворачивать общение и пойти спать самому — пока это в его воле. К счастью, в палатке у него отдельный спальник. Ночью он с трепетом думал о смертном ложе жестоко убитых разведчиков. Он пересчитывал могилы на мысленном кладбище своих знакомых — с кем-то дружил, кого-то просто знал, кому-то стал как старший брат. Обычно воспоминания об умерших будили в нем полярные чувства: неспокойные мысли становились страшно героическими (из-за обстоятельств смерти), ужасно восторженными (из-за того, что их гибель была посвящена свободе человечества), сентиментально душераздирающими (из-за того, что покойных больше нет). В общем, чувства двойственные. Но в этот раз Ливай думал, что в лесу его друзья нашли вечный покой, а дух места, который казался ему зловещим, на самом деле завеса, отделяющая мир мертвых и живых. За ней умиротворение и сон… К которым Ливай никак не мог приобщиться. Он бы спал, но в большой палатке слишком прохладно. Непрогретая земля сильно холодила ночью, не помогали ни лапник, ни одеяла, ни свернутый под себя брезент, в который обычно закутываются на открытой местности. Но это полбеды, главное — печку не разжечь из-за свежих дров. Они сильно коптили. Такие не оставишь гореть ночью, чтобы случайно не задымить всю платку и не задохнуться. Угольки в металлической грелке еле-еле грели, и как бы тело не дрожало, оно никак не согревалось. — Ливай, ты спишь? — спросил Зик, лежавший в противоположном конце палатки, в самом темном углу. — Нет. А что? — Тут собачий холод. Давай ко мне. Ливай быстро согласился, хотя от перспективы валяться рядом с Зиком чувствовал скованность. Наверное, опять будут приставания, думал он, но навязчивые ласки казались лучше холода. Ливай укутался в одеяло, надел сапоги, пошел на голос. Грелку тоже взял с собой. — Я думал, тебя надо будет уговаривать! — поразился Зик, отодвигаясь ближе к краю. Ливай снял обувь, лег рядом по-прежнему завернутый в одеяло и выставил перед собой металлическую кастрюльку. Зик ее ощупал. — А это что за горшок? Подняв крышку, он силился там что-то разглядеть, хотя вокруг стояла абсолютная тьма. — Тепленькая… Ты что, туда срешь? — Это грелка! — возмутился Ливай. — А-а… Это очень, хм, практично. И тепло, и далеко ходить не надо… — О чем ты подумал, борода? В ней угли, а не говно. — А-а! Ну, это куда ни шло. И как, помогает? — Нет. Сегодня, видимо, не мой день. Рука Зика легла на грудь, нащупала край одеяла и дернула его вниз. «Началось», — подумал Ливай. — Спорим, твои солдатики сейчас спят сбитые в один большой ком, совсем как маленькие щенятки? Они так и спали. Лежали в тепле, обогреваясь и грея одновременно, полностью погруженные в сон — Ливай отлично представлял эту картину перед глазами, хотя сам ее не видел. Зик еще раз потянул вниз край одеяла, но то не поддавалось. — И чего ты так закутался? Не согреешься же. С неохотой Ливай размотался и оказался слишком близко к Зику, который, судя по всему, от озноба совершенно не страдал. Кожа у него горячая! Он весь очень горячий! — Очень холодный! — выдохнул тот, сжимая пальцы Ливая в ладони. — Ты как из льда! А ступни из снега! Бр-р! Зик весь обернулся вокруг Ливая и натянул на них сверху одеяла. Получился большой кокон для обогрева, из которого не хотелось даже высовываться. Духота пахла телом Зика, сном; от тепла слипались глаза. — Спи и ни о чем не беспокойся, — подсказал шепот над ухом. Ливай согласился и не сопротивлялся голосу — не мог. Как не мог ни злиться, ни бояться, только испытывать скупую благодарность за ухаживания. Конечно, железной уверенности в том, что им не станут понукать посреди ночи ради разврата или шантажа, не было. Зик все еще оставался Зиком, со своей ребячливой привычкой брать как и когда ему вздумается, но его сонное спокойствие подкупало. Давало появиться убеждению или даже надежде, что сегодня приставаний не будет. Утро началось с осознания, что время подниматься оказалось бесхитростно упущено — Ливай проспал. Всю ночь он провел рядом с Зиком и ни разу не проснулся. Во сне они отвернулись друг от друга и лежали прижавшись спинами, отчего Ливай чувствовал себя как печка. Стараясь быть как можно тише, он подобрался к стопке своей одежды и оделся. От холодной униформы по телу несколько раз пробежались мурашки. Зик так и не проснулся, поэтому Ливай первей всего приступил к письму. Он вынул из нагрудного блокнота лист с карандашом и написал то, что крутилось у него в голове весь вчерашний день. «Ханджи, не волнуйся. Все не так плохо, как написал этот бородатый хмырь и как можно было бы подумать. Я в порядке, пока мы не ссоримся. А мы пока что не ссоримся. Встретил Жана и его людей, мы поменялись местами (за исключением меня и Зика). Жан с нами, мы все переехали в северный лес (находится к югу от Троста, ты его отлично помнишь), установили на ветках корзины с Громовыми копьями. Я решил, что если в Разведкорпусе есть шпионы, то лучше всего обезопасить нас от вторжения сообщников Зика. Борис, отправленный с этим письмом, знает путь до нового лагеря. Он сможет его показать на карте. Обратно его не возвращай, он тоже хлестал вино. Предлагаю срочно позвать Хисторию, превратить ее в гиганта и дать ей сожрать Зика. Нахер этого умника. P.S. Зик повадился везде ходить за мной, пишу тебе в спешке, пока он не видит». Украдкой посмотрев за плечо, он убедился в том, что Зик за ним не наблюдает. Тот продолжал сопеть в стенку. Ливай спрятал письмо в кармане брюк и вышел наружу, где с удивлением оглядел практически пустой лагерь. По всей видимости, внутренние часы подвели — из-за вчерашней бессонницы сбился режим. Спать, как ни странно, не сильно хотелось. И, кажется, не ему одному — у костра что-то обсуждали двое разведчиков. Подойдя ближе, Ливай узнал Жана и Бориса. — О чем болтаем? — Да вот… — Который час? — не дожидаясь ответа перебил Бориса Ливай и протянул ему сложенную вдвое бумажку. Тот недоуменно ее принял. — Это письмо Ханджи. Его надо доставить ей как можно быстрее. — Восемь утра, — посмотрел на часы Жан. — А печать? Или что, теперь можно слать так?.. — Можно, разрешаю. Главное, чтобы быстро. — А куда ехать? В смысле, где командор? — Когда я уезжал, она была в Митрасе, — подсказал Жан. — Езжай туда вслед за Германом. Я отправил его к ней с другим письмом. Помни, что записку нужно передать из рук в руки. Борис пожал плечами и, поставив на землю кружку чая, запихнул сложенную вдвое бумагу за пазуху. Во второй руке он держал мешочек с сухарями, которыми иногда перекусывал. Борис постоянно делал такие заначки, оправдывая это голодными годами после прорыва Шиганшины. Ливаю случалось видеть, как тот стоял на кухне и выпрашивал у поваров засохшего хлеба — но смотрел на это сквозь пальцы. — Будет сделано. — Отлично. Тогда допивай чай, бери лошадь и как можно быстрее уезжай. Поешь где-нибудь в трактире по дороге. Со стоном Борис опустил голову. Он пустился причитать, больше обращаясь к Жану, чем к Ливаю: — В начале всей этой кампании мы так долго сидели, что я переживал, что мой зад может отвалиться. Теперь я столько скачу, что мой зад просто обязан отвалиться! Жан понимающе улыбнулся. Ливай же возразил: — Никогда не видел отваливающихся задов, хотя встречал всякое. Так что езжай смело и прямо сейчас. Подчиняясь, Борис встал со вздохом. Перед уходом, он обратил на Жана особый двусмысленный взгляд, отправляя тем самым некое наставление — наверняка сплетничали обо всем, что происходило в лагере до вчерашнего утра. А, может, это были вовсе не сплетни, а передача опыта, как знать? Уж ли не опыта держать лицо, когда видишь в одной постели Ливая и Зика? Затем они молча пожали друг другу руки. Пока Борис собирал вещи, Ливай глядел на Жана, пытаясь понять, какие откровения стали тому известны. Но Жан стушевался и старался не смотреть прямо. Пил чай и вел себя так, будто рядом с ним никого не находилось. Ливай никак не мог решиться начать разговор, поэтому, когда из своей палатки вышел Борис, он пошел за ним следом к стойлу с лошадьми. Тот сразу же принялся навьючивать коня. — Ты отлично справился с выбором нового места. — Спасибо. Это было довольно нетрудно. — Ты помнишь, что я сказал тебе насчет Зика? Что передать остальным? — Что к нему нельзя приближаться? — Да. Ты должен донести это до каждого. И сам ты никогда не должен приближаться к Зику. Покажешь Ханджи на карте наше местоположение и все, дальше пусть сама думает. Понятно? — Да, капитан. — И последнее. Что ты рассказал Кирштайну? — В смысле о вас с Йегером? — Да. Он в курсе? — Нет. Я только поделился своими впечатлениями. — И какими же это? — Я сказал, что у него какая-то власть над вами, и что он помыкает вами, как своей личной игрушкой. Мне так показалось. Ливая это устроило. Хотя формулировка вызывала вопросы, например, как же Зик помыкает Ливаем. Возможно Жан как раз это и обдумывал? Или, возможно, Борис приврал и на самом деле с Жаном был более откровенным? Хотя это так непохоже на него — врать, глядя прямо в лицо капитану. — Очень верное наблюдение. Если не хочешь узнать на своей шкуре, что за этой властью скрывается, держись как можно дальше… — …от Зика Йегера, да? — Да. — Я понял, понял. Борис пробормотал: «Все загадочнее и загадочнее», — буднично пришпорил своего коня и тронулся. Лошадь пошла, шаг за шагом удаляясь от лагеря. Ливай смотрел, как он уходит, и испытывал облегчение пополам с тревогой. С одной стороны, Борис больше не под угрозой внезапной гигантизации. Письмо отправлено, весь лагерь свободен от риска обращения в тупых людоедских тварей. С другой — последний помощник ушел, оставляя капитана один на один с новыми людьми, которые в панике не факт, что смогут даже выстрелить крюком в ствол дерева. В личной беседе Жан не страдал откровенностью и на прямые вопросы Ливая о том, что рассказал ему Борис, отвечал уклончиво. Байки, присказки, то-се, капитан, вы же знаете, вы же понимаете… а почему вы не сказали хотя бы ему про вино? А почему подрались с Зиком? А почему он потом ходил за вами как привязанный, почему палатка одна на двоих? И так далее и тому подобное. Отвечать на каждый вопрос Ливаю приходилось честнее, чем ему бы хотелось, но утаивать то, что на виду, довольно глупо. Умолчал только о совместном сне с Зиком и их сексуальных отношениях, надеясь, что необходимость говорить об этом с кем-либо не явит себя. Когда начали просыпаться все засони, лагерь зажил своей будничной жизнью, правда, их будни и быт для Ливая были внове. Жан представил Ливаю всех солдат, лично перезнакомил, вдобавок пальцем, жестом, взглядом показал, на кого стоит обратить особое внимание. Имена последних, условно надежных, запоминались сразу и накрепко, а вот остальных — увы. Человеческая память была не всеобъемлюща, и Ливаю оставалось только гадать, что осталось в головах новичков от тех инструкций, которые он втолковывал всем прошлым утром. Вопреки вчерашнему намерению везде ходить за Ливаем, Зик все утро провел в палатке, затем прибежал на запах позднего завтрака, и только после трапезы начал наводить порядок — заправил спальник в палатке, умылся, передвинул ящики у костра на свой вкус. В конце концов унялся и сел читать книжку. Ливай вспомнил, что история, которую он читает, скорее всего сомнительного содержания, и что обещал найти второй том. Хотелось бы, чтобы Зик про это вообще забыл. Днем Ливай увидел, что Зик преспокойно играет в карты с новобранцами, и тут же направился к ним. Он укоряюще посмотрел на солдат и сделал выговор: — Че за хрень? Вам запрещено общаться с Зиком. Ливай сгреб карты и бросил их в огонь. Парень с девушкой уставились на сгорающую колоду с испугом и непониманием, за что их ругают, но потом худо-бедно вспомнили главные правила лагеря, которые сутки назад капитан доводил до них: не болтать с Зиком, не развлекать его, только следить, чтобы он не покинул пределы лагеря. Осознание отразилось на их лицах, и они склонили головы в знаке послушания. Не сдержавшись, Ливай прикрикнул: уходите. — Блин, зачем так радикально? Расстроил таких замечательных детей. Они сюда приехали родину защищать, а оказалось, что защищать надо меня, да не от чего. — Пускай идут копать выгребную яму. Все копают, и они тоже должны. Где твоя стража? Что за детский, нахуй, лагерь!.. Послушав его эмоциональное и короткое выступление, Зик прыснул, заржал. — Так ты их, моих конвоиров, только копать отправил! — А что смешного? — Так, просто. Ты забавно выходишь из себя. Сказав это, он опять потянулся. Видя его довольство, Ливай помрачнел. Ишь какой ублаженный, оказался на курорте. Тут кормят, поят, дают читать книжку, играют с ним в шахматы и карты, разговаривают, водят в бани и предоставляют доступ к телу не абы кого, а самого Ливая Аккермана. И все это потому что у него королевская кровь, помноженная на ум террориста. — Как ты докатился до жизни такой? — вдруг поинтересовался Зик. — Какой? — Военной. Ваши дети, как я понял, посещают Кадетский корпус. А ты тоже посещал? И был таким же… как бы это сказать. Молодым что ли? — спросил Зик и, обдумывая эту мысль, даже как-то посветлел: — И правда, ты же таким когда-то был! Не мог же ты сразу родиться взрослым! Возможно, что так оно и было. Ливай, сколько себя помнил, всегда был серьезным. Судьба ли это или просто эмоциональный уклад неизвестно, и подсказать об этом некому — все члены семьи умерли. Мать скончалась от болезни и голода, Кенни — во время боя. Оглядываясь назад, можно понять, что быть капризным, доставучим и непосредственным для сына шлюхи просто опасно. Его воспитывали спокойным и послушным. Иногда Ливай со стороны наблюдал за играющей ребятней на улицах города или в деревне и думал, а был ли он таким же беззаботным, как они? Почему, куда пропало его беззаботное детство? — Я самоучка. К Разведкорпусу присоединился уже взрослым. — Научился сам управлять этой штукой? — Да. Когда я раздобыл УПМ, то знал только, что на нем можно летать. А дальше сообразил что к чему. — Со стороны устройство... э-э, пространственного маневрирования, верно? — выглядит очень сложно. И я бы даже сказал, что оно действует неэффективно. — С чего вдруг? Все эффективно и легко. Ты просто не проходил обучение. — Не. Просто ты не знаешь, что можно по-другому, — самодовольно заключил Зик.