Цена геройства

Тяжелая черная ночь переросла в синее утро. Ливай не спал — не мог — и тревожно ждал приказов, которых не поступило этим вечером, хотя Зик раздавал их каждый раз в конце дня. Сон избавил бы Ливая от тяжести неизвестности, но бессонница овладела его разумом. Она, подкравшись в полной тьме, рывком оседлала сердце и помчала, прокручивая под собой сознание, как глобус. Ох, и скакало же сердце! Напрягалось, тянуло жилы, втягивало в себя кровь. Билось и неслось по горным цепям воинской отваги, равнинам сомнений. Фантазия, как плуг, впивалась в землю и неподробными картинками пропахивала себе путь: вот Зик-хозяин вызывает к себе, раздевает, притирается сзади, что есть силы вбивается и что есть силы душит. Вот больными глазами глядит в прорезь палатки, говорит, что устал ждать — и лагерь сотрясает от десятка разразившихся молний. Вот курит у костра, бросает в пламя бычок и превращается в Зверотитана. Первым делом топает по палатке Ливая, размазывает ее по земле, как попавший под подошву спичечный домик или говно. С брезгливостью смотрит вниз, на размазню; начинается бой: гремит взрывчатка, разведчики взмывают на УПМ ввысь, а Ливай уже не видит этого, потому что лежит мертвый как сплющенная вошка. Устрашающие сценки врезались в мясо души и тянулись вперед, оставляя после себя царапины, борозды, траншеи. Сердце стучало гулко, иногда успокаивалось, а потом вновь раскочегаривалось, и как бы Ливай не старался его утихомирить, то прижимая ладонь, то ударяя кулаком, ничего не получалось по его воле, лишь происходило само. Страх овладел его телом. В углублении подушки влажнела от пота шея. Конечности не грелись, пальцы оставались холодны. Ни о каком сне не шло и речи. Среди бесчисленного множества испытаний неведение хуже всего. Ливай ждал приказа с минуты на минуту, не в этом часу, так в следующем и перестал только тогда, когда ночь преходила в раннее утро. Тонкая прорезь неплотно закрытой палатки заголубела, наступило самое глухое время суток, в которое все спят и набираются сил — а Ливай уже морально устал. Он больше не мог думать о кошмарах, поэтому решил заняться хоть чем-то: выполз из спальника, развел в печке огонь. Затем горячие угли легли в металлическую грелку — кастрюлю с маленькими отверстиями на крышке — и Ливай обернулся вокруг нее под одеялом. Отогревшись, заснул. — Капитан Ливай! — тотчас, словно сон длился секунду, раздался над головой знакомый голос. Полог чуть отогнулся, внутрь смотрел освещенный предрассветными сумерками мужчина. Светлые волосы, заправленная за ухо прядь, бородка, вытянутое лицо... Побрившийся Зик? Ах, нет, это Кирштайн. Друг Армина и Эрена. — Жан? Что ты здесь делаешь? — громко прошептал Ливай. — Я привел смену. По приказу Ханджи, — ответил Жан, тоже перейдя на шепот. — Где вы встали? — Севернее, в километре отсюда. Меня привел Герман, он нес караул. Ливай поднялся на локте. Второй рукой он хотел провести по лицу, и случайно задел ручку кастрюли. Крышка задребезжала. — Тихо, — поморщившись сказал он грелке. — Я сейчас выйду, подожди снаружи. — Хорошо. Ткань сомкнулась, восстановив непроницаемость палатки. Ливай почувствовал облегчение от уединения, усталость после ночи ожидания приказа, но не теряя времени быстро начал одеваться, заодно вспоминая содержание сожженного письма Ханджи и вчерашний обстоятельный разговор с Борисом. Ливаю нужна была помощь в замене нынешнего состава караула на тот, который направила сюда Ханджи, и поэтому пришлось рассказать помощнику о своих намерениях. Ливай представил ему рокировку как прихоть начальства. Якобы опытных разведчиков собирают на учения перед грядущей войной. Разумеется, о том, что вино с сюрпризом, ничего не было сказано. Задумчивый Герман стоял у куста и негромко приветствовал Ливая. В лагере пусто, ни намека на оживление и неслыханная тишина кругом. Сверху с крон деревьев за ними никто не наблюдал, но за это нельзя поручиться — с земли разведчиков зачастую не видно. Спят ли в гамаках, устав от ожидания, следят ли, добросовестно выполняя свой долг — кто ж знает? Все синее: земля, стволы деревьев, лицо Жана тоже, но не одежда. Он носил форму Разведкорпуса нового образца, на котором невозможно разглядеть никаких оттенков, кроме черного цвета. Жан сдержанно кивнул, увидев капитана. До того он смотрел на кострище — центральную часть лагеря. Ливай повернулся в ту же сторону и с облегчением отметил, что Зика нет. Однако солдат у палатки сидел подозрительно неподвижно, будто закостенел. Показалось, что он мертвый — его наверняка убил Зик, а затем сбежал!.. Почувствовав за этой мыслью липкую абсурдность и страх, Ливай сразу же обрубил все фантазии на этот счет, не позволяя себе провалиться в панику. Куда Йегеру сбегать? Он все еще ждет Эрена, зачем сбегать? А солдат, что, должен прыгать и скакать в такой-то час? Он просто спит. Ливай тряхнул головой и потянул Жана за рукав в лес, скрываясь от посторонних глаз буквально за первым попавшимся деревом. — Докладывай. Что там с Ханджи? — Когда я покидал Штаб, она занималась конфискацией вина и его уничтожением, — бодро отчитался Жан. — А что с поставщиками? С антимарейцами? — Их задержали и допрашивают в Гарнизоне. Результатов допроса я не застал, командор доверила мне собирать новых людей и вести их сюда. — Да? — удивился этому решению Ливай. Жан, конечно, уже капитан, обладающий ценным опытом сражения с гигантами — но на вкус Ливая здесь этого мало. Слишком юн, чтобы сидеть один на один с Зиком. Его кандидатура — это не самый очевидный выбор, Ханджи наверняка хотела послать кого-нибудь постарше... «Если бы такие непьющие кадры существовали», — отметил про себя Ливай. — И как, управился? Жан кисло улыбнулся. — Более-менее. Получилось собрать тридцать человек, из них никто не пил марейского вина. Много вчерашних кадетов. С Шадисом ведь не забалуешь, он же запрещает распивать алкоголь. Шадис, Кит. Его имя звучало забыто и родно, сердце откликалось на него, а воспоминания прокручивались, как в калейдоскопе. Шадис когда-то был главой Разведкорпуса, и давным-давно жил совсем другой жизнью. В ней три Стены казались незыблемыми, разведка непрестанно боролась с гигантами, а Ханджи была солдаткой, втрескавшейся в командора. Вместе с ними служили Эрвин и Ливай. Затем случился прорыв Шиганшины, Эрвин стал главным, и началась адская фуга длиной в четыре года, которую без слез не вспомнить. Кровавое прошлое совершенно не согласовывалось с нынешней тягомотной реальностью. Как пронзительное детство не похоже на сухую взрослость, так авангард человечества, что есть сил противостоящий угрозе истребления, не походил на переминавшихся с ноги на ногу отсталых островитян, пытающихся нахрапом одолеть международную дипломатию и технологическую отсталость длиною в век. С другой стороны, противопоставлять глупо. Разве бывает взрослость без детства? Былое никуда не исчезает, лишь покрывается настоящим, как дерево лаком. Старый Разведкорпус, который застал Ливай, вроде бы кончился, но при этом все еще присутствовал и существовал в Ливае и Ханджи. История Разведкорпуса все еще пишется. Возможно, через Ханджи. А, может, через них двоих, прямо в этот момент. — Значит, ты не пил марейского вина? — Да. — А твои друзья из сто четвертого? — Никто не пил. К счастью, его и в винной лавке не встретишь, очень сложно достать. — Хорошо. — Командор Зоэ рассказала мне содержание вашего письма. Капитан, это правда, что Зик вам может приказывать, и вы эти приказы исполняете? — прямолинейно спросил Жан. — Да, — не дрогнув ответил Ливай. Хорошо, что она не в курсе масштабов сексуальных аппетитов Бородача, так бы разболтала всем мимопроходящим и про них. — Это только со слов Зика? — Разумеется нет, Кирштайн. Он приказал мне оставить его одного однажды, и я ушел. Я могу слышать его голос в голове. Жан непонимающе нахмурился и раздумывал над сказанным, пока не осознал всю остроту ситуации. Он потрясенно помотал головой. — Почему тогда он все еще здесь? Если весь лагерь в его власти, да и вы тоже? — Он не может заставить меня сказать, где находится Эрен. А идти на глобальные жертвы ради поисков брата ему не хочется. — Почему? Это благородные мотивы? — Скорее, у них с Эреном есть договоренность, что массовые жертвы внутри Стен нежелательны. Но это мое предположение. Зик просто сказал, что убивать весь лагерь — это крайняя мера, на которую он пойдет только в исключительном случае. — Вы с ним говорили об этом? — удивился Жан. — Да. А что мне, сидеть в спальнике, ожидая, пока этому психу не придет в голову приказ «зарежь себя тупым столовым ножом, который вы, сукины дети, мне не выдали?» — Он может и это? «Почем мне знать», — мрачно подумал Ливай, поджав губы. Может, когда Зик наиграется в любовников, он это и сделает. Или когда проиграет. Или когда истечет его тринадцатилетний срок, и захочется уйти на тот свет в компании. — Теперь понятно, почему вы так выглядите. Тогда, думаю, вас обрадует то, что меня прислали вам на замену, — заявил Жан и вынул из-за пазухи конверт. — Командор считает, что ваша связь с Зиком ослабнет на расстоянии. Все здесь. Ливай взял письмо, проворно его развернул и уставился в исписанную страницу. «Ливай, отправляю Жана и тридцать юных дарований вам на замену. Еще раз подчеркиваю, что предположительно никто из них не пил отравленного вина. Твой отряд немедленно должен убраться из леса, тебя это тоже касается. Жан получил от меня все инструкции, он в курсе всего. У меня есть предположение, что приказы Зика работают, если находиться в зоне слышимости его голоса. Так что смело покидай лагерь, и все будет хорошо. С Эреном все по-прежнему. Елена говорит, что ничего не знает про вино. Ее показания одни хлеще другого, непонятно, где она врет, где нет. Пиксис слушает ее россказни до посинения, Анка конспектирует, а потом мы все читаем. Представляешь, она сказала, что надоумила Эрена уничтожить военного марейского лидера. Они виделись всего-то раз-два и обчелся, а она его на такое надоумила! Тянет время, спросишь ты? Скорее всего. А, может, Эрена и правда сподвигла Елена? Я уже ни в чем не уверена… По словам Найла остальные антимарейцы будто не понимают, за что их спрашивают. Однако о применении спинномозговой жидкости в войне с Альянсом знал каждый мареец, тот случай в восточном городе, который ты описал — правда. Об этом даже печатали в марейских газетах. В газетах! Нас просто водят за нос, издеваются над тем, что у нас нет доступа к общеизвестным сведениям! Закли требует, чтобы Зик как можно дальше держался от городов и любых населенных пунктов — огромное количество людей уже выпили вино, а вся верхушка военопола проспиртовалась им насквозь. Николо поделился наблюдением, что с самого начала на Паради шли разведывательные корабли с таким обилием вина, которое экипажу совершенно без надобности. Он что-то подозревал. Я выясню, что именно. P.S. Уж не представляю, зачем бы ты мог сопротивляться, но все же прошу тебя сдать Жану пост. Жду тебя в столице». Ливай перечитал письмо два раза, чтобы как можно лучше вникнуть в ход мыслей Ханджи. Значит, Жан. Она хочет поставить на его место Жана. Выбирала из того, что есть… Нет, Кирштайн хорош, но доверить ему Зика? Зика Йегера, чье коварство и скрытность привели Паради к войне с Маре или даже со всем миром? Тысячи людей погибли на его пути, сумеет ли Жан предотвратить новые сотни смертей что здесь, в лагере, что внутри Стен? Сумеет ли он обуздать Зика? «А сумеешь ли ты? — резонно усомнился Ливай. — Посмотри на себя. Одна его мысль, и ты без раздумий перережешь себе горло. Обычно ты силен из-за своей Аккерманской крови, но из-за нее же ты теперь слаб. Да кто угодно лучше тебя». «Нет, — сразу же возразил он себе. — Я его слабость. Развлечение. Если я сбегу, то будто бы лишу его имущества. Он разозлится и не пощадит никого на своем пути, меня в том числе. Если не сбегу, у меня будет шанс все разузнать, как-то повлиять на Зика. И принести пользу». Перед глазами мелькнуло лицо Ханджи. Она смотрела на него с гордостью и восхищением, будто Ливай только что блестяще провел атаку и одним слитным движением снял лоскуты мяса с шеи двух или даже трех гигантов. Ему часто это удавалось четыре года назад, во время прорыва Марии, Розы; и еще раньше, в многочисленных ситуациях, о которых уже некому вспомнить кроме них двоих. Не хотелось видеть ее усталой, когда они встретятся в Митрасе. Как она держится за висок и жалуется, что голова раскалывается от свалившихся дел. Как она говорит: «Ты сделал все, что мог, старина», — хлопает по плечу, а затем отворачивается заниматься делом. Будет вытаскивать весь их мир из задницы, в которую они закатились. Но сделает она это без Ливая. — Капитан? Вы дочитали письмо? Он может лучше. Он точно может лучше. Выручить всех, первоклассно сработать как в старые-добрые времена… — Да. — И что вы решили? Какие наши дальнейшие действия? Расквитаться с Зиком за все: за себя, за отравление людей, за Возвращение Шиганшины, даже за Эрвина. Вот, что он будет делать! Смотреть, как рушатся его планы. Как он бесится. Как навсегда закрываются его глаза. Последнее Ливай представил без существенной радости. То ли дело живой, проигравший в пух и прах всю свою секретную игру Зик! Сколько удовлетворения могло бы доставить его разочарование? Бесчисленное количество! Безмерно его поражение, безмерно и наслаждение, которое оно принесет. Решено! — Я остаюсь. — Но капитан!.. — Ты тоже остаешься. Будешь моим помощником. Зика я беру на себя. — И как же вы его возьмете? — скептично спросил Жан, скрестив руки на груди. — У него над вами власть. — С ним можно договориться. У нас что-то вроде договора о ненападении. — И надолго ли? — Насколько хватит. А когда не хватит — беги. Жан, вынужденный всю ночь провести в Гигантском лесу и оттого выглядевший устало, не улыбнулся. Даже посуровел еще сильнее. — Извините за прямоту, господин капитан. Но я обязан усомниться в вашей идее. Скажите не таясь, почему вы хотите остаться? На вашем месте я бы сбежал куда глаза глядят. Вопрос звучал дерзко, даже вздорно, но Ливай не спешил усмирять Жана. В конечном счете тот просто хотел честного ответа. К сожалению, человек со стороны его вряд ли поймет, да и Ливай даже не собирался. Не описывать же, что Зик его изнасиловал, а затем пытался извиниться: брал лаской, делился историями о себе, пообещал отдать свою смерть. Что желание приблизить к себе идет рука об руку со страстью к телу Ливая, и это можно использовать в своих целях. Отдаться еще сильнее. И выведать конкретику, план Зика. Неплохая идея. Но как такое объяснить? Кому в этом можно признаться? Разве что своему отражению в водной глади… — У меня с Зиком старые счеты, — обтекаемо ответил Ливай. — Я хочу лично за ним следить. С досадным вздохом Жан отвел взгляд. Ливай знал, о чем тот подумал: о вендетте за потери во время Возвращения Шиганшины. После нее количество служащих в Разведкорпусе сократилось с трех сотен до девяти человек. Это произошло по вине тройки титанов: Бронированного, Колосса и, разумеется, Зверотитана. Ливай справедливо возлагал ответственность за смерть большинства сослуживцев на последнего и первые несколько лет считал, что обязан тому отомстить. При этом идея мести вроде бы даже была кощунственной — Зик единственный, кто глобально помогал острову связываться с внешним миром. Однако Ливай все равно проговаривался о желании наказать подонка за погибших, пока мысли о мщении не стали в тягость. Его признания, как непрошенные исповеди, слушатели всегда встречали неловким молчанием. Капитана не умели утешать и, возможно, не хотели. Этот раз не стал исключением. Жан, наученный многолетним опытом невмешательства в личную жизнь Ливая, нехотя согласился: — Ладно, я вас услышал. Счеты с Зиком так счеты с Зиком. — Договорились. Но не спеши радоваться, лагерь все равно должен переехать. — Что? Но почему? — Потому что об этом месте может знать еще кто-то кроме Ханджи. Тот, кто поделился с нами целым ящиком отравленного вина. Какая-нибудь крыса. Или пронырливый антимареец. Марейский воин, наконец. В общем, приспешники Зика. — Командор Зоэ не знает об этом? — Нет. Но, скорее всего, ей это приходило в голову. Жан мрачно кивнул, соглашаясь на переезд. Последующий разговор был посвящен замене одной группы солдат на другую. У Ливая было порядочно времени, чтобы заранее продумать всю последовательность действий. Он начнет с того, что ближе к завтраку уведомит своих людей об отъезде и даст время, чтобы собраться и направиться в Шиганшину. После этого на их места встанут новички. Затем лагерь нужно будет свернуть: только что прибывшим солдатам придется собрать палатки и скарб. К новому месту всех поведет Борис, причем идя по окольному пути. За время переезда отобранные Борисом разведчики должны будут снять Громовые копья с опустевшего лагеря и установить их в новом — о существовании скрытого в листве оружия Зик никогда не заикался. Так что скорее всего он о нем даже не догадывался. Это преимущество ни в коем случае нельзя терять. Первым делом Ливай решил посмотреть на «юных дарований», присланных Ханджи. Он оседлал лошадь и, следуя за Жаном, который будто сдулся после разговоров о переезде (видимо, длительное пребывание в седле его утомило), через десять минут оказался в разношерстной толпе солдатиков и солдаточек, недавно окончивших обучение в Кадетском корпусе. Были люди повзрослее; знакомые и вовсе цепляли глаз, как золотые зубы в улыбке. Чем больше Ливай оглядывался, тем чаще видел обремененных годами службы мужчин и женщин. В их облике, лицах был отпечаток выученной осторожности. Сдержанности. Как у отличных служебных собак со стажем, выдрессированных защищать хозяев или искать пропавших людей. Они сильно отличались от дворовых, никому не нужных сородичей, нагло ворующих мясо с прилавков на рынке. Судя по эмблеме на куртках, некоторые из них пришли из Гарнизона. И, быть может, они не лучшие в управлении УПМ, но против слова капитана не пойдут. Большего Ливай не будет требовать ни от них, ни от зеленых разведчиков. Боевые высоты для новеньких еще и уже недостижимы — тренировать их слишком поздно, и когда дело дойдет до драки, все легко могут умереть. Все, что им остается — это поддерживать иллюзию нормальности, играть спектакль ради Зика. Замена состава нынешнего конвоя на пушечное мясо — это шило на мыло. Зика новоприбывшие не остановят. Но и в гигантов они не превратятся, разбежавшись кто-куда в поисках человечинки. Когда их с Жаном увидели, все притихли, но кто-то где-то продолжал полушепотом болтать. Ливай испытывал смешанные чувства, глядя на юные любознательные мордашки. И дело было не только в неопытности большинства солдат — Ханджи ясно дала понять, что в сложившихся условиях полноценная замена невозможна. За почти две недели он позабыл, как выглядят нормальные, здоровые люди. Собственная одичалость показалась перед ним кроткой полуденной тенью. Он ясно увидел ее: как ранился об Зика и замкнулся, загнал себя в угол бесконечным ожиданием принуждения. Старался выйти с ним на контакт, ломаясь и будто забывая, что когда-то хотел совершенно другого. Мстить, разрушить, стереть с лица земли. Почти что обезличенно, совершенно не желая знать о том, что Зик из себя представляет. Ливая поймали как птицу. Заперли в клетку, надели клобучок на голову. Птица просидела в нем, со всем смирилась, и вдруг вспомнила невзгоды и тяготы жития на воле. И она не поняла, как с ней вообще такое могло быть. Ливай тоже не понял. И откуда этот клобук на голове? И каким образом его поймали в клетку? Но он чувствовал эти путы, как они вонзаются во все широкое, нежное и сильное… Он представился всем, вкратце объяснил план действий и велел, как и прежде, подчиняться Жану. Его слушали с вниманием, никто не задал вопросов. Вернувшись в лагерь, он нашел Бориса умывающимся у реки и приказал готовиться к отъезду. Орошенный каплями прохладной воды, непрогретой солнечными лучами, тот с тревогой уставился на него: — Что, уже? — Да, уже. Жан Кирштайн и тридцать новых солдат стоят в десяти минутах от лагеря. После завтрака часть должна уйти, а замена, наоборот, прийти. Борис кивнул, но взгляда не отвел. — Такая срочность, капитан. Видимо, командование куда серьезней воспринимает потенциального противника из Маре, чем настоящего Звероподобного под боком. Интересно, почему? — Вытрись уже наконец. На тебя смотреть холодно, — Ливай подал полотенце, висевшее на кусте. — Есть причина, Борис. Ты узнаешь о ней чуть позже. — Но не сейчас? — Не сейчас. Если кратко: не смей приближаться к Зику, не слушай его голос. Если он в городе, беги из города. Если он в поле, рой себе яму, чтобы в ней спрятаться. Если он плывет по реке, то ныряй под воду и плыви от него что есть мочи. Понял? От произнесенной ненамеренно пафосной речи Борис замер, обнимая свою нижнюю челюсть через полотенце. Казалось, он улыбался. — Я не шучу, — добавил Ливай, надеясь прибавить весу своим словам. — Когда покинете лагерь, передай это всем остальным. Это касается только вашей группы. — А вас? Будете приближаться к Зику? Слушать его голос? Мимолетное лукавство в интонации встряхнуло Ливая. Уж не подозревал ли Борис, что вся операция по переезду затеяна ради того, чтобы избавиться от лишних глаз? Чтобы Ливай мог оказаться один на один с Зиком и спокойно… Что? Убить его? Ходить как привязанный, как сиамский близнец? Как любовник? Любовники? Они? А что, кажется, он мог бы сыграть эту роль, по крайней мере притязания Зика не столь высоки. Обожания не требует, пресмыкания тоже… Ливай помотал головой, прогоняя морок, и зачем-то взялся за висок. Он сдержанно подтвердил предположение Бориса, его буквальный смысл: — Безусловно. Я остаюсь с новыми солдатами, — и, предваряя следующие неоднозначные вопросы, быстренько пошел к себе обратно. Борис окликать не стал. Может, подумал, что у Ливая разыгралась мигрень и решил оставить его в покое. Завтрак шел нервно, Ливай не находил себе места. Утренняя каша не лезла в горло и, кажется, не одному ему — обычно разведчики уплетали ее с аппетитом, но теперь же тревожно поглядывали друг на друга. Зик этого не замечал, погруженный в свои мысли. Дно немытой чайной чашки ему нравилось больше всего остального, даже зрелища того, как из опустошенных палаток вышли разведчики со своими вещами. Часть навьючивала лошадь, часть оставалась сидеть по местам. Ливай подумал, что Зик, видать, пьян. Пил на ночь или кто-то угостил его алкоголем еще утром. Ну невозможно не заметить происходящего вокруг! Но когда Зик услышал незнакомые голоса, слишком громкие для обычного вкрадчивого тона знакомых конвоиров, он встрепенулся. И во все глаза уставился на окружавших его юношей и девушек. Те безбоязно, как непуганые дикие звери, осматривали его в ответ. — Кто это, Ливай? — Это замена. — Эти дети? — Они прошли обучение в Кадетском корпусе и больше не являются детьми. Они солдаты. Зик поморщился, собрав на носу похожие на черточки складки кожи. — И никто из них не пил вина, да? — Возможно. — Ты пожаловался своей командорше? — Я не жаловался. — Ты обо всем рассказал своей командорше. — Нет. От нее пришло распоряжение всех опытных воинов отправить на учения. — Брехня, — с чувством произнес Зик. Его губы медленно расплылись в улыбке, но остальные черты лица даже не дрогнули. Он жестко — слишком жестко — произнес: — Мы же договаривались, что все будет как прежде. — Все осталось как прежде. Только с новыми лицами. Или ты успел прикипеть душой к нынешнему своему окружению? — Я похож на идиота? — кипел от злости Зик. — Что ты ей написал? Говори, иначе оставшаяся половина лагеря превратится в огромных людоедов! Ливай, сам не зная почему, скосил взгляд на стоявшего поодаль Германа, затягивавшего веревку своего рюкзака. Тот ничего не замечал, а хотелось бы, чтобы замечал. Когда Ливай повернулся к Зику, то увидел, как тот широко раскрыл рот и втягивал в себя воздух для крика. Ливай вперед мысли швырнул ему в рожу кружку с горячим чаем и попал. Зик не успел прикрыться руками, ошпарился и покосился сидя на ящике — подлетевший Ливай помог ему упасть, врезав в лицо. Затем оседлал еще ничего не понимающего Зика, резко выдернул свой нашейный платок и затолкал в рот. «Вынь кляп», — пронеслось в голове, и руки покорились. Ливай в ужасе смотрел на свои послушные пальцы. Не успевший намокнуть от слюны платок легко распрямился на земле. На нем была размазана кровь. Все рушилось на глазах, еще секунда — и конец! Все в округе становятся гигантами, на бедных новобранцев бросаются свои же! А Ливай ничего не может с этим поделать, совершенно ничего. «Сидеть». Ливай сел на колени, Зик попытался подняться, но в его щеку уперлось дуло. — Лежать! — рявкнул подбежавший Герман. Зик взял дуло рукой и отвел от себя, но ружье под грозное «щас выстрелю, сука!» вновь прицелилось в лицо. Зик залился красным и посмотрел на Германа с такой ненавистью, что Ливай резко понял, как окончательно и бесповоротно летят в пизду их с Ханджи меры по укрощению Зика. Он быстро решил признаться во всем, просить смилостивиться над лагерем; однако вмешался Жан, совершенно холодный и учтивый: — Господин Йегер, как я понимаю, заметил перемены. Мы прибыли для смены состава отряда Ливая по приказу Ханджи Зоэ, четырнадцатого командора Разведкорпуса. Вы же ее помните? — Помню, — слишком резко для себя обычного ответил Зик. — И тебя я тоже помню. — Отлично. Освобожденные от службы здесь солдаты будут участвовать к массовой переподготовке по причине надвигающейся войны с Империей Маре и их союзниками. Что-то имеете против? Жан говорил уверенно, четко и сложно — так обычные люди просто так не разговаривают. Учил речь, не иначе. Возможно, что не обошлось без Ханджи — она вполне могла посоветовать молодому товарищу подготовиться к нынешней встрече, чтобы выглядеть солиднее. К счастью, такое обращение отрезвило Зика. Чужая уверенность привела его в себя. — Да, капитан уже объяснил мне. — Так чем же вас это задело, что вы начали драку? — Начал не я, а Ливай. Герман подтвердит, правда, Герман? Герман, уверенно державший ружье перед Зиком, засомневался. Он перевел взгляд на Ливая и соврал: — Я не видел начала драки. — Герман, опустите оружие и продолжайте сборы, — приказал Ливай, почувствовавший возможность вернуть ситуацию в прежнее русло. — Вы нагнетаете и без того напряженную обстановку. Еще раз посмотрев на капитана, теперь куда неуверенней, он все же направил ружье в землю и, обратив к Зику строгий взгляд, щелкнул предохранителем. Показывая этим, что мог бы застрелить без раздумий, не иначе. Затем, наконец-то, отошел к брошенной котомке. Зик в его сторону даже не смотрел. Ливай затылком чувствовал, как на них пялятся остальные солдаты. — Жан, спасибо за вмешательство. Помогите всем солдатам поменять друг друга. — Слушаюсь, — согласился Жан, но, как и Герман до этого, перед уходом неуверенно оглядел их. Зик перевалился на бок и сел, прислонившись спиной к ящику. Ливай по-прежнему не мог встать и чувствовал себя воткнутым в землю колышком. Какое-то время они смотрели друг на друга, не готовые начать разговор. — Итак. Что ты написал ей? Скажи мне, будь благоразумным, и твои солдаты спокойно уйдут. — Что марейское вино отравлено твоей спинномозглой жидкостью, что же еще. — И какие ее действия? — Одни из них ты видишь. Другие происходят в Митрасе, там ищут правду: всех антимарейцев схватили, а Елену, кстати, твою главную прихлебательницу, будут пытать, если уже не пытают. — Пытать? — Зная Ханджи — пока та не расколется, откуда вино. — Кровожадная. Зная Елену, это будут пытки до смерти. — Все так говорят, пока их череп не окажется в тисках. — Не недооценивай ее. Она очень жестка, хоть и женщина. Разве ты не замечал в ней этого? По правде говоря, Ливай не так часто общался с Еленой или интересовался ее личностью, чтобы делать о ней какие-то выводы. Она казалась ему странной, скользкой большой змеей, которая хочет влезть всем под кожу, будто своей у нее нет. Этого было достаточно, чтобы держать ее от себя подальше. — Давай бумагу и ручку, — Зик поморщился, потирая ушибленную скулу. — Что же я буду за командир, если не заступлюсь за подчиненную, правда? Вставай. Ливай послушался, затем пошел в свою палатку, взял оттуда бумагу, писчее перо, чернила и сургучную свечу с печатью. Вернувшись, расставил все предметы на своем ящике. Зик не обращал на его действия никакого внимания ровно до тех пор, пока Ливай не прочистил горло. — Нужно написать письмо твоей командорше, — негромко объяснил ему Зик. — Записывай под диктовку.