Цена геройства

Ночное героическое благоговение не устояло до раннего утра и переросло в успокаивающий сон. В нем все сгладилось: и праведный настрой, и вчерашние испытания. После побудки толком не спавший Ливай взял испачканную одежду и пошел к холодному ручью, возле которого у него недавно случилась то ли истерика, то ли припадок. На этот раз Ливай пусть и чувствовал себя угнетенным, но не отчаявшимся, поэтому спокойно приступил к делу, замочил покрытые пошлой коркой трусы в тазу и с мылом все отстирал. Задумавшись о судьбе ручки от сковородки, стоит ли ее искать, и надо ли вообще поднимать со дна это пыточное орудие, он быстро восстановил чистоту черных штанов: шоркал, промывал, тер ткань на гульфике и возле него. Простой труд приносил успокоение, и Ливай словил себя на мысли, что сейчас с радостью обстирал хоть всего себя, но от полоскания в утренней воде заледенели руки, да к тому же хотелось есть. Отжав до трещащих швов одежду, он вернулся в лагерь. Там перед ним открылась следующая картина: взъерошенные Борис и Зик стояли друг напротив друга, молча пялились чуть ли не касаясь лбами, пока не разразились бранью, угрозами расправы. Борис взялся за чужой лацкан пальто, Зик ударил по руке. И что интересно — никто не разнимал! Солдаты вокруг выстроились в неровный круг, кто-то дальше, кто-то ближе. Ливай знал, что дежурящие на массивных ветвях Гигантских деревьев разведчики тоже наблюдали за происходящим. Отчетливо представлялись их напряженные позы и готовность спрыгнуть вниз, как птички с жердочек. Воткнуть в Зика свои смертоносные клювы и разорвать его в клочья. — Отошли друг от друга! — крикнул Ливай и, прижав к себе таз с одеждой, подбежал к костру. Он толкнул свободной рукой одного из наблюдателей. — А ну разними их! Солдат послушно встал между двумя мужчинами. Ему тут же помогли товарищи и потянули Бориса назад. Последний, не говоря ни слова, подчинился, однако продолжал таращиться на Зика как контуженный. Йегера никто не трогал, все лишь в едином порыве встали вокруг него теснее. — Что здесь происходит? — рявкнул Ливай. — О, капитан. А я думал, вы пропали, — не отрывая взгляда от оппонента холодно произнес Зик. Несмотря на то, что ссора все еще не разрешилась, его онемевшее от напряжения лицо постепенно оживало и, в конечном счете, сделалось расслабленным. Ливай взял себя в руки и, обращаясь к покрасневшему до корней ушей Борису, повторил: — Что здесь происходит? У Бориса раздулись ноздри, брови полезли вверх, и кожа на лбу собралась в складки. — Где вы были, капитан? — спросил тот зло и глухо, как отчитывая. Казалось, его почти трясло от ярости! — Мы, блин, искали вас по всему лагерю после побудки. Йегер-старший… — Ну уж нет, старшим был мой отец! Я просто… — ...Господин Йегер увидел поиски и начал возмущаться вашему отсутствию. Требовал вас немедленно найти, даже оскорблял! — Вот как? Прямо уж оскорблял? — переспросил Ливай, поудобнее перехватывая таз. Борис говорил подчеркнуто вежливо (кто знает, каких трудов ему это стоило), выставляя себя более сознательным, чем был в нынешний момент. Но ситуацию это не спасало — все выглядело несколько детским и чрезмерным. — Говорил, что от нас пользы меньше, чем если бы мы были гигантами. — Я только хотел предложить свою помощь. Если бы капитана долго не было, то каждый пошел бы его искать. «Кто бы тебя пустил», — язвительно подумал Ливай и тут же задумался над произнесенным «каждый пошел бы искать». Что еще за «каждый»? У него паранойя или Зик намекал на то, что был готов превратить всех в гигантов? — Прекратите, господин Йегер, — закатив глаза ответил Борис. — Вы сказали то, что сказали, и имели в виду то, что имели в виду. Зик перевел взгляд на Ливая и медленно улыбнулся, будто ничего в этом мире его не тревожило. — Как скажете. Сомнения Ливая исчезли, как будто протерли запотевшее стекло, поганец действительно был готов превратить солдат в гигантов. Да что ж это такое! Неужели он не мог подозвать приказом и не орать на весь лагерь, какие разведчики недоумки? Ливая это взбесило, он жестко ответил: — Я отошел по личным делам, только и всего. Это не повод превращаться в балаган, вскакивать с мечом наперевес и донимать всех особым ценным мнением. Не надо. А теперь разойдитесь по местам. Немедленно. Свою отповедь он кончил, чеканя слова. Борис развернулся и ушел без тени улыбки на лице — возможно, оскорбился. Разведчики, отходя кто-куда, недоверчиво оборачивались. Ливай стоял как вкопанный. Зик вернулся к ящику, подобрав уроненную на землю книгу. Дождавшись, когда все разойдутся и оставят их один на один, Ливай заметил: — Ты мог бы позвать. — Дразнить твою ручную собачку приятнее. — Неужели? А, может, у твоего голоса есть дальность действия? Зик снисходительно усмехнулся: — Брось. Пара-тройка метров за лагерем тебя не уберегут. Я покажу это при случае. Ливай представил, как во время посещения туалета ночью внезапно слышит мысленную безостановочную громоподобную болтовню Зика, отчего с ним случается обморок. Отвратительно! Он категорично мотнул головой. — Значит так, Зик. Не трогай моих людей. У нас с тобой договор, не смей его нарушать. — Я помню. Но, заметь, что я сегодня никого не трогал! Ливай отвернулся с чувством тяжелой брезгливости и невольно поджал губы. Не трогал, не трогал… Каждая секунда присутствия Зика в поле зрения или в мысленном пространстве угнетала. Вызывала некое блевотное ощущение… Не в последнюю очередь связанное с воображенной вероятности рухнуть в выгребную яму от приказов. К счастью, котел с кашей, мимо которого Ливай проходил, своим сытым масляным ароматом не усугубил состояние до тошнотворного, а помог отвлечься. По дороге к своей палатке Ливай нашел Ирму и попросил передать Борису, чтобы тот при первой появившейся возможности явился к капитану за заслуженным выговором. И только после этого он вернулся к себе развесить наконец мокрую одежду на одинокий, смотрящий в сплошной лес куст. Во время общего завтрака, когда большая часть лагеря собрались есть рядом с кухней — выстроенными в ряд крупными котлами — Борис сидел в компании друзей и выглядел обычным, довольным жизнью парнем. Недавняя ярость сошла с него бесследно, не оставив ни хмурого лица, ни затаенной обиды. Счастливый человек. У некоторых боль от поражения или уязвленной гордости сочится чуть ли не из глаз, а ему хоть бы что. Отметив незлобливость Бориса, Ливай задумался, что добродушные, простые натуры ему во многом симпатичны, однако Бориса от капитанского порицания это все равно не спасет. Придется получить выговор, правда, не тотчас и на людях, а наедине. После приема пищи Ливай вернулся попить у себя чай, решив перечитать черновик своего письма Ханджи, которое уже было отправлено. Он расправил его и вглядывался в зачеркнутые фразы, слова, пытался представить, как она будет читать послание, и что захочет сказать. По спине высыпали мурашки: сильно хотелось получить успокаивающую речь подруги, которая обычно понимала его без слов. Пусть безмолвную, пусть только словами на бумаге… В середине повторного перечитывания на пороге появился Борис. — Ну что, пришел? У меня есть для тебя пара слов! Заходи сюда, — засуетился Ливай и, не зная куда деть письмо, подложил его под чашку чая на блюдце. Пригнувшись Борис вошел, и сел на предложенный раскладной стульчик. Он уронил взгляд на сымпровизированный стол — табурет, накрытый тканной салфеткой, — но письмо не вызывало в нем никакого интереса. — Прошу меня простить, капитан. Я повелся на провокации господина Йегера. Я знаю, что так нельзя, но он меня так раздражает! До кровавых глаз! Взять бы его и… — Да-да, можно не расписывать, — Ливай положил руку на его предплечье. — Я от Зика тоже не в восторге, но я не помню, чтобы он тебе что-то сделал. Борис помолчал и пристально посмотрел на него, будто готовясь поделиться секретом. Ливай ожидал рассуждений о том, что Зику нужно мстить, что лес скучен, что то, чем они занимаются, глупо, и как легко сорваться — но в последнюю секунду вспомнилось, как Герман подавал воду Зику, а Ирма будто бы спала во время изнасилования. Ливай хотел притянуть к себе руку, но Борис придавил ее широкой ладонью. — Что он с вами делает? Все заметили, что вы стали посещать Зика по вечерам. — Ничего. — Вы стали более замкнутым после болезни. — Есть о чем подумать. К тому же я всегда замкнутый. — Неправда. Ожидая более содержательных возражений, Ливай молчал, однако на щеках выступил предательский румянец. Ну, так на что Борис намекает? Пусть скажет сам. Ливай не намерен давать подсказки о своем печальном положении. — Я не знаю, что заставляет вас делать то, что вы делаете. Но знаю, как крепко может держать долг, настолько, что легко позабыть о человеческом достоинстве. — Что ты там себе навыдумывал? — удивился Ливай, изо всех сил стараясь поддержать иллюзию непонимания. — Что я делаю? — Я говорю вам, если вы считаете приемлемым переступать через себя, это не значит, что надо так поступать. А что тогда надо? Как же достигать целей, не идя по головам, не наступая на себя? Эрвин действовал так. Заккли, их главнокомандующий, тоже действовал так. Ливай не стал исключением. Ханджи тоже согласится. А Эрен (и, скорее всего, Зик) даже не знают, что можно жить как-то по-другому. Вот откажется Ливай подчиняться Зику, и чем это им всем поможет? — Ты переживаешь на пустом месте, Борис. Без понятия, что ты себе выдумал, но у меня все хорошо. — Скрывайте то, что он принуждает вас с ним спать сколько угодно, Ливай, — заговорил напрямик Борис. — Но вы можете не ходить перед ним на задних лапках. У нас есть все способы для того, чтобы посадить его на место. Он показал пальцем вверх, указывая на спрятанные высоко в кронах Громовые копья. — Я лишь хочу сказать, что не надо бояться за нас. Вы нас так долго тренировали, и уж кто-кто, а мы готовы к бою со Звероподобным. Лучше вступить в бой, мне кажется, чем жить вот так. Сочувствующий — даже отеческий! — голос на секунду отбросил Ливая назад по временной шкале. Появилось сомнение в том, что Зик говорил правду насчет марейского вина, и это был приятный миг возвращения в старую, привычную картину мира. Но тут же из памяти прозвучал голос, навязчивые монологи с приказами, из-за которых можно потерять сознание, и Ливай пришел в себя. Он скинул руку Бориса. — Кто же нес про меня такую пургу? — Есть пара человек. Назвать их? Они говорят, что слыш… — Не буду заставлять тебя произносить их имена, — остановил его Ливай, заранее поняв, кого имел в виду Борис. — Мне как командиру приятно, что ты переживаешь за мое благополучие. Но ты выдумал себе историю, которая не соотносится с тем, что происходит на самом деле. С Зиком в палатке мы общаемся с глазу на глаз, а не то, что ты решил. Так и скажи тем, кто распространяет этот отвратительный слух. Борис вскинул бровь. Ливай не стал дальше ломать комедию и остановился на сказанном. Он был доволен своим ответом, хотя по-правде говоря хотелось бы поделиться другими мыслями. «Мы не спим, не занимаемся сексом, не трахаемся и не ебемся, мы просто совместно утешаем себялюбие бородача, которому в кайф заставлять попавшегося под руку Аккермана страдать и наслаждаться», — вот что на самом деле ему хотелось сказать. Но такое признание не для ушей подчиненных, и уж тем более не для ушей Бориса. Борис! Он же как младший сынок, оставленный старыми родителями на воспитание взрослому брату. С таким не поговорить по душам, не излить свою боль. Не будет поддержки, не приходится рассчитывать и на понимание. Достаточно того, что до него дошел слух, в какой постыдной мерзости участвует его доблестный, несгибаемый капитан, и того, что Ливай эти слухи отрицал. — Будь по-вашему. Я сказал все, что хотел. Борис упруго поднялся и направился к выходу, Ливай вдогонку сказал ему: — Больше не ссорься с Зиком. Помни, что ты здесь не для этого. Вставший у выхода Борис рассеянно кивнул и вынырнул в наружу. Хотелось бы думать, что он поверил Ливаю, но житейский опыт подсказывал: вряд ли. «Хотя бы он не подозревает меня во взаимности», — утешил себя Ливай. Казалось важным, чтобы все негласно понимали, что его искреннего интереса в подобного рода отношениях нет. Если бы кто-то подумал, что между ними возможен роман, то это было бы подобно пощечине. Зик гадкий и на лицо, и на характер. Неприятный. Ущербный. Отвращающий и, ко всему прочему, мужчина. Никогда Ливай не думал, что будет связан с мужчиной половыми отношениями. Но вот смотри-ка. А вдруг кто-то додумается сказать, что он на самом деле честно, искренне крутит шашни с Зиком? Вот это будет номер! Стоило этой мысли коснуться сознания Ливая, как он тут же замер, даже перестал дышать. Зик же главный враг Паради! Массовый убийца, военный преступник, уничтоживший весь Разведкорпус! И ведь никак не доказать, что Ливай невольник ситуации! Хорошо, что скоро придет новая смена, которая ничего не знает. И ничего не узнает, надо будет лишь тщательнее скрывать свои следы. Если, конечно, Зик однажды не захочет заняться с ним непотребствами на глазах у всего лагеря... Следуя обещанию поддерживать иллюзию того, что все происходит «как обычно», Ливай пришел посидеть у костра. Вообще-то до той роковой попойки Ливай не отступал от Зика ни на шаг, но сейчас едва ли мог заставить себя долго просидеть с ним. Постоянно казалось, что он станет приказывать, хотя, по всей видимости, для приказов тот выделил вечернее время. Ливай сел напротив, приготовившись испытывать новые потрясения. Ждать меньшего от Зика не приходилось. Тот уже успел попить чаю и поставил чашку с блюдцем на землю у ящика. Не отрываясь от чтения, он спросил: — Как твое самочувствие после вчерашнего? — Нормально. — Тебе понравилось? — Я кончил, не помнишь? Причем тебе в рот. — Да, я это помню! И вспоминал, когда ел сегодня кашу, — он оторвался от книги. — Ей так не хватало соли... Ливай прикрыл глаза. У Зика душа извращенного мужеложца, помешанного на сексе. — И как, помогло? — Не сильно. На вкусе это никак не отразилось, но я понял, что с большим бы удовольствием сосал твой хер, чем ел эту размазню. Наверное, стоило тебя позвать, как думаешь? Увидев смятение Ливая, Зик издал странный ритмичный звук, который не иначе чем хихиканьем не назовешь. — Я скажу, чтобы тебе обязательно выдавали солонку. — Да, это будет замечательно. А то у меня чувство, что за любой писк мне готовы выстрелить в лоб. С этим Ливай спорить не стал. Стоявшие поодаль разведчики с ружьями их не слышали, но смотрели на Зика с недоверием, а после стычки с Борисом их настрой стал еще более враждебным. Зик, не дождавшись начала нового разговора, уткнулся в книгу, предоставив возможность пустить на самотек мысли, но спустя десять минут попросил разминки. — У меня идея. Давай погуляем вместе вокруг лагеря! А то я что-то засиделся. — Только вокруг лагеря. — Я согласен! — Зик мгновенно отложил книгу и встал, чуть покачиваясь. Он расправил пальто, поправил воротник рубашки и расчесал руками волосы — в общем, прихорашивался, вел себя так, будто собирался на важную встречу. Ливая этот показной энтузиазм раздражал, и дело не только в обезьянничанье, но и в неопрятном виде Зика. Замызганные рукава, темный от пота ворот пальто, собранная в гармошку ткань у локтей, сальные волосы и отросшая щетина на щеках — все это говорило о том, что Зика не пускали последние дни ни постираться, ни отмыться. М-да, на его месте Ливай точно бы отыгрывался по вечерам на всем, что под руку попадется. Они гуляли неспешно: Зик ближе к палаткам, Ливай сбоку. Позади за ними шло двое солдат, и лагерь изнутри наблюдал за их передвижением. Зик наслаждался шагом и молча разглядывал монотонный пейзаж из вертикальных огромных стволов, оголенных корней, низкой травы и пробивающегося сквозь высокую крону света. Но когда они дошли до палатки Ливая, Зик со смешком и гримасой удивления подергал ветки на кусте. Мокрая одежда тяжело закачалась, как маятник, и Зик попал под его влияние. — Вот смотрю я на твою одежду, — он еще раз дернул ветку с расправленными на ней трусами, — и думаю, а нет ли у тебя желания подрочить себе? Я бы с удовольствием посмотрел! — Чего? Зик, ты озабоченный, тебе не говорили? Зик со смешком обернулся: — Мне скучно, капитан. А секс и ты — это мои лекарства от скуки. Ливай посмотрел назад в поисках тех двоих, которые плелись позади. Оказалось, что они остановились в десяти метрах от них, курили и чесали о чем-то своем. Но оглядываться долго не вышло — его резко развернули, схватили за руку и со словами «Иди за мной» повели за ближайшее дерево. Обойдя гигантский ствол, покрытый снизу доверху вековыми бороздами, Ливай бездушно исполнил приказ: «Прижмись ко мне спиной и стой на месте», — после чего Зик обнял его поперек под курткой. От него повеяло немытым телом, и этот запах сбил Ливая с толку больше всего остального. — Ты охренел, нас увидят! — Скажу, что помогаю тебе ссать. «Заведи руки мне за голову» Ладони сцепились в замок за шеей Зика, и его жирные волосы щекотным мочалом протерлись о пальцы. Ливая передернуло, он отвернулся сморщив нос. Руки по-хозяйски облапали всю грудь и выдернули полы рубашки из-под ремня. Нагло забравшись под нее, ладони медленно поднялись вверх и стиснули соски. Ливай ахнул от боли и замычал, когда нестриженые ногти впились в грудь. Но смолчал, когда пальцы спускались вниз и гвоздями царапали кожу. Зик небрежно расстегнул ему ремень и обоими руками залез под брюки, наглаживая промежность Ливая. Сильные движения не вызвали ни капли возбуждения, впрочем, особого отвращения тоже, только желание, чтобы обострение Зика кончилось как можно быстрее. Полуприсядя, Зик потерся о неподвижный зад Ливая и не прекращал вжиматься в него бедрами все время, пока ощупывал бедра поверх штанов. Его пробило на свежий пот — запах, подобный свежему воздуху — который Ливай глубоко затолкал себе в легкие вместе с другими ароматами вонючего, взопревшего, усталого и недотраханного тела. Зик принял вдох за знак ободрения. Он пылко прижался к шее и всосал кожу. Слегка прикусил ее, зализал, расцарапал бородой все свободные участки кожи. — А ты, кажется, фанат моего тела, да? — зажмурившись от боли произнес Ливай. — Смотри-ка, догадался! — пропыхтел Зик и твердыми губами мазнул по щеке. Мокрый язык облизал место поцелуя, и Зик чмокнул в него еще раз. Звенящий сочный звук щелкнул по уху, он понравился Зику, и тот еще раз прилип к щеке, чтобы основательно облобызать выбритую, упругую, мытую кожу. От раскрытого рта исходил запах пережеванной пищи, из-за чего стоицизм Ливая треснул: — Да отстань же ты от меня, вонючка. Зик замер. Он издал разочарованный звук и слегка обескураженно сказал: — Я думал, тебе нравится… — Нравится? — Он правда думал, что Ливай завелся? — Нет, мне точно не нравится! Влажный выдох разбился об ухо, как вода о камень. Ушной хрящик мягко взяли в рот. Язык скользил по верхней закругленной стороне, нежно скреблись зубы. Аккуратность движений казалась обманчивой — ухо ласкали так, как неспеша рассасывают ложку с медом — и не зря. Когда Зик решил, что хватит с него сладостей, пора пробовать соль, зубы стиснули ухо. Ливай промычал от боли и взбрыкнул. Зик расцепил объятия и накрыл ударенную голень. Вторую руку он вытянул вперед, будто слепо ища Ливая в воздухе, но спустя несколько секунд расправил ладонь в знаке «стоп». Подумал, что на него будут нападать? Неужели Ливай так похож на необучаемого? — Ты сошел с ума? — спросил Ливай, прижимая к голове прокушенный хрящик. — Это тебе за вонючку. Можно подумать, моя вонь — это моя вина. Вина не его, но признавать это вслух не обязательно. За всеми навалившимися переживаниями как-то легко получилось позабыть о чужой гигиене, а застрявшие здесь солдаты Разведкорпуса, по всей видимости, были только и рады держать Зика грязным. — Доходим до костра, и ты садишься. — Да, дорогой. — Цыц! Ливай пошел обратно в лагерь и на ходу заправился, стараясь не измарать одежду кровью на пальцах. Зик не отставал и шел сбоку, поглядывая на окровавленное ухо. Его рука поднялась, желая коснуться — а, может, и издевательски ткнуть, ведомая садистскими наклонностями хозяина, кто знает? — но Ливай резко отмахнулся от нее, как от подлетевшей толстой мухи. Позади из-за дерева шумно пыхтя вывалились двое разинь, из-за курева пропустивших все самое интересное. С одной стороны — это очень удачно. А с другой — салаги. А если бы их капитана убили? Или убили Зика? Взяли бы за горло и перерезали. Ливаю казалось, что он натренировал всех бойцов так хорошо, что этот Разведкорпус мог бы зваться лучшим в истории острова, но, кажется, этот вывод был сделан поспешно. «Да и вообще все это уже совершенно неважно, старина», — горько утешал себя Ливай. Получалось слабо — сквозь пожелание забыть про честолюбивую мечту о лучшем отряде проглядывала уверенность, что вздыхать о несовершенстве подчиненных придется еще не раз. Увидев, как на ухо пялятся, он прикрыл его рукой. Все сделали вид, что ничего не было и молча вернулись назад. Уже в лагере у костра Зик заявил, что ему не хватило физической активности, и поэтому он провел пару минут за разминкой. Ничего серьезного: в основном заложив руки за голову поворачивался влево и вправо, сгибался до земли, а в конце потянулся как сытый кот. Довольный тем, что ему удалось полакомиться, урвать рыбку. Ливай смотрел на слабую улыбку Зика и с холодной ясностью наблюдал в себе всплеск недовольства. Надо было тогда у дерева ударить, вмазать по первое число, хотя бы попытаться! Дать волю проглоченному гневу! Пусть это и чревато последствиями!.. Ливай в подробностях представил, как разбивает в кровь нос Зика. Злое довольство в нем вскипело, вспенилось и разошлось по всей груди, но вслед за этим в памяти воскресло обещание не причинять Зику боль, их обмен рукопожатиями; сразу стало очевидно, что за нарушением договора последуют неприятности — и, представив их, Ливай тут же обо всем пожалел. Устрашающие, постыдные картины изнасилований, публичного раздевания, избиений, истязаний гигантами и более реальные эротические или околоэротические пытки с применением голоса — всего этого можно избежать, если не давать желанию ударить Зика вообще появляться в сознании. Лучше об этом забыть. Сгонять нежеланные мысли удобнее всего за делом, поэтому Ливай решил заняться пересчетом боезапасов, которые были у них в лагере. Донимать солдат своими въедливыми замечаниями не хотелось, да и, честно говоря, это и в лучшие времена не приносило существенной пользы. Иные формы самоотвлечения: тренировка, разговор по душам, уборка — не были доступны. У них не так много газа для баллонов, чтобы упражняться на УПМ. По-дружески общаться с подчиненными не позволял ранг. Убираться он мог только в своей палатке, потому что вчера они уже убирались и второй аналогичный приказ всех точно разозлит. Ливай и так опасался, что находится у всех на плохом счету из-за подозрений в «братании» с врагом. То прикрывая прокушенное ухо рукой, то прикладывая к нему холодную чашку, Ливай еле думал, в каких выражениях двое солдат пересказывали всем о сегодняшней возне с Зиком за деревом. Еле думал и никак не мог осознать, что все происходящее не шутка, а реальность. Худо-бедно отмаявшись пару часов, Ливай вернулся к Зику. Тот сидел в любимой позе мыслителя, положив локоть на закрытую книгу. Выяснилось, что он тоже переживал приступ скуки — но более тоскливый, вызванный отсутствием определенного предмета. Предмет назывался складной доской для игры в шахматы, которую один из разведчиков засунул под мышку и скрылся «вон в той» палатке. Зику захотелось поиграть, аж до трясучки. — У вас же есть шахматы! Давай хотя бы одну партейку! — Не у нас, а у кого-то одного. — А это важно? Можно позаимствовать на часик. Ну же, давай сыграем, капитан! — Нет. — Ну, мы можем начертить тут, на земле! Будем играть камешками и листиками… — Скорее, блохами, которые вылетают с твоей головы. — Я еще раз повторяю, что это не моя вина. — Я понял. Вечером пойдешь мыться. Зик драматично всплеснул руками и закатил глаза. — Ну наконец-то! Предлагаю шахматный тур. Если выигрываю я, то ты идешь мыться со мной. Если выигрываешь ты, то я моюсь один. — Мне такие ставки не интересны. — Блин, Ливай, ты не оставляешь мне шанса, — отвел взгляд Зик и улыбнулся, обнажая клыки. — Я не хочу приказывать, хочу взять тебя с собой честно. — То есть если выиграю я, то вечером ты от меня отстанешь? — Да! — Ладно, будут тебе шахматы. После обеда Ливай одолжил шахматную доску, в сложенном нутре которой оказались фишки для обычных шашек. Башни, пешки, кони и прочие фигуры солдат Мозес по рассеянности оставил в казарме, что было даже к лучшему, ведь играть придется не так долго. Зик тоже не стал унывать, ему любое развлечение в радость. Он взял черные, расставил их на белых полях и дал Ливаю атаковать первым. Они договорились на три партии. Ливай помнил правила игры непрочно, но по ходу дела нащупал, как надо действовать, брать, умно жертвовать, и в чем коварство комбинаций. Первый раз они сыграли вничью, бессмысленно двигая дамки по диагоналям. Вторую партию Зик начал с гамбита и, пожертвовав двумя шашками, встал у края поля как прибитый гвоздем. Ливай захотел провернуть то же самое, устроив настоящую резню, в результате которой с доски исчезла половина шашек. Над каждым ходом с каждым разом приходилось думать как можно дольше, и где-то за спутанными думками он прозевал победу, отдав все шашки на съедение Зику. В третью партию Ливай поумнел и тоже занял клеточку у борта. Они с Зиком ходили почти что симметрично, насколько это вообще возможно. Затем у Ливая появился свой умысел, ход за ходом получилось быстренько слопать все пешки Зика, и черная, зажатая по обоим диагоналям дамка ничего не могла с этим поделать. — Да ладно тебе сопротивляться, Ливай… — с мнимым разочарованием выдохнул Зик. По его лицу было видно, что он взбудоражен. Видимо, очень любил соревноваться — особенно на равных. Они сыграли еще раз, но Зик стал основательно думать над каждым ходом. Ожидание действовало на нервы Ливая, но он честно не оставлял попыток понять, какую комбинацию пытается разыграть Зик. Все решилось под конец, когда две черные дамки сожрали пару пешек и дамку помрачневшего Ливая. — Мне кажется, ты не очень старался, — подытожил Зик. — Не расстраивайся, ты просто устал. Зато вечером мы сходим вместе в баню… Еще бы одежды мне чистой, и было бы замечательно... Сказав это, он крепко зажмурился. Его довольное лицо вызвало у Ливая предсказуемое чувство гнева и бессилия. Все, что бы Ливай ни делал сегодня, вставало ему боком. Даже в шашках задницу свою проиграл. Да отчего он так нерадив-то?