Lost in Hollywood

Он летит вниз. В глубокую пропасть. В абсолютное ничего. Дарон всегда считал, что людям не понять мироздание, природу и смысл жизни, не найти истину, даже слепую. Ведь истины нет. Она не исчезала, а просто и не возникала. Смысла в жизни нет — но именно в этом и смысл. И такие талантливые гениальные философы как Ницше, Ларошфуко, Пауль Рэ не смогли бы объяснить абсолютно всю Вселенную. Человека, на деле, понять очень легко. А вот мир... Дарон всегда думал, что человек приблизится к правде гораздо больше Сократа или Эпикура только тогда, когда поймёт, что есть бесконечное и что есть совершенное ничего. Но в этом-то вся суть проблемы— человек на такое не рассчитан. Но кто же тогда способен?.. Но сейчас не важно. Он летит вниз, в собственное ничего, представленное в виде глубокой темноты без дна, видимого и невидимого. Вскоре Дэр утонет в нём, а значит, умрёт. И никто это не остановит. Он кричит о помощи. Звук вопля звенящим гулом бьёт по кипящим ушам. Ухватиться не за что... Кувырок — и надежды больше нет. Хотя, по мнению любимого философа Малакяна — надежда есть последняя трагедия в жизни человечества, и самая опасная. Он летит, летит и летит... Воздух искажён, а тело расслаблено, слишком мягкó для завершения полёта. Но оно продолжает приближаться к конечной точке... Внезапный толчок. Гром боли. Раскат по всем мышцам. И Дарон на полу в своей холодной комнате, упал во время немого кошмара. Рот искривился, ногти заскрежетали по полу, спина выгнулась, сердце ёкнуло. Поморгав, парень очнулся и перевёл дух в сидячей позе на этот раз. Что происходит? Очередной сон похож на видение. Но в пророчества и в вещие сны поклонник Фридриха не верит. Очень давно не верит, если вообще когда-либо мог, будучи ребёнком или подростком. После непродолжительных раздумий о значении кошмара и обсуждения с самим собой о его значимости, Дарон помассировал болящие виски и направился на кухню под шум включённого телевизора. Некое тупое шоу по комедийному каналу — реакция соответствующая. Непримиримый снисходительный вздох. — И когда этот мир начнёт умнеть... — Стакан прохладной воды быстро опустошился. В глубине души было понятно, что дебилами управлять очень просто и не затруднительно, порой, ты даже и подчиняешь их быстро, но, тем не менее, этот сложный белый свет достоин лучших обитателей, а не толпы бараноподобных обезьян. И это ещё мягкое сравнение, а то можно придумать и похуже. — А что я вообще хотел увидеть в электрическом залипалове? — Армянин поморщился в попытках вспомнить, где лежит бутылка с выпивкой родной страны. Возможно, хоть чему-то он обрадуется. Лёд, красная дерзкая жидкость и пять часов утра. Обычное начало повседневной жизни Дарона, если исключить вечные ночные намёки сознания на его отчаяние. Хлебнув адскую жижу, (и что это такое? Смертельный яд?), Малакяна озарила не совсем удачная, но объяснимая мысль. — А если мне... Полюбить? Любовь всегда была спорным вопросом, поэтому Дэр относил её к части миропознания, очередному неразрешимому философскому вопросу. Его тут же озарило: — Даунтаун, Пинк-стрит, дом 8. Встретимся там. На часах шесть утра. Такие привычные и банальные шесть утра, ставшие родными не по рассказам, а по системе, как бы это позорно не звучало. Ничего, ещë час уйдëт на поиск адреса, потом пробки, да и найдëт ли он Клэр? Постарается, но шансов потратить время зря гораздо больше. Без разницы. Хотя, нет. Пофиг. Дарон поедет туда в поисках губительного спасения. Поедет сиюминутно. Город вечеринок, казино и фильмов встретил своего жителя неприветливым хмурым небом, несвойственным для лета в Лос-Анджелесе, но таким привычным для мрачных мыслей Малакяна. Губы содрогались от выдуманной прохлады, руки теребили подол куртки, а ноги сами шли по намеченной дороге. Редкие прохожие, мозолившие глаза, таращились на Дэра как на пришельца, мол, жара, а ты в куртке. Черт. Для людей даже куртка безумна и глупа. А жизнь — нет. А их смех— нет. А глупость— нет. Забавно. Дарон фыркнул, бросив злобный взгляд на прищурившегося дедушку. Неужели это тëмное небо видел только он один? Невозможно, но обычно. Всë казалось пустым и фальшивым, бессмысленным, но потому несчастный человек шагнул навстречу смутному времени, лишь чтобы понять эту пустоту, отпустить и принять, словно полное, замазать любое осознание проблемы осознанием... Чего? Верно. Он ещë не знает. А будет ли? Наконец, нужная улица. Осталось отсчитать дом. Первый, второй... Четвëртый, пятый... А вот и он. Пинк-стрит, дом 8. Ошибки не случилось. Жаль. Страшно менять всë в один миг, страшно менять одиночество на человека, менять себя на некий образ. Даже если это — образ себя настоящего. — Хей, привет! Знакомый голос. Дарон резко обернулся, уже вспоминая владелицу чарующих слух звуков. — Клэр! Рад тебя видеть. "Спокойнее, спокойнее", — Дэр заволновался, приметив на лице девушки хитрую счастливую улыбку, которая говорила всем своим видом: " Я знала, что ты придëшь". Иного исхода быть не могло. Но что же именно в ней привлекало? — Не ожидала встретить тебя, Дарон. — Обман? Конечно. — Неужели ты гуляешь и под солнечным небом? Твоя фигура больше сочеталась с проливным ливнем. Осмотревшись, Малакян не увидел ни солнца, ни неба. Одни облака, и то, тучи. Что с ним? — Ты понимаешь, что я пришëл сюда за тобой. — Плечо дëрнулось по инерции. В бегающих радужках девушки близилось нечто неминуемое. — За мной? Но не ко мне? — Голос сверкнул насмешкой. Каблуки постучали по мелким камушкам тротуара, и Клэр встала напротив парня, сузив расстояние до вытянутой руки. — И зачем? — Издëвка. Пахнет садизмом, и, пусть Дэр не мазохист, играть он любит. — Забрать тебя отсюда. — Оскал. Спина выпрямилась. Прежний испуг испарился, передав власть любопытству и самоироничной саркастичной сущности. — От Роджера? Но я люблю его. А тебя и подавно и не знаю. — В ход пошло кокетство. Клэр покрутила прядь волос, подбоченилась и слегка распахнула кожанку. Зелень глаз заблестела азартом. — Его или же свою возможную роль в возможном фильме? Зря выплеснутые слова. Правдивые, но напрасные. Девушка резко вдохнула, оскорблëнно дëрнулась, выгнув руку, а после развернулась, цокая дешëвыми туфлями. Музыкант схватил актрису за капюшон и в миг притянул к себе, крепко сжав бëдра. — Прости за резкость. Но на вопрос всë же ответь. — Сначала отпусти меня! — Клэр возмущëнно толкнулась, высвобождаясь из слабого плена. — Может быть, ты и прав. Но с ним, в таком случае, нас роднит выгода, а вот с тобой что? Дарон задумался. Верно, всë дело в выгоде. И любовь нестолько что-то несëт за собой, и жизнь, и счастье, и несчастье, и самопожертвование... Каждый смотрит на выгоду. А здесь, в этом городе, так и подавно. Неожиданная мысль блеснула в голове гитариста и вырвалась наружу опрометчивым движением: — Я помогу тебе остаться той, кто ты есть. Губы, накрашенные ярко-багровой помадой, сжались, глаза с длинными ресницами прищурились, руки сжали ткань кожанки. Она прекрасно понимала, о чëм тот говорит. Прекрасно понимала. Но плохо знала. — Возможно, ты мне поможешь. Но не факт, что я хочу оставаться собой. Менять роли и теряться среди тысяч масок— моë истинное призвание. Малакян хихикнул. Разве еë слова честны? Нет. Но разве кто-то ждëт правды? Тоже нет. Решение их незамысловатого разговора пришло само. Парень протянул девушке руку в молчаливом приглашении. Куда? Клэр не подумала. Она даже не подумала, зачем согласилась. Но выбор сделан. Улицы сменялись улицами, облака летели по недавно плакавшему, оттого и чистому, небу, не давая Дэру разглядеть солнце. Он попросил Клэр показать ему светило, но та лишь взмахнула рукой. Досада обжигала сердце двадцатипятилетнего юноши раскалëнным пластиковым ножом. Странные метафоры... Дарон их обожал. Да и новая знакомая не против. — Мы пришли. Неожиданно путь кончился. Перед парой предстал заброшенный дом, облик которого пугал и воодушевлял на мрачные произведения одновременно. — Мне любимое место. — Проводник горько улыбнулся, помогая спутнице пройти до входа. — Мне казалось, ты не любишь такие места. — Она озадаченно обводила взором полурыхлое здание, не имевшее из себя ничего, кроме крыши, трëх плотных стен и одного выбитого окна. Но дальше, на месте пропавшей стены, лежал узкий деревянный мостик, уводящий людей вдаль, к чему-то скрытому и открытому. Жестом приказав идти, Дарон аккуратно спустился по проложенному пути. Там, в самом низу, открывался небольшой "берег". Пустой клок земли с единственной скамейкой, пустой бугорок, откуда видна почти вся Маленькая Армения. Холмик, неприглядный для большей части толпы бегущего по плану народа. — Солнце лучше восходит тут. — Клэр обернулась на шëпот Дарона, удивлëнно подумав, что он впервые видит солнце. Всмысле, только в этом месте. Там, где его не перекрывают люди. А может, он тут и впервые его увидел... Не замечая чужого изумления, армянин сёл на скамейку и задумчиво посмотрел вдаль. Новый восход давно пришëл, но... Лучи звезды были видны. Непослушная слеза пролетела по розовой щеке. Клэр присела рядом и положила руку на его колено. Он... вспоминает? Или просто что-то видит? Увы, сама актриса не разглядела в небе ничего. Видимо, не было людей. Не было привычно. Холодный ветер овевал траву и шаткие деревья, щекочащий воздух заряжался запахом одинокой свободы, а душа становилась легче. Цвета округи смешивались в один, медленно меняясь в красивом неторопливом танго полусонного света. Атмосфера стирала грани внутреннего и наружного. Но лишь для определëнного человека. И дело не в Клэр. Дело в Дароне. Прошло несколько минут, хотя, казалось, вечность. Девушка успела заскучать, а напарник только и сидел, наблюдая за невидимым движением небес. Но в еë голову пришëл замечательный план. — Дэр... А давай я покажу тебе одно другое место, своë место, м? Собеседник повернул голову и не сильно качнулся в согласии. В миг они испарились в поисках нового чуда. Блуждать пришлось долго. Как Дарон водил подругу по тропкам, так отплатила и она. Наконец, дойдя до оживлëнного района, пара остановилась у цветного клуба. Ведомый чужой рукой, гитарист даже не сразу заметил, как очутился внутри того стеклянного здания, внутри оживлëнной толпы бешеных танцоров. Внезапный шëпот, пролизнувший у его уха, врезался в звучание музыки: — Ну же, Дэр, зажги! Ты же музыкант, давай! После этих слов девушка моментально испарилась, потерялась среди множества других. Можно подумать, что в настолько раннее утро никто плясать не будет, но нет, все эти многочисленные люди доказывали обратное, сумашедше отбивая ритм и пугая Малакяна. Ему привычно привлекать толпу, шутить, зажигать, как сказала Клэр, но сейчас, когда он ищет покоя хотя бы для тела, огромное стадо целующихся, обжимающихся и шалящих бунтарей ослепляло мысли и отрезало путь к выходу, путь назад. Путь туда, где хорошо. Тяжëлые биты глушили, бас бил по стенам, аура диско завладела каждым. Кроме Дэра. Он же спрятался в туалете, попутно пытаясь отдышаться не глядя в зеркало. Весь мир ходил ходуном, кружился, стремительно изменялся и изменял своим же привычкам и правилам, превращал прошлое в будущее. Вот и сейчас Дэр вспоминал, почему уехал из шумного Нью-Йорка в родную Маленькую Армению в Лос-Анджелесе. Всë начиналось с клуба...и с Сержа. "Вечер. Сумерки. Выпущен альбом, начат тур. Но что-то необъяснимое тревожило Дарона, хотя реальность становилась прекрасной. Впрочем... Как и всегда. То был вечер после концерта перед перелëтом в очередной город солнечной Америки. Малакян сидел в баре, затянувшись около бутылки слабого вина, разбавленного водой. Отвратительный вкус. Но ему плевать. Одиночество душило, не отпускало, играло с ним, и только это дерьмовое вино помогало, вернее, пыталось. Без предупреждения рядом присел непонятно откуда взявшийся Серж. Наверное, завернул сюда после глубокого сна в номере. Лучше бы и дальше спал... — Хей, Малки! Не злись. Что-то случилось? Малакян помотал головой. Его бесили допросы-расспросы, так как он и сам не понимал, что с ним. Тем более, он не собирался вести перед кем- либо отчëты. — Отстань. На этом весь разговор. Дарон отвернулся и ушëл, разозлив Танкяна. Следующее утро сулило новый побег в неузнанные "земли". Самолëт в два часа дня (удивительно, правда?), время есть. Но нужно оно только для лежания на диванчике. Стук в дверь. Ещë один. И третий. Потом дверь отпоролась. — Дэри... Не сердись. Двенадцать утра, а Серж, качаясь, двигался к Дарону, чтобы в конце упасть на кровать. И он упал, напугав гитариста. Далее... " Мысли прервались. В туалет ворвалась подвыпившая девушка, разбудившая интроверта от прошлого. — Хей, Дэр! Ты чë? Пошли! Не хочешь в клуб, так к тебе домой! Малакян оторопел. Клэр, конечно, не выглядела стеснительной, но чтоб вот так... Бутылка в еë руках говорила сама за себя. Гадать не приходилось. Вздохнув, он тихо согласился со своей буйной пьяницей и позволил опереться на свои плечи. Кое-как пробравшись через толпу, герой дня протиснулся на улицу. Когда двое вышли, день очнулся в самом разгаре. Для защиты от лишних вопросов, армянин вызвал такси и поспешил к своей квартирке в доме. Клэр же прижалась к его плечу и послушно поплелась за ним. Дорога не заняла много времени, даже часа. Здания шли за зданиями, и в конце концов, их цепочка закончилась. — А вот и дом. Отперев дверь, хозяин лачуги пропустил даму вперёд, повесил еë куртку и помог снять обувь. После Клэр упала на руки парня, прошептав соблазнительное: " Поцелуй меня". Ласковые руки потрепали его за воротник чëрной футболки, игривые пальцы зашли внутрь и огладили грудь, но Малки не поддавался, стремительно идя к комнате с кроватью. — Тебе лучше поспать, милая. — Но его не слушали. Даже возмущение в глазах не играло никакой роли, а уж кошачье шипение и вовсе осталось без внимания. Пухлые женские губы коснулись мужских и... не получили ответа. Дарон положил Клэр на кровать и приготовил стакан с прохладной водой. На случай отрезвления —аспирин, несколько таблеток. Похмелье — та ещë сволочь, и кому, как не Дэру, это знать. — Засыпай. Затошнит— рядом тазик, красный такой. Но девушка уже засыпала. Еë глаза слипались, руки свалились с кровати, а ноги свесились, как у ребëнка. Глядя на эту картину, распластавшуюся перед ним, Малакян ощутил странное тëплое тревожное чувство в груди. Оно трепыхало, вертелось, переливаясь различными оттенками... Превращалось в рой бабочек, визжало и кричало, сжав шею и лëгкие...Метаморфозы...Что же это? Тяжело вздохнув, Дэр прошептал: — Опять разочарование.