Lost in Hollywood

Ранний рассвет сонного летнего Лос-Анджелеса июльским знойным утром был по-своему прекрасен. Но во всей Маленькой Армении его встречал только Дарон, какой бы странной не выглядела его натура. Казалось, что молодой обречëнный на страдания философ-музыкант предпочитал закат, но он уже возненавидел закаты — а именно из-за своего собственного. Так, каждое начало дня Дэр пытался симулировать свой рассвет. И плевать, что катящееся к чертам солнце давно перевалило за хренов горизонт. Но сегодня — исключение. Никакого рассвета Дарон не увидел и не вспомнил, ведь он целое утро просидел подле кровати Клэр. Даже здесь видна ирония. Казалось бы, наконец-то Малакян встречает восход очередной звезды, но на деле, он снова видит закат. Пьяная, лохматая и неловкая девушка лежала, развалившись, и не пыталась проснуться, так как это не нужно более после бутылки алкоголя, а то не одной, и бурной незабываемой, но, увы, уже забытой ночи. Шутка? К сожалению, нет. К несчастью, одновременно да, и только определëнный человек поймëт, почему. Наверное, и сама Клэр не поймëт. Ощущение наступающего ужаса. Дэру знакомо чувство тревоги, но это обозначает другое. Сейчас — смирение с непримиримым хаосом будущего. Возможно, эта минута решаемая, а возможно, обречена на провал. Он не знал. Как бы не хотелось. Пронеслось затяжное сонное мычание. Видимо, Клэр просыпалась сквозь муки, и вполне ясно, от чего. А на кой хер впринципе просыпаться? Это неудобно и больно. Дарон держал еë за руку, наблюдая за красным тазиком возле кровати. Тазик не двигался, а жаль. Хотелось перемен. Даже ничтожных и невозможных. — Ах... Дарон? Глаза напротив разлеплялись. Лениво, траурно, слабо изящно пробуждаясь. Ресницы дрожали, ломаясь от тяжëлого напора туши, брови сгибались, губы сжимались, стирая горькую помаду. Нелепо. Нелепо и чудовищно прекрасно. — Да, это я. Бессмысленный ответ на риторический вопрос... Единственное, что может вас рассмешить. Но, тем не менее, история продолжается, смещая трагедию комизмом и смешивая разные жанры на любой вкус. — Кажется, я заснула у тебя... — Клэр потянулась, абсолютно не смущаясь внешнего вида. На пару секунд в тени еë глаз мелькнули сомнения и опасения на счëт связи с Дэром, но быстро исчезли, словно таковое было невозможной фантастикой. Уголки еë губ грубо смеялись, хитро поднимаясь к суженным в ухмылке глазам. Парень видел это злорадное хихиканье, это смышлëнное изучение слабостей, нг не мог противостоять. — Да, кажется. — Дарон не выдержал. Пристальное наблюдение со всех сторон приводит к параное, особенно если следят в толпе, ещë особенней, если следят наедине не скрываясь. Пугает ли неизвестность чужих мыслей? Конечно. Одно неправильное выражение твоего лица, и тебя уже карают за ничтожные мысли. Вот только... Кто же карает? Верно. Бессознательные мыслители. Погружëнный в гулкий звук капающей воды в незакрученном до конца кухонном кране, Дэр туманно прошëл в комнату за стаканом воды. Сейчас ему позвонят. Наверное, Роберт. Само собой. Или Роджер?.. А имена имеют значение для банальной условности первых глав Голливудских сюжетов? Сначала прозвучала телефонная трель, не мелодичная, топорная, банальная и условная. Последовал тихий говор Клэр, чей-то ответ из далëкой трубки, гудки, сплошной шум близкой надоедливой жизни. Видимо, еë парень скоро приедет сюда. Что ему нужно сказать? Вероятно, твоя девушка— пьяница. Но не переживай. Скоро ты вообще сдашься, когда поймëшь суть Голливуда, мелкий режиссёр без успеха с надеждой. Через сколько пробил дверной звонок?.. Полчаса? Час? Пять минут? В любом случае, Дэр стоял молча, пялясь в пол, немым фарфоровым взглядом твëрдо упираясь в острый угол без серого плинтуса. Стоит открыть гостю. Клэр уже зовëт, готовясь объясняться. — Доброе утро. — По лицу парня-глыбы понятно, что ни черта не доброе. Хмурая кирпичная морда выглядывала из-под густых бровей, сливаясь с горизонтом косматых каштановых неухоженных волос. В глубине холодной серой радужки плясали за ручку злость и глупость— две лучшие подружки. Кулаки Роберта сжались, ладони багровели, ногти впивались в жëсткие ладони. — Где Клэр? Вопросы сыпались резким неожиданным градом, косившим единые попытки противостоять. Как удобно доить подобную быкообразную махину без капли реального в собственном бесформенном облике. — В комнате. Вот там. — Безразлично махнув рукой, Дарон развернулся и облокотился об стену, наблюдая за движениями визитëра. Его будущий противник имел один отвратительный плюс — точные движения, сделанные врассыпную. Собранность хаоса в ограниченном теле создавала иллюзию удобства, чем и пользовалась госпожа Удача, помогая невезунчику обретать хоть что-нибудь, пусть и ненадëжное. К примеру, девушку с сомнительным образом жизни. Но осуждать еë, конечно, трудно. — Где ты была всю ночь? — Послушался ругательский крик, контрастно и вполне ожидаемо тихо прикрылась дверь. Вход воспрещëн и хозяину домадома, ведь он не хозяин всей ситуации, происходящей как в дешëвом банальном романе. Подобные сцены не повторялись часто в жизни армянина. Он просто знал их суть, структуру и причину. Большего не надо для разбора чужой ссоры за соседней стеной в спальню, в которой ничего не происходило. — Кто этот парень? — Мужские визги нарастали. Впрочем, только они и звучали в скучной шипящей тишине квартиры человека, который и сам не знал, кто он. Хороший и тонко подмеченный вопрос. — Роджи, я всë объясню, только дай воды попить. — Конечно, она никуда не денется. Пока Дарон решал, на чью сторону встать — крепкого одиночества или хрупкой любви— судьба первой дала ответ. — Клэр, я так больше не могу. Мы расстаëмся. Щелчок. Хлопок. Из двери вышел угрюмый парень, обернулся и, чуть не плюясь, попрощался. В одно мгновение он исчез, расстворился где-то за пределами естественного привычного мира. Прошла пара секунд. Тройка. Минута. Дарон принëс стакан воды к заплаканной постели. — И что мне теперь делать?! Осознавать свою вину тяжело, но тяжелее с ней справляться. Водя глазами вслед ходящей взад-вперёд девушке, Дэр холодно осмысливал ход событий. — Можешь остаться у меня. Зачем он только это сказал? Ни зачем. Возможно, он влюблëн, возможно, ему жалко. Да и что есть жалость, когда человек напротив тебя только что блевал в тазик и опохмелялся водой с аспирином? Да и стоит ли жалеть алкоголичку-шлюху, что уже определила свой недалëкий путь? Или же всë не так просто? — Ох, спасибо, Дэр. — Клэр притворно улыбнулась, кое-как удержавшись на ногах, пока дëргала в неудачном кокетстве прядку волос. — Но в этом нет необходимости... — У тебя есть другие роли в маштабных крупнобюджетных фильмах? Актриса осеклась под напором спокойного музыканта. Слишком спокойного. Ему в глубине пропавшей души плевать, но разве ты скажешь об этом прямо? Вот и он не скажет. — Гхм... У меня сегодня пробы. Так что, пусть и не нечто популярное, но что-то скромное мне точно достанется. — Она подмигнула. Уверенно, обольстительно, но наивно. Увы, нечто скромное требует порой ещë более страшных жертв, чем пафосное и роскошное, а награду сокращает до микроскопических размеров. Клэр прошла в туалет, заперлась, словно Дарон не надевал куртку и не шëл на выход для проверки почты. На улице ветер, грубая прохлада, едва не граничащая с холодом. Идеальный момент для смотрения в ту даль, что ты никогда не тронешь и не попадëшь, как бы отчаянно не жаждал, крича с пеной у рта. Чтобы получить желаемое, нужно жертвовать. В том числе и желаемым. Сигарета, пепел, дым. Каждому знакомо. Через чтение, фильмы, друга, через себя, но прекрасно знакомо, понятно, неудивительно. Это ли ритуал перед началом? Нет, это условность. Любой ритуал условность, формальность, банальность, не соблюдаемая половиной людей и преданно чтимая другой. Дарон же держался строго по середине, не отклоняясь ни в какую сторону. Сигарета дотлела, оставив привкус в хриплом горле. Надо что-то решать. Решать, как жить дальше, что будет после точки невозврата, решать хоть мелочи, рутинно ползущие дальше привычному кругу. Печально, но куда можно уйти без печали? Окурок выброшен на холодный тротуар, почтовый ящик открыт. Обыкновенно никто не пишет Дарону, но сегодня... Там лежал белый конверт с письмом. От Сержа. Читать или не читать?.. Малакян не знал, что стоит делать, а лишь развëртывал конверт по бессознательной инерции, надеясь, что происходящее — забавная ошибка. "Дорогой Дэр! Я знаю, что обидел тебя. Пожалуйста, давай встретимся и поговорим. Прости меня за наглость, но я не могу уйти прочь. Завтра в нашем месте ровно в три часа. Я очень жду. Твой непрощëнный Серж. " " Серж держал гитариста за щиколотку, грубо сжав, не отпуская. Концы пальцев наглухо вцепились, царапая ногтями, зубы на близком лице злобно оскалились. — Ты думаешь, ты тут главный? Неожиданным мановением Дэра подхватила жестокая сила и скинула на пол. Солист перешëл на крик, но Дарон ничего не мог услышать, прикрыв уши футболкой и скрутившись в калачик. Его не били. Его изучали, допытывали, показывали, как он слаб и ничтожен. Закрыть глаза мало, чтобы не увидеть собственного страха. Внезапно послышался чудовищный скрип и грохот, удар по полу, что-то механическое отваливалось. Откинув ткань одежды, Малакян узрел, как от его гитары ничего не осталось. Ничего, кроме мусора, мелких винтиков, сломанного грифа, погнутых колков и отлетевших струн. Серж посмотрел на парня в упор. Взгляд наливался кровью, кулаки сжимались. После того, как Танкян начал пить, их общая жизнь сильно изменилась в худшую сторону, и теперь, видимо, за ошибки будет отдуваться Дарон. А, точнее, его рëбра. Но, когда солист уже мчался широкими шагами, послышались голоса за дверью. Тиран встал на полпути, развернулся и ушëл из комнаты, даже не оборачиваясь. Послышались смех Шаво и хриплые шутки Джона, и оба не искали гитариста. А Малакян уезжает. Уезжает обратно на родину, в Маленькую Армению, что примет его и поймëт. И плевать на группу с еë жертвенными турами." Вспоминать трудно. Но разве нельзя не вспоминать? Можно ли существовать без памяти? Листок с небрежными нервными чернилами сжался в бледных ледяных пальцах, ветер развеял длинные волосы, зубы скрежетнули. А Танкян точно понимает, что случилось? Или он представляется самой невиновностью? Мягкой медлительной поступью Дарон идëт в квартиру. Вероятно, Клэр уже умылась и привела себя в порядок. Надо спросить, когда пробы. — Ровно в шесть часов. Постараюсь выбить роль главной героини-проститутки в дешëвом детективе. — Помотав сверкающий золотом локон, девушка хвастливо подмигнула. — Шучу. Героиня по сюжету преступница в бегах. — Тебе пойдëт. Дарон ласково улыбался, рассматривая спину гостьи. Если она выбьет роль, ей он будет не нужен. Или нужен вдвойне. Малакян не верил в удачу, только в труд и решимость, в чувства, в искренность, в эмоции, но теперь любовь схожа с настоящей лоттерей, где проигрывает любой, независимо, сколько ты вложил. С Клэр будет тот же самый исход, и никуда не деться. — Тебя отвезти? Утвердительно кивнув, актриса примерила каблуки. Интересно, преступницы-убийцы ходят на каблуках?.. Могут ли они быть роковыми обольстительницами, или же обязаны?.. — Дэр, куда ты смотришь? Спасибо, что Дарон успел увесьти взгляд на потолок, прежде чем Клэр заметила наблюдение за спиной. Если, конечно, она не обращала специально внимание на себя. — Представляю небеса. — Почему бы не выйти на улицу? — Холодно. Правда, в квартире тоже холодно. Особенно холодно под взглядом блондинки, сующей якобы незаметно презерватив внутрь сумочки, в дальний карман, словно никто не понимает, за что достанется ей роль. Осталось только и это сделать лучше остальных конкуренток, как бы мерзко вам не казалось. Своеобразная антиутопия Голливуда. Они ехали мимо популярных бульваров, высоко стоящих модных домов, мимо напыщенных людей-индюков, мимо глянцевой жизни, которая запахнет гнилью, едва ты дотронешься. И даже толпа бездумных людей понимала эту гниль, чувствовала душой, руками, кожей, но тянулась к ней, ведь люди, та публика, жаждущая зрелищ, сама по себе гниль, создатель ненависти к настоящему. Пара приехала к маленькому агенству, миновав те большие офисы, снившиеся в мечтах Клэр. — Скоро буду, милый. — Утренней ссоры словно не было. А она точно была ссорой?.. — Буду ждать. — Клэр чмокнула Дэра в щëку и быстро зацокала на каблуках к тяжëлой двери. Наверное, это мгновенное забвение — результат актëрского двоемыслия, что приносят в жертву славе. Прошло несколько часов: может, два, а может, и три. Имеют ли "часы" значение, так таковое? Всë время, что Малакян ждал, он сидел в машине и перечитывал письмо. Постоянно, от верхних строк до подписи, искал ложь, подвох, проверял на точность, вспоминал и пробовал. Больно. Слова жгут хлеще кнута, смочëнного в молоке, но, отдавая резкий удар, они прижигают более глубокие раны. Завтра в нашем месте... А какое "наше место"? Церквушка в маленькой Армении, где Серж случайно обронил подсвечник? Крыша заброшенного дома, где летом они взглядами летели вдаль по городу, взмахивая руками, дабы ухватиться за воздух и ползти к звëздам? Или мысль проще, и бывшие друзья встретятся на дороге, где впервые пересеклись? Версий много, но истина... Если она и была, то давно затерялась и стëрлась. Что вообще есть "наше"? Послышался знакомый цокот. Письмо скомкалось и убралось вдаль бордочка. Девушка выглядела раздражëнной, от неë не пахло сексом, хотя волосы взъерошились, а глаза метали молнии. Ощущение, словно сейчас в ней говорила гордость.Или еë остатки, пятнами покрывающие мирное существование вместе с загнанной толпой. — Ты представляешь!? Меня тупо послали нахрен! Ещё и соврали, типо, " Ты слишком хороша"! Что за идиоты?! Актриса громко кричала, хлопая дверью и стуча кулаками по креслу машины. Она словно обезумела в стремлении мстить и ругать, поносить и обличать во лжи, ненавидеть, рвать, метать, требовать справедливости, зная, что в Голливуде лжи нет. Она превратилась в основу правды, а правда — в основу лжи. Всë переплетено и заведено. — Думаю, это чисто их проблемы. — Дэр безучастно смотрел на бушующую бунтарку. Интересно, а презерватив на месте?.. Не важно, но интересно. — Поехали домой. — Клэр прорычала, скрещивая руки на груди и надувая щëки. Весь мир казался серым, мрачным,глупым и гадким, хотя, на деле, ничего гадкого, как и приятного, нет. Весь этот мир строится лишь на признании, что всë едино. Нет добра и зла. Есть только шлюха и депрессивный музыкант в маленькой чëрной машине, огорчëнные безжалостной системой. Молчание сопровождало дорогу домой. Постепенно пыл девушки остывал, оставляя место назойливому любопытству, что так ненавидел Малакян. Да он в принципе не любил всë человеческое, оставаясь человечным. — Что ты делал, пока меня не было? — С игривым блеском блондинка крутанула прядь волос по естественной манекенной привычке. — Ждал. Просто ждал. — Мышцы сжались и напряглись, лицо стало хмурым, весь облик омрачился. Аккуратная женская ручка с агатовыми ноготками потянулась к уродливому письму в открытом бардачке... Клэр со знанием дела раскрыла бумагу и прочитала всë, от верхней строки до подписи. На лице никакого сожаления, только наглость и желание разобраться, если не любовь к мерзким сплетням. — Кто этот Серж? — Один... Знакомый... Не важно. — Голос сильно захрипел, запинка выдала волненье. От чужих настойчивых глаз никуда не деться, даже если ты построишь невероятный образ. — Но... Что случилось между вами? — Она не чувствовала границ, не ставила, не строила, их не было, она не ощущала упрëка и не видела знака стоп, а просто неслась напролом, забирая у водителя руль и отчëтливо начиная аварию, сущую катастрофу для людей, привыкших к ним, для них двоих. Покою больше не бывать. Никогда. Глубоко вздохнув для сложного признания, Дэр зажмурился и тихо прошептал, пугаясь каждого слова, что морозило его слабый дух: — Я испортил ему жизнь.