Переиграл?

Иван спокойно принял душ и почувствовал себя лучше. Одевшись в обычные штаны и футболку, он спустился на кухню, где неспешно попил кофе. Вот уже две недели он тут обитает, тут его вещи, но все равно дом оставался чужим. Обведя кухню скучающим взглядом, Иван разом допил горький кофе и ополоснув кружку, принялся за уборку. Как ему сказал Холл, Брагинский не работал, а занимался домашними делами, его же супруг был дипломатом или нет, но имел дело отношение к политике. В доме хоть и было чисто, но все равно кое-где скопилась пыль, в основных комнатах Иван прибрался быстро, сейчас он протирал пыль в гостиной на стеллажах, изучая название книг, некоторые выглядели так, словно им не первый десяток или даже столетие, на некоторых уже стерлась надпись. Брагинский достал небольшую самую потрепанную книжку. Аккуратно, словно боясь, что книга развалиться прямо в руках, Брагинский открыл ее на первой странице, где едва заметными чернилами от руки было выведено «Руководство по постройке кораблей», Иван с интересом перелистывал пожелтевшие и ветхие от времени страницы, где были схемы и небольшие слова. Он невольно улыбнулся, погружаясь в изучение книги. При очередном перелистывании страницу, он заметил письмо, тоже на пожелтевшей от времени бумаге. Большая часть письма была зачеркана, и только одну строчку удалось разобрать. — Иван, стань для меня путеводной звездой в шторме жизни, — прочитал вслух русский, на щеках появился румянец, а на губах заиграла улыбка, рука русского невольно потянулась к шее, желая скрыть свое смущение в складках… шарфа? Почему в голове мелькнула мысль, что он раньше часто носил шарф? Он метнулся к шкафу с одеждой, в поисках шарфа, но единственный, который он нашел, был бело-синий. Иван обмотал шарф вокруг шее и, натянув его поближе к носу, сделал вздох полной грудью и… ничего, никаких эмоций, нет ни одной положительной эмоции, наоборот шарф словно удавка сдавливал шею и казался колючим. Брагинский поспешил его снять и выкинуть, словно это не шарф, а змея. Выйдя из комнаты, Иван громко хлопнул дверью и поспешил вернуться и продолжить уборку. Но уборка не шла как-то от слова совсем. Поэтому забив на это дело, русский пошел изучать дом. Вместе с Холлом они больше времени проводили в гостиной, на кухне или в спальне, а дом был большой, поэтому у Ивана возник новый интерес. Большинство комнат были спальнями, или просто пустыми, еще две были ванными. Иван отворил дверь в конце коридора, она была снизу доверху заставлена хламом. Русский погулял между хламом, некоторый уж чересчур старинный. И тут его взгляд упал на картину, что скрывалась под простыней. Стянув ее, Брагинский замер, с удивлением открыв рот, с любопытством разглядывал картину. На ней был изображен корабль на причале, точнее небольшая его часть, на палубе опершись на борт, стоял он и Алеид, веселые и счастливые, молодые, одеты в достаточно странные костюмы. Иван рассмеялся, Холл говорил ему, что Брагинский учился на учителя истории, он помешен на истории. Поэтому картина в таком стиле совершенно не вызывала у русского вопросов, как и куча старинных книг. Холл готов был сделать для него все, что угодно, может быть это одно из его желаний. Иван провел рукой по холсту и счастливо улыбнулся. Такое вот странное желание, картины в исторических образах. И почему эта картина находится тут? Почему не висит где-нибудь на видном месте? Столько разных мыслей и вопросов крутилось в голове русского, что он задумался поговорить с Холлом вечером, к которому в душе у Ивана появилось доверие. Иван после уборки валялся на диване и смотрел телевизор, хотя взгляд то и дело метался к книжному стеллажу. Где стояла та потрепанная временем книга и письмо. «Конечно, Франциск лучше бы написал любовное письмо, но Холл достаточно скупой на эмоции, так что для него это пик романтики», — вдруг промелькнула мысль в сознании русского, после которой в голове Ивана начали крутится и другие вопросы. — «Кто такой Франциск? Почему он пришел мне на ум?».

* * *

Зал был еще на половину пуст. Нидерланды сидел на собрании стран и поглядывал на Германию, который нервно следил за входом в зал. Холл был в курсе, что три недели назад Россия поссорился с Людвигом, даже в идеальных отношениях иногда пробегает черная кошка. И вот уже по разные стороны. Нидерланды вышел два месяца назад и вел себя вполне прилично, занялся делами и не делал никаких, никаких поползновений в сторону русского, хотя и активно налаживал с ним отношения, чем конкретно бесил Германию. Людвиг его подозревал, думал, что Алеид собирается что-то сделать, но Иван, наивный добродушный парень, уже отпустил ситуацию и готов был сотрудничать. Из-за чего их отношения конкретно ухудшились, и около месяца назад Россия хлопнул перед носом Германии дверью, сообщив, что не желает его видеть, пока тот не обуздает свою ревность. Что было очень на руку голландцу. Вскоре подошли все страны, а вот России так и не было. Холл расслабленно развалился на стуле, медленно покуривая сигарету. Он чувствовал, как с каждой минутой в его сторону все больше и больше направлено взглядов. Особенно ощущал взгляд Германии, если бы взглядом можно было испепелять, то Холл уже давно бы бегал в горящей одежде. Алеид медленно выпустил дым вверх и перевел взгляд на Людвига, издевательски махнув ему рукой. — Герр Германия, у вас ко мне какой-то вопрос? — лениво протянул де Вард, в его голосе была неприкрытая ненависть. — Где Иван? — Германия поднялся из-за стола и посмотрел выжидающе на голландца. Другие страны пока решили воздержаться от каких-либо заявлений и вопросов, никто не хотел попасть под горячую руку Людвига. — Ждет меня дома, — нагло улыбаясь, сообщил Холл, сделав очередную затяжку. — Ты врешь! — прокричал Сербия, который не мог поверить в подобное, может быть Россия и отпустил ситуацию десятилетней давности, но не забыл и снова доверять Алеиду не стал бы. — Ты его снова похитил?! — с нажимом сказал Германия. — Отпусти Ваню! — теперь в разговор вступила и Беларусь. Как же Холл мог забыть о всех этих надоедливых родственниках Ивана, право, стоило тогда вместо Польши изувечить эту наглую девчонку или Сербию. — Я его не держу, — пожал плечами Алеид и продолжил, не отводя взгляда от голубых глаз немца. — Если захочет уйти, пусть идет. У меня было много времени пересмотреть свое скотское поведение. И я понял, что поступил неправильно… И первым же делом, выйдя на свободу, я поехал к Ивану и попросил прощение… и он меня простил. — Врешь! — в один голос отозвались Вук и Людвиг. — Согласен, Россия не простил бы, — кивнул в согласии с братом и славянином Гилберт, который на собрание пришел вместе с Наташей. — Почему? А, Германия? — Холл затушил сигарету и теперь смотрел на Германию серьезно с долей презрения. — Ты считаешь — ты особенный? Только ты можешь приползти к Ивану с извинениями и только тебе он готов простить все? Так это не так, ты не особенный. Ты не понял, какое сокровище получил и просто бросил его. А я… а уж я-то никогда подобного себе не позволю. Германия отвел взгляд в сторону, слова застряли у него в горле, похоже, другие страны ему до конца жизни будут припоминать его грехи, поистине ужасные, бесчеловечные. Хотя Германия и сам себя не простил, что же говорить о других… Ваня… Вот она — вся шутка жизни, к кому он был наиболее жестоким, простил его, а другие нет. — Брат, о чем он говорит? — спросил Гилберт, который был не в курсе ссоры между братом и русским, так как вместе с Наташей провели месяц отпуска, отключив телефоны и всячески абстрагировавшись от мира. — Ты расстался с Иваном? — скрипнул зубами Сербия, перенаправив всю злость и гнев теперь на немца. — Мы ссорились, но мы и раньше ссорились, а потом мирились. Я думал дать ему время остыть, да и работы накопилось, — Германия потерял всю уверенность, чувствуя осуждение во взгляде и от Гилберта, и от славянских стран. Он и сам осознал свою ошибку, стоило тогда догнать Ивана, попросить прощения, пообещать больше не ревновать. — Не волнуйся, Людвиг, теперь никто не отвлечет тебя от работы… Теперь никто не нарушит твой сон своей страстью, — насмехался Холл. Германия двинулся к Алеиду с желанием набить ему лицо, но замер, когда тот поднял руки вверх со звонящим телефоном. — Перед тем, как мы подеремся… Я отвечу? — нагло спросил Алеид, продемонстрировав всем, в особенности Людвигу, экран своего телефона, где высветилось «Vanyusha». Людвиг сжимал кулаки, он замер на месте. Ну не мог же Иван после десяти лет их отношений уйти к своему насильнику, похитителю… или мог. Даже шальная мысль и допущении такого исхода причиняла Германии невыносимую боль, от которой спирало дыхание и хотелось согнуться вдвое. Алеид нажал на зеленную трубку, отвечая на звонок, а после и вовсе поставил на громкую связь. — Ваня, как ты? Что-то случилось? — Нет, все в порядке, а хотел уточнить насчет ужина, — из динамика раздался всем знакомый голос Ивана, он был бодр и весел, не было ни одного намека на страдания. Все страны молчали, кто-то от шока, кто-то не верил, что подобное происходило в реальности. — Ты не против, если я приготовлю «Гюцпот», я посмотрел рецепт, вроде ничего сложного. — Ваня, я люблю любое твое блюдо, твоя готовка восхитительная, — самодовольно улыбнувшись Людвигу, в трубку лилейным голосом произнес Холл, на который только был способен. — А ты скоро домой? Я соскучился, — жалобно протянул русский, ему не терпелось поговорить с мужем о своих находках и кое-каких воспоминаниях, но спрашивать как-то напрямую Ивану было не удобно, не хотелось показаться грубым. — Думаю, что скоро, — Алеид едва смог сдержать своего торжества, когда заметил, как весь запал сражаться у Германии пропал, и он стал мрачнее тучи. — Прости, Ванюша, у меня сейчас совещание, я люблю тебя. Перед тем, как вызов был завершен, многие страны смогли услышать ответ русского «Я тебя тоже». Германия был морально раздавлен, размазан по полу последней фразой Ивана. Брагинский же не мог забыть его так быстро? Это ведь не правда. — Тотальный пиздец, — заключил Польша, высказав мнение большинства стран, которые прибывали в шоке. Кто-то радовался, что союз Германии и России дал трещину, кто-то был в шоке от таких новостей, а кто-то бросал сочувствующие взгляды на Людвига. Неприятно должно быть, когда тебя после десяти лет совместной жизни бросают, даже не сообщив тебе об этом. Людвиг развернулся и вышел из зала, никому ничего не сказав, он просто не мог выносить эти взгляды полные жалости. Он ушел с собрания, наплевав на то, что сам и организовал его. А Холл не смог сдержаться, рассмеявшись, он смотрел на закрытую дверь. — Вот такая она жизнь и судьба, изменчивая штука, — усмехнулся Алеид, посмотрев на другие страны. — Что ты сделал с Ваней?! — вопрошал Сербия, не веря в происходящее. Его брат простил Германии столько всего, неужели бы не простил ревность? Тут явно что-то не чисто. Он в свое время отошел от идеи быть с братом, так как видел насколько глубокими были чувства Брагинского к Людвигу, такое одной ревностью не вырвешь из души с корнем за один мах. — Ничего, совершенно ничего. Лишь окружил его любовью и заботой, — просто ответил Нидерланды. Не думали же они, что Холл им тут же откроет весь свой план, чтобы в очередной раз его гениальная идея пошла прахом.

* * *

Германия вошел к себе домой, громко хлопнув дверью. Он прошел на кухню с желанием достать бутылку шнапса и выпить ее залпом. Но замер в дверном проеме, разглядывая незваного гостя. — Брагинский? — неуверенно спросил Людвиг, осматривая гостя, он имел общие черты с его Россией, но в то же время был полной противоположностью. Волосы темнее на несколько оттенков, хотя, разглядев парня получше, Германия сказал бы, что тот был больше брюнетом. Взгляд кровавых глаз не выражал ничего, а столь пристальный взгляд и во все холодил душу. Одежда на Брагинском тоже изменилась, темная, отделанная красным, в тон шарфу, повязанному на шее. — Ты… кто? — Александр Брагинский, — спокойно ответил Россия, подперев щеку кулаком. — Кто ты такой? — спросил Германия, медленно заводя руку за спину и доставая пистолет. Этот гость, неважно кем он был, не внушал доверия. — Оставь оружие, хотел бы я тебя убить — сделал бы это раньше, — равнодушно заявил Александр. — Я здесь насчет Ивана. — Ивана тут нет, — не без раздражения отозвался Людвиг, скрипнув зубами от злости. Немец все же достал пистолет и навел его на незваного гостя. Он снова повторил свой вопрос, снимая пистолет с предохранителя. — Ну так кто ты? — Я Россия, скажем так, есть мир, намного мрачнее вашего, но там живут люди, кипит жизнь, и есть мы — страны. Ваши двойники, и в отличие от вас, мы знаем, что вы существуете, как вы живете. Но между нами есть разница, разрыв в пропасть и тем не менее мы связаны, — выражения лица России никак не изменилось, даже, когда ему в лоб направили дуло. — И вот около двух недель я не чувствую своего Россию. — В смысле перестал чувствовать? — переспросил Германия и сел за стол, положив пистолет рядом с собой на столешницу. Внутренне немец напрягся, он не понимал, что происходит, но, если уж другой Россия решил открыть факт его существования и существование остальных двойников, то дело поистине серьезное. — Иван больше не страна, я даже не знаю жив ли он, — слова этого странного русского прозвучали как приговор.