Касаясь холода и льда

      Трактир, в котором Цинсюань собирался развлекаться, Ши Уду заметил сразу – не успели выцвести и поблекнуть пересечения линий духовных сил, что вычерчивали заклинание перемещения, и Хэ Сюань оглядывался на эти линии, и на символы, и на те иероглифы, что складывались в название города, с таким удивлением, что Ши Уду показалось, что нужно было сразу использовать это заклинание, чтобы впечатлить привычно непроницаемого Хэ Сюаня.       Зачем бы ему вообще впечатлять Хэ Сюаня он не понимал, но придуманное казалось чем-то одновременно приятным и забавным, и подсказывало, что Хэ Сюань, пусть и остается часто внешне холодным, на самом деле обладает не меньшим любопытством, чем Ши Уду, пусть о нем и сложно предположить что-то такое.       Полупьяный смех, и громкие выкрики, и глупые разговоры из трактира доносились до Ши Уду словно издалека, словно не в реальности, когда он шагнул к двери и едва заметным движением сказал Хэ Сюаню следовать за ним. Он догадывался, и догадывался неплохо, что эта тварь могла сказать ложь – и, почти наверняка, сказала ложь, но эта фраза тревожила его намного ярче, чем он мог подумать, и сказанное заставляло его следовать каким-то неправильным, невозможным эмоциям, что подсказывали, что не могло же это быть правдой о Цинсюане.       И ледяной шепот прямо в ухо нашептывал, что могло, что Цинсюань ведет себя так легкомысленно, что невозможно не представлять темную, оседающую дымку, что окутывает его, и то, как эта тварь касается его своими не существующими ладонями и тянет за собой в эту темноту и тени.       Но Цинсюаня Ши Уду заметил почти сразу, едва распахнулась дверь трактира – его невозможно было не заметить, среди всего этого сброда, что говорил о всяких глупостях и напивался, он казался кем-то совсем другим, не принадлежавшим этому городу и этому трактиру. Его пряди растрепались, и шпильки почти падали на стол, заставленный вином, и чашами, и даже какой-то едой, пусть и казалось, что еда его никак не интересовала, и непонятно было, к чему заказывать ее, если весь интерес направлен на этот ловящий отсветы солнца напиток, что скрывался в бутылках и чашах.       «Как ты мог предположить, что эта тварь сказала что-то, кроме лжи, и что-то, что могло обернуться правдой?» - Ши Уду мысленно криво усмехнулся, чувствуя странное сочетание эмоций, что-то похожее на досаду, ярость и отступившую ненадолго тревогу, что охватывала его своими ледяными волнами каждый раз, когда его опасения касались Цинсюаня.       - Гэ! Ты пришел развлечься со мной? Это так на тебя не похоже, - и Цинсюань повис на нем с довольным смехом и терпким ароматом выпитого вина, что оставалось догадываться, сколько он выпил, что этот аромат не кажется каким-то призрачным и выцветшим, а чувствуется так, как если бы вино заменяло в этом трактире все остальное, и его аромат окутывал так, что и не избавиться, и не откинуть. – Я тебе столько раз предлагал пойти со мной, но ты каждый раз отказываешься, - Цинсюань обиженно скривился, но потом снова начал смеяться. – Я доволен, что ты предпочел развлечься со мной, а не тонуть в этих скучных свитках и глупых обязанностях.       - Цинсюань, я просто пришел выяснить, не влез ли ты в какие-то неприятности, - тон получился жестким, холодным, совсем не таким, как чувствовал Ши Уду, и как он хотел бы говорить с Цинсюанем. Но Цинсюань совсем не обиделся, и, казалось, не вслушивался в сказанное, и просто потянул Ши Уду за собой, к своему столу, так, как ему хотелось, чтобы они вместе пробовали это вино и поддавались каким-то таким глупостям, как бесполезные разговоры, и сплетни, и слухи, с этим напившимся сбродом, что собрался в этом трактире.       Можно было вывернуться из хватки Цинсюаня, и говорить с ним строго и холодно – но Ши Уду неожиданно застыл, почувствовав через эти пьяные прикосновения, что у Цинсюаня снова почти не осталось духовных сил. И это было так глупо, так неправильно – ведь Ши Уду одалживал их совсем недавно, и одалживал столько, что хватило бы на несколько выполненных заданий, и заданий сложных, таких, которые Цинсюань все равно не стал бы выполнять один, а пошел бы с Ши Уду, и долго возмущался тем, что ему не позволяют совершать всякие глупости и рассыпать воду ледяными брызгами так, как он хочет, а не как нужно на задании, и как стоит им поддаваться.       «На что он их тратит? Не на обращения, иначе бы это было настолько же удивительно, как и лед северного моря, что осыпался бы колкими осколками, когда не закончились холода», - усмешка получилась кривой и обеспокоенной, и Ши Уду догадывался, что Цинсюань не стал бы заниматься скучными заданиями, если бы выбором были бы трактиры, и вино, развлечения. И то, где Ши Уду его нашел, только подтверждало его мнение – и он никак не мог понять, что заставляло Цинсюаня тратить все свои духовные силы, и как такое было возможно, если он не использовали ни артефакты, ни заклинания, ни печати.       Он не стал ничего говорить Цинсюаню – это было бы глупо, и заставило бы Цинсюаня насторожиться, и скрывать то, что он и так скрывал, и не позволил бы догадаться о том, что таится за его духовными силами. Вместо этого Ши Уду просто коснулся ладони Цинсюаня, передавая духовные силы – и Цинсюань даже не заметил этого, даже не понял, совсем увлеченный своим смехом, и своим вином, и тем, как ярко отсвечивали огоньки масляных ламп на стенах, и столах, и занавесях, что скрывали шумные улицы, и шелест города, и те тайные, незаметные огоньки, что были похожи на призрачные, но не были ими, и таились в тех местах, где собирались демоны.       И Ши Уду уже собирался отстраниться, считая, что этих духовных сил хватит, что их должно хватить, если Цинсюань не окажется в каких-то очередных неприятностях – и удивленно застыл, почувствовав блеклый, словно выцветший, почти неуловимый аромат, исходящий от прядей Цинсюаня, что рассыпались из его развалившейся прически, и серебро шпилек казалось теми мелкими, серебристыми рыбками, что таились в темной, ледяной воде озера.       Этот аромат казался каким-то странным, призрачным, как если бы не принадлежал Небесным чертогам – и при этом знакомым. Но Ши Уду никак не мог вспомнить, где он когда-то чувствовал этот аромат, но смутная, похожая на сонную воду озера тревога окутала его при том, как этот аромат оседал на прядях Цинсюаня, на его одеждах, и его почти рассыпавшихся заколках.       Вспомнить, заставить этот аромат обрести цвета и название, никак не получалось, и Ши Уду, совсем задумавшись, отшатнулся от неожиданности, когда Цинсюань с довольным возгласом заметил Хэ Сюаня – и сразу же повис и на нем тоже, как он обычно вис на тех, кто казался ему кем-то приятным и важным, пусть такими ему и казались те, кто, к недовольству Ши Уду, не отличались ни правилами приличия, ни искренностью, и относились к Цинсюаню только как к возможности выпивки, и золотых монет, и добродетелей.       - И Хэ-сюн с тобой пришел! – его радость звучала в тоне так просто, так не таясь, что Ши Уду не смог заставить себя нахмуриться, пусть ему такое и казалось чем-то неправильным и не следующим правилам приличия, и висни Цинсюань на ком-то другом, он сразу бы высказался о его манерах, и о том, что если они и не находятся в Небесных чертогах, это совсем не подразумевает того, чтобы позволять себе всякие глупости.       – Если вы оба пришли – давайте развлекаться все втроем! И Хэ-сюн – будет неправильно не угостить его вином. Или каким-то интересным блюдом. Или теми сладостями, что можно найти только здесь. Они такие! – и Цинсюань с довольным видом принялся перечислять все то, что можно было найти только в этом трактире, пусть Ши Уду и казалось, что они ничем не отличается от множества точно таких же, разбросанных по миру обычных людей, и что все это можно найти и в лавках в поселке Хэ Сюаня, и в тех городах, в которые он ездит с семьей на праздники, и по дороге на его учебу, пусть такое и не позволяется тем, кто пришел учиться, а не развлекаться.       Но Ши Уду никак не мог понять, какие эмоции он чувствует больше – то, что с Цинсюанем оказалось все нормально, и никакая тварь не окутала его своим отвратительным шепотом, и своими ледяными фразами, и этими призрачными прикосновениями, что он развлекается в трактире, как и хотел, и никакие опасения и тревоги Ши Уду никак не обрели яркие черты, и не превратились во что-то реальное, во что-то существующее.       Или то, что он так вис на Хэ Сюане, что смеялся с ним так, как обычно смеялся с Ши Уду, и предлагал то, что обычно предлагал Ши Уду.       «Когда они успели так сблизиться?»       И ему это не нравилось, совсем не нравилось, и заставляло воспринимать это как-то странно, как-то неправильно, так, как он не должен был воспринимать.       - Хорошо, мы останемся, - медленно-медленно, словно сомневаясь, произнес Ши Уду, пусть и не был уверен, согласится ли Хэ Сюань с сказанным, и не ответит ли, что ему нужно решать задания по учебе, готовить в лавке, или закупать специи, и приправы, и множество других, используемых для готовки деталей.       Но Хэ Сюань молчал.       И просто устроился за столом, где ловило отсветы масляных ламп вино Цинсюаня, и рассыпались подтаявшим сахаром сладости Цинсюаня, и упали – так и упали – шпильки из прядей Цинсюаня.       Без сказанного показывая, что он тоже останется.