Касаясь холода и льда

      Он молчал так долго, так недоуменно, что Цинсюань хотел – что? – спросить его это имя? Удивиться, почему Ши Уду молчит? Предположить – со своим мелодичным смехом, и насмешливыми искрами в светлых глазах, и движениями, что так похожи на ветер, что разметал и принес серебристый цветок в ладони Ши Уду – что он забыл это имя и не стоит ли спросить у самого Хэ Сюаня, как его называть.       - Это Хэ Сюань, - имя упало невыказанно жестко, грубовато, перемешиваясь с холодом и льдом, что накрывал поселок долгими снегопадами и разбрасывал колкие обломки.       И на мгновение Ши Уду увиделись темные, холодные волны, и снежная дымка над озером, в котором отсвечивали ярким золотом давние монеты и играли серебристые рыбки, и водные демоны почему-то не опасались людей, и нападали на них, хотя никогда такого не делали.       Но он все же продолжил, хотя говорить ему почему-то не хотелось. И называть имя Хэ Сюаня не хотелось. И не хотелось, чтобы Цинсюань знал об этой ледяной воде, и темноте, и скрытым теням, что таились в этом озере.       - Он из поселка, в котором я выполняю обращения. И он мне помогает с этими обращениями, поскольку намного лучше знает и местных жителей, и местных торговцев, и все то, что невозможно знать, если не относишься к какому-то поселку и всем его сплетням и слухам, - он усмехнулся, стараясь добавить в тон неважности и легкомысленности, хотя получалось это не так успешно, как можно было ждать от того, кто привык никогда не говорить правду, если дело касалось той твари, что долгие годы преследовала Цинсюаня и не позволяла вырваться из своей затхлой темноты.       Это было странно но Цинсюань не проявил никакого недоумения или подозрительности в том, что касалось обращений Ши Уду – он разбирал их, и временами даже интересовался ими, но ни засомневался в том, что такие обращения Ши Уду получал в аккуратных свитках от Лин Вэнь, ни спросил, о каких обращениях говорит Ши Уду, ни сказал, недоуменно касаясь своей серебристой отделки на одеждах, что ему не встречались такие обращения, и что как Ши Уду мог их получить.       Ничего этого Цинсюань не сказал, и не заставил Ши Уду придумывать глупые оправдания, что звучали бы неловко, и казались бы глупыми и лживыми, и взгляд Цинсюаня менялся бы от насмешливого к хмурому, как он всегда делал, если ему казалось, что Ши Уду что-то не говорит или пытается сделать что-то такое, что Цинсюаню не понравится – и скрывает это от него такими глупыми возможностями.       Но вместо недоумения Цинсюань почему-то воспринял то, что сказал Ши Уду, как то, что и было на самом деле – и смотрел только на Хэ Сюаня. И смотрел так, что это заставило Ши Уду нахмуриться в недоумении – его так заинтересовала сложная, собранная многими шпильками и заколками прическа Хэ Сюаня? Или то, как Хэ Сюань осторожно подхватил его, не позволяя упасть с ограды, пронизанной этими лучами солнца, как золотом его храмов? Или то, что он понял, что шпилька в собранных прядях Хэ Сюаня – серебро и синеватые, ледяные камни – это шпилька Ши Уду, что он отдал?       Все это могло быть – но Ши Уду почему-то не стал ничего спрашивать по сети духовного общения. И так и смотрел с недоумением на то, каким довольным и заинтересованным кажется Цинсюань, и как он смеется, почти касаясь аккуратных, темных одежд Хэ Сюаня, и называет его по имени, и это имя звучит как вода рек после долгих холодов, и снег на ней истаивает и выцветает, и превращается в полузабытое серебро.       - Вот ты где! А я говорила Мяо-эр, что с твоей учебой и всей этой аккуратностью, ты никуда далеко на пойдешь, потому что будешь думать про свои свитки, и как выполнять задания, и что учеба лучше, чем все эти развлечения, - давно услышанный голос заставил Ши Уду усмехнуться – мнение сестры Хэ Сюаня совпадало и с его мнением, и то, что она произнесла это вслух, заставляло его догадываться, что отношения у них были такими же близкими, какими могут быть, чтобы позволять себе сказать все, что хочешь, и не опасаться, что получишь в ответ обиду или недоумение.       И в этом его догадки были правильны.       - Господин Ши тоже с тобой? Это как-то неожиданно, поскольку ни к нашему поселку, ни к водным демонам, ни к озеру этот город никак не относится, - и на таком ярком, таком заметном контрасте с веселым тоном сестры Хэ Сюаня в тоне его невесты звучало насмешливое удивление, которое она даже скрывать не стала.       Наоборот, каждая ее фраза подчеркивала, что если кто и не вызывает ее доверия, то это Ши Уду, с его мнимыми словами про заклинателя, его ложью и серебром его шпильки, что была и не была подарком, и что чем-то настолько нравилась Хэ Сюаню, что он собирал ее пряди, когда в его прическе и так ярко отсвечивали другие заколки и шпильки, и их было столько, что еще одна не должна была даже касаться его длинных, темных прядей, так похожих на озерную воду.       - Мы случайно встретились. Господину Ши, как и многим другим, хочется и развлечений, а не только скучных обязанностей заклинателя, - ничуть не смутившись, произнес Хэ Сюань эту ложь, и Ши Уду удивленно смотрел на него – невозможно было подумать, что и лгать Хэ Сюань умеет так просто и выверено, если есть что-то такое, что в его мнении должно быть скрыто, и не должно касаться никого, кроме тех, с кем он связан этой ложью.       - Подумать такое о господине Ши не так и просто, поскольку он так и показывает все возможные добродетели, - насмешливость из тона Мяо-эр никуда не делась, наоборот, стала еще заметнее, и Ши Уду нахмурился, пытаясь понять, знает ли о чем-то Мяо-эр, или ее насмешливость имеет какие-то совсем другие основания, те, которые он сам не представляет. – И этот молодой господин? – она изящным, как серебро инея по краям заснеженного озера, движением показала на Цинсюаня, что прислушивался к их разговору, но ничего не говорил, и по его лицу Ши Уду понял, что он пытается понять, что можно говорить, а что нет, и как ему вывести свой разговор так, чтобы это ничем не помешало Ши Уду и не заставило его злиться по сети духовного общения.       - Это мой брат, Ши Цинсюань. Он тоже заклинатель, и помогает мне в делах, что не требуют особенных умений, и не касаются водных демонов и тех существ, что опасны и таятся в своей темноте, - произнес Ши Уду, до того, как Хэ Сюань скажет что-то неправильное, его сестра не обрадуется, что господа Ши могут заниматься делами в их поселке, а Мяо-эр не скажет все с той же отсвечивающей серебром насмешливостью, что было бы странно, что торговцы обратились к Ши Уду, но не стали обращаться к Ши Цинсюаню.       Это было именно то, что подходило говорить – и именно это Ши Уду и сказал.       Хэ Сюань молчал и молчал довольно долго, как если бы обдумывал свои фразы, и не мог решить, какими из них лучше говорить о своей сестре и своей невесте, хотя такое знакомство не казалось чем-то важным, и никаких тайн Хэ Сюань не скрывал.       Но потом он произнес имена своей семьи – и в них звучало столько давней привязанности, столько близости, столько такого, что могут делить только те, кто связан ближе, чем возможно придумать, и знаком так давно, что никакие другие люди не будут важными, и близкими, и теми, кто может заставить эту привязанность выцвести и поблекнуть.       «Они не знают, что ты божество, а не заклинатель? Хэ Сюань знает, но они – нет?»       В тоне Цинсюаня по сети духовного общения было насмешливое недоумение, как если бы он не понимал, какие обращения выполняет Ши Уду в этом заснеженном поселке, если те, с кем он встретился, знают разное, и не знают то, что могли бы знать. И что принимать облик заклинателя для Ши Уду было бы странно и неправильно, и если он выполняет то, что может выполнить только божество, и что такие обращения, в которых приходится принимать лживый облик, больше подходят тем божествам Небесных чертогов, кто выполняет незначительные задания и получает те добродетели, что никогда не заметят божества, обладающие величием и золотыми слитками, и подношениями, что ловят золотые отсветы лучей солнца в храмах.       «Да, ты все правильно понял. Хэ Сюань догадался – и я сказал ему правду. Другие не догадались, и чем меньше людей знает, что я совсем не заклинатель, тем проще будет выполнять обращения».       Ши Уду усмехнулся в ответ, позволяя Цинсюаню понять, что он не должен говорить о божествах, и Небесных чертогах, и обращениях, набросанных на древних свитках, но может говорить о том, что касается заклинателей, и не выбирать сказанное и фразы.       И они все воплощали разные эмоции, такие разные, что их невозможно было перепутать, и даже Ши Уду чувствовал эти эмоции, на контрасте с тем, как обычно не замечал их и не считал чем-то достойным, чтобы замечать.       Цинсюань, казалось, чувствовал досаду – такую, непонятную, неправильную, которую он скрывал под беспечной улыбкой, но она все равно проявлялась в его нахмуренном выражении, что невозможно было заставить выцвести и поддаться этой улыбке.       Хэ Сюань казался непроницаемым, и совсем равнодушным, но в его ауре сквозило что-то такое, необъяснимое, холодное, похожее на растревоженную воду, которой он никогда не принадлежал, но почему-то напоминал о ней.       Сестра Хэ Сюаня, наоборот, весело смеялась, ничуть не скрывая своего удовольствия от новых знакомств, и делала вид, что совсем не поглядывает на пряди Цинсюаня, и то, как можно их собрать в такую же сложную прическу, как у Хэ Сюаня, или даже еще необычнее, поскольку с его длиной можно было такое сделать.       Невеста Хэ Сюаня тоже улыбалась, но не так, словно не по-настоящему – и ее мысли относились совсем к другому, чем то, о чем они говорили, и чем этот пронизанный лучами солнца, серебристыми цветами персика и пряными ароматами город, и праздник, и эти улицы, что разбрасывали яркие отсветы после долгих холодов.       И сам Ши Уду никак не мог решить, стоило ли вернуться в Небесные чертоги, забрав с собой Цинсюаня, или продолжить это неожиданное развлечение, и откинуть дела, и обращения, и ждущие его свитки, которые он оставил на столе, когда почувствовал, что к нему обращается Хэ Сюань, и обращается совсем не как к заклинателю, используя печати, а так, как обращаются к божеству, в этом ярком аромате благовоний и золоте подношений.       Он, наверно, так и не решил бы, но сестра Хэ Сюаня произнесла, обращаясь сразу ко всем, и не предполагая, что кто-то может не согласиться или не захотеть:       – А мы как раз думали пойти смотреть представления. Они каждый раз разные, и такие истории придумывают, даже не представишь, сколько ни прочитай книг. Идемте с нами?       И отказываться было бы глупо, и Цинсюань хотел пойти с ними, и это было заметно, даже если и совсем не разбираться в чужих эмоциях.       Но, когда они устроились на площади, посреди теней ив и их изогнутых, переплетенных ветвей, и Ши Уду понял, о чем будет одно из представлений, его усмешка стала кривой, и он в который раз подумал, что чужое мнение о нем такое, что совсем не похоже на то, что хотелось.