Касаясь холода и льда

      Цветок персика в его ладонях серебрился, как если бы был скован снегом и льдом, и затянут инеем, что тускло ловит отсветы солнечных лучей. Но ни снега, ни льда, ни инея на этом цветке не было – он был таких цветов, и его тонкие края поддавались порывам ветра, что и принес его к Ши Уду.       И, глядя на это серебро, Ши Уду невольно мысленно усмехнулся – если следовать местным обычаям, если считать, что такие цветы и в самом деле означают встречу с женихом или невестой, если поддаться этим серебристым цветам, то среди тех, кого он знал, точно не было того, кого он хотел бы назвать своим женихом или невестой.       Эта двойственность вариантов его забавляла ничуть не меньше, чем цветок, упавший ему в ладони. Он не сказал бы, что его предпочтения в постельных утехах отличались какой-то особо ограниченностью – скорее, их просто не было. И он никогда не задумывался о том, с кем можно было бы разделить нечто такое, близкое и важное. И никогда не представлял себя частью такой связи и такой близости.       Слишком многое ему приходилось решать. И слишком многое от него зависело. И он не мог себе позволить ничего из того, что позволяли обычные люди – для этого пришлось бы пропускать тренировки, когда он так хотел, так должен был вознестись, и окутаться теми духовными силами, что принадлежали ему, и напоминали воду, холодную и заснеженную.       Для этого пришлось бы оставлять Цинсюаня одного в те редкие моменты, что выпадали им обоим, и принадлежали только им обоим.       Для этого пришлось бы откидывать обращения, и зажженные благовония, и подношения, отсвечивающие золотистыми искрами, что позволяли достичь всех те добродетелей, которыми он обладал, и всех тех золотых слитков, и ярких, позвякивающих монет.       Но самое основное, самое важное, самое значимое – ему пришлось бы отступиться от этой твари, позволить ему поглотить Цинсюаня, и облечь его той темнотой, из которой не будет пути обратно.       А этого себе Ши Уду не собирался позволять, и не позволил бы никогда.       И серебристые отсветы цветка в ладонях вызывали у него только насмешливое удивление, и ничего другого.       И он уже собирался отбросить этот цветок, и сказать что-то колкое и насмешливое, но неожиданно поймал на себе взгляд золотистых глаз Хэ Сюаня – внимательный, с искрами любопытства. Любопытства, которое Хэ Сюань пытался скрыть, но это у него получалось не слишком-то хорошо, как если бы он не привык облекаться ложью и туманной дымкой теней на воде и полуправды.       И вслух Ши Уду произнес совсем не то, что собирался.       - Я же даже под аркой не проходил. Или такое тоже считается? – он усмехнулся, ловя на себе все такие же отсветы чужого любопытства, но потом застыл, удивленный  неожиданно высветившимся ощущением.       Взгляд Хэ Сюаня напоминал отсветы золота, его темные, длинные пряди, были собраны в какую-то невероятную прическу, но ощущались такими же струящимися и прохладными, как озерная вода.       И их хотелось коснуться.       Но в этот раз Ши Уду не позволил себе ничего такого – в его ладонях не было чаши с тем вином, что пахло ярко и терпко, крепким вином, что заставило его делать то, что он никогда не позволял себе и не откидывал эти правила приличия.       И он просто смотрел на эти пряди, и их сложные переплетения, и на шпильку, что он оставил как плату за знание.       И думал о том, что – невозможно, неправильно, неверно – этим кем-то мог бы оказаться Хэ Сюань. И это было так неправильно, так бесполезно, что Ши Уду никак не мог понять себя и такие свои устремления. И откидывал их, как невозможные. И не смотрел на Хэ Сюаня, и не касался его прядей, хотя это было то, что он хотел бы сделать.       - Считается, - Хэ Сюань усмехнулся ему в тон, как если бы догадался о том, что думает Ши Уду. И если бы невозможно было прочитать, что скрывается за такими его фразами, и этой насмешливостью, и тем, как он смотрел на цветок персика, отсвечивающий серебром.       А потом вернулся к тому, о чем они говорили, и вернулся как-то странно и неожиданно, так, что Ши Уду невольно подумал, что Хэ Сюань точно не задумывается о таких мелочах, как то, кого может означать этот цветок для Ши Уду, и есть ли кто-то, кого он хотел бы знать таким, получать таким, и разделить близость.       - К чему тебе наш поселок и эти водные демоны, если ты не заклинатель? – он казался настороженным и хмурым, как если бы ему не нравилось, что Ши Уду пришлось облечься чужой сущностью и скрывать что-то такое, что скрывать не стоило.       И не было правильно.       - Мне приходят обращения о водных демонах из твоего поселка, - фразы звучали медленно, выверено, но не настолько медленно, чтобы Хэ Сюань мог начать думать, что Ши Уду что-то скрывает, и что рассказанное им такая же ложь, как и мнимый облик заклинателя, который он использовал. Это и была ложь, и никаких обращений, начертанных аккуратными, ровно выведенными иероглифами Лин Вэнь на свитках он не получал. Только эта тварь и темнота, что следовала за этой тварью и так и хотела затащить Цинсюаня на самое дно, только заснеженный поселок, и туманная дымка, и золотистые отсветы среди снега и льда – только это было правдой. Той правдой, которой Ши Уду не стал бы делиться ни с кем, и никому не позволил бы отличить его ложь. – Наверно, кто-то из жителей зажигает благовония в моих храмах. Не у тебя, в других поселках – в твоем таких храмов нет, это не так уж сложно понять, - он усмехнулся, подчеркивая то, что если бы такие храмы были и в поселке Хэ Сюаня, то он узнал бы Ши Уду сразу, понял бы, что это аура не заклинателя, а божества. Божества, что окутывается волнами ледяного моря, и водой северных озер, и реками, что скрыты туманной дымкой.       Он неосознанно коснулся серебра цветка в своих ладонях, а потом продолжил, добавляя те детали, которые не должны были быть известны обычному человеку, но которые знали божества, и которые были важны для любого божества:       - Мне приходится выполнять и такие обращения, не только те, что связаны с водой. Эти водные демоны – тоже связаны с озером, а это то, что мне и принадлежит.       - Но разве обращения, связанные с демонами, не должны выполнять Боги Войны? – тон Хэ Сюаня звучал таким странным, таким неверным, таким неправильным, а взгляд его золотистых глаз был таким ярким, таким пронзительным, что Ши Уду почувствовал странное недоумение.       Как если бы Хэ Сюань не доверял ему.       Или догадывался о чем-то таком, о чем даже не догадывался Ши Уду.       Или знал о божествах намного больше, чем можно было решить, глядя на этого неприметного ученика в аккуратных одеждах из забытого поселка, теснящегося среди снега и озер.       - Боги Войны выполняют те обращения, что связаны с сильными демонами, с которыми не сразиться обычным оружием. Их духовное оружие – стрелы, мечи или кинжалы – способно на то, на что не способны клинки обычных людей, - Ши Уду рассказывал об этом и мысленно усмехался – как же подошло то, что ему столько раз приходилось выполнять обращения вместе с Богами Войны, и он узнал о них намного больше, чему ему хотелось бы, и намного разнообразнее, чем если бы смотрел на них только на празднествах, во всем их лживом величии.       Ши Уду поправил свои рукава – шелк, отделанный серебром, и незаметные отсветы драгоценных камней, искусно вплетенных в вышивку, казался редким и дорогим, и все же даже такие одежды были намного проще, чем те, которые принадлежали некоторым божествам – и продолжил насмешливо, рассказывая о том, о чем Хэ Сюань никогда не слышал:       - Водные демоны из озера в поселке – низших духовных сил, они и на людей-то обычно не нападают. За такими обращениями ни один из Богов Войны не станет спускаться – с их-то невыносимыми характерами и мнимой уверенностью, - Ши Уду хмыкнул, думая о том, что его слова не были правдой по существу, но и этой самой правды в них хватало – никто из сильнейших Богов Войны никогда не стал бы сражаться с низшими демонами. И не сильнейшие Боги Войны, скорее всего, тоже – у них и так хватало обращений, за которые и слитков золотых можно было получить больше, и влияния, и добродетелей.       И неважно было – ложь или нет, но Ши Уду настораживало и тревожило совсем другое.       Почему Хэ Сюань столько спрашивает о демонах?       И почему таким странным тоном?       И почему знает то, что чаще всего не знают обычные люди, что никак не связаны ни с демонами, ни с божествами?       Тревога нахлынула, словно волны неспокойного моря, и выцвела так же холодно и полностью, как вода, что разламывает на серебристые осколки лед после долгих холодов. Ши Уду снова поймал на себе пронзительный, недоверчивый взгляд – и позволил себе не поддаваться этой недосказанной тревоге.       «Это обычное любопытство. Такое, которым обладают все люди. И в котором нет ничего такого, что стоило бы настораживаться или думать, что он как-то связан с этой тварью или с кем-то еще, кто близок ко мне или к тем, с кем мне приходится проводить время, выполнять обращения и делать вид, что все это хоть немного важно или то, что я хотел бы».       Хэ Сюань молчал, и Ши Уду решил, что его полуправда ему подошла, как только и могла подойти.       Он мог бы спросить про этот праздник, про то, почему вместе с Хэ Сюанем никого нет, и про то, как он вообще решил и захотел зажечь благовония в храме Ши Уду, поскольку никогда раньше этого не делал и не приносил подношений Повелителю Воды.       Но ничего из этого Ши Уду не успел спросить – его отвлек знакомый, подсвеченный оттенками радости голос. Голос, который столько раз спрашивал всякие глупости, дулся на неважные мелочи, рассказывал о вкусе вина в трактирах и о вкусе сладостей в лавках.       Но этот голос он точно не ожидал услышать в этом городе, посреди его серебристых цветов персика, отбрасывающих яркие отсветы фонариков и порывов теплого ветра.       - Гэ! И как тебя найти, если ты выбираешь такие неприметные города?       И Цинсюань весело рассмеялся, довольный тем, что нашел Ши Уду, а потом удивленно замолчал, заметив того, с кем он проводил время и делил неожиданные развлечения.