Пилигрим

       Ночная тьма опустилась на землю. Два небольших небесных шара, что всегда следовали за светом Кирин, оповестили о полуночи. Звали их Аст и Ед — серые титанические глыбы, кружащие вокруг планеты Ириад уже неисчислимое количество времени, излюбленные участники стихов, легенд и путеводных примет.              Зафиксировав нужное положение космических близнецов, какой-то старик в голубом воздушном балахоне с белым колпаком на голове начал спускаться с крыши кубообразного дворца. Пройдя аллею из прекрасных плодово-ягодных деревьев, пожилой мужчина вышел за пределы внутренних городских стен. Остановился он только на широкой, ровной площади, освещённой факелами, в окружении сотенной толпы. В его образе проглядывались типичные черты ринуитской расы, первой по численности во всей пустыне Алинард: коричневатый оттенок кожи, крючковатый нос, карие немного узковатые глаза и довольно высокий рост, сопряжённый с худобой. Вдобавок, человеку в балахоне солидности добавляла борода до груди и суровый, можно даже сказать жестокий, взгляд. Длинные руки пришедшего взметнулись вверх, призывая к тишине, выждав так несколько минут, он начал: — О блаженный народ Меридии! Я Тист Валомеам, личный звездочёт почтенного главы Знатного семейства, спешу сообщить о начале конца и рождении начала. Уже более тысячи лет назад мои предшественники — древние звездочёты, обнаружили цикличность бытия. Они заметили, что за определённый временной промежуток материя за гранью нашего мироустройства приходит в изначальные позиции. Из цикла в цикл далекие светила и близкие нам объекты небосвода ознаменовывают новый отсчёт, именуемый годом, — как и много раз до этого суть сказанного не возымела на толпу эффекта, она ждала развлечений, а не высокопарных слов. Правда, Тист Валомеам всё равно упорно продолжал держать заготовленную заранее речь: — Когда мы обрели это знание, бронза была всевластна над человеком, но начинается следующий исторический круговой виток, — железный. И по замечательной традиции, чтобы отпраздновать преддверие смены времён, объявляется великое празднество длинной в рабочую десятидневную андару. Да начнётся торжество во имя звёзд! — людской одобрительный гул стал ответом оратору, под ним тот и скрылся обратно за стены правительственной резиденции. Вместо него на площадь вынесли огромные амфоры с вином и кувшины с инжирной и гранатовой настойкой.       Пока обычный народ разгорался весельем, черпая всевозможной посудой напитки, освобождающие от забот, жители города из состоятельных районов рассредоточивались по прекрасному ландшафту сказочного парка. Теперь-то запреты улетучивались, и в глазах заискрила вседозволенность.              Высший свет общества ещё весь не собрался, но уже источал похоть и желание. В основном меж деревьев мелькала молодёжь, пожилое поколение не хотело портить своими дряхлыми телами праздник, а средневозрастные мужчины были скорее сторонними наблюдателями, следившими за порядком мероприятия. Статус человека здесь определялся размером гарема, приведенного на праздник, бедные семьи приходили парой, а богатые к множеству жён докупали северных рабынь. Одна неотъемлемая черта, тем не менее, прослеживалась у присутствующих, самых любимых супруг оставляли дома, ведь веселье весельем, только вот роду нужны законные прямокровные наследники. Дети, рождённые в эти дни, объявлялись ничейными и чаще всего отдавались в нищенские семьи за скромную плату, те, получив деньги, выкидывали младенцев в пустыню.              Наконец-то все прибыли, заградительная решётка опустилась, и из своих покоев вышел сам глава Знатного семейства и по совместительству хозяин Меридии. Если бы ни уважение, пришитое к страху на тело могущественной ауры, никто бы ему даже не улыбнулся, а так, минуту назад горделивые головы, склонились перед хиленьким, сутулым, начинающем лысеть правителем, восседавшем на троне. Всевластный лик без каких-либо особенностей сосредоточился на подданных, он думал над воодушевляющей речью, в итоге решил ограничится стандартом: — Приветствую всех здесь собравшихся! Чтобы не прерывать в дальнейшим сладость удовольствий, напомню: четыре дня свободы и безграничных развлечений, четыре дня танцев, песен и «магии» нашего замечательного алхимика, два последних дня будут посвящены покою. Не смею больше вас задерживать. — после этого говоривший встал с трона и ушел во дворец, где его поджидали более чинные и благородные занятия в кругу семьи и самых приближённых друзей.              Последние преграды пали.

***

      Первый этап праздника, как обычно, был самым бурным. Алкоголь туманил разум; красивые голые тела сплелись, словно змеи, под сенью деревьев; бедные наймиты и подневольные ремесленники, неспособные содержать больше одной жены, ходили по борделям, а к оставленным благоверным домохозяюшкам крались любовники. Некоторые свободные люди, для кого этот праздник считался аморальным, спешили покинуть на время город или запирались в домах на засовы. Где-то на третий день этого этапа разным слоям общества начинала приедаться естественная среда, поэтому богачи искали тайных свиданий с прекраснейшими наймитками, их дамы пребывали в томных объятьях пылких слуг. Иногда возникали гомосексуальные связи, однако к ним многие относились пренебрежительно, так что они всячески скрывались.              Второй этап начинался под звук барабанов, обтянутых козьей кожей, и многочисленных духовых деревянных инструментов. Ещё немного хмельные, участники празднества начинали следующую развлекательную фазу. Танцы, песни и спортивные состязания, приправленные к тому же гаданием по звёздам и фокусами шарлатанов из толпы, сближали всех от знатных до бесправных. Единственное, качество фокусов и предсказаний разнилось, так как государственный астролог в лице оратора-звездочёта и придворный алхимик, не тоже самое, что какой-то очередной самоучка-любитель. Так же пышным цветом цвели ставки на победителей спортивных состязаний и азартные игры в костяные кубики или в просторечье кости.              Третий этап, самый короткий, посвящался безвременью и тишине, вместо хвалебных од молчанье, пронизанное тишиной. Здесь воспевалась кратковременная безмятежность жизни, ну и попутно именно в эти дни толпа приходила в себя от бессонных ночей, бывали случаи, когда спали прямо под открытом небом. Большая часть населения бодрилась с помощью обливанья холодной водой, благо живительная влага в колодцах не кончалась. Кто мог себе позволить, те наслаждались чтением дорогих произведений, написанных на вартусной холстине.

***

      Незаметно подкрадывалось окончание «счастливой андары». Потихонечку жители мариота, воспоминая о своих обязанностях, собирались и шли восстанавливать трудовой ритм. Как раз, спеша по своим делам, завязали беседу два давних приятеля. Первый являлся послом от лица Меридии в соседнем городе, второй — чиновником, следящим за довольством горожан. — Ох, друг, как давно я не бродил по родным улочкам. Всё дела, да заботы по наведению мира и понимания с нашими дорогими соседями. Восемь лет я пробыл там как в плену, чтобы последний раз прожить мгновение в чистом блаженстве, дальше старость… — Не отчаивайся, скоро тебя сменит другой посол и, хотя бы умрёшь в родных песках. — неудачно пошутил собеседник, — Будет прекрасная старость в окружении трудолюбивых наймитов, прекрасных женщин и терпкого вина. — Наймиты… Я признаться и забыл это названье. Всё рабы да рабы. — Наш мариот бесспорно самый свободный. Если у других рабская невольность заделалась с самого начала, то в Меридии рабочую силу изначально нанимали, а уже потом стали пожизненно приписывать к нанимателям. — Давно ли ты блюстителем истории заделался? — Как стал главным по наведению порядка в мариоте, так и увлекся. Нужно же разбираться в тонкостях народного сознания. Тебе ли не знать? Сам ведь учил историю наших союзов и войн, для должности посла. — Да, было дело. — Как там дела у соседей? — Ничего особенного. Мелкие восстания раз в шесть лет, да под ковёрная борьба за власть. — Ха-ха-ха, а у нас последний раз восставали лет сорок назад, и то лишь потому что вино скисло. Люди слишком выматываются, чтобы проявлять недовольство. — Зато сколько денег уходит на праздники? — А сколько на подавление восстаний?       Небольшие улыбки пробежались по их лицам. Дальнейший разговор прервала развилка: одно направление петляло ко дворцу, другое к воротам города.              Тем временем, в родную обитель потянулись покинувшие её жители, среди них был и сын Хандия. Сероглазый юноша всё это время пробыл в пустыне, окружённый песчаными ящерицами, прозванными макхи. Размеров эти пресмыкающиеся достигали в человеческую руку, передвигались на шести лапках, чешуя бежевого цвета маскировала их на песке. Часто они заводились как домашние животные, но большинство выживало на суровых Алинардских просторах, охотясь на немногочисленных грызунов. Именно такой дикий клан макх когда-то и нашёл Артий. Долгие поиски расположения увенчались успехом, благодаря задабриванию пищей, тот будучи совсем мальчишкой сумел приручить по началу непокорных чешуйчатых. Сейчас хладнокровные позволяли человеку прибывать рядом с ними, только молодняк на него пока что не одобрительно шипел.

***

      Всё казалось вернулось в норму, но через три дня произошёл странный случай. Один наймит спешил на хозяйскую плантацию, там его ждала работа и возможно пять ударов плетью, если он по итогу опоздает. Люди, мимо которых проходил опаздывающий, как-то странно косились на него. После того как какая-то женщина вовсе перешла на другую сторону дороги, человек не выдержал, схватил с торгового прилавка медный отполированный ковш и обомлел. На лбу наймита красовалось огромное, уродливое, зеленое пятно. Ни вода, ни песок, ни растирание лба в кровь не помогали избавиться от неожиданной напасти. Однако, время поджимало, и удары плетью в данный момент представляли намного большую угрозу. От этого понимания запятнанный чуть ли не полетел к своему господину.              Но на бедном рабочем-виноградаре проблема не ограничилась. Вскоре в течение дня почти все горожане стали замечать у себя на разных частях тела эти зелёные пятна. Многие раздирали кожу, желая их убрать, естественно они только усугубляли ситуацию. На четвертые сутки, после окончания торжеств, у каждого повылазило по второму пятну, и тогда заражённый народ стал кидаться ко всевозможным врачевателям, те разводили руками и показывали на собственную «зелень». Даже главный меридийский алхимик отказался брать взятки за лечение со славами: «Да мне почём знать, как это лечится? Я с подобным не сталкивался». Тут же стала просачиваться информация о том, что некоторых людей болезнь обошла, а именно тех, кто активно не участвовал в «счастливой андаре». Заражённые с завистью начали смотреть на здоровых.              В частности, беда коснулась и бывшего приятеля Артия. Сета собственное проявление болезни поставило в ступор. В день наступления неизвестной хвори, он ходил от кровати до таза с водой, посмотреть не исчезли ли пятна. Когда на следующее утро оказалось, что почти весь город покрылся ещё одной частичкой «зелени», сын плантатора отчаянно вздохнул, и, чтобы окончательно не пасть в уныние, пошёл на рынок. На рынке, к удивлению, шла бурная деятельность: чужеземцы собирались и покидали город, горожане с расшатанными нервами и пустыми глазами смотрели куда-то вдаль, остальные до сих пор не хотели осознавать проблему.              Долговязый парень был из второй группы, просто ещё один желающий успокоится в городском движении. Ну вдруг почему-то отвлекся. Сет узнал торговца, что продал ему рабынь, тот как-то странно озирался, потом вместе с другим торгашом скрылся в переулке. Само проведение толкнула нескладного юнца отправится за ними, в последний момент успев проследить в какую подворотню те свернули, новоиспечённый соглядатай начал слежку, до тех пор, пока из-за угла не послышался шёпот: — Да… Ну и дела… — почесал затылок один из говорящих. — Это ведь, то о чём я думаю? — Похоже дедушкины сказки, оказались не совсем сказками. Удивительно, раньше эта зараза терзала дальтийцев, а сейчас заинтересовалась пустынниками. Странно только, что её спровоцировало? — Вот об этом я и хотел поговорить. У того достопочтенного волса, — купец ограничился лишь титулом работорговца, — у которого я по заниженным ценам и купил живого товару, по деревням ещё буквально лет двадцать назад шастала точно такая же дрянь, жаль не внял слухам с самого начала. Это не иначе как проклятье, посланное нашими Богами. Вот что думаю, мне этих испорченных рабынь уже обратно перепродали за бесценок, тут им в быту и своих рабов хватает… — Биже к делу. — Я боюсь вести их дальше. Если и в следующим городе такое повторится, меня могут заподозрить. Так что, отвезу возницу с рабынями поглубже в безлюдные пески, там с ними разделаюсь, а дальше на их место куплю новых местных без вольниц. — Я-то тебе зачем? — Ты же был наёмником, прежде чем стать торговцем. Поможешь мне в этом «деле», за ценной не постою. — Так бы сразу и сказал. За хорошую монету, всё что угодно. — Вот и замечательно…              Когда сговорившиеся направились к своим торговым палаткам, Сета уж и след простыл. Первым его порывом было направиться к главе Знатного семейства и доложить о причине всего происходящего. Только с каждым новым шагом желание улетучивалось, приходило осознание собственной частичной вины. Ведь именно он привёл этих заразных северянок на оргию, может официально наказания не будет, но кто-то обязательно пырнёт из-за угла в отместку за испорченное личико. В связи с последней мыслью оставшийся день долговязый сын плантатора просидел у себя дома, беседуя с отцом о возможном дальнейшем развитии событий. Об услышанном в переулке решительно промолчал.