In Nomine Tenebrae.

*** Огонь взвился вверх, лизнув языком по спине перескочившей через костер тогруты, что до того нагая, измазанная слоями глины, подобно десяткам другим, плясала возле него, распевая то заунывную, то резко взвинчивавшую темп, прерывистую мелодию. Сноп искр, вылетев, распался, отразившись, затмив белые пятна звезд в отполированной поверхности наполненной чашки, зажатой двумя механическими пальцами азари, что, сгорбившись, сидела на земле возле фрагмента стены, уставившись под ноги, стараясь не глядеть ни в сторону пламени, ни в сторону расположившейся напротив чернокожей женщины, спавшей, подложив под голову костыли, и сложив руки на забинтованном животе. Аллат сделала аккуратный глоток терпкого, горячего напитка, прекрасно зная, что после ее скрутит новый приступ, и, откашлявшись, поставила стакан возле графеновой ступни. Раздался синтезированный голос, но, она, погруженная в порочный круг самобичевания, не расслышала слов, подняв голову лишь тогда, когда черная ладонь легла на здоровое плечо. - А? – спросила калека, переборов желание отвести взор, возникшее лишь второй раз в ее жизни, порожденное жгучей смесью стыда и жалости к себе. - Говорю, можешь винить себя сколько угодно, - ответила сидящая на коленях Найра, - но как получилось, так и получилось. Я не злюсь на тебя. Никто не злится. «Никто не злится. История повторятся», - подумала азари, аккуратно убрав ладонь женщины, криво усмехнулась в ответ, приглушенно заорав от прострелившей щеку боли, раз за разом прокручивая события двухнедельной давности, дабы понять как, как она могла поступить подобным образом, отгоняя возникшее в памяти лицо Исси, когда та узнала о гибели их дочери, что глядела похожим, наполненным подавленной злобой и жалостью взглядом. Они сидели на той же поляне, освещенные полуденным солнцем. Азари так же сжимала в руке чашку, изредка отпивая, чтобы почувствовать вкус, и выплевывая традиционный напиток Шили на траву, любуясь рассказывающей Найрой, облаченной в обтягивающее черное, изрисованное вдоль бока красной вязью платье. - Ладно. Ладно, - ответила Аллат жестами, - у тебя есть что-нибудь другое? Хоть что-то, не связанное с медициной. - Хорошо, - закинув голову, улыбнулась Найра, - но он армейский. Хизир рассказывал. - Он умеет шутить? – практически изумилась Аллат, уже давно считавшая, что, будь тогрута протеанином и родись на два миллиона лет раньше, его можно было бы назвать гораздо менее заносчивым старшим брат их командира. - Падает зелтрон с парашютом. – видя, как нахмурилась азари, врач пояснила, - средство для приземления с самолета. - А, - кивнула та, резко спав с лица, - у нас такие были. Продолжай. - Падает зелтрон с парашютом. У него не раскрывается ни основной, ни запаска, что бы это ни значило. - И? – перебила женщина. - Он отрезает себе гениталии со словами «вы мне больше не нужны». - Зачем? - Дай анекдот рассказать! – слегка повысила голос ее визави, но тут же запнулась, глядя куда-то поверх ее головы. Аллат повернулась, недоумевая, как не услышала подошедшего, чья высокая, закованная в легкий доспех, петлявшая среди мегалитов фигура, приближалась к ним. Она зашипела, но первая, инстинктивная реакция обнажить клинок, была задавлена паникой, неумолимо и внезапно накатившей, столь сильной, что ее швырнуло на колени. Дрожа всем телом, Аллат видела, как человек, чье затененное лицо скрадывали лучи звезды, встает напротив, как резко произносит что-то на незнакомом ей языке. Как Найра, заслонив ее собой, отвечает. Слышала треск и писк сброшенных конденсаторов, предшествовавший визгу боли и звуку падения. Видела тогруту, завалившуюся на бок, судорожно зажимавшую прожженную, окровавленную ткань. Видела длинное, узкое дуло, направленное на ее переносицу. Помнила, как, наконец, сработали рефлексы. Помнила, как отлетел он, объятый фиолетовым пламенем, как тщетно пытался сопротивляться все усиливавшейся гравитации, зажимая культю. Помнила, как рухнула прямо на едва дышащую женщину. Помнила сосредоточенное, небритое лицо Каина, на котором виднелась столь знакомая ей печать обреченности. «Не виновата, как же. Ты же сама в это не веришь», - подумала она, все же пересилив себя и взглянув на костер, позади которого, вдали от танцующих, застыли две высокие тени. Каин отвернулся, перестав созерцать умиротворяющую картину, твердо взглянул в закрытые зеркальными линзами глаза Хизира, поймав себя на мысли, насколько чужеродно выглядели они, облаченные в старую республиканскую броню, среди веселящихся, полуголых жителей Бехота. Рука, до того лежавшая на кобуре, изъяла бластер, сняла предохранитель и протянула рукоятью вперед. Тогрута, даже не шевельнувшись, дабы взять оружие, произнес предельно спокойно: - Говори. - Я предал тебя, крат. Всех нас, - сказал человек, твердо глядя в сокрытые зеркальными линзами глаза старика. - Из-за сестры, - перебил его тот, - И Ли жив. - Так Вы, крат, знали?! – вскипел Каин, едва не швырнув бластер оземь. - Поаккуратнее с оружием, боец. Не ты ли учишь этому молодняк, - заметил Хизир. - И давно? - О тебе? Сразу. О Ли? Неважно. Главное, что они прислали Агельмана, а, значит, надо эвакуировать мирных, – видя вопросительно вскинутую бровь, добавил, - Они не станут нас выжигать с орбиты – максимум, спалят КЦ и пару зажигалок кинут. А пехота добьет выживших. И развлечется. - Как, крат, на Циннагаре? – едва сдерживая гнев, процедил человек, сжав забинтованную руку. - С учет морального облика Ли, как в Куроде-О, скорее всего, - ответил старик, разворачиваясь к танцующим, думая, что сейчас – идеальный момент для атаки, и умоляя богов, чтобы Агельман оказался хоть немного глупее, чем он рассчитывал. - Ну, крат, эвакуируем мы мирняк. Дальше-то что? Вспомним, крат, Сенно? - Да. – последовал сухой ответ. - А моя сестра? - Если ты погибнешь, ССБ не тронет ее. Скорее всего. Сердце человека пропустило удар, стоило ему услышать знакомую аббревиатуру. Подавив желание истошно заорать, он тихо помянул коренное население Короса, вцепившись в рукоять до побелевших фаланг, начав медленно, рывками поднимать оружие, но был остановлен словами старика: - Решать тебе. Но я бы устранил хотя бы угрозу в лице Ли. - И что, они забудут о ней? После, крат, смерти моей? Сенатские шавки? Да не смешите меня, сэр. - Хотя бы ее не будут пытать. Убить, возможно убьют. Я бы убил на его месте, но только после твоей ликвидации. - Дабы не утрать рычаг, если я, крат, сбегу, - понимающе усмехнулся Каин. - Через час собирай их, - старик кивнул в сторону тогрут, - чтобы к рассвету здесь не было ни молокососов, ни граждан. - Что с «барышней»? - Останется. Не хочу подвергать их избыточному риску. Да и потом она, хоть и сломанный, но все же бывший солдат. Каин молча кивнул, глядя в огонь. Яркий свет фонарей и голографических проекций не слепил его, закутанного в несколько слоев ткани до такой степени, что было видно лишь фрагмент его черного, прикрытого прозрачным пластиковым щитком, лица. Он шел вперед, шел, минуя многочисленные заведения, словно роскошный урожай, собранный умелым агрономом, появившиеся тут после прихода республиканской власти, провожая взглядом все еще не починенные, увитые строительными стапелями, строения, некогда познавшие на себе губительную мощь федеральных войск, в том числе по его приказу. Он шел вперед, глазами выискивая нужную вывеску, а когда увидел сплетенные из неоновых трубок слова, сулившие внеземное наслаждение вошедшему, резко остановился, поправив хламиду в районе правой части груди. Он, казалось, давно утративший эмоции, на миг замер в нерешительности, но, вспомнив о необходимости, о его долге перед государством, постучал по обшарпанной, явно недавно выкрашенной в белый двери, и перешагнул порог, брезгливо сунув под нос выскочившему откуда-то полуголому и начавшему хвалебную речь о данной «фирме блаженства» карлику, чип, закрепленный на жевательной резинке. Яркий свет зеленых лампад, заливавший широкое помещение не слепил его, едва сдерживавшегося при виде искалеченных, вращающихся вокруг шестов обнаженных детей самых разных рас, при виде десятков одетых в дорогие одежды посетителей, возле которых крутились искалеченный рабы, при виде Заи, застывшей на коленях в дальнем углу, возле отхожего места. Тяжелая даже на вид цепь обвивала ее исполосованные кольцевидными шрамами конечности, тонкую шею, лишенные почти всех пальцев ладони. Он, подавив в себе желание пробить череп карлику, повернулся к нему, уже считавшему данные и оттого расплывшегося в заискивающей улыбке, молча указал на забрачку, думая о том, что, окажись здесь Ли, у него не хватило бы всех выделенных ему ресурсов, дабы разобрать последствия недальновидных поступков оного. Заю подвели. Ударами заставили войти в маленькую, ограниченную розовым, непрозрачным силовым полем комнату, по наполнению напомнившую ему о пыточных собственной конторы, что забрала чуть больше полувека его жизни. Сняли цепи, но лишь для того, чтобы притянуть хомутами к отверстиям в полу таким образом, чтобы девушка могла дергаться, но не сумела сбежать, растянув как можно шире хрустнувшие в суставах руки и ноги. И, хоть забрачка извивалась, шипела в ответ на действия высоких, затянутых в латекс людей, было видно, насколько привычна для нее эта процедура. - Ну здравствуй, бывший сержант, - смерив взглядом вбежавших работников, дождавшись, пока поле отсечет их о шума борделя, произнес человек, впрочем, невзирая на мерцавший красным шарик, не покидавший его ладонь, не рискнувший снять тряпье с лица. - О, дорогой, - расплылась в насквозь фальшивой улыбке девушка, зашипев, когда сквозь тонкую игла шприца в ее кровь была впрыснута переливающаяся оттенками зеленых жижа. Крик боли неприятно резанул по ушам. Ее выгнуло, вжало в пол. - Что? Где я? – мелко трясясь, произнесла она, буквально впившись глазами в человека, наслаждаясь каждой секундой, свободной от отступившей, длившейся более получаса агонии. - Ну, здравствуй, сержант, - повторил он. - Дэвид? Сэр? – спросила она, лишь теперь удосужившись опустить взгляд, и вновь заорала, - Как? Как я тут? - Гено-Харадан. Моя вина, - произнес он, боясь признаться, что просто забыл о забрачке, теперь судорожно рассматривавшей собственное тело, что ему приказали забыть, и что единственным шансом на освобождение для нее станет согласие на убийство собственного командира. Давид отвел взгляд, уставившись в зеркальную поверхность лежащего на полукруглом столе ножа, тихо прошептал: - Прости нас, Айкан. Но так нужно. Нужно для блага Республики. Хизир сидел, сложив сплетенные пальцы под массивным подбородком, глядя на активно жестикулировавшую Тано, упершись локтями о металлическую поверхность стола. «Наверное, также думало правительство Короса. Также они действовали при виде нашей армады», - пронеслась в его сознании. Он поднялся из-за круглого стола, едва не смахнув наполненную окурками самодельных сигар пепельницу, наскоро сделанную Найрой из десертной чашки, и произнес: - Оставим «а я же говорила». Уходи вместе с мирняком. - И не подумаю! - маленький кулачок, затянутый в перчатку ударил о ребристый металл, - Я буду вместе с вами! Меня мандо, iflos ablah, учили! - А Они кому оставишь? Она итак потеряла мать. Найра остается здесь, и мне ее не убедить. Давай, лишь практически дочку еще и тети! – впервые на памяти тогруты повысил голос Айкан. Маска спокойствия дрогнула, на миг явив ей все ту гамму эмоций, что бушевала внутри старика. И Тано отступила, молча кивнув, выбежала из кабинета. Она смутно помнила, как добралась до завитого, похожего очертаниями на панцирь морской улитки, здания, как принялась собирать вещи, допив оставленный у кровати желтый напиток, с сожалением думая о том, что вскоре им придется оставить все это, начав обустраивать новое место, моля богов, чтобы было кому. - Они! – произнесла она, засунув бластер, обернутый очередной детской рубашкой, в маленький рюкзачок, повернулась на звук, в сторону будто возникшей на самом верху винтовой лестницы, насупившейся девочки. - Они. Вот ты где, - радостная улыбка быстро загасла при виде заплаканного лица племянницы. - Мама. Почему? - Что почему? - Почему ты не отпустишь меня на прощание с Бехотом? Даже будет Ахига там, - она указала в стену, в сторону руин, - А он – человек. А я тут – увидев, как тетя дернула лекку, быстро исправилась, - мы тут. - Нам надо собраться. Надо. Тебе надо покинуть Бехот в числе первых, Онейда. – села на скрипнувшую кровать девушка. - Но зачем? Тано усмехнулась и прикрыла единственный глаз ладонью, дабы ребенок не увидел накативших слез, а оттого не заметила, как Они оказалась рядом. - Не плач, мама, - произнесла она, обняв тетю. - Я и не плачу, доченька, - принявшись гладить ее по шее, произнесла тогрута, - не плачу. «И зачем только взрослые врут? - подумала смежившая веки Онейда, - неужели я стану лгать, когда выросту?». И тут же мысленно исправилась, вспомнив слова человеческого ребенка, уже пять лет жившего среди тогрут: «Если выросту». Она помнила его щуплую фигуру, застывшую, вытянувшую руки к разведенному им же костру. Помнила умный взгляд карих глаз, слишком цепкий для шестилетнего. Знала, с каким трудом он вживался в их юный коллектив, несмотря на почти полное отсутствие попыток задеть по слухам два года тому привезенного Найрой из Корваллы сироту со стороны сверстников, столь свойственных людям. - Они, - произнес мальчик, отдернув руку, когда язычок пламени коснулся вмиг ставшего красным пальца, и повернулся к ней, как и он задержавшейся после урока азбуки, - Я чувствую зло. И смерть, – слеза скатилась по обветренной щеке, - И я боюсь за тебя, Они. За всех вас. Вы не отвернулись от меня, хоть и я другого вида. Вида убийц. Вида насильников, – его слишком взрослые, наполненные какой-то потусторонней ненавистью, слова резали сознание едва улавливавшей их суть девочки, - Согласись с мамой. «Если выживу», - повторила себе Онейда, отстранившись от тети и молча ей кивнув, вызвав новую улыбку и вновь оказавшись объятьях, - «Если выживу». И убежала готовиться к эвакуации. Они покидали Бехот. Каин неодобрительно цыкнул при виде вытянувшейся вдоль главной улицы вереницы разноцветных, еще не до конца оттертых от глины, загруженных массивными рюкзаками взрослых тогрут, возле которых вились несшие легкие холщевые сумки дети, мысленно прикинув минимум семь способов их убийства, как с воздуха, так и с земли, и, вновь помянув жителей Циннагара, обернулся к застывшим по стойки смирно двадцати пяти парням и трем девушкам, что, невзирая на все свои старания, еще не могли называться бойцами. Невдалеке, возле витого дома, виделись две озаренные лучами солнца фигуры. Улыбнувшись Ио с племянницей, человек произнес: - Я никогда, крат, не умел говорить мотивирующие речи. Впрочем, и Айкан тоже не умеет, иначе не поручил бы это дело мне, - несколько смешков прокатились по строю, тут же смолкнув, - Кокьянгвути, Яхсетта, крат, Лольде. Два шага из строя. – девушки, на чьих лицах явно читалось неудовольствие, выполнили требование, - Идите к своим семьям. – и, поморщившись от недовольного гула, продолжил, - Защитите их. Это приказ. Остальные. Те, кто, крат, уверен, что готов окунуться в ад. Кто, крат, знает, что не будет обузой в бою. Два шага вперед. Молодые тогруты, проводив сверстниц взглядом, зашептались, нарушая всяческие понятия о дисциплине, но, вскоре, вся цепочка новичков приблизилась к замершему человеку, что, положив забинтованную руку на рукоять стилета, прикрепленного возле кобуры, криво усмехнулся, назвав имя Галена и еще семнадцати мальчишек, что, понурив головы, отправились вслед за девушками. - Не слишком ли грубо? – положив руку на плечо племянницы, осведомилась Тано, подойдя и поправив лямку рюкзака, лязгнувшего прикрепленной к перетянутому металлической проволокой боку, массивной флягой. - Слушай, Ио. Ни для кого, крат, не секрет, что все, кто тут останется вряд ли выживут. Черт бы подрал Найру. - Я не хочу, чтобы Найру трогал какой-то черт, - вклинилась Онейда, в другое время, наверняка, вызвав бы улыбки взрослых, но сейчас, обиженно насупившись, замолчала после призыва тети. - И черт бы меня побрал. - О чем ты? – недоуменно вскинула лекку девушка. - Иди к гражданским. Крат, я чертовски рад, что был знаком с тобой, - похлопал ее по плечу человек, протянув руку. Тано сжала его предплечье и, не удержавшись, повисла на шее. - Выживи, - прошептала она на ухо Каину, - и убереги нашего слишком глупого гения. - Да, мем, - полушутливо кивнул он, тут же посерьезнев и, отстранившись, обратился к тогрутам, уже не обращая внимания на ушедшую по черной тропинке Ио: - Не будем, крат, рассусоливать. Бегом. Обустраивать позиции. Марш. Он тяжело вздохнул, проводив взглядом восемь затянутых в пусть и качественную, но легкую тканевую броню, восьмерых мальчишек, что ринулись выполнять приказ с тем особенным рвением, какое бывает лишь у обреченных и у неофитов. Рвением, что он утратил очень давно. Рука вновь погладила оплетенную кожей рукоять стилета, а на изборожденное морщинами, покрытое недельной щетиной лицо, выползла смесь отчаяния и усталости. Он бил. Бил и бил, не обращая внимания на разлетавшиеся искры. Тяжелый кузнечный молот раз за разом опускался на раскаленный, еще не приобретший форму, металл, вновь и вновь то вытягивая его, то, наоборот, сдавливая. Он бил. Удар. Черная, легированная сталь вонзилась в разогретый до красна материал, словно пучок плазмы в перекрытие, за которым два десятка лет назад прятался Каин, крича что-то отчаянно оравшему в рацию Айкану. Удар. Будущее лезвие удлинилось, словно язык огня, вырвавшийся из выжженной термобарическим зарядом квартиры. Удар. И шипение, брызги масла, когда защищенная массивной перчаткой рука опустила с помощью щипцов заготовку, чиркнув по плоской стенке квадратной емкости, слишком похожие на брызги крови, измазавшие итак изгвазданный грязью, усыпанный штукатуркой, республиканский доспех. Глаза девочки, так и не успевшей спустить курок, тихо съехавшей по стене. И собственные руки, окровавленные, сжимающие изогнутый тычковый нож с вибрационным модулем. Каин вытер выступившие на лице капли пота, потер забинтованной ладонь переносицу. Вновь поправил стилет, оглянув пустые, затерявшиеся среди деревьев, завитые кверху дома, и тихо сказал, вытянув из нижнего левого подсумка горсть миниатюрных устройств, изъятых им у убитого азари человека: - Надеюсь, ты выживешь, Ини. Аллат видела его, крепившего пластинку за пластинкой, озаренного лучами звезды. Видела, но лишь молча кивнула подошедшей Найре и расположилась рядом с ней на койке, отойдя от окна, думая, что та будто постарела за одну ночь на десяток лет – мимические морщины стали глубже, движения, что даже после ранения сохраняли плавность, стали слишком резкими, а сильно осунувшееся лицо приобрело слишком знакомое ей выражение. Она положила механическую ладонь на колено врача, вызвав изумленный жест лекку и тихо сказала: - Я знать, как это. - Как что? – их взгляды встретились. - Бояться за любимых, – рука описала дугу, вместо головных отростков передавая информацию, - И я никого не смогла защитить. Но ты права, Найра. Как было, так и было. И как будет, так и будет. Тогрута хмыкнула в ответ, сжав холодный графен ладони, мысленно повторив слова подруги, уже который день удивляясь тому, что голос, принадлежавший той, другой, более не преследовал ее, после разговора с Явившимся, и не зная, радоваться тому, либо же опасаться за собственный разум. Она помнила как кричал в камеру джедай, разнося гравитационными искажениями волна за волной отсеченный электроникой сектор лайнера, как разбивалась его воля о приглушенный, не прекращавшийся шепот в ее сознании. Как замер он в позе лотоса на полу, готовясь к разгерметизации отсека. - Да, Аллат, - произнесла она, вставая и, порывшись в одной из коробок, на боку которой красовался логотип «Асагату», достала наполненную черной жидкостью пузатую бутыль. *** - Алкоголь – зло, - усмехнулся бармен, глядя прямо в пересеченное длинным, еще не до конца зажившим шрамом, ухоженное, явно лишенное лазером даже намека на растительность лицо человека лет тридцати, что расположился на высоком стуле, сняв и кинув прямо на стойку коричневую истрепанную крутку. - Бесплатные советы здорово сокращают срок жизни, - бесцветным голосом заметил посетитель, сделав заказ и, изъяв из нагрудного кармана белой, дешевой рубашки, чип на несколько сотен кредитов, аккуратно положил его напротив наполненного, переливавшегося желтым стакана, подумав, что впервые со сметри матери решил напиться, дабы залить бушевавшую ярость, дабы не сорваться, не отправиться на карательную миссию на Циннагар, не спалить дотла бордель, откуда его непосредственный командир совершил последний звонок. «Что-то ты слишком сентиментальным стал, дружище», - мысленно усмехнулся Агелман, пригубив напиток и тут же выплюнув его обратно под смех немногочисленных посетителей. «Нет. Просто я давно не был в таком дерьме», - ответил сам себе человек, нащупав рукоять бластера.