In Nomine Tenebrae.

*** Грозовые облака медленно пылили, постепенно стягиваясь в воронку. Щепки, поднятые порывами слишком сильного, чуждого Шили ветра, хлестали сгорбившуюся тогруту, что сидела, скрестив ноги, на маленькой, рваной площадке из зеленого стекла, среди поваленных, разбросанных в строгом геометрическом узоре, деревьев, шепча одними губами слова, хоть и известные любому представителю ее вида, но позабытые ей много десятилетий назад. Слова, однажды вырвавшие ее из оков чужого разума. Черная, покрытая сетью белых линий, рука, покрепче запахнула черное, украшенное красной вязью традиционное платье, а затем, почти коснувшись лежавшего рядом с коленями цилиндрика, дотронулась до подбородка. Беззвучный распев прекратился и Найра, не веря, что со всем своим врачебным опытом, поступает так, как действовали ее далекие предки, жадно впилась в собственную ладонь. Разжав рот, резким движением швырнула капли фиолетовой крови, поднимая взор к черным небесам, сквозь которые лился бледный свет. Тучи взвились, словно живые. Затрещали, заворочались обожженные, изрытые лишайником стволы, будто младенцы в колыбели. Громыхнуло. И грянул безжалостный, мощнейший поток воды, мгновенно прибив к запеченной земле поднявшуюся труху, но тогрута, силясь разглядеть в сюрреалистичных картинах хоть грамм смысла, уловить малейшую тень, не видела ничего, кроме серых, вьющихся, колышущихся облаков. Наконец, проведя не один час с запрокинутой головой и отключенным имплантатом голосовых связок, она уставилась на собственную, промокшую, прилипшую к телу одежду. Встала, проклиная боль в затекших суставах. Нагнулась, дабы поднять батарею и замерла, услышав знакомое хриплое дыхание, но, резко развернувшись и увидев изувеченный лик, поняла, что ошиблась в узнавании – позади нее стояло высокое создание, кое можно было бы принять за человека лишь по ошибке, даже не будь оно сплетено из щепок и ливня. Со спокойного, обожженного, пересеченного двумя рубцами лица, взирал единственный глаз, чей зрачок, будто скомканный из глины, яростно пульсировал. «Неужели, это - не небылицы», - Найра поежилась, ее лекку взвились, когда она поймала взгляд Явившегося, ощутив, что тот глядит в основу ее личности. И, хоть ее разум, за последние годы привыкший полагаться лишь на голую логику, буквально орал, умолял ее бежать отсюда, забиться в самый дальний угол кабинета, залить происходящее спиртом, дабы хоть так вычеркнуть не вписывающееся в обыденную картину мира, тогрута распрямилась, вернув контроль над телом и задала лишь один интересующий ее вопрос, даже не удивившись, что гортань, чьи голосовые связки, десять лет назад пораженные раком и оставшиеся на операционном столе одного из отделений «Асагату», способна воспроизводить ставшие непривычными, не синтезированные имплантатом звуки. - Боги помогут нам? По лицу Явившегося пробежала судорога, будто он хотел усмехнуться, но какая-то сила запретила ему. Тонкие губы приоткрылись, обнажив мелкие, сверкнувшие серым блеском графита зубы. - Мы сделали все, что могли. Из-за Ракат нам никуда более нет дороги, - раздался хриплый, прерываемый приступами кашля, бас в ее сознании, - Бехот падет. Грядущее более не родиться. Ужас, на миг отпечатавшийся на лице Найры, сменился животной яростью, и она с диким ревом рванула вперед, но лишь упала в груду щепок, завалившись на спину, оцарапав запястье об облепленный грязью небольшой камень. И зашлась плачем, не обращая внимания на порывы ледяного ветра, пустым взором глядя на разверзшиеся небеса. - Все, что могли? Неужели Аллат?.. – прошептала она. Азари, проводив взглядом капли воды, что, проникнув сквозь усеянный разноцветными разводами, купол слабого силового поля, проредили голограмму, отображавшую написанные неровным, скачущим почерком заметки, с сожалением поднялась из-за импровизированного стола, коим служил каменный огрызок какого-то строения, и принялась аккуратно складывать исписанные родными символами, скрепленные сквозь отверстия выцветшей нитью, глиняные таблички, расфасовывая их по отделениям большой холщевой сумки, накинутой на шею. Вот уже много дней она проводила среди заросших, потрескавшихся камней, не могущих именоваться даже руинами – настолько сильно время сточило величественные строения, миллионы лет назад высившиеся здесь. Камней, что разрешили посетить, едва она, узнав про них в электронной копии брошюрки для туристов, подняла этот вопрос. Азари помнила тот тяжелый, осложненный все еще не преодоленным языковым барьером разговор трехнедельной давности с рослым краснокожим стариком без пигментного рисунка, что зашел в ее палату, даже не имея при себе оружия, в отличие от топтавшегося возле входа молодого охранника, не тянувшего даже на призывника по меркам тех, кто пережил Жатву. - Аллат? – уточнил Хизир, коротким движением ладони отослав юнца. Женщина коротко кивнула в ответ, встав с койки, держась за двойной костыль. Заглянула в приторно-добрые глаза. - Не надо, - с трудом прошептала она, переждав, пока замерший, сложивший руки на груди, старик произнесет несколько предложений на непонятных ей, но, очевидно разных языках. - Не надо что? Спрашивать твое имя? - Нет. Пытаться говорить, знать ли я говорить. - Не надо? Мне надо, хоть я и не могу, убить тебя, дабы обезопасить Бехот, - улыбнулся он почти искренней улыбкой. - Ты смочь бы, - кивнула она, - Так почему? - Благодари Найру. - Неужели тот, кто смертью пахнуть, послушаться ту, кто жизнь? – с огромным трудом сформулировав предложение, сказала азари, - Я бы не мешкать. - Я вижу, - отчеканил тогрута, на миг утратив всю приветливость, но тут же совладав с собой, - Но не могу поверить тебе. Ни в твои намерения, ни в твой рассказ. - Наши не мочь поверить, пока не придти многорукий тень. - А что ж не «комбайны», - улыбка старика стала столь мерзкой, выбивающейся из его поведения усмешкой, что не видь Аллат настощие оскалы, то непременно бы попятилась. - Послушать, Айкан, - она скривилась, - хотеть убит – убить. Я не говорить. Я предупредить о них. Я слишком устать. И не хотеть бойня, – взор ее скользнул по заплатанной жилетке, сквозь новую ткань которой все же проглядывал зеркальный материал подкладки, - А ты желать. Ты не мочь без того. - Ты ошибаешься, - он сел на край кровати, прикрыв глаза, - я хочу лишь выживания Бехота. Хотя бы нашего села. Насрать на Шили. Я не верю тебе, хоть твоих генов и нет в наших базах. Ты жива лишь из-за Найры. Но еще раз подвергнешь опасности хоть кого-то, и я выполню свою задачу. - Нас не оставить это. – закрыла веко женщина, - Чего бы мы не желать. Она помнила, как долго они молчали, подобно двум изваяниям из давно ушедших эпох, пока, наконец, старик не сказал: - Я разрешу тебе посетить руины, но ты поселишься там и больше никогда не подойдешь к Бехоту. Азари, словно сейчас, видела, как он вышел, не оглядываясь, не боясь повернуться спиной к калеке, как вбежала Найра, недовольно дергая лекку, как шли они вдвоем через лес, одетые в одинаковые черно-белые халаты из гардероба тогруты, что вела ее, по дороге рассказывая об особенностях джунглей. Азари помнила, как с наслаждением вслушивалась в звуки синтезированного голоса, ковыляя, постоянно проваливаясь в подстилку, помнила, как женщина, повинуясь внезапному порыву, подхватила ее, ничуть не беспокоясь о могущих активироваться боевых рефлексах последней. Помнила горячее дыхание и запах фиников и свежескошенной травы. Собрав все вещи, Аллат тряхнула головой и, зашипев от прострелившей шею боли, направилась к прикрытой шалашом, сплетенной из веток кровати, на которой, почти касаясь пластиковыми трубками лунки из-под костра, лежала стопка пакетов с физ. раствором. Дойдя, она легла, подложив под фестоны сумку, как делала уже много раз, и прикрыла веко, пытаясь осмыслить прочитанное сегодня. То, что ввергло ее в пучину отчаяния, грозившую сорвать все ограничения с инстинктов. Казалось бы, доказательство уничтожения Жнецов, выбитое на хоть и очень изменившемся, но узнаваемом родном языке, ровно, как и приобретенная после сотен манипуляций уверенность в отсутствии даже малейшего влияния на разум, должно было заставить азари ликовать, но вместо это она чувствовала лишь горечь и жгучее осознание бессмысленности, не в силах понять как. Как какой-то потомок обезьян мог преуспеть там, где едва не погибла ее нация, потеряв миллиарды в войне на уничтожение, утратив самое ценное в жалкой попытке выживания. Не в силах принять напрасность жертв. Не в силах признать, что все те разумные, чьи лица вновь и вновь возникали перед ней, стоило прикрыть веко, погибли напрасно. Не в силах поверить, что ее цивилизация возродилась из пепла Жатвы лишь для того, чтобы сгинуть, едва пережив заключительный, ознаменовавшийся гибелью пожинателей цикл. Она помнила, как, шатаясь, не сумев уберечь Атамэ, брела по разрушенным улицам, боясь каждого шороха, как раздавались вдали редкие уже раскаты протеанских орудий, как дышали на нее разложением и озоном сбитые десантные боты, когда она, потерявшая в последнем бою практически все оружие, обходила их, стремясь донести до относительной безопасности переливающийся информационный кристалл - то единственное, что осталось от великой ученой. Как вела она чудом найденную, уцелевшую квадратную тушу «Баира» к спутнику Тессии. Как вместо бойцов Протеанской Империи встретили ее полчища хасков. Как она, сумев вернуться на борт, рванула истерзанный транспорт прямо в экспериментальный ретранслятор, что заработал при ее приближении. Как дернула она чеку плазменной гранаты, когда зубы кибернетического создания вонзились в ее левую руку за миг до перемещения. И теперь, лежа посреди чужого леса, вслушиваясь в приглушенное дождем пение неизвестных птиц, положив здоровую ногу на пакеты с единственным доступным ей питанием, она разрыдалась, впервые с того момента, как лезвие ее клинка вошло под челюсть порабощенной Жнецами Абек, а в разуме билась единственная разумная, не затуманенная еще мысль: - Зачем? Зачем все это было? Порыв ветра, едва не сорвавший крепления шалаша, был последним, что она ощутила, проваливаясь в забытье. Они поежилась, вновь натянула лук, глядя в глаза лани, что принюхалась, дернула ухом, но, фыркнув, опять опустила голову, жадно лакая воду из ручья, в бурлящий, изрытый ливнем поток. - Не целься слишком долго, - постучав по спине племянницы и подождав, когда та обернется, расслабив тетиву, одними жестами объяснила Ио. - Но мама, я не хочу ее убивать, - шепотом ответила девочка, заставив парнокопытное животное вновь насторожиться. - Ладно, - улыбнулась девушка, положив руку на ее плечо, а затем издала жуткий, гортанный звук, столь похожий на клич акула, что даже Онейда попятилась, наверняка свалившись бы со склона, прямиком на место убежавшей лани, если бы не цепкие руки тети, - Но тогда искать и обрабатывать ягоды будешь ты. - Все лучше, чем убивать такое милое создание, - вызвав очередную улыбку взрослой, сказала на миг поникшая из-за взвалившихся на нее обязанностей Они, - Тем более ради какой-то еды. Ио приняла оружие из маленьких рук и, спрятав стрелу в прикрепленный к коричневой, пересекавшей двумя истрепанными ремнями алые пластины брони, накидке колчан, повела племянницу знакомой тропинкой, краем глаза отмечая, как ловко та огибает лианы, как осторожно идет, постоянно глядя под ноги, стараясь не задеть крупных насекомых, активизировавшихся в ночное время суток. Глубоко вздохнула, уже сейчас представляя, насколько хорошая из Они выйдет охотница, и, ненадолго остановившись, жестами приказав девочке вжаться в дерево, обернулась, соскользнув к его корням, продолжив говорить, дергая лекку, старательно подбирая слова: - Я рада, что ты не хочешь убивать. Но иногда нужно. - Мама, не говори, как Каин. «Убей, или убьют тебя», - искривив личико, выдала Они все также в голос, но после короткого жеста Ио добавила уже молча, - Когда же может быть нужно убийство. Ведь это – очень, очень неправильно. Тано улыбнулась в очередной раз и, ловко поднявшись на четвереньки, выпрямилась, потрепав девочку по плечу. - Идем домой, - сказала она. - А как же ягоды? - Завтра соберешь, - усмехнулась Ио, делая пометку в памяти поговорить с Каином. «Как там Гален сказал – строит из себя великого воина? – подумала она, учуяв нужное направление раньше, чем глаза зацепились за знакомые ориентиры, - Нет, на это как раз он имеет право, а вот вмешиваться в воспитание чужих детей – навряд ли». Тано осторожно ступила на скользкий склон, ухватив недовольно зашипевшую девочку за воротник, усмехнувшись при мысли о том, что недавняя неудача хоть и сделала человека гораздо более дерганным, но, очевидно, заставила учетверить усилия. «Интересно, смогла бы я на второй день после ранения обучать драных сопляков», - пронеслась в ее сознании мысль одновременно с образом опирающегося на больничную трость смуглого небритого уже третьи сутки мужчины, что застыл позади целящихся, стреляющих и просто лежащих на траве почти еще детей. В ее нос вновь ударил приторный запах колто, исходивший от еле видимой из-за разноцветной безрукавной рубашки повязки-фиксатора грудины. - Гален, крат, не ##### с такой скоростью. Ты, крат, не в борделе, а карабин – не шлюха! – опустив монокль, процедил Каин. - Это у Вас только шлюхи и могут быть, - отозвался поднявшийся с травы молодой тогрута и, откинув поставленное на предохранитель оружие, резко развернулся в его сторону. - Ну да, крат, ведь у тебя целых две девушки. Безотказных, а, главное, верных. – улыбнулись в ответ; морщины, не столь давно избороздившие осунувшееся лицо, ненадолго разгладились, - Или, даже пять. Продолжишь, крат, жать на курок с такой скоростью, - он плавно извлек из набедренной кобуры собственный бластер, даже на вид более дорогой и качественный, - И лишишься руки. – прислушивавшиеся к перебранке тогруты, прекратили стрельбу по мишеням, что, в большинстве своем были приваленными к валунам фрагментами пластиковых стен, изумленно проводив взглядом рванувшего на инструктора с воинственным кличем Галена. - Крат! – прошипел оный, прижимая заведенную в захвате руку к спине юнца, - Совсем из ума выжил? - Ты, #####, хотел руку мне отстрелить. - Чего? – опешил Каин, даже перестав ненадолго употреблять слово-паразит - Нет, идиот. Я пытался тебе объяснить, что если ты продолжишь палить в том же темпе, то твоя ###### энергосистема оружия пойдет вразнос, ибо то – хаттское #####, в отличие от моей малышки. – пистолет вернулся в кобуру. - Может, отпустишь уже парня, - вмешалась Ио, что сидела на ближайшем валуне, скрестив обнаженные до колен ноги, помешивая подсоленный набор трав в дымящем прозрачном стаканчике. Каин нехотя разжал руку, пробурчав что-то под нос, но снова был вынужден уклониться от пусть и умелого, но недостаточно быстрого удара, контратаковав в ответ. - Что ты творишь, Нарр? – присев на корточки, дабы заглянуть в глаза распластавшемуся у его ног парню, произнес он, еле сдерживая злобу, а затем встряхнул его, приведя в сидячее положение, чтобы тот не захлебнулся льющейся из носа кровью, и разогнулся, - Нас, крат, прилетят выжигать через неделю. – на миг запнувшись, поправился, - Может и через день. А вы, крат, еще зеленое стадо тупи. Вы, крат, ни на что не годны! И да, - безразличные карие глаза уставились на злобно посмотревшего, безуспешно попытавшегося самостоятельно вправить челюсть, Галена, - Злость и отвага – чертовски хорошо. Но лишь когда она подчинена, - затянутая в тонкую черную перчатку рука слегка постучала по виску, а затем устремилась к лежащему, - разуму. Нарр, отвергнув широкую ладонь человека, поднялся сам и, добредя до позиции, сел на забитый песком белый мешок, вертя в руках поднятый по дороге бластер. «Надеюсь, он не совершит очередную глупость. И что же, manjalaqi, на него нашло?», - с сожалением отставив напиток в сторону, подумала Ио, спрыгнув на обдавшую холодом босые ноги траву, слегка поежившись от ветра, продувшего легкую серую майку, обнажавшую впалый, исписанный с правой стороны замысловатой вязью татуировок, живот, и такие же застиранные, явно видавшие лучшее время, штаны, державшиеся на крутых бедрах лишь из-за пришитого обрезка кабеля. - Угомонись, друг, - вновь опершись на костыль и откашлявшись, сказал Каин, сплюнув вязкую алую слюну, - И дуй в мед часть. – тише, едва различимо, добавил, - то есть крат знает куда, за сорок километров. Но Гален, вбитым за месяцы тренировок движением пере подключив картридж и дождавшись характерного писка, сжал рукоять оружия до белизны с красных костяшках пальцев. Их взгляды – полный злобы и разочарования взор мальца и спокойный, внешне безразличный – бывшего солдата - встретились, и тогрута, наконец, принял решение – резко рухнув вниз и развернувшись, он три раза вдавил курок. Бластерные болты, с громким писков вылетев из мигом перегревшегося ствола, легли четко в центр мишени, прожегши пластиковую плиту ровно в отмеченном черном перекрестьем месте. - Дурак, - помассировав переносицу свободной рукой, обреченно произнес Каин и, в три движения оказавшись рядом, вырвал пистолет из рук ученика, даже не поморщившись, когда кожа ладони зашипела, пойдя пузырями от прикосновения раскаленного металла, - Ио, - обратился он к хоть и удивленной, но не подавшей виду девушке, - забери Нарра, пока он нас всех не угробил. Но юноша, тяжело поднявшись, опираясь на мешок, сам подошел к подскочившей тогруте и, понурив голову, удалился вместе с ней с территории стрельбища, краем уха слыша едкие комментарии Каина, распекавшего его товарищей за малейшую неосторожность, либо ошибку в обращении с оружием. «Черт, надо поговорить с мальчиком, - пронеслась мысль в сознании оглядывавшейся и придерживавшей тихо сопевшую Они за воротник Ио, - А то забросит это дело. Rankor bo’q! И подохнет в первом же бою. Хотя, у нас и шансов нет. Так что, если парень хочет остаться здесь, пусть засунет гордыню в ko’tinga и тренируется!, - и вновь она припала к земле, уведя за собой девочку, и, приготовив коммункатор, - Но как же я была бы рада, чтобы хоть его не было в той бойне!». - Khein! – разрезал тишину ее голос, когда пьезоэлектрический излучатель короткой серией писков уведомил тогруту о готовности канала связи, - Bu Tano! Biz chegaradan o‘n kilometr uzoqlikdamiz. Минуту в эфире был слышен лишь треск помех от начавшейся грозы, да эхо собственного дыхания, но, затем, после звукового сигнала, донесся гулкий голос, словно его обладатель сидел на самом дне колодца: - Да что ты, что Найра на нативный переходите? – раздалось два глубоких глотка, - Может, я и не идиот, но что мешает говорить на общем. - Говорю, - ответила Тано, про себя подумав, что, возможно, недооценила последствия поражения для товарища – таким словоохотливым, особенно не по делу, он не был никогда за недолгие четыре года их знакомства, - мы рядом с Бехотом. Скажи нашим матерым ветеранам, - в звонком голосе просквозила ирония, - чтобы не проявили излишнее рвение и не загасили нас ненароком. - Отбой, - коротко произнес мужчина и зажал кнопку коммуникационного браслета, а затем бросил отключенное устройство на накрытый некогда изображавшей горный пейзаж, а теперь покрытой разноцветными разводами, скатертью, железный, плохо сваренный из неодинаковых кусов арматуры стол, едва не задев рамку отпечатанной на белой термобумаге фотографии, с которой глядела привлекательная, но слишком юная, еще не избавившаяся от угловатости подростка, девушка. - Вот так-то, Ини, - проговорил он, вновь наполнив стакан черной жижей из непрозрачной, дурно пахнувшей бутыли. Тяжело вздохнул, глядя на не сменянный уже вторые сутки, обернутый вокруг жесткого серого каркаса, бинт, и, в один глоток осушив склянку, усмехнулся, про себя заметив, что лишь однажды он точно так же пил выписанную лекарями гадость, только раздет по пояс он был по другой причине. Узкое, заставленное двухъярусными койками и вытянувшимися вдоль стен однотипными шкафами, помещение кубрика, казалось, пропитала терпкая смесь пота, оружейной смазки и запаха самого дешевого табака, что больно бил в нос даже почти привыкшему к подобным ароматам за два года службы Каину, злобно глянувшему в сторону беззаботно растянувшегося на втором ярусе, попыхивавшего сигарой командира, одного из двух разумных, что, как и Агельман, даже не обращал внимания на сидевшую напротив забрачку, из всей одежды имевшую лишь тонкие, просвечивающие трусики, да черный бюстгальтер, и, под гоготание собравшихся вокруг однополчан, потянул новую карту из рассыпанной прямо поверх сваленной в одну кучу амуниции колоды. - Вскрываемся, - сказал он, молодой еще парень, но, перевернув картонку и прочитав плохо намалеванную с обратной стороны цифру, едва ли не кинул ее обратно, про себя отметив, что они, собравшиеся вокруг наскоро сделанного из двух поваленных ящиков стола, скорее напоминали вернувшихся из рейда работорговцев, или отмечавших удачную сделку контрабандистов, чем почти стопроцентных смертников, что завтра будут брошены на очередной бездарный штурм непокорного Циннагара. «На черт лить кровь ради этих уродов. Ради драной гауптвахты? Или мизерного жалования? Пожалуй, хорошо только Агельману», - мелькнула мысль, тут же задавленная вбитыми пропагандой шаблонами, и Каин, устыдившись собственным размышлениям, предпочел сосредоточиться на игре, которую он, впрочем, к едва ли не физически ощутимому недовольству как мужской, так и женской части коллектива, в лице единственной полуодетой девушки, явно проигрывал. - Не подведи, дружище! – выкрикнул Торес, высокий парень со слишком длинными для соответствия уставным требованиям рыжими волосами, но тут же был заглушен десятком других болельщиков и троих голых игроков, выбывших еще в самом начале, и теперь стыдливо прикрывавших пах кто кителем, а кто – форменной рубашкой. «Было бы из за чего стесняться», - криво усмехнувшись недавно увиденному малоприятному для мужского взгляда, но, очевидно, продававшему забрачку, зрелищу, парень выложил все четыре карты на стол символами вверх. Девушка, игриво подмигнув и обворожительно улыбнувшись, повторила его жест. Каин недовольно цыкнул, увидев двадцатку, что против его минус тринадцати, означало полную победу забрачки. - Давай, солнышко! – прокричала она, попытавшись откинуться назад, но, уткнувшись в прут каркаса койки, тихо зарычала, вновь ссутулившись, - Танцуй! По комнате прокатился разочарованный выдох, а отсалютовавший забрачке выпитым до дна бокалом с рыжей гадостью парень, хмурясь и не позволяя себе материться, скинул армейские берцы, забрался на импровизированный помост, одновременно мысленно ругая и хваля Айкана, что едва заметив склонности команды, запретил им играть на деньги. «Боюсь представить, что бы сейчас было», - под двумя десятками глаз двигая бедрами подумал он, подтянув ногу, дабы снять не стиранный уже третью недель носок и застыв на мгновение, услышав преисполненный иронии голос Агельмана, что рассматривал продавленную матрасом сетку, устроившись на нижнем ярусе самой близкой к выходу кровати и, подкидывая желтый мячик, читал бумажную книгу в кожаной обертке: - О, какая грация. А ты мастер, я смотрю. Неужто подрабатываешь, а не отдыхаешь во время отгулов? - Ну что ты, в сравнении с тобой я – жалкий неофит. Я ж не рос в борделе, – произнес Каин, лишь после скрипа койки поняв, что сказал лишнего, попавшись на уловку неуравновешенного друга, что, спокойно обогнув не обращавшего внимания на происходящее командира, подошел к нему. В глазах потемнело от удара справа. Его отбросило на стол, но слишком тонкие для бойца руки ухватили его, не дав упасть и вновь нанесли удар. Каин, заблокировав ладони Агельмана, подтянул его к себе, намереваясь ударить лбом в переносицу, но опоздал, распластавшись на ящиках, отхаркивая кровь и выбитые зубы – дало о себе знать не так давно полученное ранение. - Ли, отставить, - донесся сквозь шум в ушах спокойный голос Айкана; раздетый по пояс человек приподнялся на локтях, кивком поблагодарив за помощь забрачку, - какого дьявола ты творишь, - красный кулак с треском врезался в челюсть зачинщика, но тот, пошатнувшись, лишь сплюнул на рифленый пол, и, даже не попытавшись вправить вывих, вытянулся перед командиром, что затянувшись пару раз огарком перевязанной бечевкой сигары, на коей еще виднелись едва различимые надписи и изображение какого-то графика, произнес, - Играете в драный пазаак – пожалуйста, но не смейте себя калечить. Это – задача кратов, не ваша, - трое солдат согласно хмыкнули, - И, вообще, через недели пребывает та вошь из штаба, так что… - Та вошь из штаба уже здесь, - перебил его ласковый, почти подобострастный голос, впрочем, не сочетавшийся с холодными, лишенными даже намека на интерес, глазами, взиравшими со слишком холеного, хоть и изрытого многочисленными рубцами, лица человека в коричневой робе, что будто возник из воздуха прямо возле запертого люка. Каин видел, как Айкан, медленно развернувшись, но, не подумав вытянуться с криком «сэр», и даже не убрав сигару, подошел к незнакомцу, произнося: - Дай приказ о твоем назначении, боец, - а когда тот почти не отреагировал, невзначай положив руку возле блеснувшего на миг цилиндрика, закрепленного на широком поясе, рядом с хлыстом, добавил: - Слушай, гражданский, - его собеседник иронично изогнул губы, но затем вновь надел маску всепрощения и доброты, что выигрывала конкуренцию оной у тогруты, - Либо показывай приказ, либо дуй отсюда с моего «Молотоглава». - Прошу вас, сэр, - шутливо выставил вперед обе ладони в защитном жесте человек, изобразив утрированный испуг, - Большой и страшный вояка, не убивайте меня, - а затем, вновь успокоившись, напряг их, будто впившись пальцами в воздух. Каин, завалившись на бок, старательно делая серию мелких, необходимых при борьбе с боевым отравляющим веществом, вдохов, увидел, как усмехнувшийся и явно хотевший сострить Агельман, подобно другим, рухнул на колени, схватившись за горло. Только тогрута остался стоять напротив облаченного в робу, размеренно говоря, словно не замечая постепенно скапливающейся возле ботинок лужи собственной крови: - Отпусти их, je’tii. - И с чего я это должен делать, - с издевкой в тоне был дан ответ, - Я могу вас всех расчленить тут, и меня Орден лишь пожурит немного, если узнает, конечно. - Узнает, - пообещал Хизир, дернув лекку в одном ему ведомом направлении, - как и весь наш флот. - И что же мешает мне выжечь твою ###### камеру? – нахмурившись и посмотрев в сторону плинтуса, вопросил джедай. - Самый примитивный запал и два килограмма барадия, - Каин, хоть и находился в полуобморочном состоянии, ровно как и не мог видеть, глядя в широкую спину Айкана, но готов был поклясться, что его практически всегда спокойное лицо сейчас исказила брезгливая усмешка, - Так что иди отсюда, тепличный мальчик, и отрывай лапки другим паучкам. - Я это так не оставалю, - почти прорычал человек, - я заставлю вас подчиниться своей воле! И весь мир узреет… - Приказ о твоем назначении. Будь добр. – дернув лекку в очередной раз, перебил его офицер. - Лижи мои тапки! – приказал деждай и Каин ощутил, как невообразимая сила, до того блуждавшая на задворках сознания, впилась в его разум, ровно как и в разумы его товарищей, что так же, как он изогнулись дугами и заорали, ухватившись за головы. - Иди отсюда, тепличный мальчик, - повторил Айкан чуть более собранным тоном, словно, в отличие от подчиненных, не ощущал никакого давления. Лишь после, когда джедай, пообещав все мыслимые кары и растеряв остатки самообладания, выбежал вон, Каин сквозь отступающую пелену агонии, наконец, восстановив дыхание, увидел, как тогурта позволил себе тяжело выдохнуть, грузно опустившись на край койки и, вытерев окровавленный подбородок чье-то подушкой, произнес: - А цилиндрик-то генеральский. Сука! И мы этой падле вынуждены подчиняться. ###### фанатики. «Да, мы весьма неплохо ему подчинились, - подумал Каин, пригубив очередную порцию кисло-соленого напитка, а затем, поставив стакан на место, вновь потянулся за браслетом - Жаль, что с Ли так не выйдет. Как он мог стать этим из пусть и убийцы, но честного убийцы? Куда дел клятвы нашей роты? Черт, ведь он дал сделать с собой много хуже того, что творили с ним и его матерью в борделе драные трандошане.». Отдав короткие распоряжения бойцам и, с помощью костыля поднявшись, он дошел до заправленной койки, слыша, как скрепит под тяжелыми берцами деревянный паркет, в редких щелях которого, сквозь паутину, можно было рассмотреть темно-серый материал пола. Пересеченная продольным шрамом, скрытым под изящной татуировкой рука сорвала покрывало, а человек, впервые со второй высадки на Большой Корос, изменив привычкам и не став складывать оное, не снимая вонявших землей, колто и озоном джинсов, лишь стряхнув ботинки, завалился на кровать, нащупав возле висевшей у изголовья кобуры рукоять карабина. Достал оружие, мельком, будто в последний раз взглянув на погруженную в желтый, порожденный вступившими в противоборство с первыми утренними лучами электронными лампами, сумрак комнату, и, обхватив дуло губами, положил палец на спусковой крючок. *** Он двигался. Он скользил между ветками, обхватывая многочисленными сочленениями конечностей исполинские, изрытые лишайником стволы, принюхиваясь, дергая головными отростками, уже вычленив из лесных обитателей будущую жертву, чья темная, сжимавшая светящийся разноцветными лучами предмет фигура брела внизу, шаркающей походкой разбрасывая полусгнившие листья. Он двигался. Он думал одной четвертой частью сознания о забавах богов, по чьей вине единственным существом, способным прокормить хоть кого-то из многочисленного выводка, не столь давно увидевшего этот мир разом с гибелью его жены, была женщина вида, столь близкого к его, что подобное можно было бы назвать актом каннибализма. Он двигался. Она, словно что-то почуяв, остановилась и рухнула на колени, но тут же поднялась и, привалившись к фикусу, давно облепившему и убившему своего хозяина, посмотрела влево вверх, туда, где он двигался. - Акуул, - беззвучно прошептали ее губы за миг до того, как небольшая, чуть выше средней тогруты, туша, скользя, оказалась возле нее. Их глаза – четыре светящихся серебром и пара уставших, излучавших лишь обреченность, встретились, прежде чем острые, сверкнувшие в лучах предрассветной звезды, зубы, устремились к ее шее. И застыли. Он двигался. Он скользил между ветками, устремляясь прочь от ошарашенной тогруты, прочь от возникшего перед его мысленным взором обезображенного лика, прочь, прочь от требования, слишком ярко вспыхнувшего в сознании, чтоб быть чем то другим. - Акуул, - повторила Найра, обессилено сев, глядя на зажатый в ладонь кристалл, думая, надеясь остатками рассудка, что все это – галлюцинации, что еще немного, и она очнется в кровати с жуткой головной болью и сухостью во рту после очередного срыва, соберется, и, проведя два часа в обнимку с унитазом, извергая рвотой остатки коньяка, пойдет на дежурство после контрастного душа, но, крепко зажмурившись, и вновь раскрыв веки, она увидела лишь безмолвные деревья, да услышала тихое пение птиц, что замолкли от далекого клича акуула. Тогрута, собрав остатки воли, встала и, двигаясь подобно поломанной марионетке, пошла в направлении руин – единственного близкого к этой глуши места, единственного места, до которого была способна дойти. Она не помнила, как добралась до первого чужеродно высившегося на обросшей мхом поляне, фрагмента мегалитической стены, как, опираясь на него, вошла внутрь сети таких же изваяний, что, не будь они столь ушедшими в грунт, могла бы послужить лабиринтом. - Аллат! – проорала она, но, издав лишь хрип, прокляла себя за отсутствие запасных батареек для протеза голосовых связок. «Хотя, вряд ли бы хоть какая-то электроника, кроме экранированной, пережила встречу с Явившимся. Если я, конечно, не сошла с ума окончательно», - слишком уставшая, чтобы удивиться отсутствию ехидных комментариев, что непременно должна была сказать та, другая, подумала Найра, изо всех сил ударив по полигональной, гладкой, черной кладке, но вместо могущего привлечь азари звука глухого удара, добилась лишь отбитой ладони, что, тихо зашипев, принялась баюкать, едва не выронив ношу. Она не помнила, как потеряла сознание, более не в силах держаться, не видела, как аккуратно ее тащили, как устраивали на сплетенных ветках, как вводили в вену иглу, как накрывали грубо сотканной тканью, как положили механическую ладонь поверх ее, закрытой серой поверхностью пледа. - Найра, - тихий, прерывистый шепот разбудил ее, заставил открыть глаза, дабы увидеть лицо азари, слишком темное на фоне ярко лучей ярко горящего солнца. Почуствовав инородное тело и переведя взгляд на руку, она увидела пальцы протеза Аллат, между которыми топорщилась пластиковая трубка пакета с физ. раствором, закрепленным на воткнутой в землю, собранной из разломанного двойного костыля, подставке. По щеке женщины пробежала судорога, и она, впервые на памяти тогруты улыбнувшись, тут же отвернувшись и зайдясь в кашле, прошептала: - Где говорить? - Я не понимаю, - одними жестами произнесла Найра, надеясь, что та изучила тогрути достаточно, чтобы понять ее. Азари, убрав руку, ответила так же молча, на удивление верно передавая смысл слов, лишь изредка путая междометия и предлоги, хоть и хотела задать абсолютно иной вопрос, покосившись на положенный возле ног тогруты чип, слишком уникальный, чтоб быть чем-то иным: - Где аппарат для связи? Надо вызвать помощь, ибо я ничем не могу помочь. - Браслет в форме акуула. Азари, молча кивнув, крайне осторожно, делая все, дабы не повредить кожу задрожавшей женщины когтями не предназначенного для мирного применения имплантата, ухватила ее за запястье, сжав настолько слабо, насколько могла, боясь переломать тонкие кости, и, справедливо рассудив, что инфракрасный сенсор коммуникатора вряд ли отреагирует на холодный графен, коснулась языком глаза стилизованного изображения местного хищника, на коей указывала Найра. - Да? Найра, - раздался сухой голос старика, пропустившего рвущиеся наружу ругательства, - Где ты? - Айкан, - произнесла азари. - И что ты делаешь возле нее, «барышня». Не приведите боги, она мертва или больна. - Она больна. Срочно лети сюда, руины, - ответила Аллат и оборвала связь. Хизир, несколько мгновений просидев с опущенной головой, резко вздернул подбородок и произнес, подавив желание прокричать в ребристую поверхность стационарного микрофона, что был недавно привинчен ржавыми болтами к столу голографического проектора, зажав одну из двух больших кнопок: - Гален. Ио. Быстро летите в сторону руин. Готовность семь, – а затем, проклиная личную недальновидность, откинулся в кресле. Достал из внутреннего кармана старого, не видевшего хозяина долгие десять лет кителя сверток из пожелтевшей газетной бумаги и коробок, выложив все это возле устройства связи. Развернул комок, закусил самодельную, набитую дешевым «республиканским» табаком, перетянутую просаленной, снятой с упаковки картриджей для армейского бластера еще задолго до битвы за Циннагар, бечевкой, сигару и зажег одной из двух оставшихся спичек, пристально вглядываясь в черный, выпуклый экран, о работе которого свидетельствовал лишь мигающая точка зеленого курсора. Он долго сидел в ожидании, выкурив больше половины, пока, наконец, громкий писк не уведомил его о запросе на соединение. Рука, затянутая в черную офицерскую перчатку, зажала кнопку и на монохромном дисплее возникло уставшее лицо с запавшими, глубоко посаженными глазами. Эмиттер проектора надсадно завыл, выведя более детальное объемное изображение человека, что внешне равнодушно глядел на тогруту. - Что, приятно поменяться с нами местами, - даже не скрывая издевки, сказал человек, чуть отдалившись от записывающего устройства, словно специально продемонстрировав форму, давно забытую нынешним поколением, форму, что немногим, лишь расположением нашивок, погон и цвета отличалась от республиканской, но эти различия, пусть и минимальные были настолько существенны, словно ее создатели решили наглядно проиллюстрировать ту пропасть, царившую между нацией Короса и населением галактики, в которую последнее радостно бросило миллиарды жизней. - Это вы мне скажите, лейтенант, - в тон ему ответил Айкан, наблюдая, как самый мелкий глаз визави задергался, начав неконтролируемо вращаться, как исказилась рассеченная двойным, прерывистым шрамом щека. - Лучше бы ты убил меня тогда, Хизир, - почесав ее похожим на клешню металлическим имплантатом, слегка прикрытым рукавом кителя, прошипел человек, - Пятьсот тысяч. - Я слишком уважал твой народ и тебя. Пятьдесят. - Убивая детей? Триста. - Сто сейчас, сто потом. И колто твое. Ровно как и шанс отомстить мне. - Какой смысл мстить орудию? – мгновенно погаснув, спросил мужчина, глядя мимо тогруты, - Идет. - Заир, - Айкан потушил сигару о металл стола возле микрофона, - Банально, но мне жаль, что я дрался не за Корос. - У тебя свой Корос, - ответил, вновь почесав щеку человек, и уже хотел отключиться, когда добавил, - место, где колто? - Поляна в лесу. И не приведи тебя боги выжечь новую. – ответил Айкан, еще долго просидев, от бессильной злобы сжимая подлокотники кресла, надеясь, что Каин справиться с поставленной задачей.