Укус ёжика

      Самочувствие Линча оставляло желать лучшего, однако нельзя было сказать, что оно упало ниже планки. Он мог зевать по несколько раз за минуту, потирая чуть красные слезящиеся глаза, исшедшие сосудами, и приглаживая брови кверху, будто это поможет ему мученически не прикрывать веки в большом желании пойти отдохнуть, завалившись боком на незаправленной кровати — а Линч, между прочим, раньше очень придерживался порядка.       Лукас. Племянник в последнее занимал как-то непривычно много памяти на перегревающемся жестком диске мозга. И то, что Егор по неизвестной причине сделал или сказал за последние несколько дней, мертвым грузом осело на душе. Точно пульт барахлил, включая передачу, какую бы обычно беспристрастно пролистнул, ту самую, о которой вслух говорить стыдно. Линч вовсе не хотел смотреть эту программу, однако краем глаза рассматривал, думал и не верил, что такое в принципе могло ему понравиться.       Лукас? Лукаса не оказалось в кухне, как того ожидал журналист. Это вызвало тревогу, вылезшую неизвестно из какой дыры. Он стремительным шагом пошел в сторону своей комнаты, пока в его голове кружились плохие мысли — голова, кажется, кружилась тоже, искажая пространство болевыми импульсами. Из пункта назначения послышался резкий шум.       Парень стоял с ужасно растерянным выражением лица и пытался как можно скорее исправить то, что начудил, когда без спроса решил потрогать что-то, принадлежащее дяде. Диски, подкошенные неосторожной рукой, попадали на пол, некоторые черные подписанные коробки раскрылись, раскидывая содержимое по узорчатому сине-желтому ковру. Лукас выглядел до чертиков испуганно, особенно, увидев, какие эмоции грязно-чернильно отпечатались в чертах дяди, сердито скрючившего густые черные брови, адресованные никому иному как племяннику. Давно парень не видел его таким…               — Я давал тебе разрешение трогать здесь что-либо?! — от бессильной, неподконтрольной злости на лбу журналиста начала вздуваться вена, почти пополам делившая складки. — Лукас?!                     В жутком стыде разинув рот, виновник переполоха не мог вымолвить ни слова — и требовалось ли это вообще? На него так кричали последний раз в детстве, поэтому в это мгновение ситуация воспринималась чересчур нереалистично. Чтобы Линч, двадцать минут назад мило подающий ему книжки, сейчас настолько изменился в лице из-за какой-то мелочи… Это не вязалось в сознании Лукаса.               — Я не хотел… извини… — точно крохотный зверек, загнанный в угол, он интуитивно искал пути отступления, однако стоящий в дверном проходе дядя исключал любые, даже мысленные, бегства.                     Парень отчаянно глядел на страшно сжимаемые кулаки, колеблющиеся параллельно ногам мужчины. Воздух в помещении, хотя и не отгороженном дверью, пропитался заячьим страхом, обвиваемым вокруг шеи тесными тугими веревками. А что, если Линч совсем слетел с катушек? Что, если.?       К огромному облегчению, кулаки вмиг разжались, а лицо, секундой ранее искаженное гневом, обрело спокойный, насколько это было возможно, вид. Лукаса давно не катали на таких крутых американских горках. Давно не раскатывали на качелях, так и норовящих перевернуться вместе с пассажиром.               — Все… нормально, — Линч, пришедший в себя после приступа неожиданной агрессии, хотел было начать оправдываться, но, заметив, как на него смотрит племянник, он почувствовал, как что-то внутри надломилось. Что-то очень хрупкое хрустнуло, потеряв равновесие. — Я не хотел на тебя кричать. Мне сложно… себя контролировать.                     Нет, на него теперь смотрел далеко не тот высокий стройный юноша, какой уже принимал решения и мог назвать себя взрослым. В блестящих небесных глазах влажной вибрирующей пленкой застыли слезы, обида и боль. На Линча смотрел маленький мальчик, в шкодливом стыде поджимающий трясущиеся губы и желающий, чтобы эта «поучительная» ругань наконец-то прекратилась. Чтобы хмурый взгляд напротив перестал выедать дыру в черепе.       Лукас не знал, что сказать. Ком в горле встал поперек, держа кадык в раскаленных тисках, царапающих глотку. Нечасто на тебя наорут, а потом скажут, что ты на самом деле не виноват. При всем уважении и еще некоторых нюансах, о которых парню думать было нелегко, произошедшее оставило свой ядовитый след на щеке фантомной пощечиной. Но разве он не видел, каково было Егору?               — Прости. Мне просто нужно отдохнуть, — Егор болезненно прикрывал глаза, прикусывая губу так, что нижние и верхние зубы почти что чувствовали друг друга.                     Совсем рядом послышался глубокий вздох, настраивающий эмоции на правильный, исправный лад: гордости здесь не было места. А затем мужчина чувствует на своем плече чужую руку, несмело так стискивающую ткань футболки и небольшой участок кожи, необъяснимо покрывающийся зябкими мурашками. Егор поднимает ресницы, окружающие предметы и стены начинают плыть, а его конформация в пространстве теряется, как и способность трезво ориентироваться. Он в ответ цепляется за племянника, только больше из соображений жизненной необходимости, а не морального долга. Лукас почти что подхватывает его, еле как держащего равновесие, и отводит в постель, к счастью, стоящую совсем близко.               — Тебе и правда нужен отдых. — Парень помогает дяде устроиться поудобнее, накрывая того доверху одеялом. И присаживаясь на пол в изголовье кровати.                     Он не знает, сколько сидит так, пока в его руках перебираются обложки дисков с подписями, где на каждой выведено красивым размашистым почерком «Секретные материалы». Он не видит самого содержимого, но оно и без посторонних воспроизводителей отчетливо транслируется в небольшом уютном кинотеатре с бесконечным количеством попкорна и колы, называемом так по-простому: память. Осознание, что Линч все это хранит до сих пор, откликается в нем теплом, приятно обволакивающим сердце.       Егор дремлет, сладко глотая слюну и то и дело беспокойно поворачиваясь. Лукас чувствует себя даже немного неловко, будто между ними произошло что-то интимное, личное, а не то, что на самом деле. Теперь у него есть такая дорогая возможность рассмотреть Егора поближе, без волнения о том, что подумают. Безметяжность и спокойствие — описать журналиста в эти минуты можно было лишь так. Он точно казался еще симпатичнее, будучи вдребезги измотанным и беззащитным во сне. Интересно, ему что-нибудь снится? По мужскому лицу нельзя было угадать наверняка.       Из-под оделяла непроизвольно высовывается пушистая рука, наверное, в сновидениях борющаяся с ужасными монстрами. Или держащая камеру. Или… В голову Лукаса приходит абсурдная идея, от одной мысли о которой краска приливает к лицу, а ладошки привычно противно намокают. Легким, почти невесомым движением парень двумя пальцами касается внутренней стороны чужой кисти, уже успевшей похолодеть после выхода из-под теплого укрытия. Не увидев ответной реакции, он немного успокаивается, но за мимикой спящего следить не перестаёт. Не рискует щекотать посередине, перемещая фаланги на мужские пальцы, с предельной осторожностью сжимает их в своей руке, подаваясь ближе. Несмелые прикосновения постепенно перерастают в более уверенные поглаживания. Это все было так странно. Так непривычно. Неправильно. Однако Лукас чувствовал, что впервые взял кого-то за руку, испытывая щемящую под ложечкой нежность. Это было так приятно. После такого тайного обряда парень был готов простить Линчу любую ругань в свою сторону. Впрочем, он уже и вовсе позабыл, что еще недавно очень испугался, чуть не заплакав, как девчонка.       Этого ему было мало. Биение сердца, как и все вокруг, замедлилось, когда Лукас приблизился к дядиной руке непозволительно близко. Он поднес руку к губам, все не решаясь сделать задуманное. В глубине души ему было очень стыдно за то, что он делал, но с такого большого расстояния совесть до него не докричалась. Аккуратный мажущий поцелуй запечатляется на тыле руки Егора. Лукас снова тонет в краске, словно капающей с его бордовых горячих щек. Вероятно, он думал остудить их рукой, к которой приложился сразу после, но это не помогло. Он не смог просидеть так долго, сгорая от мучительного смущения и чрезмерного возбуждения, предательски подобравшегося со спины.       Конечность, оставленная без присмотра, убралась под одеяло тут же, как стало понятно, что Лукас ушел. Кажется, Линчу не повезло проснуться от прикосновения чьих-то влажных губ.