Страна нуждается в Герое

      Гарри отводит взгляд, разглядывает все эти свистящие-жужжащие-хрипящие-звенящие безделушки, разбросанные по всем горизонтальным поверхностям кабинета. Гарри не смотрит в мерцающие глаза напротив.              «Голубые,» – думает он. – «Они всегда были голубые».              Идиот. Волна страха-гнева-ужаса захватывает, сжимает сердце, не дает сойти с места, сделать шаг. Поднять палочку и сражаться.              Его наставник. Тот, кто всегда был рядом, кто помогал в самые тяжелые времена, кто всегда верил ему и смотрел так, словно Гарри был важен. Словно он был ему кем-то родным. Ложь. Обман. Такая тонкая работа, что никто – «О Мерлин…» Он не дает дыханию сбиться, не позволяет себе ни одного хриплого вздоха – никто не заметил.              Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил не смотрит в глаза своего главного, любимого Учителя и проклинает магов Британии. Проклинает абсолютно всех – за глупость, тщеславие, слабую волю и смирение. А ведь нужно-то было всего ничего: тщательно спланированная дуэль (Легендарная, Великая, Воспетая в веках всеми магическими газетами мира), знаменательная победа и никто даже и не подумает узнать, чья это победа.              Ведь у Альбуса (Персиваля Вулфрика Брайана) Дамблдора голубые глаза. И, как не раз с легким благоговением-страхом-интересом отмечалось в газетах, нет соулмейта.              – Мой мальчик, – голос, всегда такой ласковый и успокаивающий, резко становится насмешливым. Только для Гарри. Никто и не услышит. Но он больше не может не замечать это покровительственную насмешку, которая была всегда. Но. Никто. Не. Заметил. – Тебя тревожит что-то? Я просто не могу видеть тебя таким опечаленным, пожалей мое немолодое сердце. Поделись своими страхами со стариком.              Смех его такой теплый раньше теперь бьет по нервам, вцепляется, ввинчивается в мозг. Злость возникает так же внезапно, как спадает страх. Он не доживет до конца этого вечера. Но он получит ответы. Чего бы это ему не стоило.              Альбус Дамблдор смотрит на него своими голубыми глазами, и Гарри не верит, отбрасывает в сторону как ненужный невозможный факт: в глазах напротив отражается гордость.              

***

                    Сны, которые видит Гарри – отвратительные, ненормальные, ужасные. Он задыхается от чужого гнева, он готов содрать с себя кожу, чтобы никогда больше не чувствовать свое тело, сжимающееся кольцами, подставляющееся под ласкающую ладонь, смертоносно кидающееся на испуганную, кричащую, захлебывающуюся в собственной крови жертву. Он терпит это… Сначала. Но с каждым разом сны становятся дольше-насыщеннее-темнее. Они проникают в него, и в реальности в кабинетах, Большом Зале, даже в собственной гостиной он начинает слышать тихое довольное шипение и видеть краем глаза размытые фигуры в темных мантиях, скрючившиеся в безумной агонии от направленного Круциатуса. Волдеморт проникает в него, затягивает в пучину безумия, и Гарри бьется, сжимает зубы, давится хрипами после пробуждения – и ищет. Он не говорит никому и безмолвно совершает ночные набеги на Запретную Секцию.              Это магическая связь – однажды (через десятки-сотни-тысячи книг, прочитанных или пролистанных на невероятной скорости) понимает он. И она обоюдна, вот только второй участник пока даже не подозревает о ней. «Пока» – отдается в голове волной ужаса и иррационального темного азарта. Он должен найти способ разорвать эту связь, пока не стало поздно. Он должен понять, что это за связь.              

***

             Соулмейты.              Спустя недели поисков, Гарри находит. И ему хочется выть. Выдрать свое сердце. Убить Волдеморта.              Он сидит в библиотеке, и перед ним на столе маленькая тонкая книжка. Подумать только, он перерыл Запретную Секцию вдоль и поперек. Он дни и ночи тратил на самые темные и древние трактаты из всех, что остались в Хогварстской Библиотеке. А ответ все это время пылился в секции любовных романов. Ему срочно нужно убить кого-то.              Это уже не первый раз, когда Гарри ловит себя на этой мысли. И вообще-то, думает он, навряд ли она принадлежит Волдеморту.              Гарри подавляет вздох и не смеет стянуть с себя опостылевшие очки и протереть их. Теперь он не может позволить себе даже эту роскошь. Только не на людях. Никому ведь не хочется случайно увидеть красноватые разводы в абсолютной смертельной зелени.              Это начало происходить еще месяц назад. Сначала маленькие точки, исчезающие так же скоро, как и проявляющиеся. Потом искры и затем Малфой. Малфой, который смог разжечь такой невероятный пожар ненависти и гнева в уставшем, измученном, не желающем слышать ни слова о своей подруге мальчишке. Трусливый Хорек слишком легко отделался.              – Гарри! Гарри, очнись, ну же! – Гермиона, его храбрая подруга буквально кричала в его лицо, ее руки тряслись, голос срывался («Странно… Почему?») – Гарри, пожалуйста…              Ледяное спокойствие, накатившее на Поттера, медленными толчками выходило из него. Внимание, рассеянное прежде, сконцентрировалось на дрожащих плечах напротив.              – Гермиона…              – Твои глаза… Они стали красными, Гарри… – девушка словно говорила это сама себе, не поднимая взгляд. – Всего на секунду, но…              Из ее груди вырвался прерывистый вздох. Руки зарылись к густую растрепанную гриву, потянули пряди назад, словно его подруга собиралась снять с себя скальп. В одно мгновение ее взгляд переменился, устремился вперед, находя зеленые испуганные омуты.              – Прости меня. – голос твердый, брови сведены к переносице.              «Стой, что?»              Глаза Гарри расширились.              – Гермиона, ты в своем уме? – и тут же влепил себе мысленную затрещину. Какого черта он говорит? – Герми, это же я… Это ты должна простить меня…              Гарри не дал голосу сорваться, но он все равно затух в конце. Глаза закрылись. Он допустил это. Красные глаза. Волдеморт захватил его? Он же мог навредить ей, о Мерлин.              Внезапная боль в плече от резкого удара практически заставила его согнуться, но затем нечто теплое, решительное, буквально влетев в него, обняло до кругов перед глазами. Гарри замер. В нос и рот лезли вечно растрепанные пряди, и он старался не дышать. Он не мог понять.              – Гарри, – звук раздался со спины, подруга положила голову ему на плечо, и сосредоточенно сопя (и не собираясь отпускать, кажется, вообще никогда), бубнила монотонно уверенным менторским голосом. – Мы должны были заметить это раньше. Должны были понять, что с тобой не все в порядке. О Мордред, да кто вообще может быть в порядке?              Любимая упертая Гермиона сжала его вновь с такой силой, что Гарри всерьез начал опасаться за свои ребра. Волна признательности затопила с головой. Нежность расцвела в измученном сознании.              – Я не хотел, чтобы вы волновались, я сам–              – Гарри Джеймс Поттер, какой же ты идиот! – чужой крик заставил ошарашенного парня заткнуться. Девушка от злости уперла руки в бока, и гриффиндорец чуть пошатнулся, успев облокотиться на стену коридора. Абсолютно пустого кридора. (Вообще-то, если она убьет его сейчас, то никто даже не догадается – подумалось с истерическим весельем. Гермиона достаточно умна, она сможет позаботиться о том, чтобы его труп так просто не нашли.)              Что-то кажется отразилось в его глазах, так что Гермиона буквально задохнулась от гнева, а потом выдала, имея в виду именно то, что сказала:              – Я не убью тебя до тех пор, пока ты не расскажешь мне и Рону, что с тобой происходит. А потом мы вместе придумаем решение. И не дай Мерлин ты попробуешь соврать!              Не то, чтобы он хотел вспоминать это, но в тот вечер Гермиона гнала его в гостиную через весь замок, раздавая смачные подзатыльники. Все восемь этажей. А потом они поговорили, и, это не могло быть правдой, но Рон был действительно впечатлен частью про расправу над Малфоем.              – Друг, ты буквально растоптал эго этого Хорька на годы, мерлиновы кальсоны, это же лучшее что могло произойти!              – Рональд Уизли, неужели ты решил думать об этом вместо помощи Гарри?! У тебя эмоциональный диапазон как у зубочистки!              С тех пор его очки всегда были на нем, с легкой палочки Гермионы став настоящим артефактом по изменению внешности. Она говорила что-то про «легчайшие чары гламура, и вы бы знали, что это, если бы прилагали хоть каплю усилия в учебе». Но судя по гордому взгляду, бросаемому девушкой на предмет, Гарри не сомневался, он носил что-то из категории самых невероятных артефактов столетия (и даже если нет, это все равно было просто невероятно). Но с каждым днем… Снимать очки при людях становилось все опаснее.              Он прилагал все усилия, чтобы оставаться спокойным (даже если еженедельно Снейп пытался вломиться в его голову с грацией бешеной хвостороги на их занятиях окклюменцией), потому что в этом была идея Золотого Трио: чем больше он злится, тем чаще его глаза… ну, краснеют. Они все еще не понимали, почему это происходит, и даже Гермиона зашла в тупик. Гарри приходил в уныние.              – Слушай, друг, ты э- не обижайся, но… А ты чувствуешь Того-Кого-Нельзя-Называть в своей голове, когда злишься, и твои глаза краснеют? – неожиданный вопрос Рона свалился на Гарри как снег на голову. Он буквально подавился тыквенным соком, сидя за гриффиндорским столом на завтраке.              – Что? Ты имеешь в виду, типа… Не чувствую ли я, как он захватывает мое сознание? – Активное кивание друга было красноречивей слов. Поттер нахмурился, пытаясь понять, вспомнить. – Я… Нет. Думаю, нет.              Гермиона рядом подняла голову как ищейка, почуявшая след.              – Но ведь когда ты… – она замялась на секунду, подбирая слово. – Проникал в его сознание, он не мог почувствовать твое присутствие?              – Да, но, – резкое желание оправдаться зародилось и не исчезало, но Гарри никак не мог ухватить мысль, привести аргумент. – Слушай, я не знаю почему, правда, но это ощущается как что-то другое? Я не чувствую его мысли, я…              Он на секунду задержал дыхание. Вот оно. Он понял!              – Я не чувствую его эмоции! – возбужденно выдохнул Поттер, выхватывая у Рона из рук вилку с сосиской и воодушевлённо откусывая, – Это… Они полностью мои, Герми. Но я ощущаю что-то родственное с ним. Это как найти кого-то такого же как и ты, получившего уголек во время празднования Рождества, пока все остальные разворачивают подарки, и… Понимать его!              Вообще-то, когда он сказал это вслух, звучало просто ужасно. Как то, что нельзя говорить будучи настолько довольным. Гарри со стоном уронил голову на руки.              Гермиона же вскочила, сверкая глазами, и только в последнюю секунду до того, как сорваться, протараторила:              – Гарри, Рон, вы гении! Я должна проверить это!              Рон рядом застонал как и Гарри несколько мгновений назад:              – Она же в Библиотеку на целый день, да? – и словно заранее заметив настрой Гарри последовать за ней (на самом деле не было абсолютно никаких признаков, показывающих это вербально, потому что Гарри все еще не поднял лица от рук на столе, но это не значит, что рыжий не угадал) – О, нет-нет-нет. Даже не думай. Мы будем топтаться рядом с ней как два бесполезных мельтешащих пикси, и я не хочу проверять, запустит ли она в нас какое-нибудь проклятье!              До того как Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил и источник ежегодных проблем всего Хогвартса успел сказать что-либо, младший Уизли запихнул ему в рот булку с тыквенным кремом и потащил на квидичное поле, «Потому что ты выглядишь как инфернал, и к тому же обещал научить меня выполнять ту смертоносную штуку, которую показал тебе Крам!»              Пару часов спустя они все равно были в библиотеке. В самом деле, никто из парней не оставил бы Гермиону заниматься всем в одиночку. Рону просто было необходимо заставить Поттера хоть немного расслабиться, почувствовать себя в своей стихии (пусть для этого и пришлось носиться за ухахатывающимся ловцом по всему полю, деланно обиженно запуская в него бладжер за бладжером, будто Рон в самом деле был недоволен, что так и не смог освоить «ту смертоносную штуку»).              Гарри и сам понимал, что делали для него друзья. Невероятная признательность окутывала его, и он был практически умиротворён, листая справочник за справочником в поиске «чего то про связь, но выглядящую как две линии, направленные в стороны двух магов, а не одной обоюдной». Так по крайней мере звучали объяснения Гермионы для самого Поттера. Но суть он уловил.              – Смотри внимательно, Рон, – Гермиона упорно выводила круги на пергаменте прямо перед носом рыжего. Она объясняла раз в пятый, но не сдавалась. – Первый круг – Гарри. Второй – Волдеморт. Только попробуй еще раз хихикнуть, Рональд!              Удовлетворившись несильной затрещиной для парня, она дорисовала линию между кругов.              – Это предположительная связь между ними. То, как мы думали о ней раньше. С одной стороны Гарри, который ощущает все, что чувствует Тот-Кого-нельзя-Называть, – она ткнула кончиком пера в первый круг, затем поставила рядом со вторым знак вопроса, сведя брови. – Но с другой стороны Темный Лорд, и мы не знаем, как эта связь влияет на него.              – Надеюсь, он просто до сих пор понятия о ней не имеет, купаясь в ощущении своего безграничного могущества, – нахмурился Гарри, невольно потирая шрам.              – Вполне возможно, учитывая, что он позволяет тебе видеть так много из своей жизни. Будем рассматривать этот вариант как основной рабочий. Так вот, – Гермиона хлопнула ладонью по столу, заставив отвлекшегося Рона подскочить и со страхом пойманного на месте преступника уставиться на нее. – Сны Гарри вполне вписываются в концепцию «одной линии»: он ощущает эмоции Того-Кого-нельзя-называть, и, гипотетически, тот так же мог бы почувствовать Гарри.              – Поэтому Снейп и измывается над ним каждую пятницу, чтобы этого не допустить даже ценой своего бедного потраченного в пустую времени, – с каждым словом голос Рона становился все напыщенне, в попытке (абсолютно провальной) то ли передать заносчивость Малфоя, то ли едкость Снейпа. Гарри често старался не смеяться, ведь эй, это над ним вообще-то и издевается эта летучая мышь, но даже Герми не смогла сдержать небольшой улыбки, куда там ему. – Ага, я понял, Гермиона, но это-то тогда что?              Он потыкал пальцем в еще две линии, проведенные между кружками во время его представления.              – То, что абсолютно меняет дело, – увлеченно откликнулась та. – Гарри сказал, что в моменты, предшествующие смене цвета глаз, чувствует свои эмоции, но родственные эмоциям Волдеморта. То есть он работает не как приемник, а скорее как зеркало. Прости, Гарри. Две линии – одна отвечает за его настроение, другая – за Того-Кого-Нельзя-Называть. И когда Гарри чувствует что-то близкое между ними – это значит, что, эти две линии связи становятся параллельны, отражая друг друга!              – Волдеморту не обязательно злиться в тот же момент, что и я, – задумчиво сказал Гарри. – Но когда мы каким-то образом находим точки соприкосновения эмоционально, я начинаю чувствовать, что…              Голос практически подвел его. Чем больше он думал об этом… Нет, это становилось только отвратительнее (особенно когда он пытался мыслить вслух).              – Что я не один. Что есть кто-то, кто может меня понять.              Гарри уже говорил подобное в Большом Зале, но теперь, когда Рон действительно понял, что это значит, он, абсолютно неожиданно, смог дать им верное направление, как волшебник, выросший в магической среде.              – Друг, это все звучит как одна из тех просто ужасных сказок про родственные души, которые мама читала Джинни в детстве.