Страна нуждается в Герое

      Первый курс.              Больничная палата, маленький (худой и бледный) мальчик лежит на кушетке, он совершенно один напротив целой горы разных сладостей, но его начинает тошнить, когда он смотрит на них. Гарри подумывает снять очки, чтобы просто не видеть.              Он убил человека. Профессор Квиррелл… Волдеморт использовал его, но профессор все еще был человеком!              Гарри чувствует песок в волосах, пытается стереть с рук серый видимый только им пепел. Он слышит крик агонии. И он… До сих пор не может заставить себя испытывать сожаление.              Страх – его исключат-посадят-отдадут-Дурслям-и-запрут-в-чулане-навсегда? Смятение – все было напрасно? Камень у Волдеморта? Переживание – что с Роном и Гермионой? Он возьмет на себя вину.              Ни капли раскаяния из-за смерти на его руках.              Когда в палате появляется Дамблдор, Гарри готов вскочить и бежать. К нему или от него?              Голубые глаза сияют спокойно, – насмешливо, Гарри, спустя столько лет ты понимаешь наконец – желтая конфетка-драже одним залихватским щелчком пальцев отправляется в рот.              – Ушная сера, ну кто бы мог подумать, – директор кривится, смеется, смотрит открыто, словно делится страшной тайной и ожидает чего-то в ответ.              – Профессор, что со мной… Куда меня отправят?              – Если мне не изменяет память, все ученики Хогвартса на лето возвращаются к себе домой. – приподнимает брови удивленно, словно не понимает. – К сожалению, Гарри, я не могу сделать исключение. Даже для тебя.              – Профессор Квиррелл, – делает последнюю попытку мальчик, натягивая одеяло чуть сильнее, сжимая под ним руки. Сейчас директор поймет, сейчас он…              – Несчастные случаи происходят, мальчик мой. Признаться, это не первая для Хогвартса трагедия. Ты не должен брать на себя вину за это.              Взгляд сквозь очки-половинки прямой, спокойный, голос твердый.       Он смотрит выжидающе, он все знает, ты же понимаешь это наконец, Гарри…              

***

             – А если, – задыхается, не смеет сказать вслух. Появление Наследника Слизерина – тайна, и именно поэтому уже к вечеру о ней знает вся школа. А еще все знают, что Гарри Поттер умеет общаться со змеями. – Если Шляпа права? Что я должен был попасть на Слизерин. Что я… темный маг?              Стекла очков-половинок сверкают ярко, как никогда прежде.              – Для тебя так важно, что думают о тебе другие, Гарри? Или все же важно то, кем ты себя считаешь?              Ребенок, ошарашенный, сгорбленный под надеждами и разочарованиями десятка-сотни-тысячи магов, не может ответить.              – Ты еще так юн, – в голосе чистая забота. – И люди вокруг давят, выбирают твой путь за тебя.              (О, как лицемерно, профессор, Вам не кажется?)              – Но посмотри: и на Слизерине ты найдешь поддержку друг друга, и в Гриффиндоре – отчаянный раздор. Следуй за указаниями большинства, Гарри, и ты никогда не сможешь найти себя.              Гарри слушает, понимает. С плеч медленно исчезает груз вины-страха-ответсвенности-за-чужие-преступления.              – То, что я сделал свой выбор в пользу Гриффиндора на распределении…              – Ну, меньшим слизеринцем ты от этого не становишься, не так ли, мой мальчик? – голубые глаза за стеклами по-хулигански радостно блестят. (И теперь ты понимаешь, что в них – удовлетворение. Он разрушил чужие надстройки. Он изменил ход твоих мыслей, Гарри, как делал это с сотнями своих последователей раньше) – Однако, в тебе есть благородство и храбрость настоящего гриффиндорца. Только тебе выбирать, какие свои таланты использовать.              Маленький мальчик (худой и бледный) стоит перед директором, с облегчением отпуская свои страхи. Маленький мальчик не замечает, что ему дали ответ только на один вопрос. Остался еще один.              «Что если я – темный маг?»       (Ты должен был вспомнить этот разговор, не так ли, Гарри? Вспомнить, и дать ответ сам)                     

***

             — Петтигрю, — рычит он. Рука до сих пор с силой сжимает волшебную палочку.              Гарри только что снова упустил предателя, отогнал сотню дементоров Патронусом (пока на другой стороне озера они пытались высосать из него его же душу), и помог Сириусу улететь на Клювокрыле «как можно дальше, пока Министерство рыщет здесь, малыш, но я вернусь за тобой, обещаю».              Подросток (худой и бледный) пытается усмирить гнев. Директор напротив него – спокоен и монументален, как сам Хогвартс.              – Что бы ты сделал, успей поймать его, мой мальчик?              «Обездвижить, проклясть, запереть в клетке настолько маленькой, чтобы не сумел убежать…» – мысли бьют в голове набатом. Дамблдор рядом, кажется, действительно заинтересован в ответе, и Гарри выдавливает против воли:              – Оправдал бы Сириуса. Это Петтигрю виноват, Министерство должно провести справедливый суд, и-              – Такой же справедливый, как над Клювокрылом? – воздух выбивает из легких. Гарри ошарашено молчит. Нет, он не это имел… Дамблдор смотрит внимательно, в голубых глазах ни единой искры веселья. Он серьезен. Он расстроен (Действительно ли расстроен, Га-а-арри?). Он говорит жестокую правду.              – Много лет назад Министерство присудило Сириусу Блэку пожизненное заключение, а затем не смогло поймать его, когда он сбежал из Азкабана. Они не допустят пересмотра дела, мой мальчик, ведь–              – Если народ узнает правду, то уровень доверия к Министерству упадет. А для них это важнее чем один человек. – горько. Как же ему горько. Это так подло. Это так по-человечески. Лицо кривится в отвращении, губы изгибаются в сломаной-неправильной-ядовитой-разочарованной усмешке. – Это не изменить, пока они — закон.              Он знал всегда, тогда предпочтя не поднимать голову, сосредоточиться на своей боли и гневе. Но все же, спустя время (годы) он помнит ее. Неправильную улыбку Альбуса Дамблдора, в которой кроется едва прикрытая гордость победы.              

***

             Гарри стоял посреди пустого мрачного коридора в подземельях. Огни факелов мигали, превращая конденсат на стенах в кровоподтеки, ветер был настолько силен, что без проблем колыхал мантию с красной окантовкой.              Ну, во всем есть плюсы, верно? Теперь вечер пятницы свободен.              Руки сжались в кулаки. В голове до сих пор звенело бешеное: «Вон! Неблагодарный идиот! Вон!»              Гарри знал, что долго так продолжаться не могло. Эти уроки защиты разума приносили боль и кошмары, никак не пользу. Но виноват все равно он, само собой. Хотелось выбить дверь. Хотелось проклясть посильнее. Хотелось убежать, забиться в темный угол и никогда-никогда- никогда больше не видеть.              Четверо против одного. Опозоренный, чуть не умерший.              (Он впервые не хотел иметь ничего общего с тем, кто столько лет был для него примером, идеалом. Все его устои рушились, что-то умирало внутри. Он был не готов разочаровываться в близких. О нет, только не в том, в кого он так верил.)              Каменная кладка за спиной была самой устойчивой вещью из всех, с чем сталкивался Поттер в последнее время. Гарри до сих пор пытался сбросить с себя липкий налет чужого страха. Вот только ужас передавался и ему. Истеричный смех был готов сорваться с губ.              О Мерлин. Его действительно вышвырнули вон.              С уроками он был ни в чем не уверен. Но профессор Дамблдор дал понять – эти занятия могут помочь ему, если Гарри будет стараться. (Горечь осела на языке: директор поручил ему задание, но он провалился, и будет чудом, если Снейп не выгонит его и с ЗОТИ тоже. Поттер не хотел, но против воли представлял себе разочарование, которое появится на лице Наставника, когда Летучая мышь ворвется к нему в кабинет, чтобы излить всю желчь по поводу абсолютной непередаваемой тупости гриффиндорца.)               Теперь он через чур уверен: вопрос неделей (если не дней), когда наконец Волдеморт заметит связь. И попытается воспользоваться.       О Мерлин! Что же ему… Вернуться в Башню Гриффиндора. Нужно рассказать все Рону и Гермионе. (Он смог отлипнуть от стены только с третьего раза, подстегиваемый приближающимися голосами с дальнего конца коридора.)              Они не продвинулись в изучении связи соулмейтов ни на шаг. Та злополучная книжка, наполненная бредом бОльшим, чем всё собрание сочинений Златопуста Локонса разом, осталась их единственной зацепкой. Гермиона даже из Джинни вытрясла все, что та могла только знать («Да, я обожала эти истории в детстве. Нет, книжек нет, мама просто придумывала их находу. Мерлин всемогущий, Гермиона, я понятия не имею, откуда вообще это взялось!»).              Девушка в исследовательском пылу порывалась написать даже самой Молли Уизли, но Рон с огромными от ужаса глазами загородил ей выход из гостиной.              – Ты с ума сошла?! Ты хоть понимаешь, с кем имеешь дело? Да если мама заподозрит хотя бы намек на проблему у нас или Гарри (тем более Гарри!), то тут уже завтра будет весь Орден Феникса в полном составе! – Рон голосил это, встав в позу звезды в проходе и с настоящей вратарской ловкостью не давая подруге проскочить мимо. – Я не хочу оправдываться перед ней или Грозным Глазом, почему это вдруг нас заинтересовали девчачьи романы!              – А что ты предлагаешь, Рональд?! – Гермиона шипела не хуже разозленного Живоглота и не собиралась сдаваться. Гарри, сидящий в кресле возле камина, подтянул эссе по Истории ближе к себе, стараясь слиться со стеной и столом одновременно.              Это, вообще-то, был не первый спор подобного рода. Гермиона искала зацепки и тут же впивалась в любую подвернувшуюся жертву. Рон же с решимостью самоубийцы отдёргивал ее каждый раз, когда дело начинало пахнуть паленым фениксом. В конце концов, он был лучшим стратегом, чем Гермиона, а им нельзя было дать кому-либо еще узнать. Даже случайно. Ему буквально пришлось наплести «кучу слащавой девчачьей ерунды, Гарри, это было просто отвратительно» Джинни по поводу родственных душ после того, как Гермиона напала на нее после занятий. «Я сказал ей, что пытаюсь найти способ узнать, не являемся ли мы соулмейтами с Лавандой, а Гермиона доказывает, что это ненаучно даже для волшебников!» Гарри хохотал пол-вечера. Он обожал своих друзей, честно.              – Ну, раз Снейп больше не дает частные уроки балета, и у нас, возможно, сократилось время на поиски, может, стоит перестать просто бегать по Библиотеке и пытать всех, кто хоть раз заикнется о чем-то подобном? Должны быть еще источники, верно? Ни одна магическая сказка, насколько бы тупой она не была (извини, Гарри!), не может не иметь легенду, с которой ее скатали.       Гермиона уставилась на рыжего как на второго Мерлина, а затем выдохнула пораженно. (Гарри и Рон выдохнули вслед за ней, но скорее испуганно, потому что Гермиона? Поражена Роном?)              – Рон… Ты невероятен.              Парень подавился воздухом прямо там где и стоял.              – Альтернативные источники! Мы не можем найти оригинал, я перепробовала абсолютно все, но ведь, – она задыхалась, торопясь говорить параллельно с мыслями. – Ведь интерпретации могли выйти за пределы мифов! Нам нужно найти источник, цитируемый магами настолько же часто, чтобы быть на слуху, как эти сказки! Конечно, для этого придется провести небольшое исследование, возможно, собрать статистику среди семей, проживающих в магическом мире, нужно будет обратиться к Луне за помощью с Когтевраном, потому что там процент превышает…              Она бубнила себе под нос планы, уже вытаскивая свиток и начиная строчить первые пункты. Рон вытер лоб с облегчением. Гарри… Гарри сидел в кресле, глядя на эссе перед собой.              – Гермиона, – хрипло выдохнул он. – Эссе по Истории…              – Я проверю его позже, Гарри, ну неужели для тебя это важнее сейчас? – подруга, не поднимая головы от пергамента, замахала рукой, будто прогоняя мушек. – Мерлин, мальчики, да что с вами! Думать об этом, когда-              – Нет же! – резкий рывок, молниеносный захват, и перо вылетает из руки вскрикнувшей девушки. – Подожди, послушай же! Эссе по Истории! В учебниках не было ни слова об этом мордредовом восстании гоблинов тысяча семьсот тридцать первого! Где нам пришлось копать весь материал?              Парень двумя руками сгреб все бумаги, раскиданные на столе перед ним, и подбросил вверх, устраивая небольшой фонтан, разметавший десятки листов вокруг него.              – Газеты!