Гадкий утёнок

Кайгаку отошел с дедулей подальше, чтобы их не услышали ни трое девочек из дома бабочки, часто бегавших за Кайгаку хвостиком, ни вечно работающая допоздна Шинобу, ни какуши. Парень казался слегка уставшим, правда сегодня он не так сильно хмурился, а в его сапфировых глазах читались грусть и тревога. — Как всё прошло? — не стал медлить ученик, поднимая взгляд на своего дорогого наставника. — Отвратительно! — Джигоро присел на стул, так как этот проклятый день его порядком измотал. Он выглядел таким уставшим и ссутулившимся, что и слов-то не надо было, чтобы объяснить, как все прошло. — Зеницу в такую историю вляпался, я уж думал конец ему. Слишком уж он наивный. Кайгаку тяжело выдохнул. Он чувствовал, как тревога до сих пор не отпускает, прямо как тогда, когда он… сбежал. Ударив себя по лицу, дабы слегка отрезвить разум, старший ученик продолжил разговор: — Но раз он жив и этот его новый друг тоже, то все прошло хорошо, да? — Кайгаку слегка улыбнулся, а потом тихо и насторожено спросил: — И ты же не будешь вскрывать себе живот? — он проглотил вязкую слюну, было видно как на лице парня отразилось явное беспокойство, но вот дедуля громко рассмеялся, растрепав волосы парня. — Ну вот еще! А кто за вами-дурнями присмотрит? Кайгаку сначала недовольно заворчал, но вскорее на его лице появилась слабая улыбка которая так же быстро и исчезла. Он то и дело сжимал и расжимал отчего-то потные ладошки или отводил взгляд в сторону. Он так хотел спросить еще кое о чем, а точнее кое о ком, но не решался, заставляя Джигоро вздыхать, ведь старик прекрасно знал всю эту историю с храмом. Кайгаку давным-давно сам ему об этом рассказал, когда старик только предложил ему стать его учеником. Он рассказал это чтобы показать, что старик ошибся, увидев в нем потенциал, чтоб понял, что он мелкий, негодный сопляк, ворующий у него из сада персики, или же жалкий паразит, которого надо прогнать, дабы не испортил еще и его жизнь. Но бывший хашира сделал всё в точности да наоборот, не прогнал и даже не наорал, а забрал под своё старое доброе крыло. Джигиро отводит взгляд куда-то в сторону, ведь прекрасно знает, о чём сейчас думает его ученик. Он гладит свои белые усы, после чего тихо проговаривает: — Он все ещё помнит тебя, — Куваджима выдыхает, — но видимо все ещё то ли грустит, то ли злится, ведь когда Зеницу упоминул твоё… — Я понял, дедушка, не продолжай, — неожиданно прервал его Кайгаку, кладя свои руки на плечи старика и грустно вздыхая. После, дабы сменить тему, он произнес: — Госпожа Кочо сказала, что ты можешь остаться тут до утра, — Кайгаку слегка улыбается от факта, что дедушка сможет отдохнуть на теплом футоне, а не черт знает где. — Пф! Я не настолько старый, чтобы отлёживаться на кровати! Ещё чего удумали, — хмурился бывший хашира как будто бы этим предложением оскорбили его честь. — Но наставник! — сразу же начал спорить Кайгаку, за что получил лёгкий удар ладонью по лбу. — Не возражай! Я уже сделал все, что от меня требуется, и всё со мной будет хорошо, глициния есть, да и силы во мне ещё ого-го! Не смотри что я дряхлый старикан, пороху в этой пороховнице ещё много! — мужчина громко рассмеялся, его голос несмотря на старость звучал словно раскаты грома, грозясь разбудить кого-нибудь в поместье. — Ладно-ладно! Но если надумаешь выспаться, одна койка свободна! В палате семнадцать, понял? — Кайгаку улыбнулся, пока дедушка лишь дружелюбно хлопал его по плечу, тоже расплываясь в теплой улыбке.

***

Кайгаку уселся на прохладную кровать. Сейчас в палате рассчитаной на четырех человек, никого не было. Ни Зеницу, который наверняка сейчас наслаждался осмотром от Аой, ни того странного парня со шрамом на лице, который на удивление Кайгаку ничего не ест, ни дедули, который отказался от отдыха в угоду своей гордости. Кайгаку тяжело вздыхает. Всё-таки быть в одиночестве он ненавидел больше всего на свете, ведь мысли в такие моменты брали над ним верх, беспощадно влезая в его больную голову и такую же несчастную душу. Но вот парень слышит чужие шаги, а после и то, как двери-сёдзи открываются с характерным звуком. Он поворачивается, надеясь, что дедуля согласился всё-таки поспать или же Зеницу вернулся, а может и вовсе девочки решили его навестить? Но видит он вместо этого того, кого он бы не хотел видеть ни при каких обстоятельствах. Высокая фигура едва ли не касается потолка головой, силуэт человека чем-то походит на медведя — такой же на вид громоздкий, но с мягкими чертами. Четки в его руках издают характерный звук, а запах благовоний вперемешку с кошачьей мятой, исходящий от него, Кайгаку не перепутает ни с чем — это был Гёмей. По спине Кайгаку прокатился холодок. Он сжал руки в кулаки и стиснул челюсти, дабы ни в коем случае не издать никаких звуков. Но вот голова мужчины слегка наклонилась и повернулась в его сторону. Было наивно надеяться скрыться от хашира. Кайгаку отворачивается, чувствуя как стыд за ошибку в прошлом, страх за возможное возмездие и глубокая печаль смешиваются воедино, оставляя на душе мерзкое склизкое чувство. Все мысли крутятся ураганом, а после разбиваются, превращаясь в кашу и стираясь в пыль, но вот парень чувствует, как чужая рука осторожно ложится ему на шею. Кайгаку вздрагивает. Конечно навряд ли это сделано с какой-то враждебной целью, хашира просто пытается понять, кто перед ним, но мурашки все равно невольно бегут по позвоночнику. Когда чужие пальцы осторожно касаются тонкой веревки на шее, Кайгаку наконец тихо говорит: — Геньи сейчас здесь нет, — парень надеется, что из-за курения сигарет с глицинией его голос охрип достаточно, чтобы мужчина его не узнал. — Ты все еще носишь его? — будто невпопад произнес мужчина и Кайгаку не сразу догадался, что речь об украшении. Он поднял взгляд на Гёмея и смотрел на того со смесью ужаса и горечи, но лицо мужчины не выражало совсем никаких эмоций. — Разве оно не напоминает тебе о прошлом? — продолжил тот. Кайгаку молчал, лишь опустив голову вниз. Это чёртово украшение он пытался выбросить в море, а потом нырнул за ним и достал. Почему-то не носить эту вещь было для Кайгаку хуже смерти. — Да… Напоминает обо всём, — Кайгаку говорит тихо, чувствуя, что пальцы остались на преженем месте, на шее, отчего стало страшно, что столп его попросту придушит здесь и сейчас. — Вот значит как? — Гёмей наверняка хотел много чего ему сказать, но не мог — это было бы неправильно. Лучше забыть и вычеркнуть из жизни, словно неудачный черновик, страницу под названием «Кайгаку», но он не мог. Он все еще помнил, как подобрал этого пацана, шастающего по улицам и промышляющего мелким воровством, как много времени понадобилось чтобы заслужить его доверие и как внезапно было предательство. Кайгаку вздрогнул, он старался смотреть куда угодно, лишь бы не на мужчину, но взгляд то и дело цеплялся за него… за этот уродливый шрам на его лбу, за эти уже будто бы созданые из грусти глаза, часто мокрые от слез… и причина всему этому была одна, под названием «Кайгаку». — Гёмей, — начинает парень, но обрывается на полуслове, ведь какой смысл извиняться? Это что-то изменит? Нет, ничего уже не поменять. Хашира словно бы выжидающе смотрел на него, хотя это была всего лишь приобретенная привычка — «смотреть» в сторону собеседника, чтобы казаться человечнее. Сейчас этот «взгляд» будто пригвоздил Кайгаку к полу. Парня словно сковало этим ледяным взглядом и он так и продолжал молчать, не представляя, что обычно говорят в таких ситуациях. Так и не дождавшись от него ничего, Гёмей хмыкнул и убрал руку, которая весила, казалось, целую тонну. — Будь осторожен, — глухо бросил мужчина, разворачиваясь к выходу. Кайгаку тяжело выдохнул, осторожно поглаживая шею. Ему казалось, что пару мгновений назад его и вправду душили, только душили его не руки, нет, его душила совесть, медленно и мучительно. Кайгаку бросил взгляд в сторону. Там уже никого не было, отчего ему вновь стало тошно, ведь он снова не смог сказать это чёртово слово.

***

Прекрасный солнечный день. Люди спешили на рынок чтобы купить свежих продуктов для своих семей. Спешил и молодой смотритель приюта Гёмей. Хоть в его жизни было не так много поводов для радости, но он привык благодарить жизнь за любую, даже самую незначительную мелочь, поэтому улыбка не покидала его исхудавшего лица. Но вдруг он чувствует, будто кто-то лезет в его карман, чьи-то маленькие руки обшаривают его, ища, чем бы поживиться, но парнишку выдаёт не только это. С потрохами его выдает живот, невовремя заурчавший, требуя еды. — Привет, откуда ты? — Гёмей на удивление быстро развернулся в сторону ребенка и тот едва не закричал — так его напугали глаза незнакомца. — Уж извини, но деньгами поделиться я не могу, ведь здесь и без того недостаточно для нашей большой семьи, но давай я накормлю тебя? Мальчик удивлённо хлопал глазами, не понимая, какого черта сейчас произошло? Но вот он вгляделся в лицо мужчины. Да, точно слепой. Наверное потому этот добрый идиот не увидел то, что Кайгаку весь грязный, вшивый, в синяках и царапинах, хотя вонь бы мог и почувствовать. Кайгаку лишь фыркает. Нет, он верить в эту доброту не собирается. Наверняка просто работорговец так ловит детишек, потому он побыстрее убежал от этого слепого, которого уже окрестил в голове придурком. Пожав плечами, Гёмей направился по прежнему маршруту, но беспокойство, засевшее в груди, стерло его прошлое безмятежное настроение. Ему было жаль, что мальчишка сбежал, но не гоняться же за ребенком? Вечер наступил незаметно. Кайгаку тяжело дышал, все его тело болело — все же получать от взрослых за воровство очень больно. Последняя надежда — какая-нибудь свалка, но и тут парню не повезло. Ни в одной ничего более-менее съедобного не было, потому он решил пойти к ещё «неизвестной», находящейся возле какого-то храма. Парень без отвращения заглядывает в помойку и недовольно хмурится, видя, что не один он тут голодающий, как вдруг слышит чужие шаги. — Мы не выбрасываем еду, — произнес уже знакомый голос утреннего «придурка». Мальчик одним прыжком развернулся, отчего его отбитая спина и ноги отозвались резкой болью, но сейчас не время было жалеть себя, ведь этот человек выглядел куда выше тех, кто уже успел совершить свое «правосудие» над Кайгаку, и опаснее, несмотря на то, что слепой. — Не бойся, — произнес он со все той же дурацкой улыбкой. — Как тебя зовут? — Тебе-то что? — хмуро бросил Кайгаку, подбирая с дороги какой-то камушек, дабы если что кинуть в этого придурка. Он молчал, не собирался говорить. Мало ли, чем это ему обернется? Но вот на удивление мужчина куда-то уходит и так же быстро возвращается, но уже с едой. Конечно миска риса — это не густо, но лучше чем тараканы или крысы. Мужчина присел на корточки и даже так его глаза едва ли были на одном уровне с лицом мальчика. — Держи, — протянул он миску, но Кайгаку только отшатнулся, словно на него замахнулись. Тогда Гёмей, все так же не теряя улыбки и положительного расположения, поставил миску на землю. — Тогда я оставлю это здесь, хорошо? — медленно поднявшись, он отошел обратно к храму, как вдруг мальчик резко схватил еду и убежал. Утром, с легким сердцем, Гёмей нашел миску пустой, на крыльце. Несмотря на то, что это был его собственный ужин, Гёмей был рад отдать его и надеялся, что этот мальчик придет снова. Прошли дни, недели, месяцы. Кайгаку на протяжении всего этого времени иногда приходил, получая немного еды. Постепенно мальчик немного доверился Гёмею и даже спрашивал, а не голодно ли тому? На что получал лишь улыбку, отчего он недовольно фыркал, говоря: «У тебя улыбка до ушей, хоть веревочки пришей!» Мужчина отвечал ему добрым смехом. Но в один день парень не пришёл. Монах сильно занервничал и решил пройтись по городу и поискать ребёнка, конечно же, не один, а с одним из старших детей из храма дабы увидеть и найти мальчика. По итогу его нашли. Кайгаку лежал на земле, его спина была вся в глубоких кровоточащих царапинах. Видимо его снова побили. Бережно завернув его в чистую ткань, Гёмей отнес мальчика в храм, а тот лишь слабо что-то стонал в знак протеста, но сопротивляться сил никаких не осталось. Поначалу неясно даже было, выживет ли он, однако через три дня жар из-за начавшейся инфекции спал, а лекарства из трав помогли убрать воспаление и начать процесс заживления. В один из вечеров Гёмей ограбатывал его раны и Кайгаку наконец очнулся от бреда. Он тихо шипел и даже хныкал от боли, хмуря свои чёрные брови. Он пытался отодвинуться от мужчины всеми возможными способами, что-то невнятно бормоча, по всей видимости, это были какие-то обидные слова. — Терпи, ты же будущий мужчина, а не какой-нибудь слабак, — в шутку произнес Гёмей. — Я не слабак! — прошипел мальчик, словно котенок, у которого только открылись глаза. Мальчик тихо рычал, как будто это могло напугать кого-то, а после стал судорожно оглядываться по сторонам, но почему-то не увидел ничего, что могло хоть как-то намекать на то, что здесь жил работорговец. — Конечно нет, — улыбался ему мужчина. — Хм, но мне нужно как-то тебя называть… — Я на собаку похож? — огрызнулся Кайгаку, а после тихо прошептал: — Кайгаку я. Доволен? Убери свои чертовы руки! Парень постарался вырваться, но боль вновь напомнила о себе, заставляя сжаться в один маленький клубок страданий. — Кайгаку? А меня зовут Гёмей, — произнес мужчина, выглядя при этом черезвычайно довольным. — Тебе нечего бояться. Этот дом всегда будет открыт для тебя.

***

Лишь стоило двери палаты закрыться позади него, Гёмей понял, что не может сдерживать накатывающие слезы. Ну и черт с ними, ведь никому не привыкать видеть плачущего Гёмея… — Господин Химеджима, Господин Химеджима! … никому кроме Зеницу. — Я хотел у вас спросить… ой, что-то случилось? — Зеницу тут же запаниковал от того, что второй раз расстроил столпа. — П-простите! Я наверное не вовремя! — кричал он на весь коридор. Хашира встал как вкопаный, а по его лицу продолжали течь слезы. Зеницу хотел уже по-тихому уйти, но тут его остановил голос Гёмея. — Постой. Зеницу, это мне нужно что-то у тебя спросить. — А, да? — Зеницу похлопал глазами, явно не ожидав такого поворота. В его голове уже начали всплывать все возможные варианты вопросов. Первым делом парень подумал о Танджиро. Оно и понятно почему, но сам вопрос поверг его в шок: — Кайгаку обижает тебя, не так ли? Он так и не научился уживаться с людьми. — Кайгаку? — Зеницу хлопает глазами, вновь пытаясь понять всю суть вопроса, а после вздрагивает и громко и ясно заявляет: — Он меня?! Ну да, было пару раз раньше, но сейчас-то все хорошо! Он меня учит, спасает, и вообще он мне как брат! И если он вам не нравится, то так и скажите! — Зеницу немного походил на разъяренного быка, правда в теле маленькой собачонки. — Вы к нему так относитесь только потому, что он первую кату освоить не смог, да?! Ну и что с того, все-то остальные он знает же! — Не нужно выгораживать его, — ответил хашира после недолгой заминки. Он настолько опешил, что даже слезы перестали течь из глаз. — Просто скажи все как есть. — Ничего и не выгораживаю! — недовольно фыркнул Зеницу, сжимая ладошки до белых костяшек. — Аники хороший, ясно?! Да, бывает грубым и его легко разозлить, но он хороший брат! И вообще вы его даже не знаете, не вам судить! — Что ж, — Гёмей поджал губы. Было видно, как ему трудно подобрать слова в ответ на такое. — Рад, что у него есть такой брат как ты, — с этими словами он ушел, сложив руки в привычном молитвенном жесте. Зеницу непонимающе глядел ему вслед, кажется мысленно уже называя этого слепого психом, а после наконец зашел в палату. — Кайгаку! В общем дедулю уговорить удалось, чтобы он переночевал тут! — радостно заявляет парень, складывая руки по бокам в непривычном для него жесте. В ответ послышалось лишь молчание. Кайгаку смотрел в пол, взгляд его казался грустным и будто бы опустошеным, отчего мурашки пробежали по телу Зеницу. — Эй, все в порядке? Ты что-то неважно выглядишь! Что-то болит? Позвать Шинобу?! — раскричался парень. — Да тихо ты! Просто устал, — фыркнул Кайгаку, поднимая голову и глядя на Зеницу, а после слабо улыбнулся. Все-таки ему было приятно слышать, что по мнению Зеницу такой урод как он — хороший брат. — Что ты там говорил? Дедушка остаётся? Может тогда в карты сыграем? Главное Кочо на глаза не попадаться, — хмыкает Кайгаку, улыбаясь чтобы точно и наверняка скрыть печаль, таившуюся в душе из-за прошлого и фраз, произнесенных столпом в настоящем.