После дуэли

Утро того дня, когда Мария Тимофеевна столь неожиданно оказалась в участке, для Якова Платоновича началось с пакета от доктора Милца - с некоторых пор часть корреспонденции Штольмана приходила на домашний адрес Александра Францевича. Одно письмо требовало расшифровки, оно же оказалось самым интересным. Штольман обдумывал его содержание по пути в участок. Освоившись с новым положением после возвращения в Затонск, Яков Платонович начал собственное негласное расследование, не поставив о нем в известность ни полицию, ни Охранное отделение. Он хотел выяснить истинную цель его «командировки». Задание изначально показалось ему подозрительным, уж слишком много дыр было в предложенной ему истории. Во-первых, само расследование. Если преступления были совершены в Петербурге, его следовало начать именно оттуда. Ознакомиться с делами, а не с газетными вырезками, понять, есть ли между ними другие точки соприкосновения, кроме Крутина. Понять, как именно жандармы вышли на Крутина и застали его настолько врасплох, что он бросил жертву и бежал. Поработать с Полиной, возможно, она помнит больше, чем ей кажется. Возможно также, что ее воспоминания не больше, чем внушение. Ведь вряд ли Крутин оставил бы в живых свидетеля, знавшего о его планах, как бы ни торопился, успел бы полоснуть ножом по шее. Значит, либо не знал об осведомленности Полины, либо специально "подбросил" ее полиции. Во-вторых, почему именно Штольман? Коробейников лучше знаком с Затонском, можно было бы доверить расследование ему. Или, если он совсем потерял хватку, хотя бы ввести его в курс дела и поручить помогать Штольману, а не ставить палки в колёса. Если поимка Крутина - дело государственной важности, не стоит держать в неведении местного начальника сыска, ведь он, самое малое, должен знать всех, кто недавно прибыл в город. Кроме того, Коробейников наверняка в курсе всех новостей, он общителен и мог бы заметить подозрительное раньше Штольмана. В-третьих, сам Крутин. Ни разу за весь свой многолетний опыт Яков Платонович не встречал преступника, совершающего преступления ради преступлений, хаотично, в разных кругах общества и разными способами. Каким образом рабочие, офицеры и мать семейства могли быть связаны с гипнотизером? Откуда это стало известно? Никто не видел лица Крутина. А существует ли он? В-четвертых, если цель Крутина - Анна... Думая об этом, Штольман приходил в бешенство. Ее хотят использовать в качестве наживки, а он даже не может постоянно находится рядом! Ведь для этого потребуется откровенный разговор, а лучше обручение. Но первое ему запретили жандармы, второе - он сам. Значит, придется действовать, исходя из обстоятельств. Итак, Штольман пришел тогда к заключению, что наверняка сказать можно только одно: преступления в Затонске продолжаются, и для их расследования нужен именно он. Все остальное оставалось под сомнением. Логично было бы предположить, что жандармы каким-то образом получили сведения о папке, о которой знали лишь ныне покойный князь, Нина, он сам и Варфоломеев. И Анна, конечно. В таком случае, можно было бы разыграть эту карту и попытаться сорвать куш. Однако здесь требовался искусный блеф, ведь смертельно опасное оружие и участие Анны должны были остаться в тайне. Штольман начал с того, что телефонировал в Петербург человеку, которому мог доверять, и попросил его приехать в Затонск. Он никогда не обращался за помощью к этому старому другу семьи, не желая обременять его, но теперь ставки были высоки, как никогда. Встреча состоялась, и Штольман получил необходимую поддержку, оплаченную дорогой ценой полной откровенности. Павел Андреевич был в курсе всех столичных дел, обладал определенным влиянием и бесценным опытом. Он сразу сообщил важные сведения, направившие расследование по другому направлению: Варфоломеев скончался несколько месяцев назад, Нина - тому уже три года. Штольман попросил его разузнать кое-что и условился, что обмениваться почтой они будут либо через Милца, либо через личного курьера Павла Андреевича, а некоторые послания даже будут шифроваться. Когда Затонск, как и пять лет назад, накрыла волна преступлений, Штольман не сделал напрашивающийся вывод, и не связал их безоговорочно ни со своим прибытием, ни с появлением Крутина. Ведь многие из них уходили корнями в прошлое или даже были совершены несколько лет назад: убитые Варенькой хозяева дома, доктор Глебов, крестьянка, ставшая мумией... Штольман посылал в Петербург письмо за письмом и строил версии на основании полученных ответов. Он также внимательно ознакомился с архивом сыска. Последние пять лет не были совсем уж спокойными. Не было заведенных дел об убийстве, но самоубийства были, и не одно. Чутье подсказывало Яков Платонычу, что в недалеком будущем им придется-таки вернуться к недавнему недорасследованному прошлому, небрежно заметенному под архивный ковер с пометкой "суицид". Что ж вы так, Антон Андреич? Наблюдая за Коробейниковым во время общей работы, Штольман недоумевал еще больше. Прежде неглупый и быстро все схватывающий сыщик превратился в хамоватого и глуповатого увальня, окончательного испорченного своей минимальной властью. Однако Якова Платоныча удивляло не это, а смена ипостасей начальника сыска. Его бросало то в жар азарта, то в холод равнодушия. Он был то изысканно вежлив, быстр и сообразителен, а то грубил всем подряд, тормозил расследование и ленился. То рьяно отстаивал честь Анны, а то пропускал мимо глаз и ушей ее растущую снисходительность к Якову Платонычу. Джекил и Хайд затонского управления все больше напоминал Штольману реального прототипа - Уильяма Броди, который днем вел благочестивую жизнь члена городского совета, а по ночам разбойничал на улицах Эдинбурга. И вот в письме подтверждалось то, что Яков Платонович с уверенностью предполагал и ранее: Коробейников состоял на жаловании в Охранном отделении. Что же с этим делать? Точнее, как этим воспользоваться? Вот вопрос, который и был предметом размышлений Штольмана. Но обдумать его как следует ему не дали. Рядом, откуда ни возьмись, появился Серый Человек. Так Штольман про себя называл куратора из Охранного отделения, который приезжал из Петербурга с инструкциями. На этот раз он приехал с новостью, которую изложил прямо на ходу, и исчез, не дав расспросить его поподробнее: - Из Петербурга просили передать, что вам было даровано высочайшее помилование с восстановлением в правах. Подробности и бумаги будут позже. И все мысли о Коробейникове вылетели из головы.