#сталкер

Чонгук вталкивает Тэхёна в квартиру, сразу же вжимая в стену. Наваливается спереди, подхватывает под бёдра и целует-целует-целует. Ни на мгновение не даёт отстраниться и дышать получается урывками. Тэхён не против. Совсем наоборот — вплетается пальцами в растрёпанные тёмные волосы, оттягивает прядки назад, но только для того, чтобы получить в ответ укус. Порцию недовольства от своего… Любовника? Парня? Мужа? Называть Чонгука «сталкером» и дальше не поворачивается язык. Они ведь уже вместе: делят одну постель, квартиру, жизнь. Едут домой вместе, обсуждая какие-то бытовые мелочи. У Тэхёна вылетел из головы весь их разговор до квартиры — вытесняется зашкаливающей похотью и острой потребностью в сексе. Член стоит так, что аж больно: чувствительная головка впивается в шов на брюках, а яйца зажаты натянутой тканью. Но это не имеет такого сильного значения, как вытрахивающий стоны язык. Тэхён плавится. Чонгук умело совмещает грубость и ласку, пылко раздевая их обоих и отшвыривая одежду куда-то в сторону. Опять убираться… зацепиться за раздражающую мысль не получается, потому что резкий удар приходится на бедро — до звонкого шлепка, до крупной дрожи. — Я же говорил, что мы всё время будем голые, — звуча до безумия одержимо, говорит Чонгук, опускаясь на колени и впиваясь укусом в ногу совсем близко к паху. — Одежда тебе совсем не к лицу, Тён-и. Тэхёну отсосут? Видеть перед собой Чонгука на коленях — дико непривычное зрелище, и в первый же миг хочется поменяться. А во второй он вскрикивает. Его закидывают на плечо и уносят в сторону спальни. Так по-дикому зверино, словно они подчиняются только инстинктам. От этой властности под пупком завязывается тугой узел удовольствия, а член влажно скользит по груди Чонгука, оставляя белёсые следы. — Тут намного лучше, чем в коридоре, да? — Чонгук бросает его на постель, сразу же раздвигая ноги и устраиваясь между ними. Лицом к лицу. — Интимней. — Да. Чего Тэхёну ждать? Он выжидающе смотрит на нависшего над ним Чонгука. Никак не может встретить ускользающий тёмный взгляд и прочитать, что же зарождается внутри тёмной души. Не может понять — его сейчас скрутят и перевернут, вжав лицом в постель, или отымеют, как было обещано? Хочется… всего и сразу. Лежать на спине и прогибаться под глубокие толчки, чувствуя непривычную нежность. Стоять раком и скулить от болезненного проникновения по самые яйца. Можно ли совместить? Тэхён уже открывает рот, чтобы озвучить слабую просьбу, как на губы опускается указательный палец, запечатывая рот жестом. — Т-ш-ш, — Чонгук криво ухмыляется, вздёргивая часть губы вверх и открывая вид на острый клык, — ты должен молчать. Будешь паинькой? Тэхён судорожно кивает, окончательно теряясь. Ему не привыкать слушать указания от Чонгука, приятно им подчиняться, но та атмосфера, что сейчас сгущается между ними… странная. Непривычно вязкая и не в самом лучшем смысле. Словно они оба знают, что надо делать, но глубоко внутри откровенно желают иного. Ставшего уже для них естественного: животного, грубого, страстного. Чонгук склоняет голову набок, отчего часть волос красиво покачивается из стороны в сторону, давая возможность рассмотреть ряд дырочек для серёжек на ухе. Тэхён пересчитывает их: одна, вторая, третья, четвёртая и пятая… Удивительно, что второе ухо совсем не имеет проколов. Удивительно, что он об этом думает, лёжа с раздвинутыми ногами и стоящим членом. Удивительно, что они не трахаются. Тэхён боится пошевелиться. Обсидиановые глаза, долгое время прожигающие спину, сейчас направлены на лицо. Чонгук пока что касается лишь обжигающим взглядом, проскальзывая им по линии челюсти и спускаясь ниже. К шее — на ней так легко оставить кровавый порез. К груди — пометить сотнями тёмных меток. А между рёбер без проблем скользнёт кинжал, чтобы вскрыть грудную клетку. Тэхён нервно сглатывает, дёргая кадыком. Адамово яблоко ведь не проблема вырвать? Потрошащий взгляд Чонгука нельзя воспринимать иначе, особенно когда по всем этим же местам начинают двигаться пальцы. Гладкие подушечки очерчивают острые линии, иногда надавливая на кожу, но не оставляя ни одного следа. Время замирает. Шум в ушах достигает своего пика и отключает любые звуки, оставляя лишь тонкий, раздражающий сигнал, который тихнет, стоит Чонгуку остановиться. Его пальцы вжимаются в кожу ровно под пупком, а намеченный путь повторяют губы. Тэхёна подкидывает на постели. Это лишь сухие движения. Чонгук не раскрывает рта и скользит ровно по той же линии: челюсть, шея, между ключиц — на грудь, между рёбер — к животу. Замирает. Не кусает. И поднимает пронзительный взгляд, впиваясь им ровно в очередной раз дёрнувшийся кадык. Невидимые пальцы сжимаются вокруг него, дразняще подёргивая вверх. Крупные мурашки неприятно собираются в районе копчика. Такая медлительная ласка в тишине, которую разрывает лишь судорожное дыхание Тэхёна, ощущается пугающе. — Умница, — Чонгук мурлыкающе хвалит, наклоняясь в сторону, чтобы вытащить из прикроватной тумбочки смазку. С их острой потребностью постоянно чувствовать друг друга как можно ближе, тратить время на то, чтобы добраться до ванной комнаты, где по логике надо бы хранить подобное, просто глупо. — Покажешь мне, как сильно тебе нравятся мои пальцы? Скользкие подушечки — сразу две — прижимаются к разработанному анальному входу. Чонгук без проблем толкается внутрь, смазывая изнутри и поразительно терпеливо растягивая мышцы. Тэхёну было бы приятно, не нежничай с ним. Он сводит брови на переносице и прикрывает глаза, стремясь погрузиться в это ощущение. Проникнуться влажным сочным звуком между ног. И перестать нервно дёргаться из-за внимательного взгляда Чонгука. За Тэхёном следят. Анализируют каждое маленькое и порой скованное движение. Делают мысленные пометки — он не сомневается, что в голове Чонгука выстраивается ряд недовольных пунктов, которые он потом охотно озвучит. Продолжают толкаться пальцами — теперь их четыре — и растягивать место, которое уже готово принять в себя член. Ладонь Чонгука опускается на внутреннюю сторону бедра, ошпаривая, ровно в тот момент, когда Тэхён готов попробовать возмутиться. Она ласково оглаживает ногу от линии паха до коленки и обратно. Всё так же нежно. Всё так же… несущественно. Не так должно быть. Не между ними. Эта раздражающая медлительность — совсем не их темп. Тэхён фыркает, поворачивая голову назад, и просто надеется, что у него не упадёт. Как бы на это отреагировал Чонгук? — Тебе не нравится? — пока что он меняет пальцы на член, хотя бы тут без расшаркиваний толкаясь на всю длину. — Не нравится чувствовать мой взгляд? Не нравится, как я тебя глажу? Или не нравится, когда я ласковый? Чонгук опускает обе ладони на бёдра, сжимая их так, как должно быть приятно для большинства, но никак не для Тэхёна. Его руки мягко двигаются вверх, по бокам к груди, пока не добираются до сосков. Дёргают их. Почти забытое чувство резкой боли отрезвляет достаточно, чтобы наружу наконец-то вырывался стон, а не тихий выдох. — Вот как, — Чонгук хмыкает, толкаясь грубее и резче, чем до этого, — смотри на меня, Тён-и. Тэхён нехотя смотрит. Ловит взгляд Чонгука, который может сжечь изнутри, и не моргает. Чувствует, как член ходит туда-сюда, совершенно не оставляя никаких впечатлений. Да, головка правильно проскальзывает по простате. Да, влажные шлепки обжигают кожу ягодиц. Да, в кои-то веки ладонь Чонгука смыкается на члене, принимаясь надрачивать в такт толчкам. Скучный. Нудный. Секс в миссионерской позе, который предпочитают старики? — Джей бы трахнул меня нормально, — злые слова выскальзывают до того, как Тэхён их осознаёт, — дал бы мне то, чего я хочу. Они замирают. Тэхён — от моментально сковавшего тело страха. Чонгук — от вспыхнувшей в груди злости. Та вязкая густая тишина, которая повисла между ними, трескается со звуком пощёчины. — Повтори. Это точка невозврата. Что бы Тэхён сейчас ни сказал — попыток быть нежными, заниматься сексом неторопливо у них уже никогда не будет. Щека горит от резкого удара, а голова медленно возвращается обратно в ровное положение, чтобы они могли смотреть глаза в глаза. Чонгук не двигается. Ни в нём, ни снаружи. Он гудит от рвущегося наружу недовольства, смешанного с жаждой наказать строптивого любовника. Тэхён смакует это предвкушение, появившееся на кончике языка, когда, преодолев страх, продолжает: —Джей никогда не принимал бы мои просьбы всерьёз, потому что я сам не могу определиться в своих же желаниях. Джей не стал бы тратить время впустую, чтобы показать мне, как это невкусно — терпеть ленивые фрикции. Джей смог бы сделать всё намного лучше Чон Чонгука, потому что он следил за мной с самого начала, писал мне письма и ухаживал. А что делаешь ты? Ни-че-го. От каждого звучащего «Джей» у Чонгука дёргается глаз. Он не перебивает, не срывается, дослушивает до конца, а после — молниеносно вжимает ладонь в шею, неприятно надавливая на кадык. Тэхён не способен сделать даже вздоха. Напуганный резким жестом, он на рефлексах хватается за удерживающую его руку, в тщетной попытке скинуть её в сторону. Чонгук сильный. Чонгук грубый и властный. Чонгук не тратит время на слова, принимаясь зло вбиваться в смазанную дырку и продолжая душить. До появляющихся перед глазами красных точек. Кислорода в лёгких становится так мало, что рот невольно начинает двигаться в попытке глотнуть хоть немного воздуха, а пальцы — скрести по коже чужого предплечья, раздирая её в кровь. Это, кажется, немного отрезвляет Чонгука, потому что он убирает ладонь, перемещая её на волосы. Стискивает несколько прядей в кулак и оттягивает назад, вынуждая выгнуться под неудобным углом. Но хотя бы можно дышать. Хотя бы можно чувствовать и наслаждаться тем, как член долбится в задницу и вытрахивает из глупой головы любые никчёмные мысли. Протяжный, долгий стон наслаждения с хрипом вырывается изо рта Тэхёна, растекаясь по пространству спальни. Вот это — совсем другое дело. Под кожей растекается лава возбуждения, поднимая опавший было член и выдавливая из него несколько капель предэякулята. Густое семя собирается внизу живота, а из-за приподнятого таза капли стекают в пупок. Чонгук рычит. Не меняет их положения, не позволяет отвести взгляда. Их глаза находятся напротив друг друга — и это тот самый контакт, то единение, которого Тэхёну не хватало. Он скользит ногами по простыням в попытке найти самое удобное положение, чтобы начать подмахивать, и когда получается, то вздрагивает от колкого удара по бедру. От места расходятся искорки удовольствия, будоража и дополняя ощущения. Чонгук что-то говорит. Тэхён видит, как его губы двигаются, а язык то и дело облизывает губы, но не слышит ни слова. В ушах стоит звон, который перекрывает всё, кроме самого важного — звуков шлепков их тел и редких ударов по бёдрам, ягодицам и ногам. Они порывисто, страстно, совсем не так медленно на грани фригидности, как было несколько мгновений назад, двигаются навстречу друг другу. Их тела извиваются волнами, стремясь столкнуться как можно чаще. Положение на постели не самое комфортное, но именно такое, какое необходимо. Чонгук видит Тэхёна, и Тэхён видит Чонгука. Видит, как его злость трансформируется в нечто более жгучее, способное убить. Видит, как возвращается то самое обожествление, что между строк мелькало в письмах Джея. Видит их грязную, порочную любовь с привкусом крови на языке. Тэхён вскидывает руки и жадно притягивает Чонгука к себе для поцелуя. Их рты мокро остервенело сталкиваются, языки переплетаются, а они сами борются за право доминировать. На укусы ни один не обращает внимания: зубы то и дело смыкаются на губах, впиваясь до вырывающегося с болью крика. Только этого не хватало, чтобы день закончился идеально. Чтобы секс был полноценным со всеми атрибутами. Не одна лишь грубость, не столько животность, сколько страсть и непреодолимое притяжение. И сейчас, когда ладони Чонгука принимаются алчно ощупывать бока, сжимать талию, мять ягодицы, всё кажется правильным. Ласка, когда пальцы впиваются в плоть, оставляя следы-полумесяцы от ногтей — правильная. Ласка с укусами в шею, с рыком и катаниями по постели — необходимая. Ласка, когда Тэхён толкает Чонгука на спину, седлает его бёдра и опускает свои руки на его шею, а в ответ чувствует болезненные тиски на заднице — именно их и ничья больше. В Тэхёне сейчас непостижимым образом сплетается не смытый после съёмок образ Тэёна, поэтому с новым садистским удовольствием он сдавливает пальцы на шее Чонгука, отдавая себе отчёт, что получит наказание. Но просто не может остановиться. Душит и скачет на члене, пытаясь не дрожать от охватившего его перевозбуждённого наслаждения. И именно это шаткое чувство колеблющегося под кожей трепета не даёт Тэхёну сил вжимать ладони и дальше. Он теряется, прекращая давление, и этого мгновения оказывается достаточно, чтобы Чонгук перевернул его, вжал лицом в постель, поставил раком и вернулся к их привычному положению. — Смелый, — хриплый голос Чонгука прорывается сквозь гул в ушах, — и безумный. Кончик его носа зарывается в волосы на затылке, а зубы впиваются в загривок, болезненно кусая. Тэхёна от такого прогибает, выгибает, скручивает от наслаждения. Он как никогда понимает, что живёт и более того — живёт ради Чонгука. Комкая в ладонях одеяла, простыни, подушки — всё, что попадается под руку, Тэхён отчаянно скулит, осознавая, что голос подводит. Он сорвал? Или это очевидные последствия от удушения? Их безответственность ко всему миру сыграет однажды плохую шутку, но прямо сейчас это не имеет значения. Тэхёна потряхивает от приближающегося оргазма и, судя по тому, как хаотично вбивается Чонгук, не его одного. Их тела бьёт крупная дрожь, и они оба не в силах остановиться. Это просто невозможно. Всё внутри горит от желания слиться в нечто единое целое. В то, чем они никогда не смогут быть. Но то, кем они могут стать. — М-м-х-х… — стон Чонгука доводит Тэхёна до границы неадекватности. Он кончает, дёргаясь в конвульсиях и не выпуская из себя член. Звон в голове такой сильный, что перед глазами всё темнеет. Кажется, на короткое мгновение он даже теряет сознание, потому что в себя приходит, уже лёжа на спине и тупо глядя в потолок. Тело ломит, а ноги практически не ощущаются. Тэхён хочет что-то сказать, но чувствует на губах палец Чонгука, а спустя мгновение — видит его глаза. — Т-ш-ш, — всё словно повторяется, с той лишь разницей, что сейчас Чонгук прикасается в лёгком поцелуе и говорит совсем другое: — Спи.

───── ◉ ─────

У Тэхёна пропадает голос. Шея пестрит отпечатками пальцев. На щеке виднеется краснота от оплеухи, а на бёдрах темнеют синяки. Он смотрит на себя в зеркало и не может поверить, что это реальность. — Нам надо перенести съёмки на несколько дней, — Чонгук выглядит не лучше: он точно такая же жертва побоев, как и Тэхён, разве что бёдра целы, — я договорюсь. Вдоль линии позвоночника скользят кончики пальцев, мягко утешая. После того, что было вчера, это не должно вообще возбуждать, но возбуждает. Мурашки ворохом стремятся к паху, дёргая член и поджимая яйца. Приятное послевкусие после секса никак не хочет уходить из тела. Тэхён прикусывает щёку изнутри, нехотя открывая аптечку. Всё внутри кричит от негодования: эти следы должны остаться. Как напоминание, как печать, как клятва. Что угодно. Обрабатывать их кажется кощунством, но… иначе никак. Он размазывает мазь по самым ярким участкам, игнорируя те, что действительно могут сойти сами. Добравшись до шеи, он в первый момент морщится. Кожу пощипывает. У Чонгука так же? Он пострадал намного меньше, потому что Тэхён душил в первый раз, а из-за вбивающегося в задницу члена не мог нормально сконцентрироваться для распределения силы сжатия. Воспоминание пробивается сквозь спокойствие, пробуждая бросить это неблагодарное дело и опять вернуться в постель. — Нам дадут время до среды, — Чонгук возвращается обратно в ванную комнату, продолжая держать телефон в руке, — я сказал, что один из нас подхватил вирус, а из-за тесного контакта заболели оба. Благодаря моему хриплому голосу, никаких сомнений это не вызвало. Тэхён скованно кивает. — Я хочу, чтобы твоё горло осмотрели, но не могу доверить это абы кому, — Чонгук прокручивает смартфон в изящных пальцах, медля с продолжением. Он словно колеблется, не в силах решить, доверять ли Тэхёну какую-то информацию. Между ними до сих пор есть секреты? Закрыв аптечку, Тэхён сокращает расстояние между ними и обхватывает двумя ладонями лицо Чонгука, глядя до крайности недовольно. — О-хо, злишься? — Чонгук не скидывает ладони, но, сложив пальцы на манер пистолета, прижимает их к боку Тэхёна. — Злишься, что у меня есть секреты, да? — он кивает. — Правильно злишься. Резко вскинув руку, Чонгук явно хочет обхватить его за шею и толкнуть к стене. Вжать в неё. Надавить. Подавить. И Тэхёну правильно испугаться, отшатнуться или хоть как-то дёрнуться, но он просто стоит на месте и ждёт, когда шею скрутит от боли. — Не боишься, — ладонь замирает в миллиметре от кожи, а в голосе Чонгука сквозит удивление, — ты просто невероятный, Ким Тэхён. Вместо ожидаемой грубости, Чонгук касается его поразительно бережно. Скользит пальцами по линии челюсти и выше. Мягко зарывается в волосы, почёсывает кожу головы и прижимается к губам в коротком поцелуе. Это отличается от всего, что было вчера. Ощущается… искренне. Без попыток имитировать нежность и подстраиваться под какие-то условия. — Я позвонил сестре. Она знает про нас и знает, что я следил за тобой, — Чонгук поджимает губы, — и не умеет держать язык за зубами. Я попросил её быть повежливее, но… Тэхён хотел бы захихикать, но даже просто от мысли горло сводит спазмом. Ему хотелось бы уже начать лечиться, но Чонгук переживает, что проблему могло вызвать удушение, а не срыв голоса. Поэтому и пригласил сестру. Сестру, которая находится в декретном отпуске, но всё же имеет квалификацию медсестры скорой помощи. Ожидая прихода гостьи, он думает: какая она? Похожа ли на Чонгука? Если у неё такие же круглые оленьи глаза и смоляные чёрные волосы, то Тэхён окажется в окружении двух версий одного человека. Мысль вызывает дрожь, вынуждая неуютно поёжиться. Ему и Чонгука-то не мало, с их общим «Джеем». К тому же она беременная, а у него всегда были проблемы с женщинами в положении. Тэхён накручивает себя, тут же раскручивая, и выдыхает, оказываясь вновь одетым. Он осматривает квартиру, подмечая, что в целом у них убрано. Чонгук вчера постарался? После секса он сразу уснул, а проснулся уже чистым и с больным горлом. Память… память последнее время часто его подводит, но это и неудивительно. Расслабившись, Тэхён полностью отдал себя во власть Чонгука, игнорируя многие сферы жизни, за которые теперь можно не отвечать. Звонок от домофона звучит слишком резко, отчего Тэхён дёргается. — Я открою, сядь на диван, — говорит Чонгук, пока двигается к входной двери. В квартире хорошая слышимость, поэтому когда дверь открывается, то женский голос не удивляет. — Надеюсь он не при смерти? Тэхён невольно улыбается, признавая в её тоне знакомые нотки Чонгука. Даже не видя, можно предположить, что она сестра. — Тогда я звонил бы Сухёну, — невозмутимо отбивает Чонгук, а Тэхён задумывается: сколько у него братьев и сестёр? Он знает, что клан Чон довольно большой, но никогда не мог получить точной информации. — Он не может говорить, Ханыль, посмотри его горло, пожалуйста. — Точно не простуда? Меньше всего я хочу подцепить какую-то заразу. — Ты её уже могла подцепить, говоря со мной. Будь он болен, я был бы носителем инфекции. А ты не надела даже маски. — Ах, — женский голос становится игривым, — я вечно от них задыхаюсь, а потом начинаю нервничать. Сам понимаешь, в моём положении нельзя, — она задорно хихикает. Тэхёну уже не терпится её увидеть, но он послушно продолжает сидеть на диване и ждать, когда они с Чонгуком вывернут из-за угла. — Ладно уж, герой-любовник, веди меня к своей куколке. Куколке? — Ханыль. Строгий голос Чонгука никак не влияет на сестру, потому что она уже выходит из-за угла. И она… красивая. Действительно смоляные, блестящие волосы; круглые глаза — подведённые и накрашенные; стройная, несмотря на довольно заметный животик, фигурка. Она в свободном летнем платье, что хорошо скрадывает её положение. Держится уверено и статно. Очень впечатляюще. — Ну привет, Ким Тэхён, — Ханыль двигается воздушно. Доходит до дивана, где он сидит, и усаживается рядом. — Я бы могла втянуть тебя в светскую беседу и обсудить погоду или поведение моего братика, но, кажется, ты совсем не можешь говорить. Да? Тэхён теряется от такого напора, но уверенно кивает. Надо открыть рот? Дать осмотреть шею? Ханыль действует самостоятельно и на опережение. Подаётся вперёд, аккуратно приподнимая его голову и смотрит на тёмные отметины. Не трогает их, но время от времени надавливает на другие участки шеи, спрашивая, болит, не болит. И в итоге просит открыть рот. — Ты не повредил ему гортань удушением, хотя и очень старался, — делает вывод Ханыль, — а он просто сорвал голос. Тебе выписать рецепт или сам знаешь, как лечить? — Знаю, — Чонгук стоит рядом, сложив руки на груди, а услышав комментарий сестры, закатывает глаза, — я бы сказал спасибо и выметайся, но уже приготовил для тебя угощение. — Угощай, — Ханыль широким жестом очерчивает пространство перед собой и указывает на стол. Чонгук, цокнув, уходит, но даже когда он переходит в кухонную зону, его присутствие ощущается. Взглядом в затылок, повисшим напряжением. Или это Тэхёну так кажется, потому что рядом с ним находится человек, с которым он не может даже заговорить? Ханыль с любопытством рассматривает его. Не так, как брат. Намного легче. Она неосознанно поглаживает животик, проскальзывая взглядом по всей фигуре Тэхёна, особенно долго задерживаясь на местах, где видны синяки. Ничего не говорит. Никак не комментирует, но улыбается так, что не остаётся сомнений — в её голове есть рой вопросов, которые она жаждет задать. Но не задаёт. Точно ли она не умеет держать язык за зубами? — В жизни ты интересней, — видимо, всё же да, — я посмотрела твои дорамы. Неплохо, очень даже хорошо. Не буду нахваливать, критики с этим и сами хорошо справляются. С интересом жду вашу с Гуки совместную работу. Вам же дадут запись до выхода? Тэхён пожимает плечами. Иногда студии так действительно делают, но чаще нет: боятся утечки информации. — Ладно, попрошу отца купить мне запись, — Ханыль небрежно отмахивается, — всё же жаль, что ты не можешь говорить. Неинтересно даже спрашивать. Чонгук на фоне чем-то гремит, но не вставляет ни единого слова. Зато появляется сам. На подносе стоит вазочка с клубникой и сливками, рядом лежит тарелка с нарезанными фруктами, а в руке он несёт бокал с чем-то… это смузи? — Спасибо, Гуки, — Ханыль тепло принимает угощения и хлопает по месту рядом с собой. Чонгук опускается на стол рядом с подносом, чтобы держать Тэхёна в поле зрения, не иначе. — Расскажи, когда ты приведёшь его на семейный ужин? — Когда он сможет говорить. — То есть на следующей неделе в пятницу? — Тэхён смотрит, как ягодка пропадает во рту Ханыль, и пытается осознать суть. Ужин с семьёй Чонгука? — Мама очень спрашивала, ты же не хочешь её огорчить? — Не хочу, — Тэхён ожидает, что Чонгук будет злиться, но всё происходит в точности наоборот — он тепло улыбается. С той же нежностью, с которой они порой смотрят друг на друга. — Я всех оповещу заранее, Хан-и, но стоит понимать, что с нашим графиком… — Ой, не ври, — она со смешком отмахивается, — вот это, — показывает на синяки на шее, — совсем не вписывается в график съёмок дорамы. Или у вас есть график секса? Ханыль резкая и смелая. Тэхёну определённо нравится сестра Чонгука. — Может, и есть, — и с ней он ведёт себя несколько… иначе. Меняет очередную маску, подстраиваясь под то поведение, к которому привыкли родные. Тэхён чувствует себя зрителем на спектакле — то, как брат и сестра перекидываются фразами, иначе не назвать. — Посвящать тебя в свою личную жизнь я не особо планирую. — Ты уже посвятил, показав следы удушения. Чонгук со вздохом поднимает руки вверх и тем признаёт поражение. Ханыль заливается счастливым хихиканьем и подскакивает с места, чтобы… у Тэхёна от удивления приоткрывается рот. Она просто тискает брата за щёки, приговаривая, насколько же он славный и капризный. — Ладно, Гуки, не буду злоупотреблять своим положением и дальше позорить тебя перед твоей куколкой. Проводи меня на выход, — Ханыль с досадой отпускает раскрасневшиеся щёки Чонгука и делает шаг в сторону выхода. Обернувшись, она прощается с Тэхёном: — Приятно было познакомиться. Жаль, но не смогу задержаться подольше, у меня ещё куча дел. Да и у вас… наверняка тоже. Тэхён растерянно машет рукой на прощание, поворачиваясь на диване. Чувства… смешанные. Было приятно увидеть эту новую, совершенно неизведанную грань Чонгука и в то же время — не ясно, как её сочетать со всем ранее известным. Не в первый раз он задумывается о «настоящем» в Чонгуке и не в последний раз не может найти подходящего ответа. Может быть, ужин с семьёй в этом как-то поможет? С размышлениями об этом проходит остаток дня. Тэхён полностью отдаёт себя Чонгуку, позволяя заботиться. Послушно полощет горло, пьёт специальные сиропы и молчит. Они даже не целуются, не говоря уже о сексе. Впрочем, тело вымоталось настолько, что даже не особо хочет, реагируя лишь короткими импульсами, получая внезапную ласку. Чонгук даёт её сполна. Может поцеловать за ухом или внезапно провести пальцем по тыльной стороне шеи — она пострадала меньше всего. Коснуться запястий, что, открывает для Тэхёна новую эрогенную зону. Они не лежат в обнимку под звуки работающего телевизора, как могло бы быть у нормальной парочки, но он опускает голову на бедро Чонгука. И жмурится от удовольствия, когда чужие пальцы принимаются перебирать прядки волос. Время от времени во взгляде Чонгука проскальзывает что-то… привычно тёмное, обжигающее до самых костей. То, что толкает его на жестокость и такую необходимую грубость. Тэхён не может контролировать пагубные реакции тела: вздрагивает, возбуждается и ёрзает, стискивая бёдра. А потом очередная ласка сбивает всё настроение. Все действия Чонгука ощущаются как извинения. Они насыщенные и лёгкие одновременно. Где-то хватка всё так же крепка, где-то сказанное слово строго ставит на место и подчиняет, но в основном… В основном Тэхёну кажется, что в подобных жестах скрывается та самая любовь Чонгука, которую он не торопится показывать.