#сталкер

Тэхён нервно сжимает в ладони чёрную повязку. Это… опасная идея. Немного пугающая, много — выходящая за рамки адекватности. Ему стоило бы сделать всё как в первый раз и пригласить Чонгука к себе, но всё внутри сопротивляется этому желанию. В основном потому, что их неожиданная игра вынуждает сомневаться в личности Джея. Глупо думать, что это может быть кто-то помимо Чон Чонгука, но вдруг? Самое разумное решение — поговорить открыто. Самое нелепое — сделать то, что Тэхён себе нафантазировал. Тёмная жажда прорывается из груди наружу, подталкивая к рискованным шагам. — Идиот, — ругается себе под нос Тэхён, когда выходит из машины и прощается с охранником. Он останется в студии Чонгука до самой ночи и, возможно, следующего утра. В понедельник их ждёт не съёмка, а фотосессия для будущего выпуска в журнале, во вторник — интервью, а в среду опять камера… Тэхён понимает, что отвлекается на другие мысли, лишь бы не ощущать себя в настоящем. Он решительно заходит в галерею, но сворачивает не в общие залы, а — как рассказал Чонгук — направо, по лестнице вверх на самый последний этаж. Уже там будет всего одна дверь — в студию. И вот что они будут делать? Учиться рисовать? Серьёзно? Тэхён только поднимает кулак, в котором сжимает ленту, как дверь распахивается. От Чонгука пахнет краской. Точнее, не от него самого, а от студии за спиной. Он сам выглядит растрёпанным, отвратительно домашним и уютным. Так сильно контрастно с тем Чонгуком, который выбивал из него оргазм. Чёрт подери, Тэхён ненавидит и обожает эту двойственность. — Удивительно, что не в семь утра. — Решил выспаться, — на часах чуть больше двенадцати дня, и он думал приехать ещё позже, — не стоило? — Силы тебе пригодятся, — Чонгук бросает нечитаемый взгляд на ленту в ладони, но вопросов не задает. Отступает на шаг в сторону, пропуская в студию. Тэхён проходит мимо, достаточно близко, чтобы ощутить жар чужого тела. Можно ли обжечься? Он замирает, поворачивая голову: между ними не такая уж и большая разница в росте, идеальная, чтобы соскользнуть взглядом на губы. Да и целоваться тоже удобно. Насилу подавив разбушевавшиеся мысли, Тэхён заходит внутрь, осматриваясь. Очень просторный зал. Стены перепачканы в каплях краски и завешаны набросками, законченными рисунками и картинами в рамах. Везде стоят какие-то банки, коробки, столы, а на них — кисточки и чашки. Очень… хаотично. Нельзя сказать, что вот это помещение принадлежит человеку, который готов держать Тэхёна под контролем и не разрешать кончать. — Я посмотрел сценарий, именно твою роль, — без расшаркиваний начинает Чонгук, захлопнув за ними дверь и заблокировав замок, — там должно быть множество рисунков Джию и, пусть это было странно, но я нарисовал несколько автопортретов. — Что? — Там будет кадр, где всё завешано картинами жертвы, — Чонгук пожимает плечами, словно это самая естественная в мире вещь — рисовать себя для кого-то другого. Пусть это и роль в дораме, где они оба главные герои. — Не уверен, что ты сможешь нарисовать столько. У меня были какие-то старые работы… когда я ещё тренировался, так что парочка новых — это было даже интересно? Проверить, насколько мой навык вырос. Тэхёну пора бы перестать удивляться, что такой человек, как Чонгук, продумывает всё на несколько шагов вперёд. Далеко в будущее. Он уже знает, как именно они будут жить? Что делать? Чем заниматься? Сможет ли Тэхён и дальше играть в дорамах на ведущих ролях или ему придётся уйти в тень? Он прищуривается, пытаясь прочитать ответ сейчас, анализирую поведение Чонгука, но тот просто… ходит. Собирает какие-то бумаги, напевает попсовый мотив под нос и кидает на Тэхёна вопросительные взгляды. В них читается: «Так и будешь молчать?» Просится на волю: «Зачем тебе чёрная лента?» Гудит так, что откликается в теле Тэхёна пульсом: «Ты точно хочешь рисовать?» Тэхён не хочет рисовать. Не хочет учиться и вести праздные беседы. Он одержимо хочет быть выебанным. Разложенным в этой студии и выдоенным досуха. В голове мелькает ответный вопрос: «А как ты будешь вести себя, если прямо сейчас я надену ленту и позову?». Чонгук оттрахает его, вымоет, а потом… будет вести себя, словно ничего не было?Учить? Ярость и любопытство смешиваются в странный коктейль, но именно глоток этих чувств толкает Тэхёна на самый странный, нелепый, идиотский поступок. Он переводит судорожное дыхание, поднимает руки и завязывает на глазах чёрную ленту. Момент настолько густой, что воздух становится вязким, осязаемым. Он прислушивается. Ждёт шороха шагов, тяжёлого злого дыхания. Слов. Хоть что-то, что покажет реакцию Чонгука-Джея. И тем неожиданней становится смех. — Ты такой самоуверенный, Тён-и, — от прозвища, которое использует только Джей, в груди растекается не просто тепло — лава, — и очень-очень глупый. Ведёшь себя как самая настоящая блядь по вызову. Приходишь, когда я зову. Продаёшь себя, когда нуждаешься в сексе. И чего ты хочешь? — А ты как думаешь? — Тэхён нервно облизывает губы, проскальзывая влажным языком по мягкой плоти. Он хочет ощутить на них вкус члена. Спермы. — Тебя. — Не верю, — Чонгук хмыкает и, судя по мягкому топоту, подходит ближе, — ты хочешь… Джея, верно? Тени без тела и имени. Того, кто идеально реагирует на все твои инфантильные желания и послушно выполняет всё, что тебе заблагорассудится попросить. Так удобно трахаться с кем-то, кого не видишь, и дорисовывать в своей голове идеальный образ. Тэхён поджимает губы. Слова Чонгука попадают прямо в цель и даже больше: наждачной бумагой проходятся по раздражённому сознанию, тревожа неудобные мысли. Любому из них ничего не стоит сейчас снять ленту. Отшвырнуть её в сторону, выбросить, сжечь — что угодно. Это поставит точку в нелепом кружении вокруг одного ответа. Вот только тогда с этим всем придётся жить. Озвучить, что это правда. Что Тэхён повяз в нездоровых отношениях, как прилетевшая на свет бабочка. Его слабые крылья проткнуты, слеплены паутинкой, а в рот вставлен член, мешающий говорить. — Раздевайся, — властный голос Чонгука бьёт не хуже любого удара, — ну, давай же. Ты за этим пришёл, да? Встать для меня раком и принять член. Грязная шлюха, требующая к себе внимания, наслаждающаяся моим благосклонным отношением и принимающая ухаживания, как милость. — Чонгук… — Раздевайся, — злой приказ закрепляет хватка на горле. Тэхён от неожиданности едва не оступается, но не может упасть, ведь его держат. Крепко. Сильно. Сдавливая пальцами кожу. Будут ли отметины? — Мне даже интересно, что же ты будешь делать после того, как я оставлю тебя перепачканным в сперме посреди своей студии. Встанешь и уйдёшь? Снимешь ленту и посмотришь на меня? Было бы слишком смело для такой трусливой шлюхи, как ты. Тэхёна пробирают мурашки до самых костей. Сейчас он действительно ведёт себя как шлюха. Просит член. Хочет член. Молится на член. И раздевается. Расстёгивает непослушными пальцами пуговки на рубашке и откидывает её в сторону. Стягивает ремень, вжимает молнией на хлопковых штанах, снимает трусы. Делать всё это, продолжая чувствовать на шее крепкую хватку ладони, не очень удобно, но до крайности возбуждающе. — Заслуживаешь ли ты похвалы? — Чонгук звучит задумчиво, нехотя отпуская шею, а после с силой надавливает на плечо, вынуждая опуститься на колени. — Ещё нет. Соси. Нащупать бёдра не так и сложно, как и стянуть штаны на резинке вниз. Тэхён втягивает густой мускусный запах и слепо тычется лицом вперёд. Горячая головка проскальзывает мимо, оставляя след на щеке, пока губы вжимаются в лобок. Волос почти нет. Может быть, аккуратно остриженная дорожка? Хочется увидеть, но не снимая ленты. Есть ли вариант смотреть сквозь неё? Тэхён потирается лицом о мягкую кожу паха, части бедра и предпринимает вторую попытку взять в рот. Обхватывает толстый ствол, едва не давясь: ожидаемо-неожиданно большой. Надо взять сразу до основания? Ему ещё не приходилось, поэтому Тэхён насаживается плавно и осторожно, привыкая к чувству наполненности. Никто не предупреждал, что Чонгуку этого недостаточно. — Неженка, — сильные пальцы обхватывают челюсть, надавливая так, чтобы рот раскрылся как можно шире, — только и можешь, что скулить? Маленькая бесполезная вещь. Чонгук толкается в рот сам. Грубо, резко, игнорируя комфорт Тэхёна. Он властно вскидывает бёдра, беря то, что по праву считает своим. Чёрт. Кажется, затягивать секс на неделю и признание в целом — плохая идея. Или хорошая? Наружу не может вырваться ни один плаксивый скулящий звук, хоть и хочется. Толстый ствол, долбящийся прямо в глотку, не позволяет родиться ни одному звуку. — Вот этого ты хочешь? — Чонгук стискивает прядки волос другой рукой, больно оттягивая их в сторону. — Только давать мне? Приходишь, раздеваешься, опускаешься на колени. Светишь своим ничтожным членом, практически умоляя, чтобы я на него наступил. Тэхён всхлипывает, судорожно стискивая бёдра. Яйца гудят от напряжения, а горло горит от интенсивного трения. Ему дискомфортно настолько, что это только сильнее заводит. Он никогда не любил боль, но ведь это и не боль? Не та самая боль, когда реально больно. Просто немного неприятно. Совсем чуть-чуть. На той границе, когда это восхитительно вкусно. — А что мне мешает? — продолжает рассуждать Чонгук. Он вбивается в горло и замирает. Переступает с ноги на ногу? Отшвыривает в сторону тапочки? Тэхён может только догадываться, потому что ничего не видит. Зато очень быстро чувствует. Голая стопа надавливает на возбуждённый член, прижимая к полу. Большой палец оглаживает головку, скользит по границе между ней и стволом. И, нащупав место, останавливается. Чонгук медлит, неторопливо покачиваясь вперёд-назад, делая пару фрикций в горле, а потом давит так, что из уголков глаз брызгают слёзы. — Плачешь, маленький? — Чонгук отпускает ноющую челюсть, чтобы скользнуть подушечкой большого пальца под чёрную ленту и провести под глазом, собрать слезинки. — Но ведь тебе так нравится. Или ты поэтому плачешь? Что тебе хорошо и чертовски нравится быть моей игрушкой? Тэхён хнычет, ёрзая на месте. Он… не знает. Член пульсирует, не теряя в возбуждении, яйца горят, готовые разрядиться, а в груди всё бурлит от наслаждения. Значит, ему хорошо? — Ты можешь всё изменить и внести свои условия в наш секс, детка, — Чонгук то надавливает стопой, то приподнимает её, отпуская член на свободу. Играется. Использует так, как считает нужным, возобновляя толчки в глотку. — Но, пока ты будешь приходить ко мне и завязывать глаза, я буду делать так, как считаю нужным. А такое развратное поведение, как у тебя, просит наказания. Ты хочешь быть наказанным? Да! Нет… Чёрт. Тэхён не знает. Он ощущает себя таким глупым и нелепым, таким возбуждённым и заведённым, таким нуждающимся и просящим о большем. Ему нравится то, что сейчас он совершенно голый сидит на коленях перед Чонгуком и даёт ебать свой рот. Нравится, что его член вжат в пол и яйца скоро лопнут от переполненности. Нравится быть просто удобным инструментом в правильных руках, но в то же время… Он совсем не прочь оседлать бёдра Чонгука и задать свой ритм. Даже больше — связал бы его и мучил. Скакал на стволе и удовлетворял себя в отместку, игнорируя чужой комфорт. Тэхён хочет этого в той же степени, что и сейчас терпеть ноющую челюсть. Из уголков глаз стекают ещё несколько капель слёз — член гудит от давления и потребности разрядиться. Всё существо Тэхёна сейчас становится целью только для одной потребности: кончить самому и дать кончить Чонгуку. Это ведь совсем не сложно. Даже слишком просто. Несколько движений в глотке. Пару пружинистых нажатий на ствол. И… всё? — Не так быстро, — Чонгук читает его слишком хорошо, поэтому отстраняется. Выскальзывает изо рта и убирает стопу с члена. — Раз ты тут, в моей мастерской, такой голый и доступный, то я тебя нарисую. Ты же не будешь против? Тэхён хочет ответить, но из горла вырывается хрип. — Стань раком, — приказывает Чонгук. Судя по звукам, он достаёт мольберт и холст для рисования. — Поживее, Тён-и. Прижмись грудью к полу, прогнись в пояснице и выпяти свою попку. Плотно сведи бёдра вместе, но член не прячь. Выведи его так, чтобы я видел. Сможешь? Не сразу, но до поплывшего разума Тэхёна доходит суть. Дрожа и слабо передвигая коленями, он занимает правильную позу, неловко поправляя скользкий член, чтобы он словно свисал вдоль ляжек. Слишком открыто. Слишком порочно. Слишком… — Умница. Слишком приятно слышать похвалу. Тэхён постепенно теряет связь с тем, что происходит вокруг, поэтому крупно вздрагивает, когда на пульсирующую дырочку капает холодная смазка. — Ты ничего не видишь и не можешь понять, что происходит вокруг, да? — Чонгук грубо толкается пальцами в подготовленный и растянутый анус, щедро смазывая его. — Можешь представить, что тебя ебут оба: и я, и Джей. Тебе понравилось бы это? Быть дыркой для членов. Принимать в себя всех желающих и позволять спускать внутрь. — Возможно, — Тэхёна переёбывает от этой фантазии, — ты бы позволил? — Нет. Вместе с властным словом на задницу опускается тяжёлая ладонь, а следом в дырку толкается член. Чонгук использует её так же, как до этого рот — грубо и резко, наполняя до пошлых шлепков кожи о кожу, вытрахивая любые связные мысли. Теперь Тэхён может не молчать. Он поскуливает, чувствуя, как с его члена стекает вязкий предэякулят, пачкая плюшевые ножки. Как густые капли смотрятся на бархатной коже? Выделяются? Или нет? Чонгук властно подтягивает его бёдра, отпугивая развратные мысли. — Хорошая, узкая дырка, всегда готовая для ебли, — он низко посмеивается, — да ты просто мечта, Тён-и. Как бы отреагировали твои фанаты, увидев тебя в таком положении? Хотели бы спасти? Использовать, сместив меня? Сфотографировать? А? Чонгук говорит зло, не скрывая горчащей на языке ревности. Ему совершенно не нравится это повисшее ожидание развязки между ними. Тэхён понимает. Правда — умом он понимает всё, даже эти жёсткие, выбивающие слёзы из глаз толчки, приносящие слишком желанное удовольствие. Но сердце… оно замирает каждый раз, когда надо сказать прямо, когда следует перестать убегать и открыто принять то будущее, что Чонгук приготовил для них. Страх нелепый, безумно неуместный, но… А может, Тэхёну просто нравится, когда в него кончает просто сталкер без имени? — А тебе кончать нельзя, — Чонгук отстраняется, чтобы оставить следы спермы не только внутри, но и снаружи. Тэхён чувствует, как густые капли попадают на края ануса, ягодицы, мошонку и внутреннюю сторону бёдер. Его метят? На нём рисуют? — У меня тоже есть ленточка. Не двигайся. Тэхён и не посмел бы, даже без приказа. Он тяжело дышит, стараясь не кончить только от этого ощущения использования. И у него даже получается, а потом основание члена стягивают чем-то тонким. — Вот так. Я буду рисовать тебя, Тён-и, столько, сколько потребуется. И кончу в тебя столько раз, сколько захочу, — Чонгук шлёпает пальцами по дырке, — надо бы запечатать тебя, но тогда будет слишком много лишних действий… вынуть, вставить обратно. Тц. Поэтому просто жди. Тэхёну не надо спрашивать, чего ждать. Он знает. И повисает в этом нервном состоянии неизвестности. Чонгук рисует очень тихо, как и ходит по студии: в одну сторону, в другую, то отдаляясь, то приближаясь. А потом, когда меньше всего этого ждёшь, в заднице опять появляется член. Толстый и длинный, двигающийся до безумия неумолимо. Тэхёна ебут жёстко и беспощадно, делая то слишком маленькие, то слишком большие перерывы между проникновением. Он весь дрожит. Дышит тяжело и сорвано, не понимая — ему холодно или жарко? На пояснице после каждого оргазма Чонгука остаётся след — он считает? Или просто рисует? Мажет кисточкой с краской или пустой? Тэхён начинает ненавидеть себя и эту ленту, которая скрывает слишком многое. Если в этом и состоит план Чонгука — показать, насколько нелеп жест с завязыванием глаз — то он удаётся на все сто. Тэхён готов сорвать повязку, перевернуться на спинку, раздвинуть ноги и отдаться, поддерживая зрительный контакт. И он бы даже и сделал так сейчас, полностью растекаясь от перевозбуждения — ему так и не дали ни разу кончить, — но сил нарушить приказ нет. Остаётся только скулить, хрипеть, позволять себя ебать и ждать. Подходящего момента. Окончания бесконечной пытки. Разрешения на оргазм. Чонгук играется. Кончает в задницу, на задницу, на спинку. Капли попадают даже на волосы. А потом отходит. На пять минут? Пятнадцать? Полчаса? Кажется, что бесконечно долго его нет рядом и потом точно так же долго он вбивается, растрахивая зудящую дырку. Для Тэхёна время превращается в ленту Мебиуса, сливаясь в единый бесконечный узор. Ему так хорошо, что плохо. Живот стискивает крепкий узел, а ноги норовят расползтись в стороны, но удар и властное: — Место, Тён-и, будь послушным натурщиком. Вынуждают стискивать зубы, дышать сквозь нос и удерживать себя в одном положении. Тэхён не может провалиться в дрёму из-за скользящего под кожей возбуждения. Но и бодрствовать не в силах. Он плавает. Катается на волнах звуков шлепков, мягкого голоса Чонгука и понимания: они едины. Так близки, как будут всегда. Колени гудят от напряжения, а бёдра сводит из-за одной позы. Руки тоже затекли, как и выгнутая поясница. Тэхён сейчас — идеальный экспонат, разве что не выставленный напоказ для всех желающих. Только для одного. И этот зритель наслаждается своей властью на полную. — Хорошенькая сладкая попка, — Тэхён уже сбился со счёта, в который раз в него кончают, — приняла в себя всё до последней капли. Ты бы видел себя со стороны. Раскрасневшийся, с алой от моих ударов задницей и припухшей дыркой. Тебе понравилось? Готов к тому, что в следующий раз будет ещё дольше? Ещё больше. Ещё больнее. — П-почему?.. — Потому что я не буду тебя жалеть, пока ты продолжаешь быть вещью, — Чонгук дёргает за верёвку, которая стягивала основание члена под яйцами, — кончай, Тён-и. Пусть это будет твоей наградой. Тэхён никогда не верил в то, что можно кончить просто от слова. Приказа. Это казалось нереалистичным и нелепым, но прямо сейчас его яйца поджимаются, а из головки выстреливает горячая струя. Оргазм, отложенный на несколько часов, переполняет его до красных точек перед глазами и кратковременной потери сознания. Так Тэхёну кажется. Так он чувствует, потому что иначе не объяснить, почему он приходит в себя, лёжа на спине. — Чонгук? Тишину не разрывает чужой ответ. Нет ни шагов, ни дыхания. Ничего. Тэхён стягивает дрожащими пальцами ленту, вот только и в студии никого нет. Его опять оставили в одиночестве.