Забвение

       — Так вот, каково это…       Сидевший на стуле дзенин приподнял бровь и, все так и не шелохнувшись за прошедшую четверть часа, продолжал сверлить его взглядом, но теперь уже в ожидании следующей фразы.       — Вы принесли корм?       — Какой корм?       — Для рыбок, какой же еще.       Ирука повел рукой в воздухе:       — Вы ведь тут себе аквариум решили устроить!       — Дельфины это млекопитающие. И я принес апельсины, если устроит могу кинуть в тебя пару штук.       Ирука недовольно сморщился уставившись на свое одеяло. За словом в карман, дзенин, ожидаемо не лез и шатен, расстроенный тем фактом, что его голова теперь работает почему-то слишком медленно, чтобы что-то съязвить в ответ, тихо проворчал:       — Мое имя тут не причем… И апельсины тоже.       Его голос звучал настолько по-детски обиженно, что он, сам же этим и задетый, со всей силы скомкал одеяло.       А может это галлюцинации?       Неожиданная догадка придала ему сил и даже взбудоражила. Точно ведь! Если подумать, то кому угодно, запертому в этой дурацкой палате на столько дней, стал бы видеться Копирующий ниндзя с апельсинами. Это показалось ему настолько логичным, что он даже поразился, как эта мысль не пришла ему раньше.       Медленно перевел взгляд обратно на дзенина и, в ожидании что он вот-вот растворится и оставит его в покое, потер глаза. Галлюцинация никуда не делась. Смотрела в ответ, доброжелательно наклонив голову слегка в бок, словно большая и добрая собака. Эти мысли настолько его поразили, что он уверился, грядет что-то ужасное и, как ни странно, именно от этого самопровозглашенного божьего одуванчика.       — Я рад, что ты жив.       Эти слова, как довершение его мыслей, заставили дернуться от неожиданности. Не зная как отреагировать, что ответить, он, опустив от растерянности взгляд, как и всегда ранее, надел на себя обычную вежливость, не раз спасавшую в подобных ситуациях.       — Не знаю, как выразить вам свою благо…       — Прекрати.       Слова прозвучали тише, немного хрипло, почти надломлено, но Ирука, тут же поднявший глаза, наткнулся лишь на прежнее выражение вселенской скуки на чужом лице. Усилием воли подавил желание продолжить заранее заготовленную речь.       Хатаке сидел напротив. Тот самый чертов Хатаке, что при всех указал ему его место и усомнился в компетентности. Тот самый, что в открытую читает свою высокоинтеллектуальную порнушку и везде опаздывает. Тот самый… что, мягко говоря, никогда и взгляда доброжелательного в его сторону не бросил… А уж после того треклятого экзамена и подавно. Казалось, что он не то чтобы его недолюбливает, нет… Намного хуже: считает жалким, а подобного Ирука простить не мог. Смутно припоминал, что когда-то они часто пересекались взглядом, невзначай, но… Не могло ведь это быть интересом, который он когда-то ошибочно принял за пренебрежение?       Он и Копия… Что там было? Да и могло ли быть? Дзенин, сидевший в его палате уже около часа, наглядно показывал что да. Что-то между было. Что-то не на один раз и даже не на два.       — Эти отношения…       Какаши сделал привычную небольшую паузу, одну из тех, что так раздражали окружающих и выглядели словно он пытается вспомнить, о чем вообще хотел сказать.       — Они важны для меня. Я понимаю, сейчас все это выглядит для тебя почти абсурдно, но… Из уважения к моим чувствам и тому себе, с которым они были разделены, можешь дать нам шанс?       — Нам?       Голос дрогнул от неожиданности и тишина палаты вмиг стала почти осязаемой. Дзенин поднялся со своего места и, слегка отряхнув несуществующую пыль с жилета, посмотрел на дверь.       А что если он уйдет сейчас? Уйдет и больше не вернется? Сердце замерло и что-то в душе вмиг натянулось словно тетива.       Это странное «нам»… Чунин не мог представить, чтобы и он к нему тоже относился. Казалось это только о Хатаке, о чем-то, что родилось в чужой совершенно непонятной голове и сам Ирука никак не может к этому быть причастен. Чунин не сводя глаз смотрел на этот почти незнакомый силуэт, на жесткие прямые волосы, расслабленные руки, маску и вдруг осознал, что хочет снова услышать этот немного хриплый ленивый голос. Как бы он не язвил, как бы не был смущен непонятно откуда взявшимся вниманием, что-то внутри, очень слабо, но все же отзывалось на его присутствие рядом. Это была ни радость, ни влюбленность, ни даже страсть, а какое-то странное спокойствие. Словно он… свой. И это особенно пугало.       Дзенин перевел на него взгляд и уверенно подтвердил:       — Нам.

***

      Выписка прошла раньше чем можно было ожидать. Медсестра, слишком молоденькая для этой работы куноичи, с жалостливыми глазами спрашивала как он себя чувствует и действительно ли он готов вернуться к обычной жизни.       Что она имела ввиду под обычной жизнью и необычной, он понять не смог. В голове было как шаром покати и лишь ее настороженный, полный сочувствия взгляд вызывал мурашки по спине, напоминая что попал он сюда не просто так.       Неделя плена.       Забавно. Даже она, куноичи с регистратуры, по факту знала о произошедшем больше чем он. Горевать по этому поводу он не собирался и, дотошно поджигая не распакованную кипу выданных медицинских записей в каком-то закутке, чувствовал себя словно шкодник, ускользнувший от разноса.       Забвение… Чтобы там не думали остальные, Ирука их сочувствия не разделял. Беда? Проблема? Да это же просто дар судьбы! Трудно страдать если ты не помнишь что произошло.       Поначалу единственным желанием было вернуться в свое общежитие и, взяв недельку другую отпуска, восстановиться в штабе. Потихоньку работать там, совмещая с академией и, возможно, когда-нибудь забыть и об этом странном времени тоже. Единственным исключением в этом сценарии идеальной жизни был, как ни странно, Копирующий. Странный, непонятный, взбалмошный и обманчиво флегматичный. Слишком обманчиво… Да еще и те слова, что Хатаке сказал в палате, никак не выходили из головы. Никогда бы не подумал, что, учитывая специфический вкус в литературе, тот настолько складно говорит…

***

      То, что у Копии свое видение мира, всегда было ясно как день божий. Однако тот факт, что за отказ спать в одной кровати, его выгонят в гостиную на диван все равно никак не вписывался в его картину мира.       — Я вообще-то только-только из госпиталя! Разве вы не должны уступить эту кровать мне?       Хатаке замотал головой.       — Я с нашей кровати никуда уходить не собираюсь. Поэтому передавай мой пламенный привет той сбитой пружине в центре гостевого дивана, которая каждую ночь будет тебе напоминать о комфорте и мягкости в которых буду пребывать я.       — А гостевые комнаты? Там тоже сбитые пружины в центре?       Какаши устало вздохнул и, скептически наблюдая за тем, как Ирука готовит свое спальное место, уныло заметил.       — Там пыльно и их нужно сначала подготовить, но… Ты что, действительно уйдешь от меня в гостевую комнату? Словно мы в ссоре?       Шатен со всей силы сжал подушку в руках, словно душит ее и тут же швырнул на диван.       — Да, господин Хатаке, можете представить, что мы в ссоре.       Какаши к его удивлению не стал язвить в ответ, задумчиво наблюдая за манипуляциями с одеялом. Лишь убедившись, что Ирука действительно собирается спать в гостиной, задумчиво посетовал:       — Ннээ… Как же давно это было.       Продолжать беседу не хотелось, но судя по тому, что уходить в спальню Копия не собирался, Ирука все же спросил:       — Вы про какую-то ссору в прошлом?       — Про то, как ты называл меня господином. И тут я имею ввиду не вежливое обращение, если ты понимаешь, о чем я…       Уже слыша скрип сжатых зубов Копия, видимо решивший что на сегодня его список дел успешно выполнен, направился к себе.

***

      — Как же это могло случиться?       Вопрос сорвался с губ раньше, чем он осознал, что находится в комнате не один. С ужасом понимая, что ответ не заставит себя долго ждать, глухо выдохнул, чувствуя как Хатаке повернулся в его сторону.       — Понимаю, сложно в это поверить, но небеса действительно одарили тебя такой наградой.       Ирука кисло улыбнулся.       Да уж, вместе с Люцифером наверное и сбросили…       Сказать это вслух он ожидаемо не решился и Хатаке, с добродушным ехидством ждавший едкой реплики в ответ, слегка поникнув развернулся к плите.       Это было неловко. Очень неловко. Хатаке изо всех сил делал вид что все в порядке, но Ирука ему подыгрывать не мог. Не способен был заставить себя ни называть его по имени, ни даже подшучивать или саркастически комментировать его фразы. Только сейчас, наблюдая за чужой спиной, вдруг осознал, насколько тому этого наверное не хватало. Иллюзия того, что все в порядке, трещала по швам.        — Просто вы ведь…       Он протянул это скорее интуитивно, просто в попытке хоть как-нибудь заполнить возникшую паузу и насмешливый голос дзенина, прервавший его размышления, опять выбил почву из-под ног        — Полудурок?       Если бы сердце могло остановиться, оно бы остановилось. Ирука испуганно затараторил:        — Ну что Вы, я… Да я бы никогда не сказал такое про Вас…       — Вслух?       Ирука посмотрел на Копию и, под нахальный взгляд разноцветных глаз, понуро кивнул и тут же от смущения закрыл лицо руками.       — Это отвратительно. Такое чувство, что вы залезли в мой мозг.       Какаши на это самодовольно хмыкнул.       — Но как это вообще могло случиться? Вы ведь мне никогда даже и не нравились.       Возникла пауза.       Какаши нахмурился, явно растерянный, словно был не только застигнут врасплох этим вопросом, но и задет. Сильно задет. Ирука почувствовавший укол совести за этот порыв, тут же сосредоточился и, уже готовый пойти на попятную и как-то сгладить угол, стал объясняться, но был перебит:        — Тебе нравились мои руки.        Этот аргумент показался ему поистине абсурдным. До гениальности. И только тот факт, что дзенин, оставив плиту, стал вдруг заворачивать рукава водолазки, доказывал его серьезность.       Шатен не мигая смотрел на голые накаченные руки и, под вопросительным взглядом дзенина, все же спросил:        — Я что, действительно когда-то сказал такое?       — Саке.       В том как он произнес это слово был и ответ, и разъяснения и, в какой-то степени, даже характеристика. Хатаке проигнорировал его негодующий от подобной лаконичности взгляд, и, протянув руки ближе, озадаченно спросил:        — Ну как?       Ирука глухо выдохнул. Он не хотел врать, назло выступая против, но и лебезить или играть какую-то навязанную роль, в его планы тоже не входило. Решив, что дзенин вполне заслуживает честности, сказал прямо:        — Думаю они смотрятся хорошо. В смысле, две руки — это ведь всегда хорошо, да?       Хатаке нахмурился и шатен, уже полностью абстрагировавшийся от этого абсурда, лишь пожал плечами. Вернулся к своей тарелке, оставив Какаши разглядывать свои руки. Через секунду на столе появилась бутылка саке и Ирука, встретившись взглядом с дзенином, тут же поперхнулся рисом.       Ожидаемого спаивания в итоге так и не случилось. Какаши, видимо в последний момент вспомнив про запрет алкоголя после выписки, налил только себе и, придав своему виду еще больше таинственности, надменно повернулся в сторону окна.       — А мы с Вами прямо-таки две родственные души получается?       Какаши нравилось, когда он что-то спрашивал, это было очевидно. Даже сейчас, элегантно напиваясь в одиночку, его лицо словно просияло от этого вопроса. Ненадолго правда. Вместо ожидаемого ответа, о том, как все было восхитительно и замечательно, Ирука услышал сдержанное:        — Ну… не сказал бы так. Токсичности в наших отношениях хватает.       — Например?        — Нэ… — он задумчиво перевел взгляд на рюмку — Я немного люблю держать все под контролем.       Пригубил еще саке и, подумав, философски добавил:       — Хотя, ты как-то сказал, что это не то чтобы большая проблема, учитывая все остальные бесчисленные плюсы моего ангельского характера.       Чунин на это лишь устало вздохнул. Копия часто так делал: говорил на грани между правдой, вымыслом и полным абсурдом. Решив не поддаваться на провокацию, дельно уточнил:        — Насколько это «немного»?        — На много.       Ирука задумчиво уставился в свою тарелку. В принципе ожидать другого от человека, с юношеского возраста попавшего в АНБУ было бы, мягко говоря, наивно. Однако честность и прямота его подкупили, что-то в этом было.       Копия задумался и, отхлебнув прямо из горла, перевел на него задумчивый взгляд. Решив что-то для себя, признался:       — Где ты, с кем ты, как долго ты будешь на работе и почему задержался если пришел позже обычного, сколько ручек у тебя на столе, какого цвета кружка из которой ты пьешь, кто ее подарил, с кем ты разговаривал… Много всего… Ну и миссии которые ты брал, конечно.       Дзенин снова опустошил рюмку и, облокотившись на спинку стула, шумно выдохнул. Угрюмо, явно желая закрыть эту тему раз и навсегда, методично продолжил:        — К примеру, если в штабе распределения останется две миссии, ранга B и ранга С, то у одного конкретного чунина, отказавшегося слушаться и сидеть на месте, будет возможность выбрать любую из двух. Но если в это же время, может чуть раньше, в этот штаб придет дзенин, то выбора уже не будет.       Небольшая пауза стала словно глотком свежего воздуха и Ирука, чувствуя к чему все идет, поджал губы.       — Миссия ранга С: сопроводить, подписать документы и вернуться обратно в целости и сохранности. Миссия ранга B затянулась бы на неделю дольше и, этого времени вполне бы хватило, чтобы упрямец подостыл и все вернулось на круги своя.       Копия опять отпил прямо из бутылки и уставившись в пол, хмуро добавил:       — Целая неделя…       Ирука почувствовал горечь от вида чужого отчаяния. Осторожно коснулся руки дзенина и, заметив его растерянность, сжал ее.       — Эта миссия все равно кому-нибудь бы досталась, а я хотя бы живой остался. Не ваша вина, что так получилось. Да и в будущем…       — В будущем для тебя миссий нет.       Слова прозвучали резко, грубо и горечь висевшая в воздухе тут же сменилась напряжением.       — У вас нет таких полномочий.       Хатаке кивнул и, развернувшись в его сторону, сжал чужую руку в ответ.       — Полномочий нет, а возможности и связи есть.       Его лицо уже не было похоже на ту флегматичную маску, которая была знакома всем в Конохе. Ирука смотрел на нахмуренные брови, сурово поджатые губы, видел цепкий изучающий взгляд и, задетый таким вмешательством, отдернул руку.       — Ни один экзаменующий не подтвердит твою квалификацию для прохождения миссий за пределами Конохи, это я тебе гарантирую. Штаб — пожалуйста, отдел распределения и академия — без проблем, но к миссиям тебе дорога закрыта.       Ирука смотрел на него, но словно не видел. Что-то подсказывало, что Копия не шутит и, чтобы он не сделал, не сдаст назад.       — И вы не боитесь, что после всего что вы тут наговорили, я просто развернусь и уйду?       — Этот вопрос я решил еще до твоей выписки и даже до нашего разговора в госпитале, так что да, вне зависимости от того уйдешь ты или нет, обсуждаться это не будет.       Ирука отпрянул от него и, растерянный, не понимая что делать дальше, рвано выдохнул и направился к входной двери. Дзенин не шелохнулся ни на шорох надеваемой обуви, ни на шуршание накидываемого пальто, ни на щелчок аккуратно притворенной двери.

***

      Баран человекообразный! Пугало недошитое! И как после такого не верить, что слухи об утере древесных техник Сенджу это заговор? Если они утерянные, то как тогда объяснить существование этого лохматого полена?       «Полномочий нет, но возможности и связи есть».       Паразит одноглазый.       Вид вечерней Конохи успокаивал. Всюду сновали люди: и шиноби и гражданские. Кто домой, кто на попойку, кто просто праздно шатаясь с друзьями.       Странно, но именно сейчас, наблюдая за скученной толпой людей он понял, что никогда еще не чувствовал себя настолько одиноким и… как ни странно, пустым.       Раньше у него были силы мириться с этим, он точно помнил, но сейчас… Его словно выбросило на обочину. На одной из своих полок в доме дзенина он нашел фотографию родителей… Старую, потрепанную, местами даже склеенную. Сзади были следы от засохших разводов воды и он легко угадал в них слезы. Сейчас эта фотография не вызывала никаких эмоций. Он помнил их имена, лица, но больше ничего. Пусто.       Он и сам по себе пустой.       То же самое и с Копией. Он понимал, видел в Хатаке, в той надежде что ощущалась в каждом его взгляде, что должен что-то чувствовать, но не мог и, только сейчас подумал, что наверное этого не хватает не только дзенину.       Независимо от того, сколько раз ты будешь пытаться убежать от прошлого, ты не сможешь избавиться от мысли, что был его частью.*       Злость постепенно угасала.       Копия бесцеремонно лез куда не просили, словно имеет на это право и прощать он ему это не намерен, но… По большому счету Ирука и сам не был уверен, сможет ли когда-нибудь вызваться на новую миссию. Что-то внутри словно щелкнуло после недели в госпитале, когда он, скрючившись на своей койке в попытках вспомнить хоть что-нибудь, вдруг, зацепившись за воспоминание о ярком свете и подвале, не задрожал от ужаса.       Он так и не смог понять, что именно его напугало, но сердце словно ходуном билось, давая сигнал: «Я умру здесь. Умру, умру, умру, умру…». И от этого было еще страшнее…       Чтобы победить врага, нужно знать как он выглядит.       Но когда враг это твой разум, который будто бы что-то помнит сам, без всяких воспоминаний и, напуганный, продолжает свое: «Я умру здесь», как можно здесь победить?       Вечер плавно сменился ночью.       Толпа стала редеть, но мерцающие огоньки стоящих поблизости зданий все также полнились чьими-то голосами. Отдаленными, приглушенными и совершенно чужими.        — Пойдем?       Ирука перевел взгляд на возникшего из ниоткуда Копию и, испытывая странное чувство благодарности, устало кивнул.

***

      — Это ведь были вы, верно? Это вы стерли мне память.       Какаши никак не отреагировал, делая вид, что продолжает читать.       — Что еще ты вспомнил?       — Больше ничего. Помню только свечение, вас. Зачем вы это сделали?       Тишина давила. Сумерки сгущались и единственная лампа стоявшая на кухонном столе не столько освещала все вокруг, сколько прятала лица в отбрасываемых тенях.       — Ты кричал. Один только мой вид привел тебя в такой ужас, что ты рвал на себе волосы и вжимался в стену. Гендзюцу в котором тебя держали развеялось, но мысленно ты не выбрался из него.       — И вы стерли себя?       — Все, что было в гендзюцу и ассоциировалось с болью или пытками.       Какаши немного помолчал и, нерешительно, с чувством вины в голосе добавил:       — Скорее всего твоих родителей тоже. Кажется ты их тоже больше не помнишь.       Ирука кивнул.       — Помню только имена и больше ничего. Они были важны для меня?       — Очень.       — А если… если я вспомню что-нибудь из того гендзюцу… Вы сможете стереть все снова?       — Смогу.       Шатен облегченно выдохнул, но Какаши стал лишь еще мрачнее.       — Чтобы ты понимал, я уничтожил все что тебе было дорого. Все что имело для тебя хоть какую-то ценность в этом мире. Ты сейчас даже не представляешь какая это трагедия. Ты бы никогда мне этого не простил, если бы хоть на одну сотую понимал, что именно потерял.       Хатаке сжал книгу в руках.       — Это… как если бы кто-то стер мои воспоминания об отце или моей команде.       Пол стал каким-то совсем размывчатым и Ирука, кое-как собравшись, упрямо перевел взгляд на дзенина.       — Я не виню вас. В любом случае, это все было потеряно раньше, из-за гендзюцу, но вы правы, я действительно не понимаю. Такое чувство, что я должен быть грустным, но на самом деле ничего такого нет. Родители… мысли о людях, которых я так называл, не вызывают во мне никаких эмоций, словно речь идет о продавце данго на углу. Ничего хорошего и ничего плохого. И, на самом деле, с вами все обстоит также.       Ирука опустил голову и, понимая что делает больно каждым своим словом, неуверенно признался.       — Я не понимаю что происходит. Я не узнаю ни Вас, ни этот дом, ни даже эти комнаты. Иногда мне кажется, что тот человек, которого Вы сейчас хотели бы здесь видеть, остался там, в пещерах. А я… я как будто просто его муляж, снятая копия и сейчас, сидя здесь, только делаю хуже. Я словно самозванец тут и вы сами это прекрасно понимаете…       Он перевел взгляд на Копию, но тот выглядел так, словно знал не только об этих мыслях, но и о том, как с ними жить дальше.       — Ты жив. Разговариваешь, дышишь, засматриваешься на мою задницу, когда думаешь что никто тебя не видит и уныло ноешь по поводу моего вкуса в литературе. На самом деле меня это почти устраивает.       — Почти?       — Мне немного не хватает контакта.       Он приподнял бровь и, на мгновение оттопырив языком внутреннюю стороны щеки, чтобы Ирука смог лучше его понять, невинно продолжил:       — Более глубокого, знаешь ли.

***

      — Я вспомнил вчера кое-что и…       Читавший книгу дзенин немного подзавис и, явно обескураженный, перевел на него взгляд. То что Ирука с самого утра ходил сам не свой он заметил сразу, но подобного поворота событий не ожидал. Восприняв возникшую паузу как приглашение продолжить, шатен нервно повел плечами.       — В общем, про Мизуки вы всегда знали, про парочку друзей из общежитя тоже, но был еще один. Вы случайно не знаете, кто он?       Какаши отложил книгу и устало вздохнул.       — Почему ты спрашиваешь об этом?       — Потому что я не помню, а вы скорее всего в курсе.       — Я имею ввиду… — Какаши обреченно выдохнул — ладно, не важно.       — Что именно ты хочешь узнать?       Ирука неловко пожал плечами.       — У меня не было проблем с воспоминаниями о других людях, помимо вас, но вчера я вдруг осознал, что есть еще кое-кто…       Он присел на его кровать, явно подбирая слова, и осторожно продолжил.       — Я пытался сопоставить по времени, но что-то не вышло. Судя по тому что вы рассказывали, это было уже при вас и поэтому все стало еще более странным. Может вы знаете о ком идет речь?       Какаши внимательно слушал каждое его слово и, цепко окинув взглядом чужую фигуру, наконец-то оказавшуюся так близко, лениво уточнил:       — То есть, ты вдруг вспомнил, что изменял мне будучи в отношениях и теперь хочешь узнать у меня, с кем это было?       Шатен бесстыже кивнул и, наблюдая за тем как Копия тихо, сквозь зубы, выдыхает, даже бровью не повел.       До тех пор, пока не услышал ответ:       — Я не знаю. Пока мы были вместе, никаких измен быть не могло, так что мне нужны подробности. В частности о том, как тебе удалось это от меня скрыть.       Сердце пропустило удар. Одно дело спрашивать об уже исчерпавшем себя конфликте, каким бы он не был, но совсем другое, случайно открыть что-то новое. Шатен нахмурился, растерянный, но отступать не стал. Что-что, а секретов и недомолвок он никогда не терпел, что делало эту историю еще более запутанной.       — Помню только, что это было у меня, на квартире у переулка в сторону академии. Мужчина пришел поздно ночью, но лица его я не помню. И голоса тоже. Мы о чем-то говорили, а потом…       Ирука нахмурился и уверенно добавил:       — А потом пошли в спальню.       Копия перевел взгляд в потолок и слегка надменно уточнил:       — «Пошли в спальню»?       — Ну… Мы явно начали уже в коридоре и даже кое-что разбили. Какую-то кружку…       Какаши на этих словах резко поднялся на кровати и развернулся к нему спиной.       — Я хочу чтобы ты рассказал все.       Стыд. Ужасный, всепоглощающий стыд накрыл его с головой. Что же он наделал? Неужели это действительно было чем-то, о чем Копия не знал? А что если это изменит все, что сейчас происходит? Что, если Копия сейчас выставит его вон, оставив в одиночку собирать свои странные ни на что непохожие осколки после случившегося. Что если он махнет на него рукой? Сердце болезненно билось о грудную клетку, но разум тут же стал выполнять чужую просьбу.       Разочарование в себе оказалось сильнее стыда. Пусть он и не до конца понимает, почему они с Копией были вместе, но… На его взгляд никто не заслуживал подобного предательства. А от того собственный поступок казался лишь еще более непонятным. Как это могло случиться? Ему всегда казалось, что он не из тех людей, что будут делать что-то за спиной. Тогда почему он сразу не разорвал все отношения с Копией, а сделал подобное?       Тишина немного затянулась и Ирука, ссутулившийся на своем месте, с удивлением распознал смешливые нотки в обычно спокойном голосе:       — Нэ… Никогда бы не подумал, что тот вечер настолько тебя зацепил.       Шатен удивленно развернулся в его сторону и, наблюдая за пошлой ухмылкой дзенина, обескураженно уточнил:       — Что?       — Я действительно как-то разбил кружку, стоявшую на полке. Якобы случайно, но на самом деле она была подарена какой-то из твоих старых пассий и меня это раздражало.       — Вы…       Ирука резко поднялся с его кровати и, хватая ртом воздух от смущения, не знал что сказать.       — И да, стонал ты тогда очень сладко.       Шатен не мог даже пошевелиться от охватившей его растерянности. Попытался что-то сказать, выругаться, но чужая улыбка, озарившая обычно невозмутимое лицо такой неподдельной и искренней радостью, выбила воздух из легких.       Наблюдая за тем, как Ирука с абсолютно красным лицом, быстро ретируется из комнаты избегая его взгляда, Какаши впервые за долгое время по-настоящему рассмеялся.