Забвение

      Какаши не врал.       Ирука понял это неожиданно, даже запоздало, когда лежа в постели вдруг вспомнил медика, давшего ему выписку о своей абсолютной негодности к выполнению миссий. Такие серьезные заключения всегда должны были сопровождаться словами о том, когда можно будет пройти комиссию еще раз, но медик на это лишь пожал плечами и выпроводил его из кабинета.       Это конец.       Он, с самого детства положивший жизнь на становление ниндзя, оказался вдруг на обочине, словно поломанная табуретка.       Шиноби с запретом на выполнение заданий… Смех да и только.       Все разрушено. Все к чему он стремился, все что он так боготворил и о чем мечтал.       Может ли он вообще теперь называть себя шиноби?       Ирука устало развернулся на спину.       Первый порыв устроить грандиозный скандал слегка поутих и он лишь цинично хмыкнул, представив абсолютно хладнокровное к его крикам высокомерное лицо.       Полудурок контуженный.       И что в итоге?       Прошлое свое, самую важную его часть, он не помнит, а будущее потерял. Осталась только работа в академии, штабе, старые фотографии родителей, на которые ему теперь плевать и этот псевдо высокоинтеллектуальный озабоченный идиот S-класса.       Врагу не пожелаешь.

***

      Великий Копирующий Ниндзя, Шаринган Какаши и мастер тысячи дзюцу ушел на миссию.       Ирука пытался не перечислять мысленно весь этот список званий, но не мог. Фраза «Какаши ушел на миссию» вселяла ужас, страх и он изворачивался как мог. Его больное воображение почему-то было уверено, Какаши мог не вернуться. А вот у Великого Копирующего Ниндзя шансов как будто было побольше…       Глупо и так действенно.       Его не было уже целую неделю.       Ирука не любил драмы. Ни в книгах, ни в фильмах, ни даже в жизни. Жизнь итак с горчинкой думал он, так к чему ее еще и дополнительно перчить?       — Какаши не вернулся — думал он и, тут, в ужасе мысленно добавлял:       — Ещё…       Руки в такие моменты начинали предательски подрагивать и он нервно мотал головой, продолжая шептать свою мантру:       — Еще не вернулся! Еще… Тысячекратное, мать его, «ещё»!       Он просто не хочет, чтобы Копия умер. Ведь он спас его. Каким же надо было бы быть неблагодарным, чтобы не желать ему хотя бы просто жизни, после такого?       И все.       Дело совсем не в его угрюмой физиономии или дурацких руках, которые тот, после случая на кухне, постоянно оголял в его присутствии… И не ленился ведь, ни одной водолазки больше дома по нормальному не носил. Хотя тот факт, что в его «гениальную голову» так и не пришла мысль, что можно дома носить футболки, изрядно озадачивал.       Какой же он…       Какаши не мог умереть.       Скорее всего сидит на каком-то дереве и читает взахлеб свою порнуху… Он был в этом полностью уверен. Не могло быть никакого подвала, пыток или смерти. Ничего подобного… Ни-че-го…       Ирука потер внезапно зачесавшиеся глаза тыльной стороной рукава и, сделав вид, что не заметил влажных следов на ткани, немедленно поднялся со скамейки и направился в сторону дома.

***

      Две недели.       Обычный человек бы сломался еще в конце первой… Как он сам. Осталась бы только оболочка, вязкая и бесцветная, сломленная… Пустая.       Но Копия… он не такой! Для него и две недели не проблема и, наверное, даже три.       Он бы никогда…       Ирука схватился дрожащими руками за голову и, прижавшись к столу, опять зашептал свою мантру:       — Ещё не вернулся! Только «ещё»… Ещё, ещё, ещё, ещё, ещё, ещё…       Слова смешались в беспрерывное скуление и полувой.       Заснул он там же, под столом на кухне, заплаканный и дрожащий, судорожно и до боли сжимающий свою голову, словно по ней вот-вот кто-то ударит.

***

      Три недели два дня 14 часов и 52 с половиной секунды.       Какаши вернулся поздним вечером, грязный, помятый, с двумя уже практически зажившими кровоподтеками и в абсолютно изуродованной форме которую, казалось, одновременно и жгли и топили. Ирука, растерявшись, не смог произнести ни звука. Так и стоял по центру прихожей, словно рыба выброшенная на берег.       В голове тут же возник ворох мыслей. Интересно, а как они раньше встречали друг друга после миссий, есть ли какие-то конкретные слова которые надо сказать или может какое-то действие? Поцелуй там или объятие какое-нибудь. Секунды казались вечностью.       Дзенин обессиленно прислонился спиной к уже закрытой входной двери. Спокойно разулся, бросил вещевой мешок у придверного коврика и, устало улыбнувшись чунину проскользнул мимо что-то по-старчески ворча о том, что он адски воняет и сейчас займет ванную на вечность.       Так буднично и просто. Ирука осоловело выдохнул. Постоял еще несколько секунд пытаясь успокоить бешено стучащее сердце и развернулся в сторону кухни, хотя и не совсем был уверен, будет ли тот что-то есть или сразу завалится спать.

***

      Он никогда и не надеялся прослыть гением или человеком выдающегося ума, но то что и звание просто адекватного так легко ускользнет из рук, было неожиданно. Казалось, вот, он только-только сидел на полу, а теперь почему-то на чужих коленях… На коленях, на которые сам и забрался… Ирука подумал, что ему должно быть очень стыдно из-за этого, но на самом деле, совестно ему было скорее за отсутствие стыда.       Надо отдать должное, дзенин даже бровью не повел. Молча наблюдал, не мешая и давая возможность спокойно разобраться в своих мыслях.        — Какаши?       Хатаке спокойно кивнул и Ирука, приблизившись еще ближе, тихо, почти шепотом, словно пытаясь прочувствовать каждый слог медленно произнес у самой кромки уха:        — Какаши…       Дзенин вздрогнул.       Ирука почувствовал как широкие плечи под его ладонями шелохнулись от глубокого вздоха, который тот уже не смог скрыть. Тело под ним, до этого такое сдержанно-жесткое теперь чуть ли не обжигало своим жаром и такими пленительно неуловимыми реакциями.       Ладони шатена медленно опустились с широких плеч на грудь. Как же горячо. Одуряюще, безумно, так, словно он снова обычный детдомовский подросток, один из многих, впервые неумело целующийся с «тем самым» парнем на заднем полигоне их общежития.       Как же божественно стыдно и бессовестно хорошо. Он еще не сделал абсолютно ничего, но лицо начинало гореть лишь сильнее. От каждого шороха в наступившей тишине, от медленного дыхания, от этой близости, от того, что он сидит прямо на чужих коленях.       Хатаке, и сам плавящийся от происходящего откинул голову назад, и Ирука, не отрывая взгляда от мощной шеи, старался не замечать как чужие руки приятно оглаживают коленки и медленно поднимаются выше.       Черт…       Если бы только дзенин просто полез под одежду, если бы перевернул их и попытался впечатать его в диван, если бы начал срывать одежду, то… то было бы намного легче. Легче и понятнее.       Но он этого не делал.       И шатен, чувствуя как чужие руки мягко скользят по его бедрам, но не пытаются его ускорить, резко зажмурился.       — Нэ… Кажется уже слишком поздно, а у меня есть дело рано утром.       Ирука довольно вздрогнул от хрипотцы в чужом голосе и, заметив настороженность в чужом взгляде, благодарно кивнул.       Никакого утреннего дела не было и в помине и они оба это прекрасно знали. Какаши, видимо не придумавший ничего лучше, попытался дать ему лазейку, хоть какой-то повод, чтобы…       Шатен прижался головой к его груди. Обхватил шею и приник еще сильнее.       Он действительно не хочет заходить дальше… Все что ему нужно, это просто сидеть на чужих коленях и, чувствуя жар сильного тела под ладонями, медленно млеть от… от чувства безопасности и защиты, которое оно дарило.       Ирука совестливо поджал губы, признавая, что все это было очень бесстыже с его стороны. Они ведь не подростки. Хатаке взрослый мужик, который достаточно явно заявляет о своих потребностях, а он тут спектакль целый устроил.       Какаши осторожно убрал руки с его бедер и, подождав несколько секунд, нерешительно коснулся пальцами каштановых волос. Ирука не отпрянул и он, уже всей ладонью, мягко провел по шелковистым немного влажным волосам. Прямо от виска и до самого затылка. Настолько нежно и мягко, насколько вообще мог. Осторожно приобнял его другой рукой за плечи и, продолжая гладить по голове, прошептал почти у самого уха:       — Мой бедный мальчик.       Его голос, такой хриплый, такой низкий и спокойный, выбил воздух из легких и Ирука, рвано кивнув, сильнее уткнулся лицом в его плечо и заплакал.       — Я схожу с ума. Мне страшно… Мне постоянно страшно, но я понятия не имею почему. Будто бы я одновременно и тут и там, в том подвале. Я вроде бы ничего не помню, но в то же время чувствую то, чего нет.       Дзенин коснулся губами его виска.       — Ты здесь. Со мной.       Захотелось раствориться в этих словах, позволить себе окончательно утонуть в надежде что хоть так он может найти самого себя. Сжал руки и уткнувшись в чужую ключицу прерывисто, словно боясь передумать, неуверенно попросил:       — Давайте сделаем это…       Какаши замер на мгновение и, нахмурившись, немного отстранился. Тут же уверенно поднял шатена на руки и перенес в ту самую спальню, где тот по приезду из госпиталя отказался спать.       Не раздеваясь, уложил его прямо на не расправленную кровать. Окинул взглядом, замечая все, чего сам чунин увидеть не мог. И упрямо вздернутый подбородок и сжатые кулаки и даже бегающий взгляд…       Какаши лег рядом, положил тяжелые руки на талию и, притянув ближе к себе, мягко коснулся губами макушки.       — У меня действительно завтра утром есть важное дело.       Ирука не смог скрыть облегчения в своем вздохе и тут же панически заерзал. Хотелось сказать что-нибудь, хоть что-то, но нарушить возникшую тишину он так и не смог. Поерзал, удобнее устраиваясь головой на чужом предплечье и впервые чувствуя себя по-настоящему в безопасности, устало прикрыл глаза.       — Я всегда был уверен, что вы меня терпеть не можете…       Дзенин насмешливо хмыкнул.       — Близко, но слово не очень подходящее. Ты меня скорее раздражал.       Ирука тут же вскинулся.       — Так значит это правда!       Он почувствовал как дзенин кивнул.       — Но почему тогда…       Какаши вздохнул и, явно пересиливая свое нежелание делиться, признался.       — Меня мало что раздражает. Отец когда-то раздражал, немного правда совсем, но да. Обито прям бесил. Ямато, Гай, Четвертый… И ты со своими карими глазами и постоянной улыбкой.       Дзенин коротко рассмеялся.       — Как же я бесился из-за тебя по началу, пока не сопоставил что к чему и понял, что ты мне просто нравишься в целом, как человек. А уже потом пришло осознание, что у тебя охренеть какая аппетитная задница.       Ирука, в попытке переварить услышанное, осоловело уставился в потолок.       — То есть все те разы, когда вы сверлили меня взглядом и я думал, что вы меня ненавидите, на самом деле…       — Это я тебе глазки строил.       — А экзамен на чунина?       — О, нет, там ничего личного.       Ирука прищурился.       — Прям совсем ничего личного?       Дзенин опять хмыкнул.       — Ну, может чуть-чуть что и могло просочиться.       Чунин замер осознавая услышанное и, тут же, со всей силы укусил того в предплечье.       — С ума сошел?!       Какаши отпрянул, но произошло это слишком быстро, как будто он уже знал, что последует за его откровением.       — Да как вы, вы… Ах Ты!       Ирука, запинаясь от переполнявших чувств, был готов высказать все, что он думал про его «чуть-чуть», но дзенин оказался быстрее. Молниеносно переместился за спину и, обездвижив крепким объятьем, прижал к себе.       — Честное слово, сколько можно вспоминать этот экзамен, подумаешь, было и было. Ну, перегнул чутка. Кто ж знал, что ты, тугодум, не поймешь флирта.       — Флирта?! КТО ТАК ФЛИРТУЕТ?!       Какаши опять рассмеялся и Ирука, уворачивающийся ужом в его стальной хватке, внезапно задумчиво притих.       — Боже, да как мы вообще стали жить вместе?       Какаши нечленораздельно фыркнул.       — По правде говоря, я и сам не понял. Три месяца клинья подбивал как мог, а ты только и делал, что хорохорился, несмотря на мой образ идеального альфа-самца.       Ирука тут же повернулся к нему.       — Ты думал, что это прокатит?       Дзенин, заметивший окончательный переход на ты, довольно оскалился.       — Ну да, еще и прессовать сильнее пытался. Думал, что это идеальная стратегия.       — Да почему?       — Ну, вы с Мизуки вместе были достаточно долго, а он по психотипу аналогичный.       — И ты решил, что я роняя сандалии побегу к новому абьюзеру, как только его увижу.       Какаши кивнул и Ирука, высвободившись из ослабевших объятий, развернулся на спину.       — Так значит, помогло в итоге?       — Нет, не помогло. Началось у нас все только после похорон третьего. Многих это тогда подкосило и ты был не исключением.       Какаши мягко коснулся его волос.       — Я нашел тебя пьяным у полигонов и привел к себе. Ты тогда заблевал мне всю прихожую и потом извинялся за это целую неделю. А там уже и лед тронулся.       — Заблевал всю прихожую? Правда?       Его голос, полный искреннего недоумения, на секунду даже дрогнул.       Дзенин улыбнулся и, повозившись на кровати, прижал его обратно к себе и заговорчески прошептал:       — На самом деле нет. Но тебе-то это было не узнать.       Шок длился несколько секунд, в течение которых Ирука пытался понять смысл его слов.       — То есть ты солгал, что я заблевал всю твою прихожую, чтобы подцепить меня?       — В точку. И, надо отдать должное, этот план, в отличие от предыдущего, сработал уже безотказно.       Ирука попытался притворился спящим в надежде, что это хоть как-то спасет его от осознания только что услышанного бреда. Не зря видимо говорят, что гениальность часто граничит с безумием.       — А что за дело у тебя утром?       — Не могу сказать, это тайна государственной важности.       — Не успел придумать ничего более или менее убедительного?       — Нет.       — Спасибо.       Окончательно проваливаясь в сон Ирука, чувствуя благодарность вперемешку с нежностью, подумал, что даже если нельзя вернуться из своего забвения, все же есть шанс продолжить жить в нем.