heiress

      Возле двери в личную спальню ютилось несколько собранных чемоданов. Сумка, в которой обычно перевозились вещи на учебный год, раскрытой лежала на заправленной постели. Письменный стол, книжный стеллаж, шкаф — всё было опустошено ради переезда в новый дом. На подоконнике пережидали сборы три толстые стопки писем, которые вряд ли когда-то попадут к адресату. Алексия лениво взмахнула волшебной палочкой, накопленные конверты тут же пролетели через просторную комнату и улеглись на сложенную одежду в одном из чемоданов. Прозвучал шорох молнии, упаковывая вещи. Через ещё несколько минут издался несмелый стук в дверь. Девушка обернулась, встречаясь взглядом с грустными глазами Регулуса. Прижимая к груди стопку новых учебников, купленных совсем недавно, она попыталась натянуть на губы успокаивающую улыбку.       До нового учебного года оставалась неделя. До переезда — сутки.       На протяжении всего лета Алексия старалась быть сильной сестрой для Регулуса. Она послушно услуживала матери, чего бы та не пожелала, вела светские беседы с часто пьяным и уставшим после работы в Министерстве отцом, доказывала свои улучшенные навыки на уготовленных Вальбургой уроках, где женщина учила её и Регулуса защищаться при помощи тёмной магии. Алексия была славной и прилежной дочерью, вызывая едва ли не невероятный восторг матери, заставляла Ориона чувствовать что-то, отдалённое похожее на гордость.       Девушка всё лучше скрывала свои эмоции, становилась всё более лживой в разговорах с важными людьми на вычурных приёмах. Ей не составляло трудностей улыбаться, статно держа осанку, и приобнимать Эвана за руку так, чтобы все вокруг поверили, что брак вызывал в ней исключительно положительные эмоции. Розье действовал иначе: он всегда открыто показывал свою неприязнь к невесте. Но даже подобное поведение играло только на руку Алексии: все тут же принимать жалеть «бедняжку». Ведь, видите ли, несчастная простушка-гриффиндорка по уши влюбилась в недосягаемого и прекрасного слизеринца. И раз подобная легенда трогала чёрствые сердца женщин в окружении семьи, то и их мужьям приходилось выслушивать этот бред из раза в раз. Алексия в глазах чистокровного общества стала не просто глупенькой и доверчивой, но теперь и влюблённой идиоткой.       Пусть никто не видел тех переживаний, которые Алексия так тщательно прятала в глубине своего сердца, она действительно переживала. Это был не тот едва описуемый трепет перед таким знаменательным событием, как долгожданная свадьба. Необходимость связать себя узами брака с человеком, которого не могла принять, вызывала неумолимую тоску. Чувство несправедливости и понимание собственной безысходности душили её каждый вечер. И осознание того, насколько сильно Регулус переживал по этому поводу, вынуждало Алексию вести себя безразлично и холодно, если беседа затрагивала тему свадьбы.       Она проводила много времени с Регулусом. Они подолгу гуляли по парку возле поместья, часами обсуждали прочитанную литературу в библиотеке, порой устраивали шахматные турниры, сидя на полу гостиной, где оба пытались игнорировать выжженный с гобелена портрет старшего брата. Иногда Алексия чувствовала невероятную тяжесть где-то в груди. Эта тревога приходила глубокой ночью, вырывала её из крепкого сна и вынуждала подолгу сидеть на краю постели и бесцельно блуждать взглядом по пейзажу за окном. В такие ночи Регулус — слишком милый со спутанными после сна волосами и в уютной пижаме — бесшумно приходил в её спальню. Они запирали дверь, стараясь вести себя как можно тише, и Алексия заколдовала потолок, чтобы тот изображал мерцающие звёзды на тёмном небосклоне.       Переезд — вполне ожидаемый, но почему-то казавшийся действительно внезапным — делал обоих близнецов до безумия сентиментальными. Они не делились своими чувствами и переживаниями через разговоры: когда пытались, изо рта выливалось что-то нелепое и смущающее. Вместо бесед молодые люди лишь на каком-то ментальном уровне чувствовали тоску друг друга, делились ею и успокаивали друг друга так, как могли. Это было странно — на физическом уровне переживать эмоции другого человека. Но почему-то, чувствуя тоску Регулуса, Алексия понимала, что была не одна. Она искренне надеялась, что даже на огромном расстоянии сможет почувствовать своего брата. Она боялась представить, что когда-нибудь их связь прервётся.       Регулус тихо прикрыл за собой дверь и неторопливо сел на край кровати. Он осмотрел опустевшую комнату и едва заметно поджал губы. Алексия старалась не смотреть в его сторону, нервно покусывая щёку, и изучала исключительно свои пальцы, украшенные серебряными кольцами. Ей придётся забыть о серебре на время учёбы в Хогвартсе.       — Быстро, — одними губами прошептал Регулус, и если бы не тяжёлая тишина комнаты, Алексия даже не услышала бы его. Прозвучал тяжёлый вздох. — Всё произошло слишком быстро.       — Прости меня.       — Здесь нет твоей вины.       — Я обещала, что задержусь на Гриммо, — Алексия несмело взглянула на Регулуса, который приподнял брови в сожалении. — Не знала, что время окажется таким скоротечным.       Молодой человек приоткрыл рот, делая тяжёлый вдох, после чего прикусил губу и громко выдохнул через нос. Он выглядел так, словно не мог сформулировать свои слова. Быстро заморгав, Регулус с сомнением опустил голову и, боясь, словно Алексия могла рассмеяться над ним, медленно протянул свою руку. Всего несколько секунд девушка смотрела на его длинные пальцы, узкую ладонь, тонкое запястье с различимыми под бледной кожей голубыми венами, а затем аккуратно вложила в мягкое объятье пальцев свою руку. Она заметила, как вздрогнул от прикосновения Регулус, но его тело тут же расслабилось. Они всё ещё не могли встретиться взглядами и смотрели исключительно на скрепленные руки, словно происходило нечто совершенно безумное.       — У тебя есть я, — прошептал Регулус в конце концов, и сестра подняла голову, чтобы заглянуть в его глаза. На тот момент молодой человек уже изучал её лицо. — Я буду рядом, пока нужен тебе.       — А если… Если ты понадобишься и мне, и Вальбурге в одно время?       — Я слышал, — он громко сглотнул и горько улыбнулся одним уголком губ, — у Дамблдора в кабинете был маховик времени.       Алексия напряжённо фыркнула от смеха и качнула головой.       — Это никчёмное создание, — прошептала девушка после долгого времени молчания, — не может любить, Рег: у неё правда каменное сердце. Мы безразличны ей. Она хочет… Ей нравится иметь возможность управлять нашими жизнями, дёргать за ниточки.       — Я знаю, — в тон ей ответил Регулус, и Алексия резко подняла голову.       Впервые за всю жизнь он не пытался обелить Вальбургу, вступить в спор за честь своей матери, доказать её искреннюю и глубокую привязанность к своим детям. Это заставило почувствовать настоящий шок, и девушка совершенно забыла то, что хотела сказать своему брату. Как давно ему удалось наконец-то осознать всю жестокость их матери? Как долго эти мысли бородили по просторам его сознания? Теперь Регулус ненавидел Вальбургу в той же мере, что Алексия и Сириус? Или он испытывал какое-то странное разочарование в том, что не получал настоящей материнской любви, хотя, казалось бы, каждый ребёнок заслуживал этого? Алексии хотелось попасть в его разум, рассмотреть каждый уголочек и понять, наконец, о чём думал этот совершенно замкнутый в себе человек.       Регулус всегда напоминал ей книгу, написанную на другом языке. Вот — слова, предложения, совершенно не прикрытые занавесом тайн страницы, готовые поделиться секретом. Но должны пройти годы практики, должна быть выучена абсолютно вся теория, прежде чем появится возможность прочитать это произведение. Алексия могла понимать некоторые строки, совсем немного вникать в смысл абзацев благодаря той или иной схожести с языком, на котором говорила сама. Но полноценная картина всё равно складывалась с невероятным трудом, чтобы в конечном итоге получилось совершенно не то, что на самом деле имелось в виду. Это действительно сводило с ума. Она не понимала, как при такой ужасающей внешней схожести, они являлись совершенно разными людьми. Это казалось невообразимой загадкой. Если кто-нибудь спросил бы Алексию, кто был поистине искусным лжецом и притворщиком, она без сомнения указала бы на своего близнеца.       — Я всегда это знал, — продолжил молодой человек, когда понял, что не стоило дожидаться ответа. — Но я всё ещё действительно… Я привязан к ней так же, как любой ребёнок — к своей матери.       — Она чудовище, Рег.       — Ей не оставили выбора, Лекс. — Он поднялся со своего места и отпустил ладонь сестры. Подойдя к двери, Регулус обернулся и вздохнул. — Тебе стоит посмотреть на неё, как на отдельную личность. Знаешь, имена женщин быстро теряются после того, как у них появляются дети.       — Что? — переспросила Алексия, нахмурившись. Брат снисходительно улыбнулся.       — Она не всегда была нашей матерью. Какое-то время она была просто Вальбургой Блэк.       Регулус бесшумно прикрыл за собой дверь, оставляя сестру в абсолютной потерянности.

***

      Алексия почувствовала, как воздух покинул её лёгкие. Она с несдержанным стоном упала на колени после сильного удара о стену. Голова чудовищно кружилась, перед глазами мелькали цветные мошки. Со стороны нападавшей послышался презрительный смешок. Надоедливые мысли, связанные с тревогой из-за переезда, на протяжении всего дня мешали выполнять даже самые лёгкие вещи. Алексия не сразу смогла встать с кровати утром, из-за чего опоздала на завтрак и получила наказание в виде нудной лекции от отца. Ей не удалось самостоятельно завязать корсет: шнурок порвался от сильного давления, и Кикимер слишком долго ворчал, пока боролся со шнуровкой своей хозяйки. На обеде девушка обожглась и, слишком резко отдёрнув руку, опрокинула наполненную кипятком чашку из любимого сервиза матери, которая вынудила голыми ладонями собирать осколки и вытирать полы. И теперь, третий раз за последние два часа урока, Алексия не смогла отразить атаку матери. Она так устала.       Тёмные искусства выжимали из неё куда больше магии, чем любое другое заклинание. Но если девушка пыталась защититься от нападок Вальбурги тем, что изучала на уроках в школе, удары становились сильнее, а волшебство — темнее и более неконтролируемым. У неё болели руки, почти не оставалось сил даже для того, чтобы просто моргать. Тонкая ткань блузки неприятно липла к вспотевшему телу, волосы растрепались и лезли в глаза, волшебная палочка то и дело норовила выпасть из потных пальцев. Алексия слышала своё тяжёлое дыхание и чувствовала, каким мрачным торжеством светилась Вальбурга. Женщина подошла ближе и, крепко схватив за шиворот, подняла Алексию с такой лёгкостью, словно девушка ничего не весила. Она толкнула дочь в другую часть комнаты, и от силы толчка младшая споткнулась. Каблук на её обуви хрустнул и сломался, заставив потерять равновесие.       — Как, скажи мне, ты собралась сражаться? Ты слабая и никчёмная, зато какие речи толкаешь, стоит людям произнести хоть одно не устроившее тебя слово.       — Я не могу больше…       — Ты не хочешь, — прикрикнула Вальбурга и, когда Алексия посмотрела на неё, вытянула руку с волшебной палочкой.       — Мадам, пожалуйста…       — Не позорься. Подними свою волшебную палочку. — Женщина пнула оружие в сторону дочери и выжидающе подняла брови. Когда Алексия не сдвинулась, всё ещё прислонившись к подоконнику, Вальбурга слегка прищурила взгляд. — Я не знаю, почему ты попала на Гриффиндор, — медленно проговорила она, и Алексия почувствовала лёгкий огонёк раздражения, — но это вовсе не даёт тебе права позорить свою семью.       Алексия уставилась на мать с отчётливым ощущением, как начинало щипать от непрошенных слёз глаза и нос. До боли прикусив щёку, девушка подняла свою волшебную палочку, но не стала направлять её на Вальбургу. Она никогда не позорила честь своего рода. Ей приходилось снимать с себя кожу, перевоплощаться в какого-то незнакомого ей человека, чтобы угодить всем. Она всегда шла на поводу своей матери и не смела сказать и слова против. Алексия всем сердцем надеялась на то, что сильный удар обрушится именно на неё и снесёт с ног, но не тронет Сириуса. Она хранила секреты Регулуса на протяжении всего детства и продолжала быть верной ему, даже когда их отношения испортились. Алексия могла назвать себя примером для подражания: многие дети чистокровных семей не ведут себя так надрессированно, как она. И после всех стараний единственное, что могла дать Вальбурга, — презрение.       — Я всегда буду для тебя плохой, — разбито прошептала девушка. Женщина напротив лишь едва заметно нахмурилась. — Как бы сильно я не старалась. — Её голос дрожал, но Алексия не позволяла себе заплакать. — Никто из нас никогда не станет достаточно хорошим для тебя. Я всегда буду слабее, чем тебе надо! — эмоционально крикнула она, и Вальбурга недовольно скривила губы. — Регулус никогда не станет достаточно идеальным для тебя! Сириус ушёл, потому что ты в нём видела только худшее!       Вальбурга взмахнула волшебной палочкой, и Алексия с криком неожиданности ударилась о пол. Она подняла себя, упираясь ладонями, и взглянула на мать снизу-вверх. Её жестокое лицо не выражало ничего, кроме холодного безразличия.       — Твоему брату не было дела до этой семьи.       — Он любил эту семью! — разъярённо закричала Алексия, чувствуя, как жгло лёгкие. — Это ты! Ты уничтожила его любовь своей жестокостью, своей требовательностью, своими издевательствами!       — Я лишь воспитывала его.       — Ты издевалась над ним!       — Он должен был следовать своим обязанностям! — ядовито прошипела Вальбурга. — Он решил осквернить дом моих предков! Нарушил многолетнюю традицию! Несносный, жалкий мальчишка, то и дело порочащий Благороднейший и Древнейший род Блэков! Завёл дружбу с предателями крови, с грязнокровками…       — Это всё бред! Ты — его мать! Ты должна была поддерживать и любить его, что бы он не делал!       — Довольно, — холодно произнесла Вальбурга и отвернулась от дочери.       — Ты ведь сама была ребёнком. Ты должна понимать, каково это — безответно требовать любви от своего родителя!       — Любовь — это слабость, Алексия. Гадкое чувство, которое не оставляет от человека ничего, кроме желания ползать на коленях перед тем, кому эта любовь и вовсе не сдалась. Тебе необходимо повзрослеть. Ты выходишь замуж, Алексия, и твоё нытьё никому не нужно.       — Я ненавижу тебя.       Вальбурга кинула на неё снисходительный взгляд и едва заметно ухмыльнулась.       — В таком случае, назло мне, закрой свой рот. Мне надоело слушать это блеяние новорождённого козлёнка. — Она раскрыла дверь взмахом волшебной палочки и только на мгновение остановилась, чтобы сказать: — Никогда больше не смей разговаривать со мной подобным тоном. И приведи себя в порядок.       Едва сумев подняться на ноги, Алексия схватила с пола свою волшебную палочку и кинулась в коридор. Ярость плескалась в ней, как в переполненном сосуде, и намеревалась выплеснуться до конца. Ей хотелось сказать всё, что так долго хранилось в голове, высказать каждое недовольство, выплеснуть всё разочарование. Алексия шустро поднялась по лестнице, ведущей в родительскую спальню, и распахнула дверь. К её сожалению, Вальбурги здесь не было.       Комната казалась словно застывшей во времени. Она отражала характер её хозяйки: холодная, бескомпромиссная и не лишённая мрачного величия. Стены были выкрашены в тёмно-серый цвет, почти чёрный, украшенные резными деревянными панелями, покрытыми тёмным лаком. На них висели портреты предков Вальбурги; их строгие лица, отражающие гордость и непреклонность, наблюдали за всем, что происходило в комнате. Кровать стояла на высоких ножках с резными элементами, задрапированная чёрным бархатным покрывалом. На тумбочке рядом с ней стояла старинная лампа с тёмным абажуром, отбрасывающая призрачный свет. Здесь было много книг, уложенных на старинных полках с резными деталями. На одной из полок лежала открытая книга о чёрной магии, словно предупреждая о характере живущей здесь женщины. Но то, что привлекло внимание, — Омут памяти, едва прикрытый ширмой. Из каменной чаши исходил свет. Её серебристо-белое содержимое играло и переливалось внутри.       Алексия не сводила глаз с Омута памяти, и в ней всё сильней разгоралось любопытство, смешанное с детским желанием отомстить. Серебристые блики дрожали на стене… Напряжённо думая, девушка сделала один шаг к чаше, потом — другой. Вскоре она подошла к столу вплотную и склонилась над Омутом памяти, вглядываясь в его глубины. Помедлила, прислушиваясь, затем приподняла волшебную палочку. И в спальне, и в коридоре царила полная тишина. Алексия тихонько коснулась палочкой содержимого Омута. Серебряная субстанция внутри закружилась очень быстро. Девушка наклонилась над ней и увидела, что она стала прозрачной. Алексия снова смотрела вниз, в какую-то комнату, словно бы через круглое окошко в потолке. Если она ничего не путала, это была гостиная поместья на Гриммо, 12.